– Не имею ни малейшего понятия, что нас ждет там. Ступени ведут прямо вниз. А если кто-то уже знает, что мы здесь? Не так ли? – прокричал он, склонившись.
Темнота ответила громогласным эхом. Я вздрогнул. Мы стали спускаться.
Лестница закончилась выложенной плиткой площадкой. Судя по тому, каким эхом отзывались наши шаги, мы оказались в неком просторном подземном зале вроде грота. Аббат поднял фонарь и поводил им из стороны в сторону. В свете прорисовались две большие кирпичные арки в стене, верхняя часть которой терялась во мраке, а между ними проход, к которому мы и устремились, хотя и против своей воли, на шорох.
Стоило нам остановиться, и вновь вокруг воцарялась тишина, которую нарушало лишь многократное чиханье Атто, от которого чуть было не погас огонь в лампе, служившей нам светильником. И тут я снова уловил шорох слева от нас.
– Слышал? – тревожно спросил Мелани.
На этот раз какое-то шуршание чуть дальше. Атто знаком велел мне застыть на месте, после чего, вместо того чтобы шагнуть в проход, зиявший перед нами, метнулся на цыпочках к правой арке, куда не достигал свет фонаря. Я держался начеку, страх продирал по коже. Вновь все затихло.
Как вдруг снова шорох, все ближе, ближе и вот уже прямо у меня за спиной. Я резко обернулся. Слева от меня метнулась тень. Я бросился к Мелани, скорее ища защиты, чем желая предостеречь его.
– Не-е-ет, – простонал он, чуть только свет вырвал его из темноты.
Из чего я заключил, что он затаился в засаде, а я его выдал. Бесшумно пробежав несколько пядей влево, он присел на корточки. Серый силуэт подскочил и оказался между нами, пытаясь прорваться и очутиться подальше от стены с арками.
– Держи его! – крикнул аббат и стремглав бросился вдогонку.
Тот, кого он имел в виду, вдруг покачнулся и как будто упал. Я наугад бросился вперед, моля Бога, чтобы Атто повезло больше меня и он первым настиг его.
И вот тогда-то на меня с оглушительным грохотом обрушился град из каких-то больно ударяющих предметов. Я был буквально сбит с ног и погребен под ними. Тут-то и удалось разглядеть поближе, из чего состояла вся эта вонючая мерзость, завалившая меня, которая к тому же издавала гнуснейшие звуки: скрежет, треск, скрип. Это были черепа и человеческие кости – челюсти, ключицы, ребра вперемешку с нечистотами. Я был скорее мертв, чем жив, но тут ко всем этим звукам примешался еще один – какое-то адское не то мычание, не то завывание, – разгадать природу которого у меня уже не хватало духу. Да и что-то мешало мне как следует видеть. Как я теперь понимаю, это был скелет, словно подвешенный в пустоте и взиравший на меня с угрожающим видом. Я пытался кричать, но из моей глотки не доносилось ни звука. Силы покинули меня, и в ту минуту, когда я в последнем усилии мысленно обратился к Господу с молитвой о спасении своей души, словно во сне послышался твердый голос аббата:
– Довольно, я тебя вижу. Не двигайся или я стреляю.
Мне показалось, что истекло немало времени (на самом деле всего несколько минут), прежде чем зычный голос вырвал меня из лап бесформенного кошмара, в который погрузился мой помутившийся рассудок.
Не без тени тревоги и как бы со стороны наблюдал я за тем, как чья-то рука приподняла мою голову, пока кто-то еще (третий?) освобождал мое бедное бренное тело из-под жуткого завала. Я невольно дернулся, устраняясь от услуг неизвестного, но поскользнулся и стукнулся головой об одну из частей скелета, источающую смрад. Желудок мой перестал мне повиноваться, и весь мой ужин в два счета был выблеван. Незнакомец чертыхнулся: насколько я мог заметить, язык, на котором он изъяснялся, напоминал мой родной, итальянский.
Я все еще плохо соображал, когда милосердные руки аббата Мелани подхватили меня под мышки.
– Держись, мой мальчик.
Он помог мне встать на ноги. В слабом свете фонаря я различил незнакомца, одетого во что-то, напоминающее монашескую рясу, и склонившегося над моими кишечными извержениями, смешавшимися с человеческими останками.
– У каждого свои сокровища, – усмехнулся Атто.
В руках он держал небольшое орудие, насколько я мог видеть, полированный деревянный ствол со сверкающим металлическим наконечником. Оно было направлено еще на одного персонажа, одетого так же, как первый, и сидящего на обломке то ли изваяния, то ли колонны.
Приглядевшись, я был немало поражен его лицом, если вообще слово «лицо» применимо к этой симфонии кожных складок, этому концерту наростов и напластований, этому мадригалу морщин, которые были согласны меж собой лишь оттого, что очень уж замшели и утомились, чтобы восстать против принудительного сожительства. Серые недоверчивые зрачки плавали в красных белках глаз, придавая целому один из самых устрашающих видов, которые мне доводилось когда-либо лицезреть. Острые каштанового цвета резцы, достойные адских видений Мелоццо да Форли Мелоццо да Форли (наст. имя Микелоццо делли Амброджи, 1438 1494) – итальянский художник, мастер перспективы и техники ракурсов и монументального стиля. Многие его полотна находятся в Ватикане

, довершали картину.
– Знакомься, мастера по добыванию мощей из склепов, знатоки катакомбных реликвий, виртуозы могильного промысла, – с отвращением произнес аббат. – Могли быть чуточку повнимательнее и не пугать приличных людей, – бросил он им, опустив пистолет, с помощью которого удерживал на месте одного из незнакомцев, а затем в знак добронамеренности и вовсе убрав его в карман.
Пока я отряхивался, пытаясь подавить вновь подкатившую к горлу тошноту, мне представилась возможность разглядеть и второго субъекта: он как раз поднял голову. Разглядеть – громко сказано, поскольку на нем был грязный балахон с необъятными и длиннющими рукавами и капюшоном, почти полностью скрывавшим лицо. В щель, образовавшуюся между краями капюшона, было видно немногое и то лишь когда мрак слегка редел. Да так оно было и к лучшему, поскольку в результате пытливого вглядывания я различил наличие, во-первых, одного глаза, наполовину закрытого бельмом, и другого – с непомерно раздувшимся и вылезающим из орбиты глазным яблоком; во-вторых, носа, обтянутого желтоватой лоснящейся кожей и очень напоминающего огурец; и в-третьих, рта, чье местонахождение можно было установить разве что по нечленораздельным звукам, изредка оттуда доносившимся. Две крючкообразные кисти с длинными ногтями, столь же дряхлые, сколь и сильные, поочередно выступали из рукавов балахона.
Аббат обернулся ко мне и перехватил мой испуганный и исполненный вопрошания взгляд. Знаком указав одному из двоих, которому страх как хотелось обрести свободу, что он может присоединиться ко второму, роющемуся в зловонной куче, аббат промолвил:
– Ну не диво ли, на постоялом дворе я то и дело чихаю, тогда как здесь, среди этой грязи и пыли, чихнул всего-то раз или два – Атто тщательно отряхнул рукава и плечи и принялся пояснять мне: – Два любопытных существа, с которыми мы столкнулись, принадлежат к жалкой и, увы, пополняющей свои ряды ораве тех, кто по ночам проникает в бесчисленные римские подземелья в поисках сокровищ. Но не драгоценностей и не античных статуй, а реликвий святых и мучеников, которыми кишели некогда, да и сейчас еще катакомбы и могилы, рассеянные по всему городу.
– Что-то я никак не возьму в толк, разве позволено выкапывать из могил что бы то ни было? – прервал я его.
– Не только позволено, но и поощряется, – с иронией в голосе отвечал аббат. – Поселения первых христиан рассматриваются как богатая в духовном отношении почва и место охоты ut ita dicam так сказать (лат.)

для возвышенных душ.
В свое время святой Филипп Нери Святой Филипп Нери (1515–1595) – итальянский священник, основатель Оратории (1575). Объединил католиков для похода на Рим во времена контрреформации

и святой Карло Борромео Святой Карло Борромео (1538–1584) – миланский кардинал и архиепископ, пекущийся о нравственном уровне духовенства, основатель «Золотого Борромейского союза» – семи швейцарских кантонов для защиты католической веры. Канонизирован в 1610 г

имели обыкновение предаваться в катакомбах молитве, – напомнил мне аббат. – А в конце прошлого века один отважный иезуит, некий Антонио Бозио, забрался в самые потаенные уголки Рима и исследовал все подземелья, сделав массу открытий и описав их в книге «Roma Subterranea» «Подземный Рим» (лат.)

, принесшей ему заслуженную известность. Примерно в 1620 году папа Григорий XV постановил, что надлежит извлечь из катакомб бесценные останки святых и разместить их в храмах всего христианского мира, возложив эту священную задачу на кардинала Крещенци.
Я обернулся к этим так сказать не совсем обычным представителям рода человеческого, которые колдовали над костями и черепами и издавали какие-то непристойные звуки.
– Знаю, тебе представляется удивительным, что исполненная великой духовности миссия находится в руках подобных типов, – догадался Атто. – Дело в том, что спуск в катакомбы и искусственные гроты, которыми изобилует Рим, не всякому по плечу. Приходится без счету подвергаться опасности: водные препятствия, осыпи, обвалы. Не мешает также иметь крепкий желудок, чтобы рыться среди всех этих останков и отбросов.
– Но речь ведь о старинных костях?
– Так-то оно так. Но посуди сам – как, к примеру, повел себя ты? Наши новые знакомцы завершили осмотр некоего участка – они рассказали мне об этом, пока ты находился в беспамятстве, – перетащили все свои трофеи в одно место – катакомбы не близко, конкурентам сюда не добраться – и думали, что здесь-то точно никого не встретят. Когда мы нагрянули, они в панике бросились врассыпную, ты налетел на их заветную кучу, и она рухнула, погребя тебя под собой.
Я снова взглянул на двух старателей, служащих великой цели, и присмотрелся, чем они занимались – чистили кости, соскабливая с них остатки плоти. Куча, в которую я угодил, судя по всему, первоначально намного превосходила меня по высоте. На самом деле человеческие останки, как то: черепа, длинные кости, позвонки – составляли лишь малую часть той груды, которая покрывала теперь несколько пядей подземного зала, остальное было: земля, черепки, камешки, осколки, корни, мох, тряпье, нечистоты всякого рода. То, что при пособничестве страха предстало мне чуть ли не как потоп из преисподней, могло бы поместиться в крестьянской суме.
– Для подобного неблагодарного труда просто необходимы такие личности. Если их поиски окажутся неплодотворны, с них станется впарить какому-нибудь простаку всякий хлам. Да ты верно и сам видел, как на улице, да хотя бы и перед вашим заведением, торгуют ключицей святого Иоанна или челюстью святой Екатерины, а то и перьями из крыльев ангелов, и щепой от единственного креста, который нес наш Господь на Голгофу. Эта парочка и их сотоварищи как раз и являются поставщиками подобного товара. Если повезет, можно напасть и на захоронение мученика. Но всю славу присваивают себе кардиналы вроде этого старого бахвала отца Фабретти, которого Иннокентий X назначил, если мне не изменяет память, custos reliquiarum aс coemeteriorum стражем реликвий (лат.)

, они же объявляют о переносе мощей такого-то в испанскую церковь такую-то.
– Господин аббат, где мы? – поинтересовался я, совершенно утратив чувство пространства в этих неприветливых и сумрачных местах.
– Я мысленно заново прошел наш путь и расспросил этих двоих. Они называют сей грот «Архивами», поскольку накапливают здесь находки. Сообразив все, я пришел к выводу, что это руины стадиона Домициана Тит Флавий Домициан (51–96) – римский император (81–96), восстановивший Рим после пожаров и украсивший его новыми зданиями – Одеоном, стадионом и др.

, где в эпоху Римской империи происходили морские ристалища. Чтобы как-то приободрить тебя, могу добавить, что мы находимся под площадью Навона, а именно под той ее частью, которая ближе всего подходит к Тибру. Если бы мы покрыли расстояние от «Оруженосца» до этого места по верху, нам потребовалось бы чуть более трех минут неспешной ходьбы.
– Так, значит, эти руины остались от римлян?
– Ну да, это римские руины. Вот, к примеру, эти арки. Ведь это не иначе как постройки стадиона, где разыгрывались морские сражения. Позже на них возвели дворцы, обрамляющие площадь Навона, оттого она и имеет форму овала.
– Ту же, что была и у Цирка Массимо.
– Точно. Только тогда все это было на поверхности, а теперь погребено под вековыми напластованиями. Но вот увидишь, однажды в этих местах начнутся раскопки. Не всему суждено лежать под землей мертвым грузом.
Покуда аббат Мелани рассказывал о том, чего я и не чаял узнать когда-либо, я с удивлением подметил загоревшийся в его взоре огонек непобедимого влечения ко всякого рода старине и искусству, даже если в эту минуту на уме у него и было совершенно иное.
Впервые я ощутил в нем эту страсть тогда, когда увидел в его комнате труды, описывающие древности и художественные сокровища Рима. Но тогда я не мог еще знать, какое немаловажное значение будет иметь в этой истории его увлечение.
– Что ж, было бы любопытно вспомнить однажды имена наших ночных знакомцев, – немного погодя молвил аббат, обращаясь к искателям реликвий.
– Меня звать Угонио, – ответил тот, что был выше ростом. Мелани перевел взгляд на его спутника.
– Гр-бр-мр-фр, – донеслось из-под капюшона.
– А это Джакконио, – поспешил перевести Угонио, заглушая бурчание дружка.
– Он что, не умеет говорить? – удивился аббат.
– Гр-бр-мр-фр, – послышалось вновь.
– Понял. – Атто подавил свое нетерпение. – Сожалеем, что прервали ваше приятное времяпрепровождение. Но раз уж так вышло, не соблаговолите ли вы сказать, не проходил ли здесь кто незадолго до нас?
– Гр-бр-мр-фр! – вскричал Джакконио.
– Он кого-то заприметил, – перевел Угонио.
– Скажи ему, что мы хотим все об этом знать, – вставил свое слово и я.
– Гр-бр-мр-фр, – как заведенный твердил Джакконио. Мы уже привычно перевели взгляд на Угонио.
– Джакконио спустился в ту самую галерейку, откуда изволили затем повыскочить милостивые государи, а один тип с фонарем его пронаблюдал, тогда Джакконио поворотил назад, а тот, с фонарем, воспользовался люком, как пить дать, потому как испарился, запоминай как назвали, а Джакконио, испугавшись-то, и прискакал сюда.
– А что ж сам-то он не расскажет? – опешив, вопросил мой спутник.
– Дак он же вам только что все и доложил самолично, – не менее удивленно отвечал Угонио.
– Гр-бр-мр-фр! – поддакнул Джакконио, явно задетый за живое.
Мы с аббатом озадаченно переглянулись.
– Гр-бр-мр-фр! – оживленно гнул свое Джакконио, судя по всему, гордо заверяя нас, что и такой, как он, может на что-нибудь сгодиться.
После встречи с тем типом, как следовало из перевода, Джакконио в котором любопытство пересилило страх, предпринял повторную вылазку.
– О, это пребольшой сователь своего носа, – заверил нас Угонио, как будто повторял ставший уже привычным упрек, – от него вся проблематика, все неприятности.
– Гр-бр-мр-фр! – вскинулся на него Джакконио, роясь в балахоне.
На лице Угонио появилось выражение нерешительности.
– Что он сказал? – спросил я.
– Пустяковину, вот токмо…
И тут Джакконио победно потряс над головой клочком бумаги. Угонио схватил его за руку и мигом отобрал его у приятеля.
– А ну дай сюда, не то снесу тебе башку, – вдруг спокойно проговорил аббат Мелани, сунув руку в правый карман, где у него была та штуковина, которой он угрожал до этого.
Угонио медленно протянул ему бумажный комочек, а сам вдруг как накинется на своего дружка, и ну его дубасить и пинать, и ну его честить и награждать разными причудливыми прозвищами: грязным тулупом, вшивым балахоном, безмозглым дуралеем, хромым увальнем, шарлатаном со бзиком, сырной башкой, умом, заходящим за разум, типом типическим, сколопендрой, сколиозником, пыльным набитым варваризмами мешком, гайморовой полостью, мучнистой росой, тыквообразным пестиком, мычащим фанфароном, облезшим насекомым, вздорной коровой, больным ликантропией, вальтрапом, в задний проход засунутым, бородавочником, каких свет не видывал, хромоножкой прямостоящей, вралем апоплексическим, промокательной бумагой, тварью, ног не таскающей, оксюмороном безбожным, языком, не к тому месту пришитым, скупердяем простоволосым, бутоном несрезанным, сикомором соперничающим, волдырем расплющенным, прыщом на ровном месте и козявкой дрожащей…
Отродясь не приходилось мне слышать такого. Аббат же и бровью не повел ввиду столь темпераментного изъявления чувств, а положив клочок бумаги на землю, попытался расправить его. Я вытянул шею и вместе с ним стал разбирать, что там написано. К сожалению, листок с двух сторон был сильно поврежден. Зато сохранилось все остальное.



– Это страница из Библии, – уверенно заявил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74