Она наделена подобными качествами, даже если преступление было совершено опосредованно или на расстоянии, например, по чьему-либо наущенью либо в результате действий и решений, повлекших смерть либо нанесение телесных повреждений одной или нескольким личностям. Но для этого требуется, чтобы лоза начинала свое движение с того места, где было совершено преступление. Дух виновных сотрясаем смертельной тревогой, сообщаемой им ужасом от собственного злодеяния, а также вечным страхом перед последними муками, которые, как говорится в Писании, не дремлют перед дверью изверга.
Fugit impius nemine persequente: нечестивец бежит, даже если никто его не преследует, – с неожиданной ученостью процитировала Клоридия, подняв голову и сверкнув очами. – В силу все той же антипатии волчий хвост, подвешенный в хлеве, мешает быкам есть, виноградная лоза избегает соседства с капустой, цикута отклоняется от руты, при том что сок цикуты – смертельный яд – безвреден, ежели залить его соком руты. Именно антипатия делает непримиримыми врагами скорпиона и крокодила, слона и борова, льва и петуха, ворону и сову, волка и овцу, жабу и ласку.
Но, как я сказала, корпускулы порождают также взаимное влечение.
Далее Клоридия перешла на стихи:

Есть узы незримые, есть и сближенья
Двух родственных душ – подтверждение тому,
Что даже взаимный укол – не мученье.
И тайна сия неподвластна уму.

– Ну так вот, мой милый, это и есть все те же не поддающиеся трактовке корпускулы. Согласно Джобатту Порте существует взаиморасположение между мужской и женской особями пальмового дерева, между виноградной лозой и оливковой ветвью, между фиговым деревом и миртом. Благодаря им разъяренный бык успокаивается, стоит только привязать его к фиговому дереву, а слон становится душкой при виде барана. Знай также, – тут голос ее стал совсем медовым, – что по Кардано выходит будто ящерица испытывает симпатию к человеку. Ей нравится смотреть на него и лакать его слюну.
С этими словами она схватила меня за руку, которой я расчесывал ее волосы, и притянула к себе.
– В том же причина и тайного влечения, охватывающего нас в присутствии иных людей с первых же встреч столь непобедимо. Тут действуют все те же животные силы, или корпускулы, испускаемые этими людьми и воздействующие на наше зрение или иные органы чувств, вплоть до проникновения в мозг, и вызывающие у нас приятные ощущения, – продолжала она как ни в чем ни бывало.
Руки у меня задрожали, когда я приступил к расчесыванию волос на ее висках.
– И вот ведь что еще: такое притяжение обладает чудесной силой преображать объект наших желаний в существо совершенное и наделенное всевозможными добродетелями, – уже чуть ли не пропела она.
Пытаясь подавить сильнейшее волнение, охватившее меня, я мысленно повторял: «Никто никогда не счел бы меня совершенным». Произнести что-либо вслух я был не в состоянии – язык перестал мне повиноваться.
Клоридия уткнулась головой в мою грудь и вздохнула.
– Теперь распутай волосы на затылке, только смотри не причини мне боли: там прядки особенно запутанны, потому как более тонки.
Для моего удобства, она предложила мне устроиться перед нею на ее высокой постели и положила мне голову на колени лицом вниз, обнажив шею. Все еще сконфуженный и оглушенный всем происходящим, я почувствовал в паху тепло ее дыхания, и пока разбирал ее прядки на затылке, в голове моей образовалась совершенная пустота.
– Я тебе еще не изложила, как пользоваться лозой, – снова заговорила она, устраиваясь поудобнее. – Так вот, в природе существует лишь один механизм решения для всех видов поставленных ею перед собой задач, им-то и объясняется действие лозы. Прежде всего следует обмакнуть кончик во что-либо имеющее влажную и теплую консистенцию (напоминающую консистенцию крови или иных мокрот), имеющую отношение к тому, что ищешь. Порой гораздо более действенным оказывается прикосновение. Надлежит взять ее двумя пальцами и приложить к себе на уровне своего живота. Допускается также утвердить ее в равновесии на тыльной стороне руки, но, на мой взгляд, это не столь результативно. Затем не спеша, по наитию двигать ею то взад, то вперед, то вверх, то вниз в направлении искомого предмета до тех пор, пока ее ствол не оживет и не привстанет, что доказывает, что выбранное тобой направление верно. У нее тот же принцип действия, что и у стрелки компаса: она испытывает притяжение со стороны магнита и отвечает на него. Ни в коем случае нельзя торопиться, иначе нарушится поток испарений и токов, идущих от места нахождения искомого предмета. Именно эти испарения и токи пропитывают ствол и удерживают его в приподнятом состоянии и в нужном направлении. Время от времени не мешает подержаться за то место, где лоза раздваивается, но не сжимая его и так, чтобы тыльная сторона руки была обращена к земле, а сам ствол постоянно направлен вперед. Тебе также неплохо бы знать, что не все руки тут сгодятся и что необходим особый дар и искусство. Ничего не произойдет, если от рук исходят грубые, едкие и излишне обильные выделения, перебивающие потоки испарений и токов. Бывает, она отказывается действовать и в излишне опытных руках, не раз с успехом применявших на практике свое искусство. Разумеется, со мной такого не случается. Правда, иной раз некое постороннее влияние воздействует на телесную конституцию того, кому приходится держать ее в руках, и заставляет более интенсивно бродить кровь, излишне ферментируя ее. Нечто – через питание либо дыхание – может насытить его едкими и кислыми веществами. Так, например, слишком тяжелый труд, ночные бдения, многочасовое учение способны привести к выделению из пор едких и грубых частиц, которые попадают в ствол и стопорят движение поднимающихся по нему токов. Как при испарении воды с листьев растений: вода беспрепятственно поднимается по сосудам стебля и ничто не должно этому мешать. При этом словно в микроскоп позволено видеть то, что обычно невидимо. Если б ты только лицезрел это зрелище, когда наконец…
Тут раздался стук в дверь, не дав Клоридии договорить.
– Мне показалось, кто-то кричал. Все ли в порядке? – запыхавшись, спросил из-за двери лекарь, видимо, взбежавший по лестнице.
– Не стоит беспокоиться. Наш бедный друг поранился, помогая мне, но это не более чем царапина. Шлю вам свой привет, сударь, и спасибо, – смеясь, отвечала Клоридия.
Оказывается, острый приступ наслаждения исторг из меня крик. И теперь, обессиленный, я лежал, распростершись на постели Клоридии.
Не помню, как и когда покинул я ее комнату, помню только ее улыбку и нежный шлепок по голове, которым она наградила меня, прежде чем закрыть дверь.
Во власти разноречивых чувств я с быстротой молнии прошмыгнул в свою комнату. Не мог же я в самом деле подвергать себя риску быть застигнутым Кристофано в столь непристойном виде. Денек выдался теплый, и я как-то незаметно для себя, так и не успев поменять портки, уснул.
Что-то около часа спустя я очнулся от сморившего меня сна и тотчас отправился к аббату Мелани узнать, не требуется ли ему чего. Сказать по правде, мне не давало покоя его исполненное печали пение, хотелось помочь ему справиться с охватившей его тоской. Однако на сей раз я застал его в веселом расположении духа.

На обожаемую грудь
Довольно лишь взгляда,
Довольно лишь взгляда!..

– вместо приветствия прощебетал он.
Я непонимающе воззрился на него.
– Мне показалось, я слышал утром твой… гм… крик. Ты перепугал Кристофано. Заслыша твой голос, мы с ним бросились к двери Клоридии в ее башенке…
– О, только ничего не подумайте, господин Атто, госпожа Клоридия вовсе не…
– Ну разумеется, – внезапно напустив на себя серьезность, отвечал он. – Белокурой Клоридии и делать ничего не надо. Достаточно бросить взгляд на ее «обожаемую грудь», как поется в романсе синьора Луиджи…
Преисполнившись стыда, я выскочил от Мелани, сосредоточив на нем всю свою неприязнь.
В кухне я застал бледного и обеспокоенного Кристофано.
– Англичанину худо, очень худо, – завидя меня, прошептал он.
– Но разве все то лечение, которое вы применили…
– Попусту. Непостижимо. Все мои чудодейственные remedia коту под хвост. Мы теряем его. Понимаешь? И нам отсюда уже не выбраться. Судьба наша, всех нас, решена – каким-то неестественным, будто бы не своим голосом закончил он.
Тут уж не на шутку разволновался и я, тем более что заметил, как изменился Кристофано: под глазами у него залегли страшные круги, взгляд был пустым и бессмысленно блуждающим, казалось, он в одночасье разучился говорить, во всяком случае, правильно выражать свои мысли.
Англичанин не только не пошел на поправку, но даже и в сознание не пришел. Я огляделся: в кухне все было вверх дном. Куда ни кинь взгляд, все вплоть до пола было заставлено горшками, пузырьками, горелками, перегонными кубами и чашами всех сортов и размеров, не оставалось ни одного свободного местечка. Что-то булькало в двух объемистых котлах и еще нескольких кастрюлях на печи. С непередаваемым ужасом заметил я лучшее из наших запасов – топленое свиное сало, мясо, Рыба, сухофрукты, – перемешанное с алхимическими эссенциями, издающими жутчайшую вонь. Стол, посудные полки, открытые настежь буфет и шкафы были уставлены множеством плошек с налитым в них маслом и горок порошка различных цветов. Рядом с каждой плошкой и каждой горкой лежала записка: шафран, калган, каламель, ялаппа, белый перец, черный перец, можжевеловые ягоды, цедра, апельсиновые корки, шалфей, базилик, майоран, лавровые ягоды, полей, горечавка, горная мята, листья бузины, красной и белой розы, лаванда, кубеба, розмарин, мята, корица, полушник, чабер, печеночный сабур, семена полыни, алоэ, кардамон, александрийский лист, камедистая смола, гумми, ладан, гвоздика, живокость, мускатный орех, имбирь, ясенец белый, озокерит, лавровый кротон, скипидар, пепел, глауберова соль.
Я обернулся к Кристофано, чтобы потребовать объяснений, но вовремя удержался: осунувшийся, с потерянным видом бродил он по кухне, занимаясь одновременно множеством дел и ни одного не доводя до конца.
– Требуется твоя помощь. Нужно идти напролом. Проклятые ганглионы так и не лопнули! Даже не созрели, черт бы их побрал. В таком случае – чик! Будем резать.
– О нет! – испугался я, зная, что надрезать несозревшие бубоны чревато смертью.
– Пропал человек, все одно подохнет, – с необычайной жестокостью отвечал он мне. – Мой план таков: первое – его должно вытошнить. Но обойдемся без мускусовых лепешек. Поищем что-нибудь посильнее. К примеру, мое aromaticum, которое годится как для внешнего, так и для внутреннего применения. Две драхмы натощак и хоп! Тело облегчится, голова прояснится. Закашляется – ничего! Это признак, что болезнь отступает. Recipe! – как возопит вдруг Кристофано, так что я от неожиданности вздрогнул. – Сахарный песок, толченый жемчуг, мускус, ранний шафран, сабур, корица и философский камень. Misce и приготовь таблетки – неподражаемое, чудесное средство от чумы. Ослабляет вред, который наносят организму порченые телесные жидкости – кровь, желчь, лимфа, порождающие ганглионы. Улучшает работу желудка. Благотворно воздействует на настроение.
Бедфорду было уже не до настроения, что правда, то правда. Однако выбор был невелик. Надежда на спасение была в руках одного Кристофано, ну и еще Господа Бога.
В приступе какой-то лечебной лихорадки Кристофано отдавал мне одно приказание за другим, не оставляя времени на исполнение, и словно заведенный произносил вслух рецепты вычитанные, должно думать, в книгах по практической медицине.
– Второй пункт моего плана состоит в следующем: elixir vitae – для восстановления сил. С успехом применялся во время римской чумы пятьдесят шестого года. Большое достоинство в том, что исцеляет многие серьезные и сложные заболевания. Очень глубоко проникает. Обладает способностью высушивать. Воздействует на все, что подвержено заболеванию. Предохраняет от порчи, лечит от катарра, худосочия, кашля, грудной жабы, а также все типы застарелых гнойных язв, озноба, etcetera. – Вперив взгляд в пустоту, Кристофано вдруг покачнулся, я бросился к нему, но он уже продолжал: – Третий пункт моего плана: пилюли от чумы мэтра Алессандро Коспио да Больсена. Имола, 1527 год: успешное применение. Армянский болюс. Печатная глина. Камфара. Завязный корень. Печеночный сабур. По четыре драхмы каждого из ингредиентов. Перемешать с капустным соком. Добавить щепоть шафрана. И четвертый пункт моего плана: оральное снадобье мэтра Роберто Коккалино да Формиджине, светила из Ломбардского королевства. Успех 1500 года. Recipe! – заорал он вдруг так, словно его резали.
Я бросился готовить отвар из чемерицы, александрийского листа, горькой тыквы и ревеня.
– Введем ему оральное мэтра Коккалино через зад! Глядишь, оно и встретится на полпути с пилюлями мэтра Коспио, и конец чуме! Знай наших! Мы тоже не лыком шиты!
Мы поднялись к Бедфорду, который был теперь скорее мертв, чем жив. Замирая от ужаса, я стал помогать Кристофано выполнять пункты, предусмотренные его планом.
По окончании всех этих немилосердных методов лечения комната Бедфорда стала напоминать скотобойню: рвота, кровь и поносистые отправления – все это вперемешку текло, испарялось, дымилось. Надрезав ганглионы, мы смазали раны уксусно-кислым сиропом и маслом filosoforum, которое должно было унять боль.
– Перевязать спарадрапом gratiadei, – задыхаясь, задушенным голосом выкрикнул эскулап.
Gratiadei, то есть милости Божией, нам как раз и не хватало, поскольку лечение не принесло англичанину никакой пользы.
Безразличный ко всему, что учинялось над ним, он даже не застонал. Мы не сводили с него глаз, вотще дожидаясь хоть какого-то – доброго или дурного – знака с его стороны.
Сжав кулаки, Кристофано велел мне следовать за ним на кухню. Обливаясь потом и бурча себе что-то под нос, он взялся очищать от кожуры все, из чего можно получить ароматную эссенцию. Полученное смешал с водкой высокой очистки, довел до кипения в реторте с воздуходувкой.
– Теперь получим воду, масло и флегму раздельно! – торжественно провозгласил он.
Вскоре из реторты потекла млечнообразная жидкость, которая на глазах желтела, над ней заклубился пар. Кристофано перелил ее в железный горшок и плотно закрыл.
– Первая вода бальзама! – комично размахивая горшком, с преувеличенной радостью вскричал он.
Он поддал воздуха в очаг под ретортой, и кипящая жидкость стала превращаться в черное, словно чернила, масло.
– Мать бальзама! – возопил он, переливая его в фиал. Доведя огонь под ретортой до максимально возможного, он дождался, пока все ее содержимое до последней капли выйдет наружу.
– Ликер бальзама! – заверещал он, протягивая мне склянку с третьей фракцией, а заодно и два других снадобья, приготовленных им.
– Отнести Бедфорду? – спросил я.
– Нет! – словно ужаленный взвизгнул он, глядя на меня сверху вниз своими вытаращенными налитыми кровью глазами и грозя мне пальцем – ни дать ни взять разгневанное божество. – Нет, мой мальчик, это не для Бедфорда, это для нас, для всех нас. Три водки отменного качества. Очень высокой очистки.
И с каким-то диким неистовством плеснул себе из горшка.
– Но для чего это? – робко поинтересовался я.
Вместо ответа он налил себе из фиала и отправил содержимое в рот.
– А для того, мой милый, чтобы перехитрить страх, ха-ха-ха! – наливая себе из склянки, отвечал он.
При этом заставил меня чокнуться с ним пустой ретортой, которую я держал в руках.
– Когда нас под белы руки поведут в лазарет, мы ничего и не заметим! Ха-ха-ха!
Он перебросил стопку через плечо, рыгнул два раза, попробовал идти, но тут случилось непредвиденное – став белым как снег, он лишился сознания и словно подкошенный рухнул на пол.
Я в ужасе открыл рот, чтобы позвать на помощь, но вовремя смекнул: если поднимется паника, то часовой непременно догадается, что у нас что-то стряслось. И бросился за аббатом. С большими предосторожностями и не меньшими усилиями перенесли мы Кристофано в его комнату на втором этаже. Я поведал Мелани о плачевном состоянии англичанина и о том, что творилось с нашим лекарем до того, как он потерял сознание.
Пока я говорил, тот лежал неподвижный и белый как мел на своей постели и шумно дышал.
– Он что, хрипит? – не на шутку перепугался я, ощущая, как у меня самого сдавило горло.
Аббат склонился над ним.
– Нет, храпит, – весело отвечал он. – По правде сказать, я нисколько не удивлен, я всегда подозревал, что все эти декокты не обходятся без участия Бахуса. Кроме того, он явно перетрудился. Пусть проспится. Не стоит, однако, терять его из виду. Лучше перебдеть.
Мы уселись в изголовье Кристофано. Мелани еще раз шепотом справился о Бедфорде. Вид у него был озабоченный: перспектива загреметь в лазарет стремительно приближалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74