А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

В то время лицо ласкал нежный ветерок, в воздухе пахло цветущими гиацинтами и разогретой солнцем землей.
Когда стало ясно, что никаких улучшений в состоянии здоровья Сабрины ожидать не приходится, ее родители, следуя совету доктора Монтджоя, решили перевезти дочь в Лондон в надежде на то, что перемена обстановки окажет на больную благотворное воздействие. По крайней мере, вдали от отчего дома ничто не будет напоминать ей о трагическом прошлом.
Но надежды не оправдались. Сабрина томилась, скучала по дикой природе Шотландии и наконец впала в полное уныние.
Вот и сейчас голос Энид только раздражал больную, поскольку своей монотонностью портил величественную поэму. Вполуха слушая кузину, Сабрина нервно теребила конец шали и вспоминала, как провела первые дни в отчем доме по возвращении из замка Макдоннеллов.
Тогда она каждый вечер засыпала со слезами на глазах. Но даже в то время, когда тоска и отчаяние рвали душу, глубоко в сердце все еще теплилась надежда. Крохотная, едва заметная искорка светила путеводной звездой и озаряла молитвы, с которыми Сабрина обращалась к Богу перед сном и каждое утро, как только открывала глаза.
В канун Рождества ее постигло горькое разочарование. Господь не сжалился и не подарил ей дитя Моргана, так что теперь не осталось надежды всегда иметь рядом частицу возлюбленного. В ту ночь Сабрина проплакала до рассвета, сухие надрывные рыдания раздирали грудь, терзали душу. С тех пор она не проронила ни единой слезинки и никогда ни о чем, даже в мыслях, не просила Бога. Она просто перестала молиться. Какой смысл обращаться к тому, кому совершенно нет дела до ее страданий?
Вскоре после этого Сабрину начали преследовать симптомы новых заболеваний. То невыносимой болью сжимало грудь, то ломило в висках, то нападал чудовищный кашель, то кололо в разных частях тела. Чем больше она думала о своих болячках, тем хуже ей становилось, и однажды она проснулась в полной уверенности, что умрет с минуты на минуту. После чего родители спешно снарядили карету и отвезли дочь в Лондон.
Бельмонты приняли больную родственницу с распростертыми объятиями, отвели ей место на диване в гостиной хозяйки дома, откуда Сабрина правила домом с апломбом капризной молодой королевы. Иногда, правда, больная наблюдала за собой со стороны, и тогда ей казалось, что она играет роль в какой-то плохой мелодраме.
Тяжкие раздумья Сабрины прервал скрип кресла под тяжестью Энид, решившей устроиться поудобнее. Сабрина никак не могла понять пристрастия Бельмонтов к хрупкой и крайне неудобной мебели, загромоздившей все комнаты огромного дома. Эти стулья, кресла и диваны могли служить бесплотным привидениям, но только не грузным людям. Каждый раз, когда кто-нибудь садился в позолоченное кресло, Сабрина наблюдала за этим процессом с затаенным дыханием, ожидая, что в любую секунду тонкие ножки подломятся.
Никто из семьи Бельмонтов не страдал худобой, но за последние месяцы Энид опередила всех родственников по объему талии. Она полнела и округлялась буквально на глазах, так что ни у кого не было сомнений относительно причин полноты, вызывавшей у Сабрины черную зависть. Положение Энид уже нельзя было скрыть ни корсетом, ни иными ухищрениями. Зато кожа ее приобрела дивный блеск, и глаза сверкали радостью. В то время как Сабрина внутренне постепенно превращалась в злобную старуху, лишь по виду оставаясь молодой, Энид расцветала на глазах от сознания того, что скоро родит ребенка от любимого человека.
Добродушный и жизнерадостный дядя Вилли, отец Энид, сник и закручинился, когда осознал, что попытка избежать скандала, отправив дочь в Шотландию, обернулась новым несчастьем. Особенно его раздражало то обстоятельство, что негодница наотрез отказывалась каяться в содеянном и почти откровенно радовалась перспективе стать матерью внебрачного ребенка, прижитого с каким-то голодранцем из Шотландии.
Вилли несколько воспрял духом после того, как однажды завлек мужа сестры в библиотеку, запер дверь, чтобы тот не сбежал, и вдвоем с ним придумал для дочери фиктивного мужа. После многочасовых трудов на свет появился никому доселе не ведомый шотландский лорд Натаниэль Маклеод; он якобы влюбился в Энид и женился на ней в далекой дикой Шотландии, а потом, к несчастью, погиб во время их медового месяца в том же трагическом несчастном случае с каретой, после которого Сабрина стала калекой.
История получилась весьма романтическая, и за очень короткий срок Энид стала в Лондоне чем-то вроде знаменитости. Мужчины поглядывали на нее с возрастающим интересом, а женщины искренне сочувствовали и искали ее дружбы. Наступил день, когда на пороге дома Бельмонтов появился бывший жених Энид, ограниченный и самодовольный Филип Маркхем, очевидно пытавшийся укрепить собственную репутацию благородным поступком, предложив признать своим ребенком дитя безвременно почившего шотландского лорда. Энид жадно впитывала знаки внимания, сияла и надувалась гордостью, так что Сабрина даже опасалась, как бы подруга не лопнула от переполнявших ее чувств. Что касается прошлого, молодые женщины без слов пришли к соглашению никогда не вспоминать время, проведенное ими в горах Шотландии, так как обе находили эту тему слишком болезненной.
Сейчас перед Сабриной из окна открывался вид на тщательно подстриженные газоны и чисто подметенные тротуары. Солнечный луч, согревавший ее колени, переместился и приласкал лицо обещанием скорого лета, но на душе было тяжело. Кузина в конечном итоге оказалась в более выгодном положении: по крайней мере, ее считали вдовой, и всем было понятно, почему временами по ее лицу пробегает тень грусти. Ей сочувствовали, а Сабрину просто жалели, что вызывало только раздражение и злость.
Чтобы облегчить процесс признания брака дочери недействительным, Дугал решил вообще никому в Лондоне, кроме судьи, не сообщать о замужестве Сабрины. Временами ей казалось, что Моргана никогда не было и ее эротические воспоминания навеяны рассказом о похождениях другой, абсолютно посторонней женщины. По ночам Сабрина часто просыпалась и долго не могла понять, где она находится, и лишь спустя некоторое время осознавала, что лежит в кровати под балдахином в доме родственников, а ее ноги по-прежнему отказываются служить.
Иногда ее охватывал страх перед возможностью окончательно сойти с ума, и тогда она вытаскивала из-под матраца Библию, быстро перелистывала, пока не натыкалась на засушенные желтые цветы. Перед глазами тут же возникало искаженное болью лицо Моргана, всплывали в памяти собственные обидные и жестокие слова, появлялась уверенность в том, что она не бредит и не придумала своего прошлого. После чего можно было снова спрятать цветы между страниц и успокоиться, руки переставали дрожать.
В окно было видно, как улицу перебежал мальчишка с волосами цвета солнца в погоне за неуклюжим толстым щенком. Потом промелькнула парочка: мужчина влюбленно смотрел на улыбающуюся, светящуюся счастьем подругу. Серая невзрачная птичка издала тонкую трель, и защемило сердце от звуков сладкой мелодии. Сабрина натянула шаль до горла.
— Тебя не затруднит закрыть окно? — обратилась она к кузине. — Мне кажется, меня знобит. — Когда Энид встала, солнечный луч ударил Сабрине в лицо, она вздрогнула и зажмурилась. — Пожалуйста, задерни шторы. Глаза болят от яркого света.
Сабрина облегченно вздохнула, когда сдвинулись тяжелые шторы и комната погрузилась в полумрак.
23
— Превосходно! Восхитительно! — Портной-француз поцеловал свои собранные щепоткой пальцы, выражая тем самым высшую степень восхищения.
Морган фыркал и вздрагивал, как норовистый конь, готовый в любую секунду сорваться с места, и следил за манипуляциями суетившегося вокруг него крошечного человечка. Даже Пагсли проснулся и решил внести свою лепту, поднял голову и грозно заворчал.
Француз окинул Моргана оценивающим взглядом, осклабился и что-то сказал на родном языке.
— О чем это он? — осведомился Морган у Дугала. — Если ему что-то не нравится, может, его просто прикончить?
— Он назвал тебя великолепным зверем, — пояснил Дугал со своего места у окна. — Ничего обидного он не имел в виду, так что пусть живет. По крайней мере до той поры, пока не выставит счет за свои услуги. Мне говорили, что французы дерут с клиентов неимоверные деньги. Если потребует слишком много, поступай как знаешь, но дай ему закончить работу.
Рэналд, подражая французу, поцеловал кончики своих пальцев, послал Моргану шутливый воздушный поцелуй:
— Будь с ним поласковей, Морган. По-моему, он в тебя по уши влюбился.
За последнюю неделю светелка в замке Камеронов превратилась в портняжную мастерскую. По всем углам были разбросаны штуки сукна и шелка. Посреди комнаты возвышался деревянный манекен, взиравший на все происходящее с немым удовольствием.
Портной тем временем зажал в накрашенных губах несколько булавок и зашел сзади. Морган скосил глаза, не желая выпускать из виду этого напялившего парик чудака, которому он явно не доверял. Наихудшие подозрения подтвердились, когда Морган почувствовал, как его ласково поглаживают ниже талии. Он резко повернулся и едва не расстался с килтом, крепко зажатым в руке француза.
— Морган, ты чего стесняешься? — издевался Рэналд. — Ты что, боишься показать нам свой голый зад? Если память мне не изменяет, в прошлом ты сбрасывал килт при нужде без всякого стеснения.
— Это по нужде, а не в присутствии то ли мужика, то ли бабы, — возразил Морган и так сильно дернул на себя, что портной был вынужден выпустить ткань и отлетел к окну. Дугал на ходу перехватил незадачливого француза и предотвратил неизбежный полет до земли.
Портной зло выплюнул булавки и разразился проклятиями, смысла и значения которых не смог понять и оценить никто из присутствующих, даже Дугал, неплохо говоривший по-французски. Француз раскраснелся, затопал ножками и принялся размахивать кулачками в бессильной ярости. Морган посмотрел на него с новым интересом и уважением, подивившись тому, сколь бурные чувства кипят в такой хилой груди.
Со временем портной несколько успокоился и перешел на плохой английский в надежде быстрее добиться взаимопонимания с капризным клиентом.
— Я приехать издалека, из самого Парижа. Это надо ценить. Сейчас надо снять мерку. Не надо мешать. Стоять спокойно.
Дугал не на шутку испугался, что от перевозбуждения гостя может хватить апоплексический удар, и решил пустить в ход дипломатию, дружески обнял француза за плечи, предупредил Моргана грозным взглядом, чтобы не вмешивался, отвел портного в сторону от объекта его гнева и принялся утешать, мягко мурлыкая французские фразы.
В ходе схватки с портным изношенная ткань килта треснула, и Моргану стоило немалого труда привести себя в порядок, сохраняя хоть какое-то достоинство.
Рэналд решил приободрить кузена:
— Кончай дергаться, парень, лучше вспомни, что говорила теща: бедная девочка медленно угасает без тебя. Она вообще может умереть, если ты не придешь ей на помощь. Так что крепись и терпи. Помни, что все это делаешь ради нее.
Никто не видел, как при этих словах предводитель клана Камеронов горестно закатил глаза. Он сам еще не решил, следует ли ему просить прощения или молить Бога о помощи, которая неизбежно понадобится, когда Морган узнает правду.
— Нет, Морган, не та вилка, другая.
Вождь Макдоннеллов отдернул руку, будто обжегся о сверкающее серебро.
— Возьми ту, что лежит справа, возле твоей салфетки.
Элизабет говорила ровным тоном, не повышая голоса, ни разу не вспылила и не накричала на Моргана, хотя временами он казался безнадежно глупым и непонятливым. Хозяйка замка проявляла такую выдержку и терпение, что у Моргана возникало желание, чтобы она наконец сильно стукнула по столу, закатила тупому ученику пощечину и вылетела из комнаты, громко хлопнув дверью.
Морган очень старался, честно пытался разобраться в груде столового серебра и выбрать нужный предмет, но едва нашел крошечную вилку, предназначавшуюся для разделки устриц, как откуда-то взялась горничная и убрала блюдо. Вместо него на столе появилась тарелка горячего супа, над ней поднимался легкий соблазнительный парок, и от голода подвело живот. Великан взял тарелку в руки и поднес к губам в надежде насладиться вкусным блюдом, но его остановил строгий окрик:
— Морган, пора научиться пользоваться суповой ложкой!
Вождь Макдоннеллов вздрогнул, пролив суп на колени, и поставил тарелку на место. Сидевшие напротив Алекс и Брайан не спускали глаз с провинившегося ученика. Дугал звонко прокашлялся, и сыновья дружно вперились в свои тарелки. Пышногрудая горничная прикрылась рукавом, чтобы скрыть улыбку. Насмешливо подмигнув кузену, Рэналд взял в руки тарелку, поднес к губам и, смачно причмокивая, быстро разделался с супом.
Морган никак не мог взять в толк, почему жидкое блюдо следует есть этим крошечным блюдцем с ручкой. Прежде чем он успел влить в себя с его помощью два глотка, снова возникла вездесущая горничная и убрала тарелку. Желудок Моргана не замедлил заявить громкий протест.
В знак утешения на столе появилась тарелка с дымящимся жареным мясом, крупными белыми картофелинами и куском хлеба, густо намазанным желтым маслом. Столь заманчивое блюдо Морган решил не пропустить ни в коем случае, выхватил кинжал из ножен и занес над тарелкой, но и на этот раз его постигла неудача. Элизабет прикрыла рукой кусок хлеба, и кинжал вонзился в аппетитную баранину, едва не задев мизинца хозяйки стола.
— Нельзя пользоваться кинжалом во время еды, — с легким укором напомнила Элизабет. — Сколько раз тебе говорила, а ты все по-своему.
Морган густо покраснел, отодвинул тарелку, встал и коротко бросил:
— Я больше не хочу есть. Пропал аппетит.
Элизабет прокашлялась, но ничего не сказала. Морган перед уходом коротко поклонился, заслужив одобрительный взгляд хозяйки.
Как только закрылась дверь, Рэналд окинул присутствующих веселым взглядом и провозгласил:
— Хорошо, что он ушел, нам больше достанется, а то я здорово проголодался. — С этими словами он переложил содержимое тарелки Моргана в свою. — Не понимаю, отчего вы все приуныли. У моего кузена недурно получается, так что со временем из него выйдет настоящий джентльмен. Еще немного потерпите — и полный порядок. Я вас уверяю.
Искусство быть джентльменом давалось Моргану тяжким трудом, но через пару недель в нем обнаружился скрытый талант. Выяснилось, что он прекрасно танцует, чему не приходилось удивляться, поскольку сложные па менуэта мало чем отличались от движений, которые необходимо проделывать, фехтуя мечом или стараясь уйти от пуль противника.
Склонив голову набок и не обращая никакого внимания на бледнолицего, заросшего густыми волосами учителя музыки, истово трудившегося за клавикордами, предводитель Макдоннеллов упивался божественными звуками мелодии Баха. Затем принял протянутую руку Элизабет, и они поплыли в танце, используя пространство, специально очищенное для этой цели посреди светелки.
Когда они снова встретились, едва коснувшись друг друга, Морган прикрыл глаза и жадно втянул ноздрями запах роз, исходивший от высокой прически партнерши. На мгновение вспыхнуло былое желание, но, открыв глаза, он увидел не темные локоны и сапфировые очи, а огненные волосы, тронутые сединой, и зеленые глаза, в которых светилось сочувствие. Морган на секунду сбился с ритма, но Элизабет его тут же поправила.
Они разошлись; высоко подняв руку партнерши, Морган водил ее вокруг себя.
— Дугал распорядился, чтобы в Лондоне у тебя был секретарь, — сообщила теща.
— Да, конечно. Без секретаря мне никак нельзя. Сабрина собиралась обучить меня грамоте, но всегда находилось какое-нибудь более приятное дело… — Морган запнулся, вспомнив, с кем разговаривает, и виновато посмотрел на тещу.
Элизабет понимающе улыбнулась.
— Я в этом не сомневаюсь.
Они вновь встретились посреди комнаты, и Морган усмехнулся, когда на секунду его рука коснулась узкой, затянутой в корсет талии Элизабет. Ему все больше нравился этот танцевальный ритуал, позволявший время от времени касаться партнерши, что было особенно приятно проделывать в легкой непринужденной манере.
— Не могу дождаться того момента, когда буду танцевать вот так с… — Он замолк и тяжело вздохнул, вспомнив, что танцевать с Сабриной не доведется скорее всего никогда. Ей теперь не дано знать волнующего сочетания музыки и плавных грациозных движений. Вспыхнуло чувство вины, и ноги замерли сами по себе. В тот же момент замолкли клавикорды, но Элизабет метнула в сторону учителя музыки гневный взгляд, и снова полилась мелодия.
— Единственное, в чем точно не нуждается моя дочь, так это в жалости с твоей стороны, — убежденно сказала Элизабет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47