И все это - благодаря тебе, Мардохей. Я вчера просила царя, а ты сумел убедить его сегодня, и такими словами, что он отдал тебе свой перстень. Чего же ты теперь молчишь?
- Вовсе не от меня, а от Бога было все это. А молчу потому, что вдруг сейчас вспомнил свой давний сон, и дивно мне стало. Не осталось в нем ничего неисполнившегося. Малый источник сделался рекою, и был свет, и солнце, и множество чистой воды...
- Не могу понять, о чем ты сейчас, Мардохей?
Но Мардохей качал головой и говорил словно бы сам себе:
- Все, все было мне предсказано заранее. Два змея - это я и Аман, вон как долго мы шипели друг на друга и противоборствовали, а народы - те, кто собрался под крылом Амана истребить иудеев, а народ, который вокруг меня сбился - это израильтяне, воззвавшие к Богу и спасенные. А ты, Эсфирь - и река, и дерево, и ветер в ветвях...
- Вот и я хочу тебе сказать, Мардохей: переменчив наш господин, как ветер, - неперпеливо перебила его Эсфирь. - И к вечеру от уже заберет у нас печать царскую, а то и вовсе забудет о нашем деле. Не время сейчас рассказывать сказки - нужно успеть составить письмо, вот о чем нужно нам теперь думать.
Мардохей поглядел на Эсфирь: никогда прежде она не казалась ему столь похожей на своего царственного супруга, как теперь, но послушно замолчал и взял в руки перегамент.
Он никогда прежде не составлял подобных писем и не мог быть уверен, что сможет в точности изложить то, что он знал, и чувствовал, но решил, что вместе у них что-нибудь получится...
Вот список с указа, составленного в этот день Мардохеем Иудеяниным и царицей Эсфирь во дворце царя Артаксеркса:
"Великий царь Артаксеркс начальствующим от Индии до Эфиопии над ста двадцатью семью областями и властителям, доброжелательствующим нам, радоваться. Многие, по чрезвычайной доброте благодетелей щедро награждаемые почестями, чрезмерно возгордились и не только подданным нашим ищут причинить зло, но, не умея насытить гордость, покушаются строить козни самим благодетелям своим, не только теряют чувство человеческой признательности, но, кичась надменностью безумных, преступно думают избежать суда и всевидящего Бога. Но часто и многие, будучи облечены властью, чтобы устроять дела доверившим им друзей, своим убеждениям делают их виновниками пролития невинной крови, и подвергают неисправимым действиям, хитросплетением коварной лж, и обманывая непорочное благомыслие державных. Это можно видеть не столько из древних историй, как мы сказали, сколько из дел, преступно совершаемых пред вами злобою недостойно властвующих. Посему нужно озаботиться на последующее время, чтобы нам устроить царство безмятежным для всех людей в мире, не допуская изменений, но представляющиеся дела обсуждая с надлежащей предусмотрительностью".
- О, Мардохей! - огорченно воскликнула Эсфирь, перечитав текст указа. - Ты так много написал и красиво, но ничего не сказал о нашем деле. Кто научил тебя так путанно выражаться притчами и загадками?
- Твой отец, Абихаил, - пробормотал Мардохей несколько сконфуженно. Я привык с ним мысленно беседовать, и сейчас я писал так, словно хотел и ему тоже объяснить про коварные хитросплетения лжи.
- Нет, Мардохей, про это дело нужно писать не высоким слогом, а так, чтобы любой, даже не слишком хорошо понимающий грамоту вояка понял, что к чему, и опустил свой меч. Ты пишешь про Амана так, как будто его уже не существует, но для тех, кто живет в отдаленных областях - он жив, и по прежнему, руководит всеми, кто мечтает о дне узаконенного грабежа. Нет, Мардохей, все эти люди не поймут твоей притчи - с ними нужно говорить прямо и не объяснять, а говорить, что они должны делать, чтобы угодить владыке. Царские подданые привыкли только к таким письмам.
Взяв свиток, Эсфирь сама дописала текст указа от имени царя, и ей было проще, потому что она гораздо лучше знала Артаксеркса и его слог. Она писала также и от своего имени - от имени царицы
"Так Аман Амадафов, поистине чуждый персидской крови и весьма далекий от нашей благости, удостоился благосклонности, которую мы имеем ко всякому народу, настолько, что был провозглашен нашим отцом, и почитаем всеми, преставляя второе лицо при царском престоле; но, не умерив гордости, замышлял лишить нас власти и души, а нашего спасителя и всегдашнего благодетеля Мардохея и непорочную общницу царства Эсфирь, со всем народом её, домогался разнообразными коварными мерами погубить. Таким образом он думал сделать нас безлюдными, а державу Персидскую передать Македонянам. Мы же находим Иудеев, осужденных этим злодеем на истребление, не зловредными, а живущими по справедливейшим законам, сынами Вышнего, величайшего живаго Бога, даровавшего нам и предкам нашим царство в самом лучшем состоянии. Посему вы хорошо сделаете, не приводя в исполнеии грамот, посланных Аманом Амадафовым; ибо он, совершивший это, при воротах Сузских повешен, по воле владычествующего всем Бога, воздавшего ему достойный суд. Список же с этого указа, выставив на всяком месте открыто, оставьте иудеев пользоваться своими законами, и содействуйте им, чтобы восставшим на них во время скорби они могли отомстить в тринадцатый день двенадцатого месяца Адара, в самый тот день".
- Так всем будет понятно, что делать. Пусть все знают, что Аман, замышляющий зло, уже повешен на площади, и пусть тоже боятся, - проговорила Эсфирь, прочитав перед Мардохеем свое продолжение послания.
От возбуждения щеки её разгорелись, даже волосы слегка выбились из-под накидки из прозрачного голубого шелка и змеились по щекам.
Неожиданно она встряхнула своими черными волосами и засмеялась.
- Да-да, они должны бояться, - сказала Эсфирь. - Иначе ничего не получится. Вот что я напишу в конце указа: "Всякий город или область вообще, которая не исполнит сего, нещадно опустошится мечом и огнем и сделается не только необитаемою для людей, но и для зверей и птиц навсегда отвратительною". Список с этого указа следует отдать в каждую область, как закон, объявленный для всех народов, чтобы иудеи повсюду были готовы к тому дню мстить своим врагам. Но почему ты все время молчишь, Мардохей? Почему на твоем лице нет радости?
Сейчас она повторила те же самые слова, которые совсем недавно говорил в этом же зале царь, но даже не заметила этого. Эсфирь даже брови подняла также выско и удивленно, дожидаясь ответа в виде россыпей благодарственных слов.
- Я просто внимательно слушаю, что ты написала, - спокойно ответил Мардохей. - Ты забыла, что когда я слушаю и пытаюсь что-то понять, то обычно всегда молчу.
- Нет, я хорошо помню это, Мардохей, - сразу же несколько смягчилась Эсфирь. - Но... но что скажешь? Кажется, теперь у нас с тобой вместе хорошо получилось?
- Да, теперь всем будет понятно, - согласился Мардохей. - Вот только зачем ты про меня та написала и назвала меня царским спасателем и всегдашним благодетелем? Я же только одни раз спас царя, да и то, когда случайно подслушал разговор - ты же и сама знаешь.
- Ничего, пусть все знают, что теперь ты, Мардохей, будешь вторым человеком в царстве после Артаксеркса, а среди иудеев тебе и вовсе не будет равных, теперь все в Сузах будут называть тебя великим, а ты всегда этого заслуживал. Я хотела просить перед царем за тебя, потому что хватит уж тебе неприметно стоять возле ворот. Мой господин и сам решил тебя возвеличить, и уже объявил своим советником. Но, зная тебя, Мардохей и твою разумную мудрость, я нисколько не сомневаюсь, что с каждым разом твое могущество и влияние будут ещё больше возрастать, и ты сделаешься в державе все равно, что второй царь.
- Но... но... - хотел что-то сказать Мардохей, но он не успел ничего ответить Эсфирь.
Потому что в этот момент распахнулась дверь, и слуги внесли для него роскошные царские одеяния яхонтового и белого цвета, мантию, подбитую шкурой леопарда, окрашенной в пурпурный цвет, венец, украшенный драгоценными камнями, какие носят на головах лишь ближайшие царские советники, украшения на шею и перстни на пальцы, пожалованные царем.
Мардохей стоял, неловно растопырив руки, пока слуги облачали его в дорогие одежды, восторженно перешептываясь между собой, потому что мужественная красота стражника ещё больше засияла, словно камень, обрамленный в дорогую оправу.
- Ты и впрямь похож на царя, - прошептала Эсфирь. - Но только ты будешь царем среди иудеев, нашим царем. Я знала, что когда-нибудь это случиться.
Мардохей поклонился царице и поспешно вышел из зала, чтобы отдать список с указа переписчикам, а затем - гонцам, которые должны были уже к ночи верхом на быстрых царских конях повезти письма во все концы царства. Он шел по залам царского дома, и все слуги перед ним кланялись, а некоторые и вовсе не узнавали теперь бывшего стражника. Мардохей представил, какой шум поднимется сразу же возле главных ворот, когда он появится в сопровождении отрока, подоборстрастно держащего край мантии, пожалованной с царского плеча!
- Я хочу выйти через дальнюю дверь, - сказал Мардохей одному из слуг. - Там ближе дорога к дому писцов.
Царский дом был таким огромным и незнакомым, что Мардохей ненашел бы тепеть даже ту дверь, через которую сюда входил, и не представлял, в какой части дворца он сейчас находится. Зато слуга с понимающим видом тут же закивал головой, и повернул в обратную сторону, снова проводя Мардохея мимо картин из камня, греческих скульптур, немыслимых размеров ковров и светильников. Наконец, перед Мардохеем раскрылась какая-то неприметная дверь и...в первое мгновение он зажмурился от яркого солнца, которое после полумрака царского дома слепило глаза. Теперь он понял, почему все евнухи и прислужники, выходящие на лестницу, обычно замирали на пороге, и некоторое время стояли, глядя перед собой, словно нарочно выставляли себя на всеобщее обозрение, а потом уже шли куда-то по своим делам.
Привыкнув к свету, Мардохей увидел, что он стоит сейчас на знакомой ему лестнице из черного камня, на самой верхней её ступеньке. Он впервые видел с этой точки обзора такой знакомый до каждой веточки участок сада, неприметные среди деревьев садовые ворота, свой дуб, кусты, место, на котором он простоял несколько лет. Отсюда, с верхней ступеньки, все это почему-то казалось маленьким и словно бы не вполне настоящим.
Мардохей пригляделся - на его месте ещё не стоял новый стражник, наверное, Каркас не успел ещё найти нового или до него не дошло известие о возвышении своего подопечного.
"Я всех хорошо знаю во дворце, и смогу навести здесь порядок, подумал Мардохей. - Ведь я изнутри знаю, кто и чего здесь стоит, и могу давать царю правильные советы, кого здесь следует наградить, а кого наказать по всей справедливости".
"Но - зачем мне это? - пронзила Мардохея другая мысль. - Разве мне это нужно?"
Мардохей ещё раз с тоской посмотрел на пустующее место под деревом, с солнечными пятнами на траве - даже не глядя на небо, по одним этим неровно раскинувшимся вокруг него пятнам, он умел без труда определять время, а вон в том большом дупле всегда держал воду, чтобы она слишком быстро не нагревалась. Теперь, накануне войны, он, увы, не мог больше позволить себе прежней свободы - нужно все время быть во дворце, воле Эсфирь, следить за переменами настроений царя, готовиться...
- Мардохей, ты ли это? - вскричал Джафар, когда Мардохей в сопровождении слуг приблизился к воротам - он должен был выглядеть внушительно, чтобы писцы поняли важность и срочность предстоящего дела, и быстро переписала указ на все языки народов, проживающих в ста двадцати семи областях царства Артаксеркса Великого.
- Я, Джафар, но отныне я - не стражник. Царь назнчил меня сегодня своим главным советником.
Джафар упал перед Мардохеем на колени и принялся что-то говорить быстро и неразборчиво, а когда снова поднялся на ноги, Мардохей увидел в глазах своего недавнего друга почтение и страх, самый настоящий страх.
- Слушай, Мародохей, я тоже хочу сделать иудеем, - прошептал Джафар. И принять иудейскую веру, раз твой невидимый бог и впрямь так помогает людям. Я, Мардохей, много хочу у него попросить. Ты скажешь мне, как это сделать? Но только не сейчас, а после того, как пройдет тринадцатый день месяца адар, ты ведь возьмешь меня в свою веру?
- Возьму, - сказал Мардохей. - У нас ещё будет время, ещё...
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ЗЕМЛЯ ЯХВЕ
...настанет наш день.
И стал этот день Днем гнева,
Днем скорби и тесноты,
Днем ужаса и опустошения,
Днем тьмы и мрака для многих, многих тысяч людей на земле, в ста двадцати областях Персидского царства от Индии и Эфиопии.
Но и этот День прошел, уступив место следующему.
...А пятнадцатый день стал днем пиршества и веселья. Когда в доме Мардохея закончилось празднование победы, он встал из-за стола и отправился во дворец - Эсфирь снова прислала своих слуг с просьбой срочно явиться перед лицо царя и царицы.
Но Мардохей так и не дошел до царских ворот, где привратники уже привыкли приветствовать его уважительными, низкими поклонами, а зачем-то свернул совсем в другую сторону, к реке.
Все худшее осталось позади - больше его ничего не удерживало в Сузах. Нужно было лишь найти в себе силы сказать Эсфирь о своем отъезде в Иерусалим. Ему многое нужно было ещё сказать, но не сейчас, не сегодня. Мардохей вот уже несколько дней откладывал разговор с царицей и сам не вполне понимал свою нерешительность.
Почти все прохожие, которых он встречал по дороге, узнавали его: для них он был тем самым великим Мардохеем Иудеяниным, которого Артаксеркс Великий возвысил теперь до своего престола вместо везиря, повешенного на городской площади. А на многих в Сузах напал даже страх перед Мардохеем, так как он чуть ли в одночасье сделался недосягаемо велик в доме у царя и каким-то чудом сумел спасти от погибели свой народ. Некоторые из народов царства после великого побоища в городах и селах, тоже пожелали перейти в иудейскую веру, совершили обрезания, и произнесли молитвы Богу Яхве, потому что уверились, что иудейский Бог и впрямь способен совершать чудеса и приходить на помощь тогда, когда, казалось бы, не остается никакой надежды на спасение.
С реки подул ветерок, и Мардохей уловил в воздухе приятный, сладковатый запах горелых углей и кож - так обычно пахнет там, где приносятся жертвы всесожжения.
Мардохей свернул на тропу и пошел на этот запах, удивляясь, что почему-то нигде не видно дыма от костров и не слышно человеческих голосов.
Лишь подойдя ближе, Мардохей понял, что ошибся, - запах доносился с недавнего пожарища, от пепелища, которое осталось на месте бывшего дома иудея Ламеха.
Мардохей уже слышал о печальной участи старого Ламеха, который был ровесником, а когда-то и другом его отца, Иаира, потому что покупал у него нити для своих рыболовных сетей, но умел плести также замысловатые веревки и занавесы и даже украшения. В тринадцатый день адара, когда для негодяев пришло время исполниться первому указу царя, а для праведных людей второму, кто-то поджег дом Ламеха, предварительно заложив большими камнями дверь, так что старик не смог выбраться, и сгорел до углей, как жертва всесожжения.
Мрдохей остановился возле пепелища, а потом сел на землю и в изнеможении прикрыл веки.
Но ему тут же пришлось открыть глаза, потому что он услышал на пепелище какой-то шум, а затем увидел, что это вовсе не Ламех восстает из пепела после его горячей молитвы, а два нищих бродят по пожрищу с большими сумами за плечами, и собирают то, что не сумел поглотить огонь. А сейчас бродяги и вовсе вдруг принялись громко ругаться, махать друг на друга палками и толкаться, пытаясь отнять друг у друга какую-то ценную находку.
Судя по наречию, это были, конечно же, не иудеи. Вначале Мардохей подумал, что перед ним - чернокожие жители Сирийской пустыни, но потом присмотрелся, прислушался, и узнал в них мидийцев, лишь до невозможности перепачканных в саже и золе, в которых они, похоже, копались с самого утра.
Но это и не могли быть иудеи. Мардохей знал, что хоть и пришлось его собратьям в тринадцатый день месяца адара умертвить семьдесят пять тысяч врагов во всех областях необъятного царства Артаксеркса, но на грабеж ни один из иудеев не простер руки свои, никто не взял ни единого зерышка из вражеского амбара. Потому что всем было ясно, что только в справделивой, освободительной войне Бог дарует победу над врагами - он даст её только в чистые руки, не запачканные грабежом и разбоем.
- Пошли прочь, поганое воронье! - закричал Мардохей, махая руками, и впрямь как на прожорливых птиц, и бродяги, которые до того его не замечали, даже вскрикнули от неожиданности, а один из них в испуге присел на корточки, прижимая к грязному животу какой-то блестящий предмет.
В богатом одеянии с царского плеча, высокий, с зычным голосом, Мардохей выглядел настолько внушительно, что его можно было принять не просто за кого-либо из дворцовых вельмож, но даже за самого царя, и не удивительно, что бродяги поневоле затрепетали, увидев такого человека среди сажи и руин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41