..
2.
...подобно грозовой туче.
Гонец из Персиполя ещё несколько дней тому назад принес в Сузы известие, подобное грозовой туче, что во дворец со своими слугами направляется мать Артаксеркса, вдовствующая царица Аместрида, и едет исключительно с целью самолично познакомится с той, кого её сын решил в скором времени объявить законной супругой и царицей трона.
Больше года Артаксерк не видел матери, он вообще редко вспоминал о её существовании, но теперь отчего-то заволновался. Скорее всего потому, что в душе он до сих пор несколько побаивался суровой Аместриды, которая, по слухам, безраздельно властвовала теперь над бывшим гаремом Ксеркса в Персеполе, устроив среди стареющих наложниц царя тюремный режим и вымещая на них прежнюю свою ревность и обиды.
Но Артаксеркс не вмешивался в жизнь матери и не отнимал у неё последних радостей, пусть даже и весьма своеобразных. Мало того, ему неоднократно в осторожных и витиеватых выражениях докладывали наблюдатели в Персеполе, что Аместрида и дня не может прожить без пива или крепкого вина, и если к вечеру вдовствующая царица не напивалась до полного бесчувствия, то была особенно страшна в неправедном, чисто женском гневе, во что легко было поверить, зная её нрав.
Артаксеркс понимал, что его мать способна на любые, самые непредсказуемые выходки, и будучи от природы наделен осторожностью, старался держаться от неё подальше. Более всех своих сыновей Аместрида была пристрастна к своему первенцу, Дарию, и Артаксеркс знал, что в глубине души мать никогда не сможет простить его за убийство старшего брата, пусть даже и праведное, в отместку за отца. Тем не менее Аместирда все равно будет ему мстить до конца своих дней, коварно и изощренно.
Трудно теперь сказать, как относилась Аместрида к своему мужу, к Ксерксу, особенно в конце жизни, когда тот почти что совсем отдалил от себя супругу и не желал видеть её возле себя по месяцу и дольше. Одно было известно доподлинно - всю жизнь Аместрида продолжала исступленно, до страсти ревновать своего мужа к многочисленным женам и наложницам, и терзалась по этому поводу настолько сильно, что до сих пор не могла унять своего гнева на женщин, чья красота давно померкла и впереди остатка жизни ушла ушла в небытие.
Но особенно всем запомнилась история ревности Аместриды к супруге родного брата Ксеркса - события эти потом ещё долго шепотом пересказывали во дворце и даже до сих пор время от времени вспоминали с заметным содроганием.
История эта началась, как и многие другие, когда любвеобильный и своенравный в любых своих прихотях Ксерск, влюбился в жену своего родного брата Масисты, в красавицу из Бактрии, где брат царя был назначен сатрапом. Но Ксеркс не смог добиться от супруги Масисты взаимности, и тогда он задумал устроить свадьбу своего старшего сына Дария с дочерью прекрасной бактрианки, чтобы таким образом иметь возможность сблизиться с матерью. Но все получилось иначе: на свадьбе Ксеркс почувствовал страсть к своей молоденькой невестке и вскоре за дорогие подарки уговорил её на сожительство, разумеется, втайне от своего старшего сына.
Аместрида одна из немногих знала, что происходит в спальных покоях Ксеркса, но терпеливо дожидалась своего часа для возмездия, хотя такая сдерженность стоила ей немало новых седых волос. Но во время ежегодного пира по случаю дня рождения царя, когда Ксеркс исполнял любые, самые немыслимые и безрассудные желание своих ближайших родственников, раздаривая дома, города и целые области, Аместрида, потупив глаза, попросила отдать ей в подарок супругу Масисты, которую считала главным своим врагом и источником всех бед - она потребовала от мужа сопреницу себе на растерзание, и получила ее...
Ярость Масисты была так велика, что он бежал после пира из дворца в свою сатрапию, чтобы поднять там восстание против царя и царицы, но Ксеркс приказал догнать брата, и убить его вместе со всеми сыновьями, сопровождавшими его в пути. Аместрида же потом даже похвалялась, как ловко удалось с её помощью одним разом избавиться от Масисты, его жены и всех его выродков, от которых в любой момент можно было ожидать беды заговоров против трона. Впрочем, тогда она была ещё совсем молода и полна сил, не то что теперь...
Первая встреча Аместриды с сыном заняла всего несколько мгновений и, судя по выражению лица вдовствующей царицы, не самых приятных в её жизни. Весь следующий день Аместрида провела в постели, отказываясь от еды и поддерживая силы исключительно горячим вином с медом, а на следующий день высказала желание встретиться наедине с будущей царицей, чтобы задать ей несколько вопросов.
Понимая, что его мать способна на любые необдуманные речи и поступки, Артаксеркс несколько устрашился встречи двух женщин и послал вместе с Эсфирь двух своих евнухов. Но, по их словам, Аместрида вела себя довольно вяло и безучастно, и уже после нескольких первых фраз потеряла к Эсфирь всякий интерес. Еще евнухи в осторожных выражениях заметили, что лицо вдовствующей царицы последнее время стало от вина ещё более темным и нездоровым, чем прежде, хотя на нем по-прежнему почти что не было морщин, так как Аместрида с усердием пользовалась всевозможными натираниями и омолаживающими мазями, преимущественно, египетского изготовления. Но все же было похоже, что Аместрида осталась недовольной выбором царя, судя по тому, что на протяжении всей встречи с её губ не сходила презрительная улыбка.
После этого Аместрида ещё на два дня заперлась в спальных покоях специального дома для гостей со своей дальней родственницей, которую повсюду возила за собой в качестве няньки и провожатой, и они вместе утешалась сплетнями и крепким вином.
Зная характер матери, выжидающей, чтобы он первым к ней пришел, Артаксеркс сделал вид, что Аместриды для него вообще не существует, и лишь приказал своим слугам доставлять в её покои хорошее вино из царских кладовых и изготавливать для неё любые кушания, какие царица пожелает.
Но накануне обявленного отъезда, вечером, Аместрида все же самолично пришла во дворец к царю и всякому было заметно, что она так сильно пьяна, что нетвердо держится на ногах и говорит с отдышкой.
- Нет, не ожидала я, никак не ожидала, что твоя непокорность зайдет так далеко, Артаксеркс, - сказала Аместрида, с трудом ворочая языком. Хотя ты всегда был самым тихим, но в тоже время и самым хитрым из моих сыновей, и любил делал то, чего от тебя никто не ожидал...Вот Дарий был другим - он всегда ходил более прямыми путями, да и Виштапса был более податливым к слову отца и матери, чем ты, Артаксеркс.
Уже одно то, что Аместрида осмелилась заговорить вслух о старших братьях - убийцах и заговорщиках - было такой чудовищной дерзостью с её стороны, что Артаксеркс с трудом удержался на месте и сохранил на своем лице спокойствие. После кровавых событий, связанных с его воцарением на трон, он никогда не слышал, чтобы имена Дария и Виштапсы кто-либо при нем произносил вслух. Но теперь Артаксерксу нужно было дослушать, что хочет сказать Аместрида, потому что он знал, что ещё долго, много лет, а может быть - и никогда в жизни может её больше не увидеть у себя во дворце. Лишь такие важные события, как смерть кого-либо из наиболее знатных родственников или предстоящий свадебный пир царя могли на короткое время оторвать Аместриду от забот в её любимой тюрьме - персипольском гареме. Теперь же таким делом для вдовствующей царицы стала Эсфирь, и Аместрида хотела говорить об этом, выпив для храбрости, наверное, целый кувшин вина.
-...Да, все всегда делал по-своему, - продолжала Аместрида. - У твоего отца, а также у отца твоего отца, Дария Великого, было много, очень много жен и наложниц - столько, сколько тебе, Артаксеркс даже и не снилось, они-то знали толк в женщинах! Но чтобы стать царем и утвердиться на троне, Дарий все же женился на Атоссе, дочери Кира, а заодно взял себе в жены всех женщин из гарема Камбиза, а позднее - и Гауматы. Это был поступок настоящего царя! Хотя не следует забывать, что до этого Дарий уже был женат на дочери Гобрия и имел от неё трех сыновей. Но Дарий думал не о себе, а о делах царства, о продолжении царского рода, а также о том, как оценят его поступки старейшины. Но теперь все стало не так: гарем Ксеркса в Персиполе пришел в полное запустение до тех пор, пока я сама не взялась за дело, и лишь моими стараниями бывшие наложницы царя не забывают, что они ещё живут на этом, а вовсе не на том свете.
- Я молод, и мне не нужен гарем со старухами, - отрезал Артаксеркс. Даже если так поступал Дарий, я не собираюсь возиться с чужими женами, они не нужны мне.
В словах матери была спрятана доля правды, которую Артаксеркс упорно не желал для себя признавать, и потому они ещё больше раздражали его, поднимали из утробы волны гнева...Рядом с матерью ему всегда было не по себе, как с опасным, притаившемся зверем, и он сам становился таким же хищником, готовым к защите и нападению.
- Говоришь, ты молод? Но когда Дарий стал царем, ему тоже было двадцать семь лет, немногим больше, чем тебе сейчас, нет, дело совсем не в этом, Артаксекркс, - сказала Аместрида, дотянулась до чаши с виной и выпила его с жадностью, словно воду. Потом царица помотала головой, как человек, желающий очнуться от глубокого сна, и снова повернула к сыну темное, мрачное лицо.
-...Просто, Дарий с самого первого дня поступал так, как подобает царю, а не по своей прихоти. Твоя царица тоже Астинь совсем не подходила для престола и я не раз говорила тебе, что от такой бледной и слабосильной жены, как она, нам не дождаться настоящих наследников трона - но ты не послушался меня и сделал по своему, объявил её зачем-то своей супругой. Но эта Эсфирь - без рода и без племени, - она ещё хуже, Артаксеркс, откажись от нее, пока не поздно. Я видела её всего один раз, но мне достаточно, чтобы сказать: не такой должна быть царица персидского царства, нет, совсем не такой...
- А какой же? - сквозь зубы выдавил Артаксеркс.
- Сильной и могущественной - как Атосса, мать Ксеркса - вот кто всегда служил для меня примером, - улыбнулась Аместрида. - Много было у Дария жен и наложниц, но Атосса всегда занимала во дворце особое положение - в её руках была такая сила и власть, что эту женщину боялись даже князья и царские евнухи. Только такие, как Атосса, способны родить мужей, которые потом будут править целым миром - не случайно в её время ахменидская держава достигла наивысшего могущества, потому что царица должна быть сделана из камня и железа, а не походить на...цветочек, у которого лепестки держатся лишь до первого ветра, а стоит только посильнее дунуть...
- Что ты знаешь о моей Эсфирь? - грозно посмотрел царь на мать, но она, в отличие от его подданых, вовсе не смутилась от вида царя.
- Все! Мне хватило одно взгляда, чтобы все про неё понять. Стоит только дунуть и - фу, фу!
И Аместрида, запрокинув голову, засмеялась пьяным смехом, хотя на сердце у неё было вовсе не весело, а, скорее, муторно и тяжело. Ей и впрямь было достаточно всего один раз заглянуть в открытые, доверчивые глаза Эсфирь, чтобы понять: это - не царица и даже не девушка из знатного персидского рода, что умеет с малолетства надменно держать голову, и при этом прятать глаза, чтобыникто не смог проникнуть в её тайные помыслы. Какая-то сирота, привезенная во дворец невесть кем и непонятно откуда, пригожая лицом и станом - мало ли на земле можно найти подобных девиц? Но это же вовсе не означает, что все они должны становиться царицами персидского трона! На то и существуют у царей и вельмож гаремы для любовных утех, где таких девиц можно держать сотнями...
Артаксеркс смотрел на хохочущую мать и едва не ткнул в Аместриду золотым жезлом, чтобы слуги утащили её из тронного зала.
Пусть смеется и сколько угодно дует в воздух - сейчас он выслушает её и долго, очень долго потом не увидит, но при этом не снизойдет до объяснений и глупых сцен. Про себя Артакеркс твердо знал, что настоящий царь - потомок Ахменидов - вовсе не обязан тащить за собой старые, отжившие привычки, насильственные браки, отцовские гаремы, и склоки прежних владык, если на то не было его царственной воли.
- Я как-то говорила тебе, что давно подобрала для тебя подходящую супругу, - проговорила Аместрида, отсмеявшись, и не обращая внимания на молчание Артаксеркса. - Мало того, я воспитала её для тебя, она ждет только позови.
Ирана?
Теперь уже рассмеялся Артаксеркс, и хищным оскалом своих передних зубов он сейчас как никогда был похож на свою мать.
- Но...она похожа на крокодила! Я не могу удержаться от смеха, как только вспомню её лицо!
- Она - дочь полководца Мардония и знает все, что должна знать царица, к тому же в ней течет царственная кровь Ахменидов! - строго сказала Аместрида. - Ты не хуже других знаешь, что в свое время Мардоний был настолько возвеличен, что Дарий отдал за него свою дочь, Артазосту, поэтому в жилах всех трех дочерей Мардония теперь течет царская кровь, к тому же смешанная с кровью военачальника, одержавшего множество побед над непокорными народами. А это как раз то, что тебе нужно, Артаксеркс, то, что всем нам нужно...
- Тебе нужно, - усмехнулся Артаксеркс. - Моя детская привязанность к Мардонию никак не коснулась его дочерей. Я уже выбрал себе супругу - её имя Эсфирь.
- Я знаю, ты очень упрям, Артаксеркс, но у тебя ещё есть время подумать. Если тебе не нравится старшая из дочерей, ты можешь выбрать Статиру, а пройдет несколько лет, и самая младшая, Дамаспия сможет стать твоей женой, она уже сейчас хороша собой, не в пример сестрам, чересчур похожим на отца...
Аместрида уже забыла о своей гордости и теперь говорила умоляющим голосом, сложив на груди руки, и по этим морщинистым рукам хорошо было видно, какая царица на самом деле стала старой, непонятливой, отжившей свой царский век.
- Нет, - сказал Артаесеркс. - Я уже объявил о свадебном пире с Эсфирь и не отменю своего слова. Будет так, как я решил.
На следующее утро Аместрида рано покинула Сузы, даже не попрощавшись с сыном и ни разу больше не взглянув на его будущую супругу.
Тот, кто встречал по пути её повозку, говорили, что за последнее время вдовствующая царица что-то уж слишком заметно постарела и у неё гораздо сильнее, чем прежде, стала трястись голова.
Но дело в том, что даже по дороге, Аместрида продолжала мысленно спорить с Артаксерксом, качала головой и тихо приговаривала: все равно не будет этого, не будет, не должно быть...
3.
...никак не может быть.
Больше всего Артаксеркса поразило, что Фемистокл прибыл во дворец переодетым в женское платье. Знаменитый грек приехал в Сузы в закрытой повозке под видом гречанки, которую якобы везли в гарем какого-то знатного перса.
И это упорно не укладывалось у царя в голове: нет, такого просто не могло быть!
Ведь это был тот самый знаменитый афинянин Фемистокл, именем которого издан указ, чтобы все серебро, добытое на серебряных рудниках Лавриона, было пущено на строительство военного флота для защиты от персов. Именно ему удалось создать мощный заслон от врагов на море, построив сто восемьдесят боевых кораблей, Афины при нем сделались самой большой морской державой. Причем иногда Фемистокл сам командовал своим флотом и самолично одержал победу в большом сражении у мыса Артемисий.
Но это ещё не все! Именно под началом Фемистокла выступили греки в знаменитом сражении при Саламине и одержали полную победу, потопив множество кораблей армии Ксеркса. Никто другой, как хитроумный Фемистокл, задумал собрать на острове Делосе представителей из Афин, с Самоса, Хиоса, Десбоса и других островов, чтобы создать общую кассу для денежных взносов для борбы с персами - и все островтяне сделали по его слову, согласившись платить ежегодную дань в честь грядущих побед. Мало того, Фемистокл распорядился сделать так, что даже те островтяне, которые прежде были вынуждены выступать на стороне Ксеркса, а теперь были освобождены от персидского владычества, все равно вносили в общую кассу столько же, сколько прежде отдавали Ксерксу в качестве податей. Получается, что он сумел всех облажить налогами и податями и при этом выдать себя за освободителя.
И теперь этот великий ум, прославленный из греков, красовался в женском хитоне с подведенными глазами и губами - немыслимо, невозможно, чудовищно!
Примерно год назад Артаксеркс получил от Фемистокла необычное послание, из которого кое-что узнал о его судьбе. Оказалось, что в последнее время Фемистокл настолько сильно поссорился с Киммоном, главным своим сподвижником, что был изгнан из Афин и вскоре бежал в Ионию. Там он и познакомился с каким-то знатным персом, который и помог греку в составлении письма Артаксерксу на понятном царю языке.
При воспоминании об этом наивном послании, царя и теперь поневоле одолевал то гнев, то снова приступы смеха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41