Самодовольная, может быть, но не тщеславная.
– Не знаю, что мне надо делать, благодарить вас или презирать.
– Ни то, ни другое. Просто объясни, что ты имела в виду, говоря о моей и твоей морали.
Абигейл для храбрости отхлебнула шампанского и уставилась на пузырьки, в которых играл свет лампы.
– Очень хорошо, – согласилась она наконец, взглянув на стакан и обнаружив его, к своему удивлению, почти пустым. Джесси снова наполнил его, когда она заговорила.
– Я думаю, что вы нашли меня... скажем так, не такой уж отталкивающей. Кроме того я думаю, что мой женский род сам по себе мог привлечь вас, потому что вы любите женщин. Но это не самое главное. Я упомянула лишь затем, чтобы вы не подумали, что во мне говорит тщеславие. Вас привлекает возможность переделать меня. Если я не ошибаюсь, я первая женщина, с которой вам пришлось быть так долго, и которая обладает некоторыми качествами, одобряемыми заповедями. И все время, пока вы ругали меня за неумение быть гибкой, вы надеялись, что я не изменюсь в этом. Другими словами, мистер Дюфрейн, возможно, впервые в жизни вы обнаружили, что можно восхищаться не только женской плотью, но вы не знали, как управиться с таким восхищением, поэтому прибегли к унижению моих достоинств.
Он сидел, опираясь плечами под углом на спинку стула, но скривленные губы выдавали неестественное положение его тела. Положив локоть на подлокотник, Джесси провел указательным пальцем по нижней кромке усов.
– Возможно, ты права, Эбби, – он сделал глоток и оценил его на глаз, подняв стакан. – И если это так, почему ты краснеешь, как школьница? Твоя чистая натура не тронута – все на своих местах, как в тот момент, когда я впервые увидел тебя.
Джесси лениво наклонился вперед и вытянул тот самый бронзовый палец, которым приглаживал усы, и легонько коснулся подбородка Абигейл, вынудив ее посмотреть на него. Но она напряглась, снова отвела глаза в сторону и отвернула подбородок прочь от этого пальца, горячего и возбуждающего. Джесси провел шершавым пальцем по изящной скуле. Это, наконец, заставило Эбби взглянуть на него.
– Не надо! – Она отдернулась, но что-то странное творилось у нее в голове. На какой-то момент все предметы потеряли четкие границы.
Джесси перевел взгляд на ее открытые губы, заметил ее быстрое дыхание, раздувающиеся ноздри и медленно вернулся к голубым глубинам ее испуганных широко открытых глаз.
– Ладно, – согласился он мягко, – на этот раз я даже не стану спрашивать почему.
Разволновавшись из-за внезапной перемены в нем, Абигейл вскочила со стула, но внутри нее, казалось, закрутился целый смерч. Она упала вперед, опершись руками о стол. Голова гудела, шея безвольно повисла, на воротник выбился влажный локон волос.
– Вы опять меня обманули, мистер Дюфрейн? На этот раз с вашими невинными тостами.
Мисс Абигейл была не в силах поднять голову, не говоря уже о том, чтобы бросить на Джесси свирепый взгляд.
– Нет, я не обманывал. Даже если так, я не собирался этого делать. Ты выпила столько вина, что от него не захмелеет и колибри.
Он поднял бутылку и наклонил ее, глядя сквозь нее на лампу. Она была еще на половину полная.
– Ну, эта ко... кобибри за... захмелела бы ничуть не меньше, – сказала Эбби, обращаясь к накренившемуся столу. Ее голова с каждым мгновением склонялась все ниже.
Джесси улыбнулся, глядя на ее пробор, и подумал, в какой ужас придет она утром, и не мог себе представить, чтобы они вышли из этого положения, не вступив в новую перебранку. Эбби пьяна, только представьте себе, подумал он, не сумев удержаться от улыбки.
– Должно быть, это действие высоты, – сказал он, – на такой высоте, чтобы опьянеть, не требуется много спиртного, особенно если ты ни разу до этого не пила.
Он подошел, чтобы придержать ее и проводить к задней двери.
– Давай, Эбби, подыши свежим воздухом. Она споткнулась.
– Осторожно, Эбби, здесь ступеньки. Джесси свободной рукой обвил ее за талию и ухватил за юбку.
– Давай, Эбби, пойдем погуляем, или под тобой будет вертеться кровать, когда ты ляжешь спать.
– Я уверена, вы зна... знаете все о... вер... вертящихся кр... кроватях, – пробормотала она, и как подкошенная рухнула в его объятья. – Со мной все в порядке, все в порядке, – пьяно повторяла она, думая, что в некоторой мере вернула себе приличный вид.
Но в следующий момент она начала напевать про себя, прекрасно понимая при этом, что будь с ней все в порядке, она ни за что так не сделала бы.
– Ш-ш-ш! – прошептал Джесси, заставляя ее двигаться.
Она взмахнула вверх рукой.
– Но я же к... колибри, разве нет?
Она вызывающе захихикала, потом покачнулась и упала на Джесси, тыкая пальцем в его грудь.
– Разве я не колибри, Джесси?
Ее указательный палец буравил его подбородок, и Джесси уклонился в сторону.
– Да, да. А теперь помолчи, продолжай гулять и глубже дыши, понятно?
Она пыталась прилежно шагать, но земля, казалось, лежала так далеко от ее подошв и была такой уклончивой и подвыпившей. Они гуляли и гуляли, обходя по всему двору, и она еще раз захихикала. И еще много раз споткнулась, так что Джесси схватил ее крепче за талию и держал прямо.
– Гуляй, – настаивал он снова и снова, – черт, Эбби, я сделал это не нарочно. Я ни разу в жизни не видел, чтобы кто-нибудь пьянел с одного глотка шампанского. Веришь?
– Кому это важно, верю ли я тебе. Вот веришь ли ты мне?
– Гуляй.
– Я сказала, ты мне веришь? – внезапно потребовала она от него. Слова зазвенели в спокойном воздухе. – Ты веришь тому, что я сказала о нас с тобой?!
Она начала становиться буйной и попыталась вырваться, но он прижал ее ближе к своему бедру, и она подчинилась его сильной, мощной руке.
– Не поднимай голоса. Эбби. Соседи могут еще не спать.
– Ха! – чуть не заревела она. – Выгравируй это на мраморе! Ты предупреждаешь меня о том, что могут подумать мои соседи!
Она наклонилась и вцепилась руками за рубашку Джесси.
– Ш-ш-ш! Ты пьяна.
– Я трезва как стеклышко. Почему ты мне не отвечаешь?
Пьяна она была или нет, но только она подалась назад и завопила так, как совсем не пристало леди.
– Джесси Дюфрейн любит Эбби Мак...
Он залепил ей рот рукой. Руки Абигейл обвили его шею, и он оторвал ее от земли, крепко прижав к себе. Но стоило его губам соприкоснуться с ее губами, как он тут же забыл, что всего лишь пытался заставить мисс Абигейл замолчать. Он полностью охватил ее рот, и это был уже влажный поцелуй. Эбби обняла его за шею, ее ноги болтались в полуфуте от земли, и они стояли в серебряном свете луны и целовались, целовались, забыв, что клялись быть друг другу врагами. Ее рот был горячим и сладким, с привкусом шампанского, от накрахмаленной блузки шел запах роз. Абигейл испустила гортанный стон, ее теплое дыхание ударяло Джесси в щеку. И почти мгновенно его тело напряглось, он поставил мисс Абигейл не особо мягко на ноги, оторвал с шеи ее руки и свирепо приказал:
– Черт возьми, Эбби, иди в постель. Ты слышишь?!
Она стояла перед ним, поникнув.
– Ты можешь сама идти?
Его теплая рука по-прежнему придерживала ее за локоть.
– Я же сказала, что я не пьяна, – пробормотала она, глядя под ноги.
– Тогда докажи это и отправляйся внутрь, где ты обитаешь.
– Я трезва, мистер Дюфрейн, как самое чистое стеклышко! – похвалилась она, все еще уткнувшись в землю, так как не могла поднять головы.
Он осторожно отпустил ее локоть, она покачалась немного, но осталась стоять.
– Не суди меня за это, Эбби, только убирайся к чертям отсюда!
– Вам незачем так психовать, – сказала она по-детски, и где-то в глубине своей затуманенной головы поняла, насколько сильно она напилась, раз так хнычет. Пристыженная Абигейл повернулась и, глубоко вздохнув, поплелась к дому. По пути через столовую она опрокинула чашку холодного кофе и, взобравшись наверх, она уже осуждала себя, а не Джесси. Шампанское не умаляло ее вины, совсем не умаляло. Настоящая, неприкрытая правда была в том, что она хотела поцеловать его весь вечер. И что еще хуже, ей хотелось целовать его еще. А что было уж совсем плохо, она не была уверена, что не хочет еще чего-то кроме поцелуев.
Наверху она упала спиной на кровать. Ее руки были такими же непослушными, как и те оправдания, которые она пыталась выдумать. Как этот мужчина умеет целоваться! Эбби намотала на палец один из локонов, почувствовав, как натянулась кожа на голове. Она закрыла глаза и застонала, потом ухватилась за живот и свернулась калачиком, внезапно со всей трагичностью уверившись, что ее мать была не права. Вот она, Абигейл Маккензи, старая дева тридцати трех лет, и это еще не предел ее девичества, и она до сих пор не знает, от чего же так оберегала ее мать. Очевидно, что это не поцелуи. Это что-то не столь быстротечное, сладкое и чудесное как поцелуй. В последний раз она целовалась с Ричардом так давно, что не могла вспомнить, что это так прекрасно. А поцелуй Дэвида не произвел в ней такой вулканический взрыв, как поцелуй Джесси. До этого она всегда сдерживала себя, боясь того, что может сказать мать. Однако когда самоконтроль потерян, и все идет само собой, поцелуй становится совершенно другим. Он возбуждает такой странный и приятный трепет, пронизывающий все тело.
Лежа в темноте где-то над Джесси, она снова рисовала в своем воображении его тело. Ах, как хорошо она его знала! Знала его форму, оттенок кожи и ее поверхность на ощупь в любом его месте. Плоскости его лопаток, где сильные мускулы взбирались наверх, оставляя между собой манящие ложбинки. Его смуглые руки, длинные, сильные, покрытые венами на внутренней поверхности. Ноги и ступни – как часто она их видела, мыла их! Она знала его руки, крепкие, сильные, умеющие дразнить и ласкать. Его глаза, казалось, искали ее в темноте, глядя из-под бровей, форму которых она рисовала по памяти на своем животе. Глаза – вот они щурятся за мгновение до того, как мягкие-мягкие усы приподнимаются в ленивой улыбке. Она знала, что вниз по его телу кожа станет более гладкой, растительность на груди сужалась и сходилась в узкую линию вдоль живота, к паху.
Абигейл перевернулась на спину, потому что у нее заболела грудь. Она сжала себя руками, приподняв колени, плотно их сжав, пытаясь изгнать из воображения картину обнаженного Джесси. Но не смогла: она открыла рот в ожидании жаркого поцелуя. Но губы коснулись подушки, а не теплых, мягких губ Джесси. Она перевернулась на бок, сжав ночной рубашкой холмик между ног, чувствуя как там что-то происходит, отзываясь нестерпимым болезненным желанием быть наполненной.
Так вот, значит, как это бывает? А как это должно быть? Что знала ее мать? Чего ее мать никогда не узнала? Это была пустота и полнота, приятие и отрицание, жар и холод, дрожь и йот, да и нет. Это не подчинялось ни угрызениям совести, ни этике, ни моральным усюям, ни обычаям, ни целомудрию, которые молчали, потому что тело говорило громче, чем сознание.
Джесси был прав с самого начала, а ее мать ошиблась. Как такое непреодолимое влечение может быть неправильным? Чувства, о существовании которых она и не подозревала, теперь полностью завладели Эбби. Ее тело содрогалось, билось и умоляло. Единственно правильное... в высшей степени правильное решение... это просто пойти к нему и сказать: «Покажи мне, потому что я хочу это увидеть. Дай мне, потому что я это заслужила. Позволь мне, потому что я чувствую, что это правильно».
Больше не существовало вопроса, сможет ли она это сделать и жить впоследствии с этим. Теперь вопрос стоял так: сможет ли она не сделать этого и спокойно наблюдать, как завтра утром исчезнет последний шанс, и она останется непознавшей и невкусившей.
ГЛАВА 15
Сквозь широкое окно в нише светила густым кремовым светом стоящая высоко в небе луна, заливая с ног до головы небрежно раскинувшегося на постели, обнаженного Джесси. Его голова и подбородок были повернуты под странным углом, словно он пытался увидеть спинку кровати. Абигейл прислушивалась к его беспокойным движениям около часа и, набравшись мужества, прокралась в спальню. Он уже спал. Она могла это сказать по его размеренному дыханию. Одна ступня свисала с кровати, на которой он никогда не умещался. Она с трепетом подошла к двери в спальню, боясь войти и, в то же время, боясь не войти. Что если он ее отвергнет?
Маленькие крепко сжатые кулачки прижались к подбородку и зубам, мисс Абигейл подошла ближе. Ее грудь словно попала в огромные тиски. Как его разбудить? Что ему сказать? Может, ей дотронуться до него? Может быть, сказать: «Мистер Дюфрейн, проснитесь и займитесь со мной любовью»? Как глупо, что она даже не знает, как к нему обратиться. Внезапно она почувствовала себя ужасно неуклюжей и непривлекательной и поняла, что он несомненно скажет ей идти обратно наверх, и она умрет от унижения.
И все же она прошептала его имя. Или проскулила?
– Д... Джесси? – Звук был таким несмелым, что, казалось, это занавеска задела за подоконник. – Джесси? – спросила Абигейл снова у охваченного лунным светом тела.
Он сонно повернул голову на подушке. Глаза его не были видны мисс Абигейл, но луна оттеняла мужественные линии его лица. От усов оставалась темная, манящая тень. Джесси опустил подбородок и взглянул поверх груди. Увидев Абигейл, он натянул простыню на себя.
– Эбби? Что случилось? – спросил он сонно, еще не совсем придя в себя, и поднялся на локтях.
– Д... Джесси? – дрожащим голосом проговорила Абигейл, внезапно позабыв, что хотела сказать. Это было ужасно. Просто ужасно. Хуже, чем любая обида, нанесенная им, и все же она продолжала стоять, сжав кулаки и поднеся их к подбородку.
Но он понял. Понял по той дрожи, с которой она произнесла, наконец, его имя. Он сел, натянул простыню еще больше, и свесил одну ногу через край кровати.
– Что ты здесь делаешь?
– Не спрашивайте... пожалуйста, – начала она. Их окружала безмолвная ночь, время, казалось, остановило свой бег, пока из кремовой ночи не донесся тихий, низкий, понимающий голос Джесси.
– Мне не надо спрашивать?
Она сглотнула и покачала головой, не в силах говорить.
Он не знал, что делать: он знал, что должен сделать.
– Отправляйся обратно наверх, Эбби. Ради Бога, уходи. Ты не понимаешь, что делаешь. Мне не следовало давать тебе это шампанское.
– Я не пьяна, Джесси. Я... Я не пьяна. И я не хочу возвращаться наверх.
– Это не нужно тебе в твоей жизни.
– В какой жизни? – задыхаясь спросила она. Сердце Джесси сжалось от угрызений совести из-за того, что он лишил ее спокойствия, которое всегда у нее было.
– Жизни, которой ты всегда гордилась, жизни, которую я не хочу разрушить.
– Я так много раз думала, что знаю, что может разрушить мою жизнь. Моя мать всегда предупреждала меня, что ее могут разрушить мужчины вроде Ричарда. Когда она умерла, а он уехал, я гадала, как существовать изо дня в день посреди этой пустоты. Потом в мой дом пришел человек по имени Дэвид Мелчер, и я снова обрела надежду, но...
– Эбби, я пытался извиниться за это. Я знаю, мне не следовало выгонять Мелчера. Прости.
– Да, вам не следовало, но вы это уже сделали, и он уехал и никогда не вернется. И мне надо... я...
Она стояла как манекен, лунный свет окрасил ее в цвет слоновой кости. Руки были прижаты к дрожащим губам.
– Эбби, не говори так. Ты была права вечером за ужином. Я действительно ценю все твои старомодные моральные принципы, в противном случае я давно бы овладел тобой. Я не хочу стать тем человеком, который повергнет их в прах, поэтому возвращайся наверх, а завтра я уеду.
– Неужели вы думаете, я не понимаю этого! – в отчаянии закричала она. – Вы единственный, кто заставил меня осознать правду о Ричарде и обо мне самой. Вы единственный обвинили меня в косности, так кто же может быть лучше, позвольте спросить? Не пытайтесь меня отговорить, Джесси, только не теперь, когда я зашла так далеко. Вы... вы мой последний шанс, Джесси. Я хочу познать то, что каждая женщина должна познать задолго до тридцати трех.
Джесси вскочил с кровати, обмотался простыней и подсунул ее под мышки.
– Черт побери, это не честно! Я не хочу быть единственным человеком, ответственным за твое падение! – Он со злобой потянул простыню, но она застряла под матрасом, удерживая его рядом с кроватью. – Я лежал здесь, думая о тебе часами, после того как отправился спать, и понял, чт о ты была на все сто процентов права по поводу мотива моих поступков. Не знаю, что именно в тебе заводит меня. Однажды я хотел совратить тебя, но в следующую минуту я проклинал весь белый свет, потому что ты ст оль ангельски чиста, что, совратив тебя, именно я был бы конченым человеком. Ты знаешь это и используешь против меня.
Да. Она знала. Но переступила через свою гордость и заговорила напряженным шепотом.
– Значит, вы отвергаете меня?
О Боже, подумал Джесси. О Боже, Эбби, не делай этого со мной, когда я пытаюсь поступить благородно впервые за всю свою жизнь!
– Эбби, после этого я не смогу жить в согласии сам с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Не знаю, что мне надо делать, благодарить вас или презирать.
– Ни то, ни другое. Просто объясни, что ты имела в виду, говоря о моей и твоей морали.
Абигейл для храбрости отхлебнула шампанского и уставилась на пузырьки, в которых играл свет лампы.
– Очень хорошо, – согласилась она наконец, взглянув на стакан и обнаружив его, к своему удивлению, почти пустым. Джесси снова наполнил его, когда она заговорила.
– Я думаю, что вы нашли меня... скажем так, не такой уж отталкивающей. Кроме того я думаю, что мой женский род сам по себе мог привлечь вас, потому что вы любите женщин. Но это не самое главное. Я упомянула лишь затем, чтобы вы не подумали, что во мне говорит тщеславие. Вас привлекает возможность переделать меня. Если я не ошибаюсь, я первая женщина, с которой вам пришлось быть так долго, и которая обладает некоторыми качествами, одобряемыми заповедями. И все время, пока вы ругали меня за неумение быть гибкой, вы надеялись, что я не изменюсь в этом. Другими словами, мистер Дюфрейн, возможно, впервые в жизни вы обнаружили, что можно восхищаться не только женской плотью, но вы не знали, как управиться с таким восхищением, поэтому прибегли к унижению моих достоинств.
Он сидел, опираясь плечами под углом на спинку стула, но скривленные губы выдавали неестественное положение его тела. Положив локоть на подлокотник, Джесси провел указательным пальцем по нижней кромке усов.
– Возможно, ты права, Эбби, – он сделал глоток и оценил его на глаз, подняв стакан. – И если это так, почему ты краснеешь, как школьница? Твоя чистая натура не тронута – все на своих местах, как в тот момент, когда я впервые увидел тебя.
Джесси лениво наклонился вперед и вытянул тот самый бронзовый палец, которым приглаживал усы, и легонько коснулся подбородка Абигейл, вынудив ее посмотреть на него. Но она напряглась, снова отвела глаза в сторону и отвернула подбородок прочь от этого пальца, горячего и возбуждающего. Джесси провел шершавым пальцем по изящной скуле. Это, наконец, заставило Эбби взглянуть на него.
– Не надо! – Она отдернулась, но что-то странное творилось у нее в голове. На какой-то момент все предметы потеряли четкие границы.
Джесси перевел взгляд на ее открытые губы, заметил ее быстрое дыхание, раздувающиеся ноздри и медленно вернулся к голубым глубинам ее испуганных широко открытых глаз.
– Ладно, – согласился он мягко, – на этот раз я даже не стану спрашивать почему.
Разволновавшись из-за внезапной перемены в нем, Абигейл вскочила со стула, но внутри нее, казалось, закрутился целый смерч. Она упала вперед, опершись руками о стол. Голова гудела, шея безвольно повисла, на воротник выбился влажный локон волос.
– Вы опять меня обманули, мистер Дюфрейн? На этот раз с вашими невинными тостами.
Мисс Абигейл была не в силах поднять голову, не говоря уже о том, чтобы бросить на Джесси свирепый взгляд.
– Нет, я не обманывал. Даже если так, я не собирался этого делать. Ты выпила столько вина, что от него не захмелеет и колибри.
Он поднял бутылку и наклонил ее, глядя сквозь нее на лампу. Она была еще на половину полная.
– Ну, эта ко... кобибри за... захмелела бы ничуть не меньше, – сказала Эбби, обращаясь к накренившемуся столу. Ее голова с каждым мгновением склонялась все ниже.
Джесси улыбнулся, глядя на ее пробор, и подумал, в какой ужас придет она утром, и не мог себе представить, чтобы они вышли из этого положения, не вступив в новую перебранку. Эбби пьяна, только представьте себе, подумал он, не сумев удержаться от улыбки.
– Должно быть, это действие высоты, – сказал он, – на такой высоте, чтобы опьянеть, не требуется много спиртного, особенно если ты ни разу до этого не пила.
Он подошел, чтобы придержать ее и проводить к задней двери.
– Давай, Эбби, подыши свежим воздухом. Она споткнулась.
– Осторожно, Эбби, здесь ступеньки. Джесси свободной рукой обвил ее за талию и ухватил за юбку.
– Давай, Эбби, пойдем погуляем, или под тобой будет вертеться кровать, когда ты ляжешь спать.
– Я уверена, вы зна... знаете все о... вер... вертящихся кр... кроватях, – пробормотала она, и как подкошенная рухнула в его объятья. – Со мной все в порядке, все в порядке, – пьяно повторяла она, думая, что в некоторой мере вернула себе приличный вид.
Но в следующий момент она начала напевать про себя, прекрасно понимая при этом, что будь с ней все в порядке, она ни за что так не сделала бы.
– Ш-ш-ш! – прошептал Джесси, заставляя ее двигаться.
Она взмахнула вверх рукой.
– Но я же к... колибри, разве нет?
Она вызывающе захихикала, потом покачнулась и упала на Джесси, тыкая пальцем в его грудь.
– Разве я не колибри, Джесси?
Ее указательный палец буравил его подбородок, и Джесси уклонился в сторону.
– Да, да. А теперь помолчи, продолжай гулять и глубже дыши, понятно?
Она пыталась прилежно шагать, но земля, казалось, лежала так далеко от ее подошв и была такой уклончивой и подвыпившей. Они гуляли и гуляли, обходя по всему двору, и она еще раз захихикала. И еще много раз споткнулась, так что Джесси схватил ее крепче за талию и держал прямо.
– Гуляй, – настаивал он снова и снова, – черт, Эбби, я сделал это не нарочно. Я ни разу в жизни не видел, чтобы кто-нибудь пьянел с одного глотка шампанского. Веришь?
– Кому это важно, верю ли я тебе. Вот веришь ли ты мне?
– Гуляй.
– Я сказала, ты мне веришь? – внезапно потребовала она от него. Слова зазвенели в спокойном воздухе. – Ты веришь тому, что я сказала о нас с тобой?!
Она начала становиться буйной и попыталась вырваться, но он прижал ее ближе к своему бедру, и она подчинилась его сильной, мощной руке.
– Не поднимай голоса. Эбби. Соседи могут еще не спать.
– Ха! – чуть не заревела она. – Выгравируй это на мраморе! Ты предупреждаешь меня о том, что могут подумать мои соседи!
Она наклонилась и вцепилась руками за рубашку Джесси.
– Ш-ш-ш! Ты пьяна.
– Я трезва как стеклышко. Почему ты мне не отвечаешь?
Пьяна она была или нет, но только она подалась назад и завопила так, как совсем не пристало леди.
– Джесси Дюфрейн любит Эбби Мак...
Он залепил ей рот рукой. Руки Абигейл обвили его шею, и он оторвал ее от земли, крепко прижав к себе. Но стоило его губам соприкоснуться с ее губами, как он тут же забыл, что всего лишь пытался заставить мисс Абигейл замолчать. Он полностью охватил ее рот, и это был уже влажный поцелуй. Эбби обняла его за шею, ее ноги болтались в полуфуте от земли, и они стояли в серебряном свете луны и целовались, целовались, забыв, что клялись быть друг другу врагами. Ее рот был горячим и сладким, с привкусом шампанского, от накрахмаленной блузки шел запах роз. Абигейл испустила гортанный стон, ее теплое дыхание ударяло Джесси в щеку. И почти мгновенно его тело напряглось, он поставил мисс Абигейл не особо мягко на ноги, оторвал с шеи ее руки и свирепо приказал:
– Черт возьми, Эбби, иди в постель. Ты слышишь?!
Она стояла перед ним, поникнув.
– Ты можешь сама идти?
Его теплая рука по-прежнему придерживала ее за локоть.
– Я же сказала, что я не пьяна, – пробормотала она, глядя под ноги.
– Тогда докажи это и отправляйся внутрь, где ты обитаешь.
– Я трезва, мистер Дюфрейн, как самое чистое стеклышко! – похвалилась она, все еще уткнувшись в землю, так как не могла поднять головы.
Он осторожно отпустил ее локоть, она покачалась немного, но осталась стоять.
– Не суди меня за это, Эбби, только убирайся к чертям отсюда!
– Вам незачем так психовать, – сказала она по-детски, и где-то в глубине своей затуманенной головы поняла, насколько сильно она напилась, раз так хнычет. Пристыженная Абигейл повернулась и, глубоко вздохнув, поплелась к дому. По пути через столовую она опрокинула чашку холодного кофе и, взобравшись наверх, она уже осуждала себя, а не Джесси. Шампанское не умаляло ее вины, совсем не умаляло. Настоящая, неприкрытая правда была в том, что она хотела поцеловать его весь вечер. И что еще хуже, ей хотелось целовать его еще. А что было уж совсем плохо, она не была уверена, что не хочет еще чего-то кроме поцелуев.
Наверху она упала спиной на кровать. Ее руки были такими же непослушными, как и те оправдания, которые она пыталась выдумать. Как этот мужчина умеет целоваться! Эбби намотала на палец один из локонов, почувствовав, как натянулась кожа на голове. Она закрыла глаза и застонала, потом ухватилась за живот и свернулась калачиком, внезапно со всей трагичностью уверившись, что ее мать была не права. Вот она, Абигейл Маккензи, старая дева тридцати трех лет, и это еще не предел ее девичества, и она до сих пор не знает, от чего же так оберегала ее мать. Очевидно, что это не поцелуи. Это что-то не столь быстротечное, сладкое и чудесное как поцелуй. В последний раз она целовалась с Ричардом так давно, что не могла вспомнить, что это так прекрасно. А поцелуй Дэвида не произвел в ней такой вулканический взрыв, как поцелуй Джесси. До этого она всегда сдерживала себя, боясь того, что может сказать мать. Однако когда самоконтроль потерян, и все идет само собой, поцелуй становится совершенно другим. Он возбуждает такой странный и приятный трепет, пронизывающий все тело.
Лежа в темноте где-то над Джесси, она снова рисовала в своем воображении его тело. Ах, как хорошо она его знала! Знала его форму, оттенок кожи и ее поверхность на ощупь в любом его месте. Плоскости его лопаток, где сильные мускулы взбирались наверх, оставляя между собой манящие ложбинки. Его смуглые руки, длинные, сильные, покрытые венами на внутренней поверхности. Ноги и ступни – как часто она их видела, мыла их! Она знала его руки, крепкие, сильные, умеющие дразнить и ласкать. Его глаза, казалось, искали ее в темноте, глядя из-под бровей, форму которых она рисовала по памяти на своем животе. Глаза – вот они щурятся за мгновение до того, как мягкие-мягкие усы приподнимаются в ленивой улыбке. Она знала, что вниз по его телу кожа станет более гладкой, растительность на груди сужалась и сходилась в узкую линию вдоль живота, к паху.
Абигейл перевернулась на спину, потому что у нее заболела грудь. Она сжала себя руками, приподняв колени, плотно их сжав, пытаясь изгнать из воображения картину обнаженного Джесси. Но не смогла: она открыла рот в ожидании жаркого поцелуя. Но губы коснулись подушки, а не теплых, мягких губ Джесси. Она перевернулась на бок, сжав ночной рубашкой холмик между ног, чувствуя как там что-то происходит, отзываясь нестерпимым болезненным желанием быть наполненной.
Так вот, значит, как это бывает? А как это должно быть? Что знала ее мать? Чего ее мать никогда не узнала? Это была пустота и полнота, приятие и отрицание, жар и холод, дрожь и йот, да и нет. Это не подчинялось ни угрызениям совести, ни этике, ни моральным усюям, ни обычаям, ни целомудрию, которые молчали, потому что тело говорило громче, чем сознание.
Джесси был прав с самого начала, а ее мать ошиблась. Как такое непреодолимое влечение может быть неправильным? Чувства, о существовании которых она и не подозревала, теперь полностью завладели Эбби. Ее тело содрогалось, билось и умоляло. Единственно правильное... в высшей степени правильное решение... это просто пойти к нему и сказать: «Покажи мне, потому что я хочу это увидеть. Дай мне, потому что я это заслужила. Позволь мне, потому что я чувствую, что это правильно».
Больше не существовало вопроса, сможет ли она это сделать и жить впоследствии с этим. Теперь вопрос стоял так: сможет ли она не сделать этого и спокойно наблюдать, как завтра утром исчезнет последний шанс, и она останется непознавшей и невкусившей.
ГЛАВА 15
Сквозь широкое окно в нише светила густым кремовым светом стоящая высоко в небе луна, заливая с ног до головы небрежно раскинувшегося на постели, обнаженного Джесси. Его голова и подбородок были повернуты под странным углом, словно он пытался увидеть спинку кровати. Абигейл прислушивалась к его беспокойным движениям около часа и, набравшись мужества, прокралась в спальню. Он уже спал. Она могла это сказать по его размеренному дыханию. Одна ступня свисала с кровати, на которой он никогда не умещался. Она с трепетом подошла к двери в спальню, боясь войти и, в то же время, боясь не войти. Что если он ее отвергнет?
Маленькие крепко сжатые кулачки прижались к подбородку и зубам, мисс Абигейл подошла ближе. Ее грудь словно попала в огромные тиски. Как его разбудить? Что ему сказать? Может, ей дотронуться до него? Может быть, сказать: «Мистер Дюфрейн, проснитесь и займитесь со мной любовью»? Как глупо, что она даже не знает, как к нему обратиться. Внезапно она почувствовала себя ужасно неуклюжей и непривлекательной и поняла, что он несомненно скажет ей идти обратно наверх, и она умрет от унижения.
И все же она прошептала его имя. Или проскулила?
– Д... Джесси? – Звук был таким несмелым, что, казалось, это занавеска задела за подоконник. – Джесси? – спросила Абигейл снова у охваченного лунным светом тела.
Он сонно повернул голову на подушке. Глаза его не были видны мисс Абигейл, но луна оттеняла мужественные линии его лица. От усов оставалась темная, манящая тень. Джесси опустил подбородок и взглянул поверх груди. Увидев Абигейл, он натянул простыню на себя.
– Эбби? Что случилось? – спросил он сонно, еще не совсем придя в себя, и поднялся на локтях.
– Д... Джесси? – дрожащим голосом проговорила Абигейл, внезапно позабыв, что хотела сказать. Это было ужасно. Просто ужасно. Хуже, чем любая обида, нанесенная им, и все же она продолжала стоять, сжав кулаки и поднеся их к подбородку.
Но он понял. Понял по той дрожи, с которой она произнесла, наконец, его имя. Он сел, натянул простыню еще больше, и свесил одну ногу через край кровати.
– Что ты здесь делаешь?
– Не спрашивайте... пожалуйста, – начала она. Их окружала безмолвная ночь, время, казалось, остановило свой бег, пока из кремовой ночи не донесся тихий, низкий, понимающий голос Джесси.
– Мне не надо спрашивать?
Она сглотнула и покачала головой, не в силах говорить.
Он не знал, что делать: он знал, что должен сделать.
– Отправляйся обратно наверх, Эбби. Ради Бога, уходи. Ты не понимаешь, что делаешь. Мне не следовало давать тебе это шампанское.
– Я не пьяна, Джесси. Я... Я не пьяна. И я не хочу возвращаться наверх.
– Это не нужно тебе в твоей жизни.
– В какой жизни? – задыхаясь спросила она. Сердце Джесси сжалось от угрызений совести из-за того, что он лишил ее спокойствия, которое всегда у нее было.
– Жизни, которой ты всегда гордилась, жизни, которую я не хочу разрушить.
– Я так много раз думала, что знаю, что может разрушить мою жизнь. Моя мать всегда предупреждала меня, что ее могут разрушить мужчины вроде Ричарда. Когда она умерла, а он уехал, я гадала, как существовать изо дня в день посреди этой пустоты. Потом в мой дом пришел человек по имени Дэвид Мелчер, и я снова обрела надежду, но...
– Эбби, я пытался извиниться за это. Я знаю, мне не следовало выгонять Мелчера. Прости.
– Да, вам не следовало, но вы это уже сделали, и он уехал и никогда не вернется. И мне надо... я...
Она стояла как манекен, лунный свет окрасил ее в цвет слоновой кости. Руки были прижаты к дрожащим губам.
– Эбби, не говори так. Ты была права вечером за ужином. Я действительно ценю все твои старомодные моральные принципы, в противном случае я давно бы овладел тобой. Я не хочу стать тем человеком, который повергнет их в прах, поэтому возвращайся наверх, а завтра я уеду.
– Неужели вы думаете, я не понимаю этого! – в отчаянии закричала она. – Вы единственный, кто заставил меня осознать правду о Ричарде и обо мне самой. Вы единственный обвинили меня в косности, так кто же может быть лучше, позвольте спросить? Не пытайтесь меня отговорить, Джесси, только не теперь, когда я зашла так далеко. Вы... вы мой последний шанс, Джесси. Я хочу познать то, что каждая женщина должна познать задолго до тридцати трех.
Джесси вскочил с кровати, обмотался простыней и подсунул ее под мышки.
– Черт побери, это не честно! Я не хочу быть единственным человеком, ответственным за твое падение! – Он со злобой потянул простыню, но она застряла под матрасом, удерживая его рядом с кроватью. – Я лежал здесь, думая о тебе часами, после того как отправился спать, и понял, чт о ты была на все сто процентов права по поводу мотива моих поступков. Не знаю, что именно в тебе заводит меня. Однажды я хотел совратить тебя, но в следующую минуту я проклинал весь белый свет, потому что ты ст оль ангельски чиста, что, совратив тебя, именно я был бы конченым человеком. Ты знаешь это и используешь против меня.
Да. Она знала. Но переступила через свою гордость и заговорила напряженным шепотом.
– Значит, вы отвергаете меня?
О Боже, подумал Джесси. О Боже, Эбби, не делай этого со мной, когда я пытаюсь поступить благородно впервые за всю свою жизнь!
– Эбби, после этого я не смогу жить в согласии сам с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48