Юрик смутился и спрятал лицо на отцовской груди.
– Хан, – серьезным тоном произнес Корнилов, – вы не забыли насчет послушного туркмена в руках хорошего отца? Так говорили ваши старики… Мы знаем: пустой мешок стоять не будет. Русской армии сильно не хватает таких, как вы. Я имею в виду всех ваших джигитов. – Он помедлил и внезапно заключил: – Мало, очень мало осталось надежных людей. Но с такими, как вы, мне ничего не страшно!
Генерал, маленький, расстегнутый, похожий на старого взъерошенного кобчика, затянул рукопожатие и устремил на молодого офицера долгий, пристальный взгляд. Хаджиев ответил прямо, честно и открыто: «Буюр-ага, прикажи!» На лукавство он был неспособен. Корнилов это понял и на прощание сильно, с благодарностью встряхнул его руку.
Неясная тревога генерала передалась Хаджиеву. Уллы-бояр чего-то несомненно опасался. Собственно, после недавнего ареста самого ак-падишаха беспокойство овладело всеми офицерами русской армии. Погоны на плечах грозили если не безжалостной расправой, то несмываемым бесчестием. Не на это ли намекал несловоохотливый уллы-бояр? От кого именно заходила беда над генеральской головой? От обнаглевших комитетчиков? Ну, в Текинский полк они больше не сунутся. Одного раза им вполне хватило: в армейском комитете удовлетворились тем, что полк все же приведен к присяге (постарался Кюгельген). Но если только вздумают еще раз… пусть только попробуют! Текинцы своего уллы-бояра в обиду не дадут…
Верный Шах-Кулы заметил неспокойное состояние своего начальника. «Огня в кармане не спрячешь!» Выслушав Хаджиева, он глубокомысленно изрек: «Ничего, хорошему стаду и волк не страшен!» Он советовал не доверять полковнику Кюгельгену: «На свинью хоть седло набрось – все конем не станет».
Через неделю из отпуска вернулся командир 4-го эскадрона Ураз-сардар. Он привез текинцам подарки и приветствия родственников из Ахала. С ним, как и со своим помощником, Хаджиев долго обсуждал загадочные слова уллы-бояра…
ГЛАВА ВТОРАЯ
В Петроград на пост командующего войсками столичного военного округа генерал Лавр Георгиевич Корнилов был вызван с фронта на следующий день после царского отречения.
Корнилова обескуражил этот вызов. Командуя всего лишь корпусом, он никак не мог понять, почему именно на него свалилось столь ответственное назначение. В русской армии имелось множество более заслуженных генералов. Они командовали армиями и фронтами.
И все-таки выбор пал именно на него!
Сознавал ли Корнилов, что царский манифест об отречении в одно мгновение переменил в России старинный, веками устоявшийся общественный политический строй? Нет, не сознавал. Подобно многим военным, он считал, что происходит всего лишь смена на посту № 1 – на царском троне. Такое уже бывало. Вместо одного Романова заступит другой – и ничего в стране не переменится.
На самом же деле в эти дни рушились тяжеленные, в несколько накатов, своды гигантского сооружения российской державы.
Сердцевиной судьбоносных перемен был Петроград, столица непримиримого российского двоевластия. Свалив наконец династию, Государственная дума вышла победителем. Теперь задача заключалась в удержании победы. Решающее значение в начавшемся развале отводилось грубой силе, а следовательно, армии, ибо Министерство внутренних дел с его ненавистной полицией подверглось разгрому в самые первые часы. Единственным мускулом в державе оставалась армия.
Поскольку главные события происходили вокруг Зимнего дворца, то особенное значение приобретал столичный военный округ.
Одним из последних царских приказов было назначение командовать войсками Петроградского округа генерала Н.И. Иванова. Новому военному губернатору столицы предоставлялись чрезвычайные полномочия. Обстановка требовала энергичных действий. Генерал Иванов, спешно сдав дела на Юго-Западном фронте, незамедлительно выехал в Петроград. Однако доехать до столицы ему не дали, не позволили. Совершенно внезапно с узких телеграфных лент поползло имя генерала Л.Г. Корнилова.
Что произошло? Почему вдруг такая спешная замена?
В первую голову, конечно, сказалась царская подпись под назначением Иванова. Николай II обращался к генералу как к специалисту по борьбе с беспорядками и смутой. Имея опыт подавления кронштадтского восстания, этот матерый староре-жимник не станет миндальничать и в Петрограде. У него была железная рука. И демократы из голосистой Думы испугались. Такой решительный губернатор был крайне нежелателен в столице. Требовался генерал достаточно известный, однако без отягчающей репутации ревнивого прислужника режима. Корнилов представлялся именно такой фигурой. Этот фронтовой генерал, еще совсем не появлявшийся в верхах, несомненно, должен оценить столь быстрое выдвижение и станет исполнителем куда более податливым, нежели бурбонистый Иванов. По крайней мере, так казалось всем, от кого зависело окончательное назначение.
В Генеральном штабе на Дворцовой площади в эти дни сидел генерал Аверьянов, давнишний знакомый Корнилова. Власть его в армии была велика. Он подчинялся только двум лицам – императору Николаю II и начальнику штаба Ставки Верховного главнокомандующего генералу Алексееву.
Долгая служба в столичных кабинетах выработала из Аверьянова генерала-политика. Повседневно наблюдая сложный ход государственных дел, во многом сам принимая непосредственное участие, он научился основному на таком посту, главному, что требовалось от важного военного чиновника: понимать. И это понимание развилось в нем до чрезвычайной степени. В частности, он заранее знал (понял!), что Николаю II, поспешно выехавшему из Ставки, добраться до столицы не позволят. Шли последние часы самодержавного режима. Жизнь страны решительно переменялась. Каждый час рождалось что-то новое, невиданное, небывалое в России никогда.
Генерала Аверьянова, сугубо военного человека, буквально потряс Приказ № 1 новой власти, целиком и полностью обращенный к русской армии. Вот этого он понять был не в состоянии. В русской армии отменялось не только старорежимное титулование командиров, по сути дела, отменялась всякая дисциплина!
Однако какая же Россия без ее армии?!
При любых режимах (пусть даже и не при царе!) Россия оставалась Отечеством для русских, и это Отечество требовалось защищать. А между тем для защиты не оставалось ни штыка. С директивной отменой воинской дисциплины русская армия переставала существовать. С этим генерал Аверьянов примириться никак не мог. Действуя не в лоб, а скрытно, политично, он способствовал тому, что в красивейшем старинном здании Генштаба на Дворцовой площади вдруг вслух произнесли имя генерала Лавра Георгиевича Корнилова.
Начался бешеный обмен телеграммами между Ставкой в Могилеве и государственными учреждениями в столице.
Своеобразие момента заключалось в том, что самодержавие в России еще существовало. Николай II уже отрекся от престола, однако Михаил II на трон еще не заступил и своего отречения не объявил. В течение целых суток древний трон державы оставался как бы покинутым и никем не занятым. Прежний венценосец сошел с его ступеней, а новый не взошел. Но жизнь продолжалась, государство не переставало действовать. В эти роковые сутки каждый час, каждая минута имели для России непреходящее значение.
Генерала Корнилова, честного и беспорочного служаку, угораздило попасть как раз в это недолгое безвременье верховной власти. Судьбе было угодно выдернуть его из однообразной череды фронтовых будней и перекинуть из привычной обстановки в столичное кипение страстей. А Петроград в начале марта являл собой, без всякого преувеличения, бешено кипящий котел самых безудержных, самых оголтелых устремлений.
Российскими военными делами стал всецело заправлять Гучков.
Генерал Аверьянов знал этого деятеля довольно близко – сумел досконально изучить за годы войны. Начав преуспевающим промышленником, Гучков стремительно выдвинулся в думские лидеры. Ловкий, энергичный, не брезгующий никакими средствами (главное же – заручившись мощною поддержкой тайных сил), он явно метил на пост военного министра в будущем правительстве… Сознавая исключительное значение столичного гарнизона, Гучков был озабочен тем, чтобы во главе его находился человек, способный на решительные, скорые поступки. Нужен другой… А имя Корнилова было на слуху Гучкова: «Как же, как же! Прошлым летом в связи с дерзким побегом генерала из германского плена российская печать хвалебно трубила о нем. Уже немолодой, под пятьдесят, Корнилов, словно молоденький подпоручик, бежал из лагеря военнопленных, с громадными лишениями пробрался к Дунаю, переплыл и оказался в Румынии. Помнится, он был удостоен царской аудиенции и награды».
Не отдохнув как следует после плена, генерал-лейтенант Корнилов снова отправился на фронт, приняв командование стрелковым корпусом… На взгляд Гучкова, к числу корниловских недостатков прежде всего относилась его незаурядная образованность, культурность. Он с отличным аттестатом окончил Академию Генерального штаба, свободно владел несколькими языками, писал стихи.
За плечами Корнилова была четырехлетняя служба в Китае на посту русского военного агента. Без всякого сомнения, угадывался разведывательный отдел Генерального штаба. А там, как это было издавна заведено, работали отборнейшие офицеры русской армии.
Что же, генерал-стихотворец на посту военного диктатора Петрограда?!
Ну, допустим, диктаторствовать ему никто не позволит. А все же именно образованность Корнилова не переставала занимать Гучкова. С какой, спрашивается, стати столь редкостно подготовленный специалист-разведчик обречен тянуть пропотевшую лямку обыкновенного фронтового генерала? Тут угадывалась жгучая обида на начальство, на неласковый режим, угадывалось застарелое уязвленное самолюбие. Лишний шанс привлечь такого человека в число своих сторонников! Что его может связывать с престолом? Только присяга царю. Но он же отрекся… А Михаилу еще не присягали. Да и придется ли?
Гучков брал в расчет еще и такое чисто российское качество «первого революционного командующего», как интеллигентность. Русский интеллигент – природный ненавистник самодержавия. Начав с возмущенной воркотни на кухнях, разночинцы вылезли на авансцену исторических событий. Осуществлялось то, о чем им грезилось. Плебейский страх исчез, ибо не стало ни бдительных дворников, ни туповатых городовых, ни хамоватых, но въедливых жандармов. Образно говоря, над русским обществом, возбужденным отречением, разразилась гроза свободы!..
В пользу Корнилова как военачальника, солдатского командира свидетельствовала еще прямо-таки фанатичная преданность ему нижних чинов (не совсем понятная Гучкову). Высокое начальство постоянно упрекало Корнилова за потери в боях, однако солдаты (да и офицеры тоже) готовы за своего генерала в огонь и в воду… Фронтовая жизнь уберегла Корнилова от распутинщины. Генерал избежал приемной этого грязного и наглого временщика. 2 марта в 6 часов вечера за подписью Родзянко в Ставку на имя генерала Алексеева ушла телеграмма с указанием «командировать генерала Корнилова в Петроград на должность командующего войсками округа».
Алексеев, подхватив жестокую инфлюэнцу, мучился от высокой температуры. Градусник показывал выше 39. Глаза слезились, голова была тяжелой. Хотелось лечь, забыться, прекратить всякое движение… Ах, как не вовремя он заболел! Сейчас решалось главное. Завершалась длительная скрытая интрига со сменой государя на троне. Военные дали втянуть себя, понадеявшись на свою силу, на свое влияние, однако эти сила и влияние дают осечку в Петрограде. Армию словно отодвинули в сторонку. Становилось несомненным, что политики переигрывают генералов. У думских болтунов по-прежнему оставалось право отдавать приказы.
Царь, жалкий, постаревший, в эти часы болтался в своем поезде, подобно горошине в перезревшем стручке. А царский поезд сновал между Могилевом и столицей. Последней ночью генерал Рузский почему-то вдруг спровадил его обратно в Ставку. Интересно, почему он так решился поступить? Кто приказал? На свою ответственность Рузский подобного поступка совершить не мог.
Да, слишком не вовремя он подцепил эту изнурительную болезнь. Именно сейчас требовалась холодная, ясная голова. Царское отречение произошло по плану. Но почему заминка с Михаилом? Войска ждут приказания присягать новому государю…
Распорядительная телеграмма Родзянко составлялась под диктовку Гучкова. Поучая председателя Думы, Гучков чувствовал себя в стихии изощреннейших интриг. В такие исторические дни каждое слово, любой жест обретают особенное значение. Он настоял, чтобы в телеграмме так и указать: «командировать». В этом слове угадывается оттенок чего-то уже окончательно решенного и не допускающего никаких кривотолков. Подумав, он посоветовал сделать приписку: «… для установления полного порядка и для спасения столицы от анархии». Генерал Алексеев, педант и формалист, обязан уразуметь, что в назначении Корнилова заинтересованы высшие силы. Какие? А вот уж это не его ума дело! Наступит время – все узнает и поймет.
Гучков прекрасно знал, что оба генерала, Алексеев и Корнилов, давно не ладят между собой. Однако ничего, поладят. Так требуется.
Через десять минут на узел связи принесли телеграмму генерала Аверьянова. Ее отправили вдогонку телеграмме Родзянко. От своего имени Аверьянов просил генерала Алексеева «осуществить предложенную меру, дабы помочь Временному комитету Государственной думы, спасающему монархический строй». Аверьянов хорошо знал начальника штаба Ставки. Несомненно, Алексеев обескуражен всем развитием событий. Пусть возьмет себя в руки: надежды на сохранение династии у власти остаются. Выбор Корнилова ради этого и сделан. Высказаться определеннее он не имел возможности. Генерал Алексеев, томившийся далеко от бурлящей столицы, должен понять, что внезапное назначение Корнилова согласовано. Иными словами, он получал на руки приказ. О личных распрях следовало забыть.
Генерал Алексеев немедленно исполнил приказание, однако распоряжение его выглядело увил истым: «… допустить к временному командованию Петроградским военным округом генерал-лейтенанта Корнилова». Гучкову на эту трусливую оговорку было наплевать. Аверьянов же мысленно выругался. Алексеев страхо-вался. Любопытно, каких неприятностей он ожидал от назначения Корнилова? Нет, скорее всего он так и не понял окончательно, что происходит здесь, в столице!
Генерала Алексеева выбрал сам Николай II. Вместе, бок о бок, они работали в течение последних полутора лет. В сложные придворные интриги Алексеев втянулся помимо своей воли. Давнишнее генеральское фанфаронство питалось надеждой на воцарение Михаила И. Но если прежде смена государя совершалась в царской спальне («апоплексический удар»), то теперь о своей силе открыто заявляла армия. И пусть только попробуют возразить! Сначала вроде бы все совершалось по-задуманному: назначение на столичный округ генерала Иванова, грозное выдвижение к столичным пригородам конного корпуса Краснова. Армия действовала безмолвно, но неотвратимо. Генералы не мастера болтать с трибуны. Да и зачем? Солдатский штык, казачья шашка выскажутся красноречивей всяких громких слов!
Как все недалекие самонадеянные люди, генерал Алексеев рассчитывал завершить интригу с воцарением царского брата силой армии. А кто еще в состоянии ей возразить? Но вот отречение одного состоялось. Что же со вступлением другого? Почему задержка? Так не полагалось… А тут еще эта проклятая болезнь!
Телеграмма генерала Аверьянова помогла преодолеть сомнения. В Питере тоже ведь думают… Правда, вместо Корнилова на столичном округе он предпочел бы видеть совсем другого генерала. Однако в этом с ним не посоветовались – не сочли нужным. Пусть! В складывающейся обстановке в общем-то годился и Корнилов. Борозды, как говорится, не испортит… не должен бы испортить!
Жаль, Корнилов был из числа непосвященных. На него ведь не рассчитывали совершенно. Но… пускай, им там виднее.
Как службист, Алексеев знал, что для вступления Корнилова в должность потребуется одобрение двух военных инстанций, двух реальных лиц, прежде всего, конечно, генерала Брусилова, командующего войсками Юго-Западного фронта. А Брусилов, как и сам Алексеев, сильно недолюбливал Корнилова. Узелок их стойкой неприязни завязался два года назад в Карпатах.
Прикрывая отступление, Корнилов вынужден был «положить» свою прославленную Стальную дивизию, а совершив побег из лагеря военнопленных и пробравшись к своим, угодил под следствие и военный суд. На этом настоял Брусилов, обвиняя Корнилова в гибели Стальной дивизии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
– Хан, – серьезным тоном произнес Корнилов, – вы не забыли насчет послушного туркмена в руках хорошего отца? Так говорили ваши старики… Мы знаем: пустой мешок стоять не будет. Русской армии сильно не хватает таких, как вы. Я имею в виду всех ваших джигитов. – Он помедлил и внезапно заключил: – Мало, очень мало осталось надежных людей. Но с такими, как вы, мне ничего не страшно!
Генерал, маленький, расстегнутый, похожий на старого взъерошенного кобчика, затянул рукопожатие и устремил на молодого офицера долгий, пристальный взгляд. Хаджиев ответил прямо, честно и открыто: «Буюр-ага, прикажи!» На лукавство он был неспособен. Корнилов это понял и на прощание сильно, с благодарностью встряхнул его руку.
Неясная тревога генерала передалась Хаджиеву. Уллы-бояр чего-то несомненно опасался. Собственно, после недавнего ареста самого ак-падишаха беспокойство овладело всеми офицерами русской армии. Погоны на плечах грозили если не безжалостной расправой, то несмываемым бесчестием. Не на это ли намекал несловоохотливый уллы-бояр? От кого именно заходила беда над генеральской головой? От обнаглевших комитетчиков? Ну, в Текинский полк они больше не сунутся. Одного раза им вполне хватило: в армейском комитете удовлетворились тем, что полк все же приведен к присяге (постарался Кюгельген). Но если только вздумают еще раз… пусть только попробуют! Текинцы своего уллы-бояра в обиду не дадут…
Верный Шах-Кулы заметил неспокойное состояние своего начальника. «Огня в кармане не спрячешь!» Выслушав Хаджиева, он глубокомысленно изрек: «Ничего, хорошему стаду и волк не страшен!» Он советовал не доверять полковнику Кюгельгену: «На свинью хоть седло набрось – все конем не станет».
Через неделю из отпуска вернулся командир 4-го эскадрона Ураз-сардар. Он привез текинцам подарки и приветствия родственников из Ахала. С ним, как и со своим помощником, Хаджиев долго обсуждал загадочные слова уллы-бояра…
ГЛАВА ВТОРАЯ
В Петроград на пост командующего войсками столичного военного округа генерал Лавр Георгиевич Корнилов был вызван с фронта на следующий день после царского отречения.
Корнилова обескуражил этот вызов. Командуя всего лишь корпусом, он никак не мог понять, почему именно на него свалилось столь ответственное назначение. В русской армии имелось множество более заслуженных генералов. Они командовали армиями и фронтами.
И все-таки выбор пал именно на него!
Сознавал ли Корнилов, что царский манифест об отречении в одно мгновение переменил в России старинный, веками устоявшийся общественный политический строй? Нет, не сознавал. Подобно многим военным, он считал, что происходит всего лишь смена на посту № 1 – на царском троне. Такое уже бывало. Вместо одного Романова заступит другой – и ничего в стране не переменится.
На самом же деле в эти дни рушились тяжеленные, в несколько накатов, своды гигантского сооружения российской державы.
Сердцевиной судьбоносных перемен был Петроград, столица непримиримого российского двоевластия. Свалив наконец династию, Государственная дума вышла победителем. Теперь задача заключалась в удержании победы. Решающее значение в начавшемся развале отводилось грубой силе, а следовательно, армии, ибо Министерство внутренних дел с его ненавистной полицией подверглось разгрому в самые первые часы. Единственным мускулом в державе оставалась армия.
Поскольку главные события происходили вокруг Зимнего дворца, то особенное значение приобретал столичный военный округ.
Одним из последних царских приказов было назначение командовать войсками Петроградского округа генерала Н.И. Иванова. Новому военному губернатору столицы предоставлялись чрезвычайные полномочия. Обстановка требовала энергичных действий. Генерал Иванов, спешно сдав дела на Юго-Западном фронте, незамедлительно выехал в Петроград. Однако доехать до столицы ему не дали, не позволили. Совершенно внезапно с узких телеграфных лент поползло имя генерала Л.Г. Корнилова.
Что произошло? Почему вдруг такая спешная замена?
В первую голову, конечно, сказалась царская подпись под назначением Иванова. Николай II обращался к генералу как к специалисту по борьбе с беспорядками и смутой. Имея опыт подавления кронштадтского восстания, этот матерый староре-жимник не станет миндальничать и в Петрограде. У него была железная рука. И демократы из голосистой Думы испугались. Такой решительный губернатор был крайне нежелателен в столице. Требовался генерал достаточно известный, однако без отягчающей репутации ревнивого прислужника режима. Корнилов представлялся именно такой фигурой. Этот фронтовой генерал, еще совсем не появлявшийся в верхах, несомненно, должен оценить столь быстрое выдвижение и станет исполнителем куда более податливым, нежели бурбонистый Иванов. По крайней мере, так казалось всем, от кого зависело окончательное назначение.
В Генеральном штабе на Дворцовой площади в эти дни сидел генерал Аверьянов, давнишний знакомый Корнилова. Власть его в армии была велика. Он подчинялся только двум лицам – императору Николаю II и начальнику штаба Ставки Верховного главнокомандующего генералу Алексееву.
Долгая служба в столичных кабинетах выработала из Аверьянова генерала-политика. Повседневно наблюдая сложный ход государственных дел, во многом сам принимая непосредственное участие, он научился основному на таком посту, главному, что требовалось от важного военного чиновника: понимать. И это понимание развилось в нем до чрезвычайной степени. В частности, он заранее знал (понял!), что Николаю II, поспешно выехавшему из Ставки, добраться до столицы не позволят. Шли последние часы самодержавного режима. Жизнь страны решительно переменялась. Каждый час рождалось что-то новое, невиданное, небывалое в России никогда.
Генерала Аверьянова, сугубо военного человека, буквально потряс Приказ № 1 новой власти, целиком и полностью обращенный к русской армии. Вот этого он понять был не в состоянии. В русской армии отменялось не только старорежимное титулование командиров, по сути дела, отменялась всякая дисциплина!
Однако какая же Россия без ее армии?!
При любых режимах (пусть даже и не при царе!) Россия оставалась Отечеством для русских, и это Отечество требовалось защищать. А между тем для защиты не оставалось ни штыка. С директивной отменой воинской дисциплины русская армия переставала существовать. С этим генерал Аверьянов примириться никак не мог. Действуя не в лоб, а скрытно, политично, он способствовал тому, что в красивейшем старинном здании Генштаба на Дворцовой площади вдруг вслух произнесли имя генерала Лавра Георгиевича Корнилова.
Начался бешеный обмен телеграммами между Ставкой в Могилеве и государственными учреждениями в столице.
Своеобразие момента заключалось в том, что самодержавие в России еще существовало. Николай II уже отрекся от престола, однако Михаил II на трон еще не заступил и своего отречения не объявил. В течение целых суток древний трон державы оставался как бы покинутым и никем не занятым. Прежний венценосец сошел с его ступеней, а новый не взошел. Но жизнь продолжалась, государство не переставало действовать. В эти роковые сутки каждый час, каждая минута имели для России непреходящее значение.
Генерала Корнилова, честного и беспорочного служаку, угораздило попасть как раз в это недолгое безвременье верховной власти. Судьбе было угодно выдернуть его из однообразной череды фронтовых будней и перекинуть из привычной обстановки в столичное кипение страстей. А Петроград в начале марта являл собой, без всякого преувеличения, бешено кипящий котел самых безудержных, самых оголтелых устремлений.
Российскими военными делами стал всецело заправлять Гучков.
Генерал Аверьянов знал этого деятеля довольно близко – сумел досконально изучить за годы войны. Начав преуспевающим промышленником, Гучков стремительно выдвинулся в думские лидеры. Ловкий, энергичный, не брезгующий никакими средствами (главное же – заручившись мощною поддержкой тайных сил), он явно метил на пост военного министра в будущем правительстве… Сознавая исключительное значение столичного гарнизона, Гучков был озабочен тем, чтобы во главе его находился человек, способный на решительные, скорые поступки. Нужен другой… А имя Корнилова было на слуху Гучкова: «Как же, как же! Прошлым летом в связи с дерзким побегом генерала из германского плена российская печать хвалебно трубила о нем. Уже немолодой, под пятьдесят, Корнилов, словно молоденький подпоручик, бежал из лагеря военнопленных, с громадными лишениями пробрался к Дунаю, переплыл и оказался в Румынии. Помнится, он был удостоен царской аудиенции и награды».
Не отдохнув как следует после плена, генерал-лейтенант Корнилов снова отправился на фронт, приняв командование стрелковым корпусом… На взгляд Гучкова, к числу корниловских недостатков прежде всего относилась его незаурядная образованность, культурность. Он с отличным аттестатом окончил Академию Генерального штаба, свободно владел несколькими языками, писал стихи.
За плечами Корнилова была четырехлетняя служба в Китае на посту русского военного агента. Без всякого сомнения, угадывался разведывательный отдел Генерального штаба. А там, как это было издавна заведено, работали отборнейшие офицеры русской армии.
Что же, генерал-стихотворец на посту военного диктатора Петрограда?!
Ну, допустим, диктаторствовать ему никто не позволит. А все же именно образованность Корнилова не переставала занимать Гучкова. С какой, спрашивается, стати столь редкостно подготовленный специалист-разведчик обречен тянуть пропотевшую лямку обыкновенного фронтового генерала? Тут угадывалась жгучая обида на начальство, на неласковый режим, угадывалось застарелое уязвленное самолюбие. Лишний шанс привлечь такого человека в число своих сторонников! Что его может связывать с престолом? Только присяга царю. Но он же отрекся… А Михаилу еще не присягали. Да и придется ли?
Гучков брал в расчет еще и такое чисто российское качество «первого революционного командующего», как интеллигентность. Русский интеллигент – природный ненавистник самодержавия. Начав с возмущенной воркотни на кухнях, разночинцы вылезли на авансцену исторических событий. Осуществлялось то, о чем им грезилось. Плебейский страх исчез, ибо не стало ни бдительных дворников, ни туповатых городовых, ни хамоватых, но въедливых жандармов. Образно говоря, над русским обществом, возбужденным отречением, разразилась гроза свободы!..
В пользу Корнилова как военачальника, солдатского командира свидетельствовала еще прямо-таки фанатичная преданность ему нижних чинов (не совсем понятная Гучкову). Высокое начальство постоянно упрекало Корнилова за потери в боях, однако солдаты (да и офицеры тоже) готовы за своего генерала в огонь и в воду… Фронтовая жизнь уберегла Корнилова от распутинщины. Генерал избежал приемной этого грязного и наглого временщика. 2 марта в 6 часов вечера за подписью Родзянко в Ставку на имя генерала Алексеева ушла телеграмма с указанием «командировать генерала Корнилова в Петроград на должность командующего войсками округа».
Алексеев, подхватив жестокую инфлюэнцу, мучился от высокой температуры. Градусник показывал выше 39. Глаза слезились, голова была тяжелой. Хотелось лечь, забыться, прекратить всякое движение… Ах, как не вовремя он заболел! Сейчас решалось главное. Завершалась длительная скрытая интрига со сменой государя на троне. Военные дали втянуть себя, понадеявшись на свою силу, на свое влияние, однако эти сила и влияние дают осечку в Петрограде. Армию словно отодвинули в сторонку. Становилось несомненным, что политики переигрывают генералов. У думских болтунов по-прежнему оставалось право отдавать приказы.
Царь, жалкий, постаревший, в эти часы болтался в своем поезде, подобно горошине в перезревшем стручке. А царский поезд сновал между Могилевом и столицей. Последней ночью генерал Рузский почему-то вдруг спровадил его обратно в Ставку. Интересно, почему он так решился поступить? Кто приказал? На свою ответственность Рузский подобного поступка совершить не мог.
Да, слишком не вовремя он подцепил эту изнурительную болезнь. Именно сейчас требовалась холодная, ясная голова. Царское отречение произошло по плану. Но почему заминка с Михаилом? Войска ждут приказания присягать новому государю…
Распорядительная телеграмма Родзянко составлялась под диктовку Гучкова. Поучая председателя Думы, Гучков чувствовал себя в стихии изощреннейших интриг. В такие исторические дни каждое слово, любой жест обретают особенное значение. Он настоял, чтобы в телеграмме так и указать: «командировать». В этом слове угадывается оттенок чего-то уже окончательно решенного и не допускающего никаких кривотолков. Подумав, он посоветовал сделать приписку: «… для установления полного порядка и для спасения столицы от анархии». Генерал Алексеев, педант и формалист, обязан уразуметь, что в назначении Корнилова заинтересованы высшие силы. Какие? А вот уж это не его ума дело! Наступит время – все узнает и поймет.
Гучков прекрасно знал, что оба генерала, Алексеев и Корнилов, давно не ладят между собой. Однако ничего, поладят. Так требуется.
Через десять минут на узел связи принесли телеграмму генерала Аверьянова. Ее отправили вдогонку телеграмме Родзянко. От своего имени Аверьянов просил генерала Алексеева «осуществить предложенную меру, дабы помочь Временному комитету Государственной думы, спасающему монархический строй». Аверьянов хорошо знал начальника штаба Ставки. Несомненно, Алексеев обескуражен всем развитием событий. Пусть возьмет себя в руки: надежды на сохранение династии у власти остаются. Выбор Корнилова ради этого и сделан. Высказаться определеннее он не имел возможности. Генерал Алексеев, томившийся далеко от бурлящей столицы, должен понять, что внезапное назначение Корнилова согласовано. Иными словами, он получал на руки приказ. О личных распрях следовало забыть.
Генерал Алексеев немедленно исполнил приказание, однако распоряжение его выглядело увил истым: «… допустить к временному командованию Петроградским военным округом генерал-лейтенанта Корнилова». Гучкову на эту трусливую оговорку было наплевать. Аверьянов же мысленно выругался. Алексеев страхо-вался. Любопытно, каких неприятностей он ожидал от назначения Корнилова? Нет, скорее всего он так и не понял окончательно, что происходит здесь, в столице!
Генерала Алексеева выбрал сам Николай II. Вместе, бок о бок, они работали в течение последних полутора лет. В сложные придворные интриги Алексеев втянулся помимо своей воли. Давнишнее генеральское фанфаронство питалось надеждой на воцарение Михаила И. Но если прежде смена государя совершалась в царской спальне («апоплексический удар»), то теперь о своей силе открыто заявляла армия. И пусть только попробуют возразить! Сначала вроде бы все совершалось по-задуманному: назначение на столичный округ генерала Иванова, грозное выдвижение к столичным пригородам конного корпуса Краснова. Армия действовала безмолвно, но неотвратимо. Генералы не мастера болтать с трибуны. Да и зачем? Солдатский штык, казачья шашка выскажутся красноречивей всяких громких слов!
Как все недалекие самонадеянные люди, генерал Алексеев рассчитывал завершить интригу с воцарением царского брата силой армии. А кто еще в состоянии ей возразить? Но вот отречение одного состоялось. Что же со вступлением другого? Почему задержка? Так не полагалось… А тут еще эта проклятая болезнь!
Телеграмма генерала Аверьянова помогла преодолеть сомнения. В Питере тоже ведь думают… Правда, вместо Корнилова на столичном округе он предпочел бы видеть совсем другого генерала. Однако в этом с ним не посоветовались – не сочли нужным. Пусть! В складывающейся обстановке в общем-то годился и Корнилов. Борозды, как говорится, не испортит… не должен бы испортить!
Жаль, Корнилов был из числа непосвященных. На него ведь не рассчитывали совершенно. Но… пускай, им там виднее.
Как службист, Алексеев знал, что для вступления Корнилова в должность потребуется одобрение двух военных инстанций, двух реальных лиц, прежде всего, конечно, генерала Брусилова, командующего войсками Юго-Западного фронта. А Брусилов, как и сам Алексеев, сильно недолюбливал Корнилова. Узелок их стойкой неприязни завязался два года назад в Карпатах.
Прикрывая отступление, Корнилов вынужден был «положить» свою прославленную Стальную дивизию, а совершив побег из лагеря военнопленных и пробравшись к своим, угодил под следствие и военный суд. На этом настоял Брусилов, обвиняя Корнилова в гибели Стальной дивизии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75