Николай II стал всячески избегать с ним встреч наедине.
Тем временем самый страшный год войны приносил новые испытания. Таким испытанием – и снова для русской многожильной армии! – было решение румынского правительст-ва присоединиться к армиям Антанты. (Болгария к тому времени решительно перешла на сторону Германии.)
Вступление в войну Румынии лишь усугубило и без того невыносимое положение России – восточный (русский) фронт пришлось спешно растянуть на целых 800 километров. Новый компаньон, надеявшийся на близкий разгром Германии, сразу же потребовал самой разнообразной помощи и энергичной защиты. Само собой, все эти тяготы легли на плечи ближайшего соседа, России.
Побуждая Румынию объявить войну Германии, союзники, особенно Англия и Франция, соблазняли ее изрядными территориальными приобретениями – в случае победы последует решительный дележ всего колониального наследства потерпевших поражение, и румынскому королевскому дому был великодушно обещан лакомый кусок: плодородная и густонаселенная Транс-ильвания. Боясь опоздать к разделу добычи, Румыния соблазнилась, и ее посольский особняк в Берлине опустел. Немцы, однако, не замедлили тут же наказать румын за вероломство. Нарядная, пестрая, легкомысленная на парадах румынская армия выказала свою полнейшую несостоятельность на полях сражений. Впрочем, никаких надежд на ее боевые качества никто из Антанты и не питал. Настойчивость Англии и Франции объяснялась главным образом тем, чтобы как можно больше увеличить площадь гигантского «горчичника», приставленного к телу ослабевающей Германии на Востоке. Румынский участок фронта сразу же потребует нескольких германских корпусов. Что же касается спасения нового соратника от жестокого разгрома, то этим обязана была озаботиться Россия. Чего-чего, а людских резервов у нее хватит, должно хватить…
Союзники бесцеременно нажимали, уговаривая Россию «отрешиться от эгоистических мыслей и проникнуться более высоким пониманием союза борьбы с общим врагом». Последовал также намек, что Россия получит обещанные Константинополь и проливы только в том случае, если по-прежнему не будет жалеть своих солдат. Военные негодовали, политики гнули свое. К сожалению, последнее слово принадлежало политикам. Для спасения Румынии русскую армию обязали срочно выделить 200 тысяч штыков. Выходит, дополнительная мобилизация запасных? А как их одеть, вооружить? Как их доставить?
Лавр Георгиевич Корнилов, хватив горькой жизни во вражеском плену, изведав вынужденное безделье, невыносимое для настоящего военного с деятельным характером, поражался нарастающей неразберихе, захлестывавшей фронт. Зимний дворец и Ставку в Могилеве, казалось, поразило настоящее безумие. Юго-Западный фронт и без того испытывал невероятную растянутость. Теперь же еще новая забота – румыны.В эти дни, вернувшись на фронт, Лавр Георгиевич стал испытывать состояние, совершенно неведомое прежде: здесь, на передовых позициях небывало кровавой войны, чудовищное скопление русского народа, одетого в шинели и сведенного в дивизии и корпуса, целиком и полностью зависело от постоянных и разнообразных интриг в далеком Петрограде. Сюда, в грохот сражений, лишь долетали слабенькие отголоски происходившего за кулисами двух дворцов: Зимнего и Таврического.
Всю свою жизнь Корнилов, как военный, сторонился политики. Ныне сама политика занялась генералом!
Газеты, приходившие из Петрограда, в штабах зачитывались до лохмотьев. Заседания Государственной думы все больше напоминали бурный антиправительственный митинг. Русский либерализм уже полностью подпал под заграничное влияние.
Помня умозаключения умницы Аверьянова, Лавр Георгиевич выбирал из столичных новостей самые тревожные. Старик Плеханов никак не унимался и действовал из Парижа. Из Швейцарии стал невероятно активничать Ленин, пожалуй, самый крайний, самый «красный» и опасный. В отличие от всей орды рвущихся к власти либералов Ленин гениально упростил свою позицию крайнего радикализма. Он наплевал на русское крестьянство – это слишком аморфная, слишком неорганизованная масса. Их большинство? Но это имеет значение лишь при голосовании. В России вопрос о власти будет решаться отнюдь не бюллетенями, не сованием бумажек в щели урн. Власть возьмет оружие! Поэтому Ленин делает упор на рабочих и солдат. Крестьянское болото подвергнется революционной обработке в последнюю очередь. Получится кроваво? Но кого и когда в России пугала даже самая большая кровь!
Год 1916-й понемногу убывал. Накатывал очередной, 1917-й…
Император Николай Ц, выступая на ежегодном празднике Георгиевских кавалеров, обратился к армии в окопах: «Будьте твердо уверены, что, как я уже сказал в начале войны, я не заключу мира, пока последний враг не будет изгнан из нашей земли. Я заключу мир лишь в согласии с союзниками, с которыми мы связаны не только договором, но и узами истинной дружбы и кровного родства. Да хранит вас Бог!»
Странное и страшное заявление… Царь словно не видел ни устрашающих потерь, ни смертельной усталости народа от войны. Кого он заверял в своей решимости продолжать эту опустошительную и бессмысленную бойню? Своих или чужих? Что за нелепое заявление о «кровном родстве»? С кем?
А через две недели последовало новое заявление венценосца, не менее решительное и отважное: «Проникнитесь мыслью, что не может быть мира без победы. Каких бы усилий и жертв эта победа нам ни стоила!»
Поразительная слепота, граничащая с безмыслием… Этим самым царь сильно помогал интригам думских заправил.
«Прогрессивный блок» Госдумы был сформирован публично, гласно. За кулисами же, в «Зазеркалье», шло сколачивание «кабинета народного доверия», то есть правительства новой, демократической России. В него вошли Родзянко, Милюков, Некрасов, Шингарев и новый военный министр Поливанов. Императрица Александра Федоровна отозвалась об этих деятелях как о «тварях, которым по их способностям пристало заниматься лишь вопросами канализации». На этот раз государь разделил негодование своей супруги и в начале сентября приказал закрыть Государственную думу. Как бы в ответ на эту царскую меру в газете «Русские ведомости» появился фельетон Василия Маклакова (одного из самых влиятельных масонов) под названием «Трагическое положение». Автор нарисовал картину, когда у автомобиля на крутой извилистой дороге внезапно отказали тормоза. Сидящие в машине оцепенели от ужаса. Спасение им видится в одном: поскорее выхватить руль из рук растерявшегося шофера. Однако шофер, как на беду, вцепился в руль изо всех сил и не отпускает. Что делать, как поступить? Как, в конце концов, спастись от верной гибели?..
Прозрачная аллегория фельетона взбудоражила читающую публику. Энтузиазм газет вскипел с новой силой:
Несчастную Россию, таким образом, палили, словно свечку, с двух концов: и с фронта, и с тыла.
Последними событиями уходившего года были упорные слухи о подготовленном аресте царя (при его возвращении из Ставки), убийство Распутина и приготовления к большому совещанию Франции, Великобритании и России, собиравшемуся в Петрограде.
Совещание собиралось с целью выработать условия, которые в скором времени победители предъявят поверженной Германии.
Странным образом о секретной подготовке к этому совещанию стало известно Германии. В качестве одной из ответных мер Вильгельм II тайно обратился к Мексике, побуждая ее не терять времени и, вторгшись на территорию Соединенных Штатов, вернуть Техас, Аризону и Нью-Мехико. Это показывало, что германский император узнал и об американских приготовлениях к войне в Европе.
План Вильгельма не удался. Американцы сумели предостеречь Мексику от военной диверсии и стали исподволь готовиться к высадке на Европейском континенте.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Свое отречение от престола Николай II подписал в ночь на 2 марта. Но еще за неделю до этого исторического для России дня государь и не помышлял о своей отставке!
Почти весь февраль в Петрограде работала весьма представительная конференция союзников. Николай II специально приехал из Могилева, оставив все военные дела на своего начальника штаба генерала Алексеева.
Последний зимний месяц выдался в том году суровый. От небывалых морозов захватывало дыхание. Деревья оделись в пышный белый наряд. Иней обметал фасады дворцов. Промороженный снег визжал под торопливыми шагами обывателей.
Газеты сообщали, что лютая стужа вывела из строя более 1200 паровозов – полопались трубы. Жизнь на железных дорогах замирала. Для ремонта паровозов не хватало запасных частей.
Конференция союзников работала неторопливо, хотя дела на фронте складывались самым несчастливым образом. Участники со всем огромным штатом разделились на три комиссии: политическую, техническую и военную. Сходились и работали в основном эксперты и советники. Руководители делегаций ограничивались невнимательным присмотром.
Николай II нервничал. Он оставил Ставку в трудный час, надеялся вскоре вернуться и, задерживаясь так долго, по два раза в день вызывал к прямому проводу генерала Алексеева. Его раздражал лорд Мильнер, глава английской делегации. Создавалось впечатление, что лорда менее всего заботили военные дела. Он приехал в Петроград вовсе не за этим. Вместе с послом Бьюкенне-ном он исчезал и не появлялся.
Снова заактивничал Арон Симанович, многолетний секретарь недавно убитого Распутина. Государь хорошо запомнил этого юркого Симановича. Несколько лет назад, еще до войны, ловкий иудей добился приема в Царском Селе (через Распутина и митрополита Питирима). Он явился с роскошными подарками для увечных воинов, лечившихся в царскосельском лазарете, и стал просить императора даровать наконец евреям России широкие гражданские права. Царь отказал вежливо, но решительно. Вглазах расстроенного Симановича промелькнуло что-то похожее на выражение, с каким отчитывал в Портсмуте Якоб Шифф русского премьер-министра Витте… Появляясь на заседаниях конференции, лукавый Бьюкеннен хранил нарочито непроницаемый вид. Его недавние сердечнейшие отношения с русским царем в эти дни испортились окончательно. Странное дело, это нисколько не огорчало опытного дипломата. Уж не подумывал ли он об отставке?
Через две недели прохладной работы союзники все же постановили, что Балканский фронт утратил свое значение и все внимание отныне следует отдавать русской армии. Повальная мобилизация в России поставила под ружье более 14 миллионов человек. Датой большого русского наступления было названо 1 апреля. К этому сроку правительство России получит от своих союзников внушительный заем под весьма щадящие проценты.
Таким образом, Франция и Великобритания собирались вкладывать в войну франки и фунты стерлингов, Россия – армию, своих одетых в серые шинели мужиков.
Конференция закончила свою работу 21 февраля.
Едва в балтийском сером небе растаяли дымки военных кораблей, увозивших по домам делегации англичан и французов, как русская столица забурлила – словно от уехавших гостей остались в Петрограде чрезвычайно действенные дрожжи.
Вечером солнце опустилось в тяжелую багровую тучу, заходившую со взморья. Ночью поднялся ветер. К утру Петроград засыпало обильным снегом. Дворники выбивались из сил, прокладывая лопатами проходы в заносах… Нагрянувший снегопад принес новую беду: железные дороги замело, а рабочих для расчистки путей не могли мобилизовать. Эшелоны с продовольствием, какие удалось составить, застряли в чистом поле. Не дошли до места около 6000 вагонов.
Потоки продовольствия остановились и стали скапливаться в окрестностях гигантского города.
Зима уходила. Истекала последняя неделя февраля. В истории России этой неделе суждено было стать самой зловещей, самой роковой.
23 февраля, на следующий день после отъезда делегаций союзников, возле лавок загорланили раскосмаченные работницы: «Хлеба!» Лавки не открывались. Полки были пусты. Лавочники испуганно попрятались. Работницы остервенело колотили в двери, разбили несколько стекол. На Невском какие-то личности в очках визгливо загорланили «Марсельезу». Пришлось вмешаться полиции. Работницы кинулись защищать поющих. Началась свалка. Полицейские орудовали ножнами шашек и кулаками. Несколько очков было разбито, затоптано в снегу.В этот день вечером Николай II выехал из Царского Села в Ставку, в Могилев. Длительная работа конференции вынудила его задержаться в столице. Так долго отсутствовать Верховному главнокомандующему в районе боевых действий не годилось. Государь торопился. Его не задержала даже жалоба царицы на высокую температуру двух дочерей. «Бог милостив, дорогая», – проговорил он, уезжая.
Придворный мир оживленно обсуждал завтрашний праздник во дворце князя Радзивилла. Ожидалась необыкновенная музыкальная программа, затем пышный танцевальный вечер. Придворные не замечали ни войны, ни начинающихся беспорядков.
Хмурое утро принесло известие, что на Выборгской стороне и на Васильевском острове толпа разгромила несколько булочных. Власти вызвали казаков. В середине дня начали останавливаться фабрики и заводы. Рабочие с окраин повалили в центр города.
Вечер, а затем теплая, но метельная ночь прошли беспокойно. По улицам проезжали казачьи разъезды.
Утром была объявлена всеобщая стачка, но уже не с требованием пропитания, а с коротким кинжальным лозунгом: «Долой царя!» В этот день улицы оделись в кумач многочисленных знамен. Раздались первые винтовочные выстрелы.
На предпоследний день зимнего месяца, на 27 февраля, выпадало воскресенье. Традиционный день отдыха превратился в день людского избиения. Улицы Петрограда обагрились кровью.
Тревожное положение в столице обсуждалось на экстренном заседании правительства. К изумлению всех собравшихся, не явился Протопопов, министр внутренних дел. Да где же он? Что за наплевательское отношение в такую грозную минуту? Чем он изволит заниматься?.. Напрасно нервничали члены кабинета: министр внутренних дел России занимался тем же самым, ради чего они и собрались так спешно. Уединившись, плотно занавесив окна, Протопопов долго и настойчиво пытался вызвать тень недавно убитого Распутина. Что-то постоянно мешало. Дух Распутина никак не отзывался. Министр зарядил обе ноздри кокаином. Просветлело на душе, заиграло воображение. Дух «святого старца» наконец-то отозвался, и обрадованный министр целый час выкладывал ему свои тревоги, спрашивал совета…
Кабинет министров в эту ночь не расходился до утра. Заседание протекало вяло. Старика Голицына сморило. Беспрерывно поступали сведения об уличных беспорядках. Настоящее побоище произошло на Невском: погибли три манифестанта и трое полицейских. Что же предпринять, как распорядиться? Наконец в пять утра явился Протопопов. К нему кинулись скопом. Тонкое лисье лицо министра загадочно усмехалось. Он успокоил всех, сказав, что у него имеется детальный план и он уже отдал необходимые распоряжения. У министров свалился груз с души. Лбыразгладились, глаза просветлели. Кто-то вспомнил, что не худо бы и позавтракать.
Еще не наступил рассвет, а на стенах домов появились белые листы бумаги – распоряжение военного губернатора Петрограда, генерала Хабалова: «Всякие скопища воспрещаются. Предупреждаю население, что возобновил войскам разрешение употребить для поддержания порядка оружие, ни перед чем не останавливаясь».
В зданиях министерств огни горели во всех окнах – чиновники не расходились. Ночь прошла тревожно. Французский посол Морис Палеолог вышел из Министерства иностранных дел и на подъезде столкнулся с человеком без шапки и в шубе нараспашку. Он выскочил из подлетевшего автомобиля. Посол узнал одного из корифеев кадетской партии – Василия Маклакова. Остановились, стали обмениваться впечатлениями. Посол не скрывал раздражения действиями Протопопова. Куда, в самом деле, смотрит государь? Маклаков не произнес ни слова, но испустил тяжелый, весьма красноречивый вздох. Ему не стоялось на месте, он рвался бежать.
Посол отпустил его, заметив на прощание:
– Все же прошу вас не забывать, что мы ведем войну. Враг должен быть разбит. Никакие потрясения не могут снять с прави тельства России святых обязанностей общей борьбы!
Маклаков с чувством стиснул руку посла, задержал:
– Ваше превосходительство, вы можете на нас положиться!
Посол сказал шоферу ехать на Дворцовую набережную. Дворец князя Радзивилла сверкал огнями. Длинный ряд экипажей и автомобилей занимал половину проезжей части. В отдалении особняком засыпаемый мокрым снегом притих длинный приземистый автомобиль великого князя Кирилла Владимировича. Поколебавшись, посол решил не выходить и ехать домой. На повороте от Невы он оглянулся на яркие огни безмятежного праздника и невольно сравнил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Тем временем самый страшный год войны приносил новые испытания. Таким испытанием – и снова для русской многожильной армии! – было решение румынского правительст-ва присоединиться к армиям Антанты. (Болгария к тому времени решительно перешла на сторону Германии.)
Вступление в войну Румынии лишь усугубило и без того невыносимое положение России – восточный (русский) фронт пришлось спешно растянуть на целых 800 километров. Новый компаньон, надеявшийся на близкий разгром Германии, сразу же потребовал самой разнообразной помощи и энергичной защиты. Само собой, все эти тяготы легли на плечи ближайшего соседа, России.
Побуждая Румынию объявить войну Германии, союзники, особенно Англия и Франция, соблазняли ее изрядными территориальными приобретениями – в случае победы последует решительный дележ всего колониального наследства потерпевших поражение, и румынскому королевскому дому был великодушно обещан лакомый кусок: плодородная и густонаселенная Транс-ильвания. Боясь опоздать к разделу добычи, Румыния соблазнилась, и ее посольский особняк в Берлине опустел. Немцы, однако, не замедлили тут же наказать румын за вероломство. Нарядная, пестрая, легкомысленная на парадах румынская армия выказала свою полнейшую несостоятельность на полях сражений. Впрочем, никаких надежд на ее боевые качества никто из Антанты и не питал. Настойчивость Англии и Франции объяснялась главным образом тем, чтобы как можно больше увеличить площадь гигантского «горчичника», приставленного к телу ослабевающей Германии на Востоке. Румынский участок фронта сразу же потребует нескольких германских корпусов. Что же касается спасения нового соратника от жестокого разгрома, то этим обязана была озаботиться Россия. Чего-чего, а людских резервов у нее хватит, должно хватить…
Союзники бесцеременно нажимали, уговаривая Россию «отрешиться от эгоистических мыслей и проникнуться более высоким пониманием союза борьбы с общим врагом». Последовал также намек, что Россия получит обещанные Константинополь и проливы только в том случае, если по-прежнему не будет жалеть своих солдат. Военные негодовали, политики гнули свое. К сожалению, последнее слово принадлежало политикам. Для спасения Румынии русскую армию обязали срочно выделить 200 тысяч штыков. Выходит, дополнительная мобилизация запасных? А как их одеть, вооружить? Как их доставить?
Лавр Георгиевич Корнилов, хватив горькой жизни во вражеском плену, изведав вынужденное безделье, невыносимое для настоящего военного с деятельным характером, поражался нарастающей неразберихе, захлестывавшей фронт. Зимний дворец и Ставку в Могилеве, казалось, поразило настоящее безумие. Юго-Западный фронт и без того испытывал невероятную растянутость. Теперь же еще новая забота – румыны.В эти дни, вернувшись на фронт, Лавр Георгиевич стал испытывать состояние, совершенно неведомое прежде: здесь, на передовых позициях небывало кровавой войны, чудовищное скопление русского народа, одетого в шинели и сведенного в дивизии и корпуса, целиком и полностью зависело от постоянных и разнообразных интриг в далеком Петрограде. Сюда, в грохот сражений, лишь долетали слабенькие отголоски происходившего за кулисами двух дворцов: Зимнего и Таврического.
Всю свою жизнь Корнилов, как военный, сторонился политики. Ныне сама политика занялась генералом!
Газеты, приходившие из Петрограда, в штабах зачитывались до лохмотьев. Заседания Государственной думы все больше напоминали бурный антиправительственный митинг. Русский либерализм уже полностью подпал под заграничное влияние.
Помня умозаключения умницы Аверьянова, Лавр Георгиевич выбирал из столичных новостей самые тревожные. Старик Плеханов никак не унимался и действовал из Парижа. Из Швейцарии стал невероятно активничать Ленин, пожалуй, самый крайний, самый «красный» и опасный. В отличие от всей орды рвущихся к власти либералов Ленин гениально упростил свою позицию крайнего радикализма. Он наплевал на русское крестьянство – это слишком аморфная, слишком неорганизованная масса. Их большинство? Но это имеет значение лишь при голосовании. В России вопрос о власти будет решаться отнюдь не бюллетенями, не сованием бумажек в щели урн. Власть возьмет оружие! Поэтому Ленин делает упор на рабочих и солдат. Крестьянское болото подвергнется революционной обработке в последнюю очередь. Получится кроваво? Но кого и когда в России пугала даже самая большая кровь!
Год 1916-й понемногу убывал. Накатывал очередной, 1917-й…
Император Николай Ц, выступая на ежегодном празднике Георгиевских кавалеров, обратился к армии в окопах: «Будьте твердо уверены, что, как я уже сказал в начале войны, я не заключу мира, пока последний враг не будет изгнан из нашей земли. Я заключу мир лишь в согласии с союзниками, с которыми мы связаны не только договором, но и узами истинной дружбы и кровного родства. Да хранит вас Бог!»
Странное и страшное заявление… Царь словно не видел ни устрашающих потерь, ни смертельной усталости народа от войны. Кого он заверял в своей решимости продолжать эту опустошительную и бессмысленную бойню? Своих или чужих? Что за нелепое заявление о «кровном родстве»? С кем?
А через две недели последовало новое заявление венценосца, не менее решительное и отважное: «Проникнитесь мыслью, что не может быть мира без победы. Каких бы усилий и жертв эта победа нам ни стоила!»
Поразительная слепота, граничащая с безмыслием… Этим самым царь сильно помогал интригам думских заправил.
«Прогрессивный блок» Госдумы был сформирован публично, гласно. За кулисами же, в «Зазеркалье», шло сколачивание «кабинета народного доверия», то есть правительства новой, демократической России. В него вошли Родзянко, Милюков, Некрасов, Шингарев и новый военный министр Поливанов. Императрица Александра Федоровна отозвалась об этих деятелях как о «тварях, которым по их способностям пристало заниматься лишь вопросами канализации». На этот раз государь разделил негодование своей супруги и в начале сентября приказал закрыть Государственную думу. Как бы в ответ на эту царскую меру в газете «Русские ведомости» появился фельетон Василия Маклакова (одного из самых влиятельных масонов) под названием «Трагическое положение». Автор нарисовал картину, когда у автомобиля на крутой извилистой дороге внезапно отказали тормоза. Сидящие в машине оцепенели от ужаса. Спасение им видится в одном: поскорее выхватить руль из рук растерявшегося шофера. Однако шофер, как на беду, вцепился в руль изо всех сил и не отпускает. Что делать, как поступить? Как, в конце концов, спастись от верной гибели?..
Прозрачная аллегория фельетона взбудоражила читающую публику. Энтузиазм газет вскипел с новой силой:
Несчастную Россию, таким образом, палили, словно свечку, с двух концов: и с фронта, и с тыла.
Последними событиями уходившего года были упорные слухи о подготовленном аресте царя (при его возвращении из Ставки), убийство Распутина и приготовления к большому совещанию Франции, Великобритании и России, собиравшемуся в Петрограде.
Совещание собиралось с целью выработать условия, которые в скором времени победители предъявят поверженной Германии.
Странным образом о секретной подготовке к этому совещанию стало известно Германии. В качестве одной из ответных мер Вильгельм II тайно обратился к Мексике, побуждая ее не терять времени и, вторгшись на территорию Соединенных Штатов, вернуть Техас, Аризону и Нью-Мехико. Это показывало, что германский император узнал и об американских приготовлениях к войне в Европе.
План Вильгельма не удался. Американцы сумели предостеречь Мексику от военной диверсии и стали исподволь готовиться к высадке на Европейском континенте.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Свое отречение от престола Николай II подписал в ночь на 2 марта. Но еще за неделю до этого исторического для России дня государь и не помышлял о своей отставке!
Почти весь февраль в Петрограде работала весьма представительная конференция союзников. Николай II специально приехал из Могилева, оставив все военные дела на своего начальника штаба генерала Алексеева.
Последний зимний месяц выдался в том году суровый. От небывалых морозов захватывало дыхание. Деревья оделись в пышный белый наряд. Иней обметал фасады дворцов. Промороженный снег визжал под торопливыми шагами обывателей.
Газеты сообщали, что лютая стужа вывела из строя более 1200 паровозов – полопались трубы. Жизнь на железных дорогах замирала. Для ремонта паровозов не хватало запасных частей.
Конференция союзников работала неторопливо, хотя дела на фронте складывались самым несчастливым образом. Участники со всем огромным штатом разделились на три комиссии: политическую, техническую и военную. Сходились и работали в основном эксперты и советники. Руководители делегаций ограничивались невнимательным присмотром.
Николай II нервничал. Он оставил Ставку в трудный час, надеялся вскоре вернуться и, задерживаясь так долго, по два раза в день вызывал к прямому проводу генерала Алексеева. Его раздражал лорд Мильнер, глава английской делегации. Создавалось впечатление, что лорда менее всего заботили военные дела. Он приехал в Петроград вовсе не за этим. Вместе с послом Бьюкенне-ном он исчезал и не появлялся.
Снова заактивничал Арон Симанович, многолетний секретарь недавно убитого Распутина. Государь хорошо запомнил этого юркого Симановича. Несколько лет назад, еще до войны, ловкий иудей добился приема в Царском Селе (через Распутина и митрополита Питирима). Он явился с роскошными подарками для увечных воинов, лечившихся в царскосельском лазарете, и стал просить императора даровать наконец евреям России широкие гражданские права. Царь отказал вежливо, но решительно. Вглазах расстроенного Симановича промелькнуло что-то похожее на выражение, с каким отчитывал в Портсмуте Якоб Шифф русского премьер-министра Витте… Появляясь на заседаниях конференции, лукавый Бьюкеннен хранил нарочито непроницаемый вид. Его недавние сердечнейшие отношения с русским царем в эти дни испортились окончательно. Странное дело, это нисколько не огорчало опытного дипломата. Уж не подумывал ли он об отставке?
Через две недели прохладной работы союзники все же постановили, что Балканский фронт утратил свое значение и все внимание отныне следует отдавать русской армии. Повальная мобилизация в России поставила под ружье более 14 миллионов человек. Датой большого русского наступления было названо 1 апреля. К этому сроку правительство России получит от своих союзников внушительный заем под весьма щадящие проценты.
Таким образом, Франция и Великобритания собирались вкладывать в войну франки и фунты стерлингов, Россия – армию, своих одетых в серые шинели мужиков.
Конференция закончила свою работу 21 февраля.
Едва в балтийском сером небе растаяли дымки военных кораблей, увозивших по домам делегации англичан и французов, как русская столица забурлила – словно от уехавших гостей остались в Петрограде чрезвычайно действенные дрожжи.
Вечером солнце опустилось в тяжелую багровую тучу, заходившую со взморья. Ночью поднялся ветер. К утру Петроград засыпало обильным снегом. Дворники выбивались из сил, прокладывая лопатами проходы в заносах… Нагрянувший снегопад принес новую беду: железные дороги замело, а рабочих для расчистки путей не могли мобилизовать. Эшелоны с продовольствием, какие удалось составить, застряли в чистом поле. Не дошли до места около 6000 вагонов.
Потоки продовольствия остановились и стали скапливаться в окрестностях гигантского города.
Зима уходила. Истекала последняя неделя февраля. В истории России этой неделе суждено было стать самой зловещей, самой роковой.
23 февраля, на следующий день после отъезда делегаций союзников, возле лавок загорланили раскосмаченные работницы: «Хлеба!» Лавки не открывались. Полки были пусты. Лавочники испуганно попрятались. Работницы остервенело колотили в двери, разбили несколько стекол. На Невском какие-то личности в очках визгливо загорланили «Марсельезу». Пришлось вмешаться полиции. Работницы кинулись защищать поющих. Началась свалка. Полицейские орудовали ножнами шашек и кулаками. Несколько очков было разбито, затоптано в снегу.В этот день вечером Николай II выехал из Царского Села в Ставку, в Могилев. Длительная работа конференции вынудила его задержаться в столице. Так долго отсутствовать Верховному главнокомандующему в районе боевых действий не годилось. Государь торопился. Его не задержала даже жалоба царицы на высокую температуру двух дочерей. «Бог милостив, дорогая», – проговорил он, уезжая.
Придворный мир оживленно обсуждал завтрашний праздник во дворце князя Радзивилла. Ожидалась необыкновенная музыкальная программа, затем пышный танцевальный вечер. Придворные не замечали ни войны, ни начинающихся беспорядков.
Хмурое утро принесло известие, что на Выборгской стороне и на Васильевском острове толпа разгромила несколько булочных. Власти вызвали казаков. В середине дня начали останавливаться фабрики и заводы. Рабочие с окраин повалили в центр города.
Вечер, а затем теплая, но метельная ночь прошли беспокойно. По улицам проезжали казачьи разъезды.
Утром была объявлена всеобщая стачка, но уже не с требованием пропитания, а с коротким кинжальным лозунгом: «Долой царя!» В этот день улицы оделись в кумач многочисленных знамен. Раздались первые винтовочные выстрелы.
На предпоследний день зимнего месяца, на 27 февраля, выпадало воскресенье. Традиционный день отдыха превратился в день людского избиения. Улицы Петрограда обагрились кровью.
Тревожное положение в столице обсуждалось на экстренном заседании правительства. К изумлению всех собравшихся, не явился Протопопов, министр внутренних дел. Да где же он? Что за наплевательское отношение в такую грозную минуту? Чем он изволит заниматься?.. Напрасно нервничали члены кабинета: министр внутренних дел России занимался тем же самым, ради чего они и собрались так спешно. Уединившись, плотно занавесив окна, Протопопов долго и настойчиво пытался вызвать тень недавно убитого Распутина. Что-то постоянно мешало. Дух Распутина никак не отзывался. Министр зарядил обе ноздри кокаином. Просветлело на душе, заиграло воображение. Дух «святого старца» наконец-то отозвался, и обрадованный министр целый час выкладывал ему свои тревоги, спрашивал совета…
Кабинет министров в эту ночь не расходился до утра. Заседание протекало вяло. Старика Голицына сморило. Беспрерывно поступали сведения об уличных беспорядках. Настоящее побоище произошло на Невском: погибли три манифестанта и трое полицейских. Что же предпринять, как распорядиться? Наконец в пять утра явился Протопопов. К нему кинулись скопом. Тонкое лисье лицо министра загадочно усмехалось. Он успокоил всех, сказав, что у него имеется детальный план и он уже отдал необходимые распоряжения. У министров свалился груз с души. Лбыразгладились, глаза просветлели. Кто-то вспомнил, что не худо бы и позавтракать.
Еще не наступил рассвет, а на стенах домов появились белые листы бумаги – распоряжение военного губернатора Петрограда, генерала Хабалова: «Всякие скопища воспрещаются. Предупреждаю население, что возобновил войскам разрешение употребить для поддержания порядка оружие, ни перед чем не останавливаясь».
В зданиях министерств огни горели во всех окнах – чиновники не расходились. Ночь прошла тревожно. Французский посол Морис Палеолог вышел из Министерства иностранных дел и на подъезде столкнулся с человеком без шапки и в шубе нараспашку. Он выскочил из подлетевшего автомобиля. Посол узнал одного из корифеев кадетской партии – Василия Маклакова. Остановились, стали обмениваться впечатлениями. Посол не скрывал раздражения действиями Протопопова. Куда, в самом деле, смотрит государь? Маклаков не произнес ни слова, но испустил тяжелый, весьма красноречивый вздох. Ему не стоялось на месте, он рвался бежать.
Посол отпустил его, заметив на прощание:
– Все же прошу вас не забывать, что мы ведем войну. Враг должен быть разбит. Никакие потрясения не могут снять с прави тельства России святых обязанностей общей борьбы!
Маклаков с чувством стиснул руку посла, задержал:
– Ваше превосходительство, вы можете на нас положиться!
Посол сказал шоферу ехать на Дворцовую набережную. Дворец князя Радзивилла сверкал огнями. Длинный ряд экипажей и автомобилей занимал половину проезжей части. В отдалении особняком засыпаемый мокрым снегом притих длинный приземистый автомобиль великого князя Кирилла Владимировича. Поколебавшись, посол решил не выходить и ехать домой. На повороте от Невы он оглянулся на яркие огни безмятежного праздника и невольно сравнил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75