едва военного министра не повидал, опоздал.
– Приехал бы к обеду – в самый раз. А так только пыль понюхал. Геройский, говорят, мужчина, воитель настоящий. Из нашего брата тоже ведь есть всякие. Ну один и полез напоперек. Дескать, что мне толку в этой победе, если я буду убитый? Земля-то кому другому отойдет! Ка-ак он глянет на него да как глазьми-то сверканет… солдатишка этот как стоял, так и свалил ся: ноги подкосились. Не выстоял, сил недостало…
– Мели, Емеля! – не вытерпел солдат с забинтованной ру кой. – И не солдат вовсе говорил ему, а прапорщик, известный человек. И не с ног упал, а наоборот – послал твоего министра куда подальше! Вот как было дело.
Возница смешался:
– Я… что? Я сам не видел. А только говорят…
– Давай, погоняй. А лучше дай-ка вожжи. Рука как огнен ная. Сил нету терпеть!
Вожжей обозный не отдал и принялся утешать раненого тем, что тот отвоевался: сейчас его положат в госпиталь, скинут всю грязную окопную муру и первым делом – в ванну с мылом…
– Я ж вижу, не слепой – вошки на тебе достаточно. Раненый сконфузился:
– В обороне накопил.
– Ох эта оборона! – подхватил обозный. – Уж что мы с этой вшой не делали, с заразой! Ничего не помогает. Иной ажник шевелится… Но вот что дивно: едва приказ и двинемся вперед – как сдует их, поганок. Ну сразу ни одной! Прямо чудесно. Затокак только сели, закопались – откуда и возьмутся! Словно их со склада подвезут…
Вернувшись в штаб, капитан Нежинцев застал командующего армией в расстройстве. Верный Хаджиев успел ему шепнуть, что заскакивал Савинков, застал у Корнилова Завойко и они, как можно было расслышать из приемной, жестоко разругались. После этого «уллы-бояр» переменился, стал раздражительным, придирчивым.
О ссоре Савинкова с Завойко Лавр Георгиевич рассказывал с неохотой. Вроде бы Завойко сел на своего любимого конька и щегольнул при этом знанием нефтяного дела. Он называл борьбу за нефтяные месторождения «черным делом» и уверял, что стоит только появиться нефти, как непременно возникает ловкий Сруль. А уж если появился Сруль, рядом с ним обязательно возникнет Смердяков… Остальное Нежинцев уловил без всякого труда. Оба спорщика настолько разгорячились, что принялись уязвлять один другого намеками на позорнейшую смердяков-щину.
Лавр Георгиевич сказал, что после этого неприятного спора Завойко вдруг исчез из города. Даже не попрощался! Корнилов связывал это с тем, что Савинков вчера намекнул инженеру, будто он вовсе не тот человек, которым старается казаться. Сегодня Хаджиев побывал в гостинице. Завойко исчез – номер сдан, постоялец выехал.
– Хороший этот парень, Хаджиев, – отозвался Нежинцев. – Чистый, верный, прямой… Глаз радуется!
Корнилов признался, что с нетерпением ожидал возвращения начальника разведывательного отдела. У него не выходило из головы зловещее предупреждение Савинкова. Намек явный… но что он имел в виду?
– Неужели то, что он служил у Нобеля? Я знаю, мы говорили. Он в Петроград приехал прямо с Эмбы.
У капитана Нежинцева имелись совсем иные сведения. До отъезда на эмбинские нефтепромыслы инженер Завойко пережил большие неприятности. Одно время ему вдруг понадобились деньги, и он стал пытаться получить банковскую ссуду. Банки, куда он ни совался, отказывали наотрез. Тогда Завойко сочиняет «Записку» о махинациях банкиров и относит ее не куда-нибудь, а в Министерство внутренних дел. Оттуда, нисколько не волыня, этот документ подают на стол самому царю. Содействовал этому свитский генерал Мейендорф… И лишь впоследствии открылось, что генерал старался не за красивые глаза. С помощью Завойко генералу удалось купить в Западном крае роскошное имение за пустяковую цену. Едва став владельцем имения, генерал немедленно продал его за настоящую цену. Этот гешефт принес генералу «навар» в 250 тысяч рублей.Вот что за человек этот Завойко!
Но и это еще не самое страшное. Незадолго до войны русская контрразведка установила его тесные отношения с неким Кюр-цем, немцем, жившем в Петербурге. В начале войны Кюрца поймали за руку на шпионаже, арестовали и без особенного шума сослали в Рыбинск. После этого скомпрометированному инженеру ничего не оставалось, как самым срочным образом отправиться подальше от столицы.
Монгольские глаза Корнилова сверкнули:
– И вы об этом знали?
Капитан Нежинцев замялся. Он не умел и не привык наушничать. В конце концов он ответил арабской пословицей: «Не спрашивай, и тебе не будут лгать!»
В тот вечер между ними пробежала кошка. Корнилов закончил разговор распоряжением наутро приготовить сводку о германских резервах на их участке фронта. Нежинцев ушел с невысказанной мыслью о формировании особенных частей из добровольцев – ударных батальонов. В голову ему запал рассказ о девушках-ударницах под командой лихой Георгиевской кава-лерши Бочкаревой. Подумать только: отбить у противника целую батарею! Вот так институтки… Такие подвиги записываются на скрижалях любых войн, и записываются навечно!
Мысль о формировании ударных батальонов капитан Нежинцев осуществил позднее. Из этих батальонов добровольцев был сколочен особый полк, названный Корниловским. Первым его командиром стал Нежинцев.
Через два дня, 18 июня, на русском фронте началось большое наступление.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Сам артиллерист, Лавр Георгиевич Корнилов не пожалел трудов и обеспечил своим войскам мощную артподготовку. Юго-Западный фронт всю войну считался самым боевым. Он перенес на своих плечах все капризы небывалой бойни. Задумывая новое наступление, штаб фронта заваливал Петроград отчаянными телеграммами, требуя снабдить войска достаточным количеством снарядов. Столичные канцелярии лезли из кожи. Железные дороги в прифронтовой полосе не справлялись с перевозками.
В качестве усиления боевой мощи на фронт прислали более десятка новеньких аэропланов.
Огонь русской артиллерии был необычайно плотен. Германские укрепления подверглись продолжительной «обработке» на большую глубину. Первая линия обороны была попросту перепахана. Русская пехота, пожалуй, впервые за войну не проламывала вражеские укрепления собственной кровью.
С утра он побывал в штабе 12-го корпуса и выехал на наблюдательный пункт дивизии в сопровождении генерала Черемисина.
Самое трудное – выход пехоты из окопов. Здесь все зависит от унтер-офицеров. Лавр Георгиевич не отрывал глаз от бинокля. В утреннем небе распушилось белое облачко шрапнели, затем с опозданием долетел глухой звук выстрела и протяжное завывание снаряда. Знак атаки! Сердце непроизвольно дрогнуло. Поднимутся ли? Дружно ли? И вот обширное поле ожило и начало как бы морщиться, выбрасывая из своих недр целые линии вооруженных людей. Серые фигурки устремились на обреченную деревню с красными черепичными крышами. Прошла всего минута, а, куда ни глянь, всюду скопища перебегающих солдат, кто-то вдруг падает и замирает, но остальные бегут, бегут. Донеслось отдаленное, но слитное и дружное «…р-ра-а!».
Первый день принес большой успех. Части 12-го корпуса взломали укрепления противника и развили прорыв на 50 километров по фронту и на 30 километров в глубину. Русские войска заняли города Калиш и Галич.
Наступать солдату радостно всегда. Продвижение по вражеской земле сдабривается еще и ощущением победы, гордостью илюбопытством. Пехотинцы листали немецкие книжки, многие посылали домой открытки с изображением Вильгельма с его заносчивыми усами.
В двухэтажном кирпичном доме, наверху, распахнуто широкое окно. Проходящие солдаты видят надменного господина с сигарой. Поза, усы, брови, седая грива выдают предельное негодование хозяина. Он не смотрит на дорогу и часто салютует густыми клубами дыма из-под усов.
Бредущие солдаты без вражды поглядывают на негодующего господина.
– Мужик, видать, серьезный. Как бы не ихний генерал.
– Аи вредный, надо быть, когда ругается!
Хаджиев со своими конвойцами присмотрели для «уллы-боя-ра» полуразбитую усадьбу с конюшнями, сыроварней и пасекой. В коровнике на привязи стояли дородные медлительные коровы. Офицеры штаба заняли второй этаж. Конвой текинцев поместился внизу и во дворе.
Русские войска возвращались туда, откуда вынуждены были отступить три года назад. Снова вдоль дорог тянулись польские сосновые леса: прямые аллеи, зеленый тихий сумрак. Иногда в конце просеки виднелся католический крест костела. Долгое позиционное сидение успокоило лесных животных. Прямо на солдат иногда выскакивали из чащи изящные косули. Ночью было слышно, как ломится через кусты кабан.
Русские солдаты умилялись крошечным часовенкам на развилке польских дорог. Деревянный крест, горит лампадка. Древняя старуха в наброшенном платке слезливо качает головой: «Ой, матка Бозка!» На привалах робко подходили женщины с измученными лицами страдалиц. Они протягивали пригоршни сморщенных яблок:
– Пан солдат, возьми. То есть добже, цукерно…
Приказ на наступление отдавался один, однако исполнение его оказалось разным. Юго-Западный фронт дернулся дружно, окутался дымом разрывов, повсюду прогремело раскатистое русское «ура», но противник стал пятиться лишь на участке 8-й армии.
Из рыхлой массы войск, подобно штыку, вылезли и вонзились в германскую оборону дивизии 12-го корпуса. Текинский полк действовал на самом острие прорыва.
К сожалению, соседи 8-й армии, слева и справа, затоптались на месте.
Подвели и подлецы союзники. Подбив русскую армию на большое наступление, союзное командование ограничилось лишь небольшими вылазками – для отвода глаз.Впрочем, предчувствие беды коснулось лишь командования фронтовых частей. Все остальные, особенно те, что наверху, упивались первыми победами.
Взятие двух городов, Калиша и Галича, было событием радостным и долгожданным. В Калиш первым ворвался Текинский полк. Военный министр, считавший необходимым свое присутствие на фронте в такие дни, послал ликующую телеграмму князю Львову, главе Временного правительства. Он поздравлял первое революционное правительство России с первой победой революционных войск. Телеграмму министра напечатали все без исключения газеты. Керенский потребовал наград для отличившихся. Царские награды не годились, их отменили. Что же придумать взамен? И Керенский придумал: знамена, красные знамена. По его телеграмме с фронта князь Львов предложил столичным драпировщикам срочно изготовить необходимые знамена. Первые революционные награды доставили в штаб 8-й армии.
Однако стало не до награждений: положение на фронте резко изменилось.
Устремившись в прорыв, 8-я армия надеялась на столь же быстрое продвижение соседей – 6-й и 11-й армий. К исходу третьего дня боев генерал Лукомский, начальник штаба, с беспокойством доложил Корнилову об опасности с обоих флангов. Соседи отставали. Больше того, они не трогались с мест.
Сразу вспомнилась осень первого военного года. Русские войска со свежими силами уверенно полезли на Карпаты. Впереди их ожидала обширная Венгерская равнина. Между тем генерал Брусилов не спешил покидать горные теснины – осторожничал. И пересидел, упустил момент. С началом теплых дней немецкий генерал Макензен обрушил на русские войска удар чудовищной силы.
О причине преступного топтания соседей сейчас генерал Лукомский докладывал с недоуменным подниманием плеч: там митингуют. Вместо наступления солдаты до хрипоты орут, что приказ Верховного главнокомандующего не соответствует «революционному моменту». В нескольких местах произошло братание русских солдат с немецкими. Корнилов послал две бешеные телеграммы – в Ставку и военному министру. Он потребовал разгонять митинги пулеметным огнем, а зачинщиков расстреливать или даже вешать. В ответ генерал Брусилов отдал приказ в своей обычной, увилистой, манере: он пригрозил нарушителям фронтовой дисциплины лишением гражданских прав (неучастием во всеобщих выборах). Взбешенный, Корнилов распорядился приостановить продвижение передовых соединений. Армии грозило окружение, котел.
Четкий план наступления сломался, лишился силы и порыва, словно потерял свою пружинную сердцевину.Немецкое командование показало бы себя круглыми дураками, не воспользуйся оно счастливою возможностью. Дураками себя немцы не показали. Они были прекрасно осведомлены о митинговой вакханалии на русской стороне. 6 июля последовал мощный удар в самый стык азартно митингующих армий. Русскими войсками овладела паника. Началось беспорядочное бегство. Русский фронт стал стремительно разваливаться.
Это был знаменитый Тарнопольский прорыв немецких войск, вошедший во все военные учебники.
Генерал Черемисин доносил, что он вынужден оставить город Галич. Корнилов разрешил. Рушились результаты так успешно начатых боев. Город Калиш еще держался. Лавр Георгиевич знал, что Текинский полк не тронется без приказа. Отважные и гордые туркмены скорее сложат свои головы, но не побегут перед врагом. Он приказал подать себе коня и вместе с эскадроном конвоя направился в Калиш.
Картина воинского бегства производила удручающее впечатление. Невыносимо было видеть солдат с хозяйственно подоткнутыми полами шинелей – для широты шага. Кто подпирался винтовкой, словно костылем, кто повесил на штык узелок со скудным окопным скарбом. На красочных текинцев в малиновых халатах солдаты поглядывали с изумлением и страхом.
Военный разгром и бегство превратили железный организм армии в хаотическое скопление отчаявшихся людских натур. Как следствие, начались грабежи и насилия над мирным населением. Эту опасную гангрену, антонов огонь, следовало истреблять железною рукой. Невзирая на гуманное брусиловское распоряжение, Корнилов издал свой приказ: «Всякий, пойманный на мародерстве, будет повешен как собака. Ни одна жалоба не останется без последствий, ни одно насилие без наказания. Русские не воюют ни с бабами, ни с ранеными!»
В местечке перед самым Калишем Корнилова с конвоем встретили два офицера. Они сообщили, что начальник дивизии граф Келлер застрелился. Старый генерал, он был сподвижником славного Скобелева. Весной 1917 года Келлер, командовавший корпусом, наотрез отказался приносить присягу Временному правительству. Его понизили до начальника дивизии. Теперь он, на закате жизни, пустил пулю в висок. Сердце старого воина не вынесло позорной картины военного хаоса.
Лавр Георгиевич отказался заехать в штаб дивизии. Он передал офицерам набросанный в седле приказ: «Вы опозорили наше знамя. Я не считаю вас своими. Я не хочу здороваться с вами!»
Перед Калишем дорога опустела. Плелись лишь редкие фигуры беженцев с тележками. Это был грозный признак. Выходило, что в городе не оставалось ни одного солдата. Удерживать позиции продолжал один Текинский полк.На окраине Калиша конвойцы завидели своих. Хаджиев пустил коня вскачь. Когда Корнилов подъехал, он увидел двух солдат в истерзанных гимнастерках. У обоих лица исполосованы нагайками. Хаджиев пояснил, что это грабители. Он указал на двух жмущихся евреев с разбитыми в кровь ртами. Солдаты поймали евреев и принялись тесаками выбивать у них золотые зубы. Конвойцы не выдержали и взяли мародеров в плети.
Солдаты поглядывали на маленького, взъерошенного генерала с затаенным ожиданием. Подумаешь, каких-то два жидка! Веки Корнилова набрякли так, что не стало видно глаз.
– Повесить! – глухо распорядился он и тронул коня. Полковник Кюгельген встретил командующего рапортом. Он не показывал и виду, что враг совсем близко. Лавр Георгиевич с гордостью оглядел молодцеватый строй джигитов на беспокойно переступающих конях.
Сорвав с головы фуражку, Корнилов низко поклонился строю.
– Спасибо, братцы! – хрипло крикнул он. – Вы высоко подняли честь русского солдата. Вы доказали, что мирному насе лению мы не враги, а друзья, что мы защита каждому, кто не идет на нас с оружием в руках. Спасибо вам, страшным в бою и добрым на отдыхе!
Кюгельген доложил, что на западной окраине Калиша на разбитых позициях стоит 2-й эскадрон. Туда, к штаб-ротмистру На-танзону, по распоряжению Хаджиева поскакал молчаливый и сосредоточенный Шах-Кулы.
Час спустя город Калиш покинул последний русский солдат.
Разгром русской армии застал Керенского на фронте. Он направлялся в штаб 8-й армии для поздравлений и вручения первых революционных знамен, когда узнал о неожиданном и страшном прорыве под Тарнополем. В течение нескольких часов картина сражения решительно переменилась. Вокруг военного министра постоянно слышалось об отступлении 11-й армии и об опасности вследствие этого правому флангу 8-й. К вечеру немцы стали охватывать левый фланг 6-й армии, пытавшейся удержать свои позиции.
Это были суждения профессионалов, и Керенский чувствовал себя неуютно. Он ничем не мог помочь генералам. Пламенных речей никто не захотел бы слушать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75