От суда и приговора Лавра Георгиевича спасли великий князь Николай Николаевич и бывший командующий Юго-Западным фронтом генерал Н.И. Иванов.
Отношение самого Алексеева к преуспевавшему, быстро хватав шему чины и ордена Брусилову было такое: чистюля.Воспитанник аристократического Пажеского корпуса, Брусилов привык свысока посматривать на генералов из простонародья, а таких в русской армии на этой войне было абсолютное большинство… На брусиловскую неприязнь к Корнилову наслаивалось еще и сознание того, кому он все-таки был обязан счастливым избавлением от клещей Макензена.
Как отнесется Брусилов к столь высокому и совершенно неожиданному назначению Корнилова? Крайне самолюбивый, он до сих пор переживает, что его бывший подчиненный избежал военного суда. Такие поражения он переживает тяжелее, нежели разгром на поле боя…
Кроме Брусилова, командующего Юго-Западным фронтом, новое назначение Корнилова должен одобрить сам Верховный главнокомандующий русской армией. А таковым до сих пор является не кто иной, как император Николай II. Формализм? Разумеется. Однако это ничего не меняет: закон требует неукоснительного соблюдения. Пусть государь уже отрекся и в настоящую минуту прозябает в своем салон-вагоне где-то на дороге из Пскова в Могилев, назначение нового командующего столичным военным округом обретет силу только после его подписи!
Сколько же продлится досадное и тревожное междуцарствие? Алексеев догадывался, что в хорошо продуманных планах произошел какой-то сбой. Ну, хорошо… пускай еще день, даже два. Но ведь законов-то Государства Российского и на эти дни никто не отменял!
Генерал Брусилов сам вызвал Алексеева к прямому проводу. Возражал он сбивчиво, раздраженно, упирая большей частью на то, что кандидатура Корнилова представляется ему «малоподходящей из-за чрезмерной прямолинейности». Разбирая ленту, Алексеев сжимал рукою пылающий лоб. Голова раскалывалась. Смятым, несвежим платком он утирал глаза. Отвечал он нервно, не пожелав входить в детальные объяснения. У него на руках имелся приказ из Петрограда. Армия, а тем более высшие штабы – неподходящее место для митингования… Брусилов поворчал и уступил. А что ему еще оставалось делать?
Вернувшись из аппаратной, Алексеев нашел телеграмму из царского поезда. Николай II подписал назначение Корнилова.
Поздно ночью Алексеев уведомил Родзянко и Аверьянова, что приказание исполнено.
Лавр Георгиевич Корнилов отправился к новому месту службы 4 марта.
Страна мгновенно перекрасилась в кумачовый цвет. Россия в эти дни походила на свихнувшегося от радости приват-доцента в шубе нараспашку, в съехавшей на ухо шапке и с перекошенным пенсне на потном носу. Свершилось наконец… дождались! Однако Корнилов все более мрачнел. Эти ошалевшие господа почему-то совершенно позабыли о том, что идет война, небывало тяжелая, обременительная, заставлявшая народ напрягать буквально последние силы. Да понимают ли они? Да сознают ли?!
Поезд выбился из графика. Лавр Георгиевич подолгу не отходил от вагонного окна. Все-таки тыловая обстановка сильно разнилась от фронтовой. В окопах армия жила сознанием своего долга. Она терпеливо исполняла свои нелегкие обязанности. В тылу о фронте напоминало лишь чудовищное изобилие расхлы-станных солдат. Грязные, слякотные вокзалы кишели солдатней. Неопрятные, расхлябанные, они совершенно потеряли представление о дисциплине. Приказ № 1 новой власти, обращенный к армии, мгновенно превратил компактную солдатскую массу в толпу мужичья с винтовками в руках. Дни напролет они шатались по бесконечным митингам, постепенно озлобляясь и выкрикивая все, о чем молчалось долгие годы.
Корнилов сдал свой корпус, еще не вникнув толком в этот самый Приказ № 1. Однако он недоумевал: кому вдруг взбрело в голову так метко рубануть по основам воинской дисциплины? Солдаты это почувствовали мгновенно. Их стало не узнать… Интересно, думают ли о войне сочинители таких приказов?
В душе Корнилова росла тревога. Он уже догадывался, что попадает в самый центр изощреннейших интриг. Очередным ошеломлением было отречение от трона и царского брата – великого князя Михаила. Романовы, процарствовав более трех веков, вдруг без борьбы уступали свое место какому-то Временному правительству.
Насколько оно временно, это правительство? Кто его сменит? И когда?..
Лавр Георгиевич с тревогой размышлял о том, что его ожидает во взбаламученной столице.
Полгода назад он уехал из Петрограда в действующую армию. Громадный город был спокоен. Однако на фронт, в окопы и в блиндажи, все чаще доходили самые нелепые слухи о происходящем возле трона, в Думе и в министерствах. Два с половиной месяца назад заговорщики расправились с Распутиным, избавив, как они считали, царскую семью от сатанинского влияния этого грязного мужика. А всего чуть больше недели закончилась петроградская конференция союзников, очень представительная: Англия, Франция, Россия. На этой конференции уверенно обсуждались планы наказания разгромленной Германии, намечался путь послевоенного устройства уставшей от войны Европы. Ничто не говорило о близком потрясении. Как вдруг… сначала отречение царя, затем его брата… упование на Учредительное собрание. Все перемешалось в один какой-то день!И все-таки самым страшным, самым непостижимым был этот Приказ № 1. Чья разудалая рука его строчила? Целых три года войны, полных как успехов, так и неудач, не сделали с армией того, что совершил этот крикливый, напыщенный документ.
Поезд уносил Корнилова все дальше от фронта. Москва осталась в стороне. Ночью проехали Бологое. В результате напряженных дорожных размышлений последние события в столице обрели хоть какую-то логическую завершенность. Все-таки Дума своего добилась: свалила царскую династию. Однако единовластия так и не достигла. Немедленно на Финляндском вокзале наспех собрался какой-то Совет рабочих и солдатских депутатов – что-то похожее на пролетарское правительство, созданное в памятном 1905 году. В вагоне поговаривали, будто этот Совет уже перебрался в какой-то из дворцов и заседает там почти без перерыва. Получалось снова двоевластие: Временное правительство и рядом с ним Совет.
Размышлениям Корнилова помогал опыт многолетней службы в самом сокровеннейшем отделе русского Генерального штаба. Офицер разведки, он нисколько не сомневался, что последним российским событиям, потрясшим весь мир, предшествовала утонченная подготовка, совершенно скрытая от любопытных глаз. Напряженные интриги вековечных ненавистников России начинались не вчерашним днем и даже не позавчерашним – усилия всевозможных негодяев продолжались долгие века. Об этом Лавр Георгиевич знал по роду своей прежней деятельности, и знал гораздо больше остальных.
За окном вагона потянулись унылые пустоши, присыпанные свежим снегом. Вдалеке на ненастном сизом небе обозначился дымный купол – приближались заводские окраины Петрограда.
Хлобыстнула вагонная дверь, ворвался возбужденный господин в каракулевом воротнике. В руке он нес газетный свежий лист. Лавр Георгиевич услышал, как он взахлеб затараторил в своем купе:
– Ну, батенька, только не свалитесь с полки. Вот, извольте: сам Протопопов заявился в Думу и дал себя арестовать. Капитулировал! Отволокли голубчика в Петропавловку, сунули в Алексе-евский равелин…
Протопопов был самым ненавистным из всех министров царского правительства. Он считался душой «немецкой партии» и ближайшим советником как царицы, так и грязного Распутина, носившего в придворном мире титул Друга. Так называла этого мужика сама императрица… В адрес Протопопова направлялись самые ядовитые стрелы газетной критики. Незадачливого министра внутренних дел называли главным виновником фронтовых поражений русских войск.
По вагону вперевалку прошли два солдата: шинели внакидку, шапки на затылке. Идут, лениво поплевывают подсолнечной шелухой. Генеральские погоны вызвали у них ухмылку. Прошли мимо и от двери враз оглянулись, не переставая скалиться. Лавр Георгиевич стиснул зубы и прикрыл глаза, как от невыносимой боли. Что сделалось с армией?! Позор!
Впрочем, Приказ № 1 и был рассчитан на свободу для солдат. Однако какая армия без офицерства, без подчинения командам? При этом новые правители России громогласно объявили о своем стремлении воевать до окончательной победы. С такими вот солдатами? Любопытно, как они рассчитывают удержать их в залитых грязью окопах и заставить послушно вылезать на бруствер, чтобы, уставя штык перед собой, бежать на вражеские укрепления?
Поневоле выходило, что власть новая, свергнув старую, собиралась продолжать постылую войну. Тогда за что же покрывались плесенью в сырых петропавловских казематах ветхие царские министры?
Что и говорить, в нелегкий час свалилось на него это неожиданное назначение в столицу…
Лавр Георгиевич уезжал с фронта, когда войска приводились к присяге новой власти. Боевые офицеры, нисколько не таясь, озлобленно сквернословили. Прежде присягали трону, государю. А теперь? «Обязуюсь повиноваться Временному правительству, ныне возглавившему Российское государство, впредь до установления воли народа при посредстве Учредительного собрания». Как можно присягать подобной белиберде?
Еще на вокзале Лавр Георгиевич узнал, что на Румынском фронте какой-то старик генерал попросту не вынес небывалого унижения и умер от разрыва сердца.
В невеселом настроении оставлял Корнилов фронт. Он уловил общее солдатское движение: домой, отвоевались! Кровь, грязь, увечья обрыдли всем. Однако в Петрограде ни о каком мире не хотели слышать. Наоборот, воюем до победного конца. И тут же, словно обухом по голове, этот безобразный, деморализующий военных Приказ № 1. Выходило, что фронт и тыл пошли между собой враздрай. Это было опасно, даже гибельно.
Офицеров удручало, что с первого же часа после злополучного приказа фронт вылез из окопов и увлеченно замитинговал. Сбиваясь в безобразные толпы, солдаты задирали бороды и жадно слушали, что выкрикивают им очкастенькие прапорщики из вольноопределяющихся. Свобода, равенство, братство… Скидывали ненавистных командиров. Повсеместно проводились выборы каких-то комитетов. Вместо погон на плечах повязывали на рукав красный лоскут. Шапки заламывались на затылок, глаза глядели дерзко. Напуганные офицеры прикусили языки. Многие под разными предлогами подавались в тыл. Армия разваливалась на глазах.
Недавняя парочка наглецов солдат, прошедших через вагон… А вагон был офицерский. «Да-а… с такими навоюешь!»
Год назад, в германском плену, в бараке, кутаясь в серое солдатское одеяльце, Корнилов желчно обсуждал со своим товарищем по несчастью генералом Мартыновым позорнейшие слухи о том, что творилось на Родине вокруг Зимнего дворца и в кулуарах Государственной думы. Впечатление было такое, будто Россия сошла с ума. Думские лидеры в обличениях царской семьи потеряли всяческую совесть. Грязь лилась потоком. Особенно доставалось царице Александре Федоровне… Теряя самообладание, Корнилов злобно признался: «Моя бы воля, я бы всех этих гучковых-милюковых с удовольствием повесил на одной осине!»
И вот совершенно неожиданно и с Гучковым и с Милюковым пришлось оказаться в одной упряжке!
«Кысмет!» – как восклицают в таких случаях на Востоке. (Судьба!)
В тот день, когда Лавр Георгиевич появился в громадном кабинете с окнами на Дворцовую площадь, новые власти обнародовали еще одно свое постановление: Приказ № 2. Оно также относилось к армии. Если первым приказом отменялось титулование и отдавание чести, то вторым солдаты прямо-таки натравливались на офицеров: им разрешалось не только отстранять от командования неугодных офицеров, но даже их безжалостно истреблять. Такие разрушительные распоряжения мог изобретать только самый лютый враг!
Революционный Петроград показал пример бесчеловечной расправы с офицерством. Особенно отличились военные моряки. В Кронштадте, под самым боком у правительства, матросы убили двух адмиралов, а более двух сотен офицеров сбросили в море с привязанными к шее колосниками.
Русской армии грозило полное уничтожение.
Человек военный, Лавр Георгиевич понимал, что любая армия держится на дисциплине, она живет и действует на беспрекословном исполнении приказов. А своего всевластия как командующего Корнилов как раз и не ощутил. Войска округа крайне вяло отзывались на решения своего штаба. В столичном гарнизоне все уверенней хозяйничал Совет рабочих и солдатских депутатов. В его состав на митингах было избрано 2 тысячи тыловых безграмотных солдат и 800 рабочих самой низкой квалификации. Заседания Совета напоминали бесконечный громогласный митинг. Депутаты от воинских частей являлись на заседания с заряженными винтовками.
В эти первые дни революционной власти генерал Корнилов оказался на самом стыке упорного противоборства Временного правительства и Совета.
Сидеть без дела Корнилов не любил и не привык. В голове его родился план: преобразовать столичный округ в Петроградский фронт. Таким образом он получит права командующего войсками фронта. Своей властью он все запасные батальоны, находившиеся в столице, развернет в полки и бригады. Свежие подразделения немедленно отправятся на передовую. На их место для отдыха и переформирования прибудут фронтовые части. Петроград быстро очистится от разнузданных тыловиков.
Однако в исполкоме Совета мгновенно раскусили генеральский замысел. Солдаты не захотели вновь почувствовать власть строя и команды.
Корнилову пришлось невольно обратиться к тому, кто уселся на самом верху военной власти – к военному министру Временного правительства.
В молодые свои годы будущий военный министр прославился как отчаянный сорвиголова. Не пожелав учиться, он убежал из дома и отправился на юг Африки, в Трансвааль, на бурскую войну. Побывал он и в Маньчжурии и даже угодил в японский плен… Одно время Гучков слыл сторонником Столыпина, затем вдруг от него шарахнулся. Богатое наследство отчима, ветхозаветного купца, позволило ему заняться удачливым предпринимательством. Во время войны он стал одним из воротил Промышленного комитета. Российские денежные люди откровенно рвались к власти, и Гучков однажды на приеме у царя так прямо и заявил: хочу быть министром. Николай II презрительно хмыкнул: «Ну вот, еще и этот купчишка лезет!» Императрица Александра Федоровна ненавидела Гучкова больше всех остальных думских смутьянов. Догадывалась ли она о его масонстве? Едва ли. Однако она не раз во всеуслышание заявляла, что таким, как Гучков, самое место на кладбище.
О Гучкове как человеке ловком и небрезгливом Корнилову в плену много также рассказывал старый генерал Мартынов. Озлобленный старик, Мартынов с первых же слов показал себя яростным юдофобом. Он уверял, что все невзгоды России случались и случаются исключительно от происков евреев. После русско-японской войны, принесшей позор Цусимы, Мукдена и Ляояна, а также унизительный Портсмутский мир, генерал Мартынов написал и выпустил книгу о причинах столь небывалого и неожиданного поражения. Еврейским козням он посвятил в книге специальную главу. Генерал Мартынов не мог слышать имен Гучкова и Милюкова. Память старого генерала была набита событиями, именами, датами. Тучковский кагал, понемногу прибиравший к рукам промышленность России, он называл «ночным заговорщиком еврейского Петрограда». По его словам, солидное столичное купечество (первая гильдия) состояло в основном из преуспевающих евреев. Они незаметно овладели всей торговлей, производством, а главное – банками. Евреи, уверял старик, стали самой влиятельной силой среди ненавистников русского самодержавия… О самом Гучкове он говорил так: старозаветный купчина, оставивший ему свои капиталы, приходился не родным отцом, а только отчимом. Усыновление… Гучковцы в свое время сильно приложили руку к свержению военного министра Сухомлинова и к казни полковника Мясоедова.
За несколько дней в столице Лавр Георгиевич убедился, что вокруг Гучкова и в самом деле вьется рой каких-то темных людишек. А помня о старческом брюзжании генерала Мартынова, он уже не удивился, узнав, что сочинителями страшных для русской армии приказов № 1 и № 2 являются некие Нахамкес и Гиммер. Это они добились, что русский солдат вдруг возненавидел не врага на фронте, а своего командира – всех тех со звездочками на погонах, с кем три года сидел в окопах.
Направляясь к министру, Корнилов заранее настроился решительно. Нахамкесу с Гиммером следовало треснуть по рукам. Армия – неподходящий объект для распорядительных экспериментов.
В лице военного министра Корнилова с первой же минуты поразила неприятная особенность:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Отношение самого Алексеева к преуспевавшему, быстро хватав шему чины и ордена Брусилову было такое: чистюля.Воспитанник аристократического Пажеского корпуса, Брусилов привык свысока посматривать на генералов из простонародья, а таких в русской армии на этой войне было абсолютное большинство… На брусиловскую неприязнь к Корнилову наслаивалось еще и сознание того, кому он все-таки был обязан счастливым избавлением от клещей Макензена.
Как отнесется Брусилов к столь высокому и совершенно неожиданному назначению Корнилова? Крайне самолюбивый, он до сих пор переживает, что его бывший подчиненный избежал военного суда. Такие поражения он переживает тяжелее, нежели разгром на поле боя…
Кроме Брусилова, командующего Юго-Западным фронтом, новое назначение Корнилова должен одобрить сам Верховный главнокомандующий русской армией. А таковым до сих пор является не кто иной, как император Николай II. Формализм? Разумеется. Однако это ничего не меняет: закон требует неукоснительного соблюдения. Пусть государь уже отрекся и в настоящую минуту прозябает в своем салон-вагоне где-то на дороге из Пскова в Могилев, назначение нового командующего столичным военным округом обретет силу только после его подписи!
Сколько же продлится досадное и тревожное междуцарствие? Алексеев догадывался, что в хорошо продуманных планах произошел какой-то сбой. Ну, хорошо… пускай еще день, даже два. Но ведь законов-то Государства Российского и на эти дни никто не отменял!
Генерал Брусилов сам вызвал Алексеева к прямому проводу. Возражал он сбивчиво, раздраженно, упирая большей частью на то, что кандидатура Корнилова представляется ему «малоподходящей из-за чрезмерной прямолинейности». Разбирая ленту, Алексеев сжимал рукою пылающий лоб. Голова раскалывалась. Смятым, несвежим платком он утирал глаза. Отвечал он нервно, не пожелав входить в детальные объяснения. У него на руках имелся приказ из Петрограда. Армия, а тем более высшие штабы – неподходящее место для митингования… Брусилов поворчал и уступил. А что ему еще оставалось делать?
Вернувшись из аппаратной, Алексеев нашел телеграмму из царского поезда. Николай II подписал назначение Корнилова.
Поздно ночью Алексеев уведомил Родзянко и Аверьянова, что приказание исполнено.
Лавр Георгиевич Корнилов отправился к новому месту службы 4 марта.
Страна мгновенно перекрасилась в кумачовый цвет. Россия в эти дни походила на свихнувшегося от радости приват-доцента в шубе нараспашку, в съехавшей на ухо шапке и с перекошенным пенсне на потном носу. Свершилось наконец… дождались! Однако Корнилов все более мрачнел. Эти ошалевшие господа почему-то совершенно позабыли о том, что идет война, небывало тяжелая, обременительная, заставлявшая народ напрягать буквально последние силы. Да понимают ли они? Да сознают ли?!
Поезд выбился из графика. Лавр Георгиевич подолгу не отходил от вагонного окна. Все-таки тыловая обстановка сильно разнилась от фронтовой. В окопах армия жила сознанием своего долга. Она терпеливо исполняла свои нелегкие обязанности. В тылу о фронте напоминало лишь чудовищное изобилие расхлы-станных солдат. Грязные, слякотные вокзалы кишели солдатней. Неопрятные, расхлябанные, они совершенно потеряли представление о дисциплине. Приказ № 1 новой власти, обращенный к армии, мгновенно превратил компактную солдатскую массу в толпу мужичья с винтовками в руках. Дни напролет они шатались по бесконечным митингам, постепенно озлобляясь и выкрикивая все, о чем молчалось долгие годы.
Корнилов сдал свой корпус, еще не вникнув толком в этот самый Приказ № 1. Однако он недоумевал: кому вдруг взбрело в голову так метко рубануть по основам воинской дисциплины? Солдаты это почувствовали мгновенно. Их стало не узнать… Интересно, думают ли о войне сочинители таких приказов?
В душе Корнилова росла тревога. Он уже догадывался, что попадает в самый центр изощреннейших интриг. Очередным ошеломлением было отречение от трона и царского брата – великого князя Михаила. Романовы, процарствовав более трех веков, вдруг без борьбы уступали свое место какому-то Временному правительству.
Насколько оно временно, это правительство? Кто его сменит? И когда?..
Лавр Георгиевич с тревогой размышлял о том, что его ожидает во взбаламученной столице.
Полгода назад он уехал из Петрограда в действующую армию. Громадный город был спокоен. Однако на фронт, в окопы и в блиндажи, все чаще доходили самые нелепые слухи о происходящем возле трона, в Думе и в министерствах. Два с половиной месяца назад заговорщики расправились с Распутиным, избавив, как они считали, царскую семью от сатанинского влияния этого грязного мужика. А всего чуть больше недели закончилась петроградская конференция союзников, очень представительная: Англия, Франция, Россия. На этой конференции уверенно обсуждались планы наказания разгромленной Германии, намечался путь послевоенного устройства уставшей от войны Европы. Ничто не говорило о близком потрясении. Как вдруг… сначала отречение царя, затем его брата… упование на Учредительное собрание. Все перемешалось в один какой-то день!И все-таки самым страшным, самым непостижимым был этот Приказ № 1. Чья разудалая рука его строчила? Целых три года войны, полных как успехов, так и неудач, не сделали с армией того, что совершил этот крикливый, напыщенный документ.
Поезд уносил Корнилова все дальше от фронта. Москва осталась в стороне. Ночью проехали Бологое. В результате напряженных дорожных размышлений последние события в столице обрели хоть какую-то логическую завершенность. Все-таки Дума своего добилась: свалила царскую династию. Однако единовластия так и не достигла. Немедленно на Финляндском вокзале наспех собрался какой-то Совет рабочих и солдатских депутатов – что-то похожее на пролетарское правительство, созданное в памятном 1905 году. В вагоне поговаривали, будто этот Совет уже перебрался в какой-то из дворцов и заседает там почти без перерыва. Получалось снова двоевластие: Временное правительство и рядом с ним Совет.
Размышлениям Корнилова помогал опыт многолетней службы в самом сокровеннейшем отделе русского Генерального штаба. Офицер разведки, он нисколько не сомневался, что последним российским событиям, потрясшим весь мир, предшествовала утонченная подготовка, совершенно скрытая от любопытных глаз. Напряженные интриги вековечных ненавистников России начинались не вчерашним днем и даже не позавчерашним – усилия всевозможных негодяев продолжались долгие века. Об этом Лавр Георгиевич знал по роду своей прежней деятельности, и знал гораздо больше остальных.
За окном вагона потянулись унылые пустоши, присыпанные свежим снегом. Вдалеке на ненастном сизом небе обозначился дымный купол – приближались заводские окраины Петрограда.
Хлобыстнула вагонная дверь, ворвался возбужденный господин в каракулевом воротнике. В руке он нес газетный свежий лист. Лавр Георгиевич услышал, как он взахлеб затараторил в своем купе:
– Ну, батенька, только не свалитесь с полки. Вот, извольте: сам Протопопов заявился в Думу и дал себя арестовать. Капитулировал! Отволокли голубчика в Петропавловку, сунули в Алексе-евский равелин…
Протопопов был самым ненавистным из всех министров царского правительства. Он считался душой «немецкой партии» и ближайшим советником как царицы, так и грязного Распутина, носившего в придворном мире титул Друга. Так называла этого мужика сама императрица… В адрес Протопопова направлялись самые ядовитые стрелы газетной критики. Незадачливого министра внутренних дел называли главным виновником фронтовых поражений русских войск.
По вагону вперевалку прошли два солдата: шинели внакидку, шапки на затылке. Идут, лениво поплевывают подсолнечной шелухой. Генеральские погоны вызвали у них ухмылку. Прошли мимо и от двери враз оглянулись, не переставая скалиться. Лавр Георгиевич стиснул зубы и прикрыл глаза, как от невыносимой боли. Что сделалось с армией?! Позор!
Впрочем, Приказ № 1 и был рассчитан на свободу для солдат. Однако какая армия без офицерства, без подчинения командам? При этом новые правители России громогласно объявили о своем стремлении воевать до окончательной победы. С такими вот солдатами? Любопытно, как они рассчитывают удержать их в залитых грязью окопах и заставить послушно вылезать на бруствер, чтобы, уставя штык перед собой, бежать на вражеские укрепления?
Поневоле выходило, что власть новая, свергнув старую, собиралась продолжать постылую войну. Тогда за что же покрывались плесенью в сырых петропавловских казематах ветхие царские министры?
Что и говорить, в нелегкий час свалилось на него это неожиданное назначение в столицу…
Лавр Георгиевич уезжал с фронта, когда войска приводились к присяге новой власти. Боевые офицеры, нисколько не таясь, озлобленно сквернословили. Прежде присягали трону, государю. А теперь? «Обязуюсь повиноваться Временному правительству, ныне возглавившему Российское государство, впредь до установления воли народа при посредстве Учредительного собрания». Как можно присягать подобной белиберде?
Еще на вокзале Лавр Георгиевич узнал, что на Румынском фронте какой-то старик генерал попросту не вынес небывалого унижения и умер от разрыва сердца.
В невеселом настроении оставлял Корнилов фронт. Он уловил общее солдатское движение: домой, отвоевались! Кровь, грязь, увечья обрыдли всем. Однако в Петрограде ни о каком мире не хотели слышать. Наоборот, воюем до победного конца. И тут же, словно обухом по голове, этот безобразный, деморализующий военных Приказ № 1. Выходило, что фронт и тыл пошли между собой враздрай. Это было опасно, даже гибельно.
Офицеров удручало, что с первого же часа после злополучного приказа фронт вылез из окопов и увлеченно замитинговал. Сбиваясь в безобразные толпы, солдаты задирали бороды и жадно слушали, что выкрикивают им очкастенькие прапорщики из вольноопределяющихся. Свобода, равенство, братство… Скидывали ненавистных командиров. Повсеместно проводились выборы каких-то комитетов. Вместо погон на плечах повязывали на рукав красный лоскут. Шапки заламывались на затылок, глаза глядели дерзко. Напуганные офицеры прикусили языки. Многие под разными предлогами подавались в тыл. Армия разваливалась на глазах.
Недавняя парочка наглецов солдат, прошедших через вагон… А вагон был офицерский. «Да-а… с такими навоюешь!»
Год назад, в германском плену, в бараке, кутаясь в серое солдатское одеяльце, Корнилов желчно обсуждал со своим товарищем по несчастью генералом Мартыновым позорнейшие слухи о том, что творилось на Родине вокруг Зимнего дворца и в кулуарах Государственной думы. Впечатление было такое, будто Россия сошла с ума. Думские лидеры в обличениях царской семьи потеряли всяческую совесть. Грязь лилась потоком. Особенно доставалось царице Александре Федоровне… Теряя самообладание, Корнилов злобно признался: «Моя бы воля, я бы всех этих гучковых-милюковых с удовольствием повесил на одной осине!»
И вот совершенно неожиданно и с Гучковым и с Милюковым пришлось оказаться в одной упряжке!
«Кысмет!» – как восклицают в таких случаях на Востоке. (Судьба!)
В тот день, когда Лавр Георгиевич появился в громадном кабинете с окнами на Дворцовую площадь, новые власти обнародовали еще одно свое постановление: Приказ № 2. Оно также относилось к армии. Если первым приказом отменялось титулование и отдавание чести, то вторым солдаты прямо-таки натравливались на офицеров: им разрешалось не только отстранять от командования неугодных офицеров, но даже их безжалостно истреблять. Такие разрушительные распоряжения мог изобретать только самый лютый враг!
Революционный Петроград показал пример бесчеловечной расправы с офицерством. Особенно отличились военные моряки. В Кронштадте, под самым боком у правительства, матросы убили двух адмиралов, а более двух сотен офицеров сбросили в море с привязанными к шее колосниками.
Русской армии грозило полное уничтожение.
Человек военный, Лавр Георгиевич понимал, что любая армия держится на дисциплине, она живет и действует на беспрекословном исполнении приказов. А своего всевластия как командующего Корнилов как раз и не ощутил. Войска округа крайне вяло отзывались на решения своего штаба. В столичном гарнизоне все уверенней хозяйничал Совет рабочих и солдатских депутатов. В его состав на митингах было избрано 2 тысячи тыловых безграмотных солдат и 800 рабочих самой низкой квалификации. Заседания Совета напоминали бесконечный громогласный митинг. Депутаты от воинских частей являлись на заседания с заряженными винтовками.
В эти первые дни революционной власти генерал Корнилов оказался на самом стыке упорного противоборства Временного правительства и Совета.
Сидеть без дела Корнилов не любил и не привык. В голове его родился план: преобразовать столичный округ в Петроградский фронт. Таким образом он получит права командующего войсками фронта. Своей властью он все запасные батальоны, находившиеся в столице, развернет в полки и бригады. Свежие подразделения немедленно отправятся на передовую. На их место для отдыха и переформирования прибудут фронтовые части. Петроград быстро очистится от разнузданных тыловиков.
Однако в исполкоме Совета мгновенно раскусили генеральский замысел. Солдаты не захотели вновь почувствовать власть строя и команды.
Корнилову пришлось невольно обратиться к тому, кто уселся на самом верху военной власти – к военному министру Временного правительства.
В молодые свои годы будущий военный министр прославился как отчаянный сорвиголова. Не пожелав учиться, он убежал из дома и отправился на юг Африки, в Трансвааль, на бурскую войну. Побывал он и в Маньчжурии и даже угодил в японский плен… Одно время Гучков слыл сторонником Столыпина, затем вдруг от него шарахнулся. Богатое наследство отчима, ветхозаветного купца, позволило ему заняться удачливым предпринимательством. Во время войны он стал одним из воротил Промышленного комитета. Российские денежные люди откровенно рвались к власти, и Гучков однажды на приеме у царя так прямо и заявил: хочу быть министром. Николай II презрительно хмыкнул: «Ну вот, еще и этот купчишка лезет!» Императрица Александра Федоровна ненавидела Гучкова больше всех остальных думских смутьянов. Догадывалась ли она о его масонстве? Едва ли. Однако она не раз во всеуслышание заявляла, что таким, как Гучков, самое место на кладбище.
О Гучкове как человеке ловком и небрезгливом Корнилову в плену много также рассказывал старый генерал Мартынов. Озлобленный старик, Мартынов с первых же слов показал себя яростным юдофобом. Он уверял, что все невзгоды России случались и случаются исключительно от происков евреев. После русско-японской войны, принесшей позор Цусимы, Мукдена и Ляояна, а также унизительный Портсмутский мир, генерал Мартынов написал и выпустил книгу о причинах столь небывалого и неожиданного поражения. Еврейским козням он посвятил в книге специальную главу. Генерал Мартынов не мог слышать имен Гучкова и Милюкова. Память старого генерала была набита событиями, именами, датами. Тучковский кагал, понемногу прибиравший к рукам промышленность России, он называл «ночным заговорщиком еврейского Петрограда». По его словам, солидное столичное купечество (первая гильдия) состояло в основном из преуспевающих евреев. Они незаметно овладели всей торговлей, производством, а главное – банками. Евреи, уверял старик, стали самой влиятельной силой среди ненавистников русского самодержавия… О самом Гучкове он говорил так: старозаветный купчина, оставивший ему свои капиталы, приходился не родным отцом, а только отчимом. Усыновление… Гучковцы в свое время сильно приложили руку к свержению военного министра Сухомлинова и к казни полковника Мясоедова.
За несколько дней в столице Лавр Георгиевич убедился, что вокруг Гучкова и в самом деле вьется рой каких-то темных людишек. А помня о старческом брюзжании генерала Мартынова, он уже не удивился, узнав, что сочинителями страшных для русской армии приказов № 1 и № 2 являются некие Нахамкес и Гиммер. Это они добились, что русский солдат вдруг возненавидел не врага на фронте, а своего командира – всех тех со звездочками на погонах, с кем три года сидел в окопах.
Направляясь к министру, Корнилов заранее настроился решительно. Нахамкесу с Гиммером следовало треснуть по рукам. Армия – неподходящий объект для распорядительных экспериментов.
В лице военного министра Корнилова с первой же минуты поразила неприятная особенность:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75