– Ах ну да, ты ведь не знаком с нумерологией, – подчеркнуто вежливо молвила она, отчего мне вдруг стало не по себе. – Тебе следует знать, что дата нашего рождения, как и даты прочих вех нашей жизни заключают в себе все сведения о нас. Греческий философ Пифагор утверждал, что числа могут объяснить все.
– И что же, дата вашего рождения привела вас сюда, в Рим? – недоверчиво спросил я.
– Не только дата рождения. Мы с Римом – одно целое, единое и неделимое. Наши судьбы переплетены.
– Но как это возможно?! – зачарованно вскричал я.
– Числа о многом говорят. Я родилась 1 апреля 1664 года. А год рождения Рима…
– Как, и город может отмечать свой день рождения?
– Разумеется. Знакома ли тебе легенда о Ромуле и Реме, о волчице и птичьем полете Имеется в виду Авгур (лат. птица) – в Древнем Риме жрец, толковавший волю богов по крику и полету птиц

, о том, как был основан город?
– Ну да.
– Так вот, существует точная дата основания Рима: 21 апреля 753 года до Рождества Христова. Обе даты рождения – Рима и моя – дают один и тот же результат, однако при условии, что будут правильно записаны, как это делается в нумерологии, то есть отсчитывая месяцы от марта, вешнего месяца начала нового года, согласно обычаям древних римлян, и начала астрологического календаря, знака Овна.
Я понял, что она ступает на скользкую дорожку, где границы между ересью и колдовством почти неощутимы.
– Апрель таким образом – второй месяц года, – тут она подвинула себе чернильницу, – и обе даты могут быть записаны следующим образом: 1/2/1664 и 21/2/753. Если сложить числа обеих записей, получается: 1 + 2+1+6 + 6 + 4 = 20 и 2 + 1 + 2 + 7 + 5 + 3 = 20. Видишь? Одно число.
Я, не отвечая, воззрился на цифры, нацарапанные на бумаге. Это и впрямь было поразительно.
– И это еще не все, – все более воодушевляясь, говорила Клоридия, обмакивая перо в чернила и продолжая подсчет. – Если я сложу день, месяц и год, не разделяя цифры между собой, получится: 21 + 2 + 753 = 776. И затем: 7 + 7 + 6 = 20, тоже число. А 1 + 2 + 1664 = 1667, что в сумме также дает 20. А известно ли тебе, что означает число 20? Это двадцатая карта Старшей Арканы под названием «Суд», означающая: возмещение за понесенный ущерб и справедливый суд потомков.
Ну что за умница моя Клоридия… Уж такая искусница, что я почти ничего и не понял в ее подсчетах, не говоря уж о том, отчего она предалась им с таким пылом. Но мало-помалу мое недоверие улетучилось под натиском ее ловкости. Я был очарован: грация Венеры соперничала в ней с умом Минервы.
– Так, значит, вы явились в Рим за получением возмещения в связи с понесенным ущербом?
– Не перебивай, – резко откликнулась она. – Наука о числах утверждает, что возмещение убытков приведет однажды потомков к необходимости пересмотреть свое суждение. Но не спрашивай меня о конкретном значении этого, я еще и сама толком не разобралась.
– А было ли в цифрах, что вы остановитесь в «Оруженосце»? – поинтересовался я, лелея надежду, что наша встреча также предопределена.
– Нет, в цифрах не было. Но по приезде в Рим я выбрала этот постоялый двор, следуя за virga ardentis, волшебной палочкой или блуждающей лозой, ее еще называют прутиком лозоходца и много как еще. Тебе понятно, что я имею в виду? Тут она встала и вытянула руку вперед на уровне своего живота словно речь шла о какой-то длинной палке.
Мне это напомнило нечто непристойное. Я почувствовал себя униженным и смолчал.
– Но об этом в следующий раз, если у тебя будет желание, – заключила она с улыбкой, показавшейся мне двусмысленной.
Выйдя от Клоридии, я с грустью обошел все комнаты, собирая посуду. Что бы значил вульгарный жест куртизанки? Сладострастный призыв или не дай бог корыстолюбивый намек? Я же не полный дурак: учитывая мое низкое положение, нечего и надеяться, что она станет относиться ко мне иначе, чем к любой другой прислуге. Это-то я понимал. Но неужто ей до сих пор не ясно, что мне нечем платить? Может, она надеется, что я стащу для нее денег у своего хозяина? Я поскорее прогнал от себя эту ужасную мысль. Она упомянула о перенесенном оскорблении, с которым был связан ее возврат в Рим. Нет, невозможно, чтобы она имела в виду нечто непристойное, говоря о таких серьезных вещах. Я наверняка ошибся.
Ох и обрадовался же я тому, что постояльцы явно остались довольны обедом. Когда я постучался к Помпео Дульчибени, он наслаждался уже остывшим кремом, прищелкивая от удовольствия языком.
– Ну присядь, любезный. Прошу прощения, аппетит у меня сегодня несколько запоздал.
Я послушно сел и стал дожидаться, когда он поест, разглядывая от нечего делать вещицы на комоде, и тут мое внимание привлекли три томика с золотыми арабесками по алому переплету. «Какие красивые, – подумал я. – Где-то я уже их видел».
Дульчибени закончил есть и протягивал мне посуду, с удивлением взирая на меня и не понимая, что так привлекло мое внимание. Я же с глупейшей улыбкой схватил протянутую мне вазочку и, опустив глаза, ринулся к двери.
Но вместо того чтобы идти в кухню, бросился с руками, полными грязной посуды, на третий этаж и, задыхаясь, забарабанил в дверь Атто.
– Помпео Дульчибени? – изумился аббат, дослушав до конца мой рассказ.
Накануне я растирал Дульчибени спину, как вдруг он выразил желание взять понюшку табаку и выдвинул ящик комода в поисках своей табакерки из вишневого дерева с инкрустацией. Роясь, достал оттуда несколько книжек в красивом, алом с золотыми арабесками переплете, на которые я обратил внимание. Точно такие же были и в кабинете Тиракорды: это было издание трудов Галена в семи томах, причем трех томов недоставало. Книги в комнате Дульчибени как раз и были теми недостающими томами, на корешке можно было прочесть Galeni opera. Сомнений быть не могло, речь шла об opera omnia собрании сочинений (лат.)

Галена в семи томах, четыре из которых стояли в книжном шкафу Тиракорды.
– Возможно, Дульчибени и Тиракорда в последний раз встречались перед началом карантина, – принялся рассуждать аббат. – Должно быть, тогда-то Тиракорда и одолжил ему эти книги. И все же мы оба свидетели того, что один из лечащих врачей папы глубокой ночью принимал у себя кого-то. Что и говорить, странный час для визитов! И это еще не все. Тиракорда и его посетитель условились о свидании на следующий день в тот же час. Загадочный гость расхаживал по городу именно в то время суток, когда только и мы могли выйти из «Оруженосца». Отсюда следует, что Помпео Дульчибени и гость Тиракорды – одно лицо.
– Но откуда они знают друг друга?
– Ты мне задаешь этот вопрос оттого, что кое-чего не знаешь. Тиракорда – уроженец Марша.
– Как и Дульчибени!
– Скажу тебе больше: Дульчибени родился в Фермо, и, сдается мне, Тиракорда из того же города.
– Так они земляки, – удивленно протянул я.
– Вот именно. В Риме всегда практиковало большое количество прославленных врачей из этого старинного города. Оттуда и личный медик королевы Кристины Шведской – Ромоло Специоли, оттуда и старший врач Джован-Баттиста Бенчи, и если мне не изменяет память, оттуда же Чезаре Макьяти, как и Тиракорда, бывший врачом конклава. Уроженцы Фермо почти все селятся в одном квартале вокруг церкви Сан-Сальваторе-ин-Лауро, там же располагается и их братство.
– Но Тиракорда живет в нескольких каннах от «Оруженосца» – возразил я, – и наверняка знает, что мы закрыты на карантин. Как же он не боится заразиться через Дульчибени?
– Судя по всему, не боится. Видно, Дульчибени рассказал ему, что Кристофано не подтверждает чуму, умолчал о болезни Бедфорда и о странном состоянии, в которое впал после непонятного происшествия твой хозяин.
– В таком случае похититель ключей не кто иной, как Помпео Дульчибени! И это при том, что он так строг!
– Внешность обманчива. Пеллегрино наверняка научил его, как пользоваться подземным ходом.
– А я-то никогда ничего не замечал. Невероятно…

Мы три барышни-простушки,
Простушки-хохотушки,
Ах, ах, без изъяна мы…

– пропел Атто жеманным голоском, явно подтрунивая надо мной. – Очнись, мой мальчик! И помни: тайны для того и существуют, чтобы их продавать. Пеллегрино наверняка ввел его в суть дела в обмен на кругленькую сумму. А затем в самом начале карантина слег. Дульчибени позаимствовал у него связку ключей, чтобы заказать дубликат ключа от чулана у мастерового с улицы Кьявари, где, по выражению Угонио, попечатывает Комарек.
– А при чем здесь Комарек?
– В том-то и дело, что ни при чем, ведь я тебе уже говорил, помнишь? Стечение обстоятельств, которое ввело нас в заблуждение.
– Ах да, – проговорил я, встревоженный тем, что мне уже не удается уследить за калейдоскопом догадок, интуитивных озарений, ложных выводов, словом, всего, что произошло за последние дни. – Но почему бы Пеллегрино было просто не отдать ключи Дульчибени?
– А потому, что, как я тебе уже сказал, твоему хозяину отстегивает всякий, кто желает воспользоваться подземным ходом. И ключи как бы общие.
– Тогда откуда они у Стилоне Приазо?
– Ты забыл, что он останавливался в «Оруженосце» еще во времена госпожи Луиджии, у которой он либо их потребовал либо стащил.
– Но как объяснить, что он еще и мои жемчужины прихватил? Он ведь не бедный.
– Есть кое-что посложнее. Если Дульчибени – тот самый таинственный похититель, которого мы преследуем, как ему удается всякий раз быть во сто крат быстрее нас и заметать следы?
– Видать, он неплохо изучил подземные ходы. Но теперь, я думаю, ему уже не бегать так быстро, как прежде. Вот уже два дня, как он страдает от ломоты в бедрах. Кристофано предупредил его, что приступ продлится несколько дней.
– Все равно непонятно. Ведь Дульчибени уже немолод, довольно грузен и начинает задыхаться, стоит ему поговорить. Как же ему удается всякую ночь подтягиваться на веревке, чтобы из одной галереи попасть в другую? – совсем сник Атто, стоило ему вспомнить об этой веревке, которая его самого доканывала что ни ночь.
Я рассказал Атто и о том, о чем недавно узнал от отца Робледы, – будто немолодой г-н из Марша принадлежит к янсенистам. А также об уничтожающем суждении Дульчибени по поводу шпионской деятельности иезуитов, а заодно и о его вдохновенном монологе против кровосмесительных браков, уже столетие как заключающихся между правящими европейскими династиями. При этом я подчеркнул, что подобная практика заключения браков настолько его задевала, что он даже вслух, во время воображаемого разговора с женщиной, перед зеркалом, пожелал победы турок в Вене: якобы немного свежей и неиспорченной крови не помешает коронованным особым
– Речь, pardon, монолог и впрямь типично янсенистский. Вo всяком случае, частично, – задумавшись и нахмурив лоб, прокомментировал Мелани. – Однако желать Европе турецкого засилья, чтобы отомстить Бурбонам и Габсбургам, – все же это, на мой взгляд, слишком даже для самого фанатичного из последователей Янсения. Как бы то ни было, – добавил Атто, – то, что ты рассказал о книгах Галена, – еще один повод наведаться к Тиракорде. Дульчибени будет там этой ночью.

Шестая ночь С 16 НА 17 СЕНТЯБРЯ 1683 ГОДА

Как обычно, мы дождались, пока все постояльцы, включая Кристофано, окончательно затихли в своих комнатах ввиду наступления ночи, и спустились в подземные меандры Меандр – орнамент из ломаных линий, по имени очень извилистой реки в Малой Азии

. Путь до площади Навона, где у нас было назначено свидание с двумя компаньонами, искателями нетленных сокровищ, прошел без сучка без задоринки. Однако стоило нам приблизиться к ним, как на Атто посыпался град упреков и требований, не обошлось и без оживленной дискуссии.
Наши новые знакомцы жаловались, что из-за всех этих историй, в которые мы их втянули, они не смогли уделить должного внимания своим привычным занятиям. К тому же по моей вине испорчена часть ценнейшего материала, который они старательно накапливали, а я обрушил на себя в первую нашу встречу. Верилось в это с трудом, и потому для пущей убедительности Джакконио размахивал перед носом аббата огромной зловонной костью, которая якобы попортилась именно в тот раз. Возможно, лишь для того, чтобы не видеть более этого страшного фетиша, аббат почел за лучшее уступить:
– Будь по-вашему. Но больше не желаю ничего слышать о ваших затруднениях.
С этими словами он выгреб из кармана горсть монет и протянул Джакконио. Тот жадно завладел ими, ободрав руку дающего.
– Не выношу этих двоих, – с миной гадливости потирая саднящую ладонь, прошептал Мелани.
– Гр-бр-мр-фр, – принялся вслух подсчитывать добычу Джакконио, перекладывая монеты из одной руки в другую.
– Итожит, – подмигнул мне Угонио. – О, это такой нумизмат!
– Гр-бр-мр-фр, – довольно забурчал Джакконио, ссыпая мелочь в грязную засаленную суму.
Послышался звон, видимо, монет набралось уже немало.
– В конце концов эти два чудовища – ценные помощнику, – поделился со мной Мелани чуть позже, когда Угонио и Джакконио растворились во тьме. – Эта блевотная штука, которую Джакконио совал мне под нос, – просто кость из мясной лавки. А ты говоришь реликвии… Порой не стоит перегибать палку и лучше заплатить. Не то чего доброго наживем себе врагов. Помни: в Риме стоит добиваться победы, но не полной. Этот святой город чтит тех, кто преуспел, одновременно радуясь их неудачам.
Получив вознаграждение, неустрашимые подземные жители передали Атто то, в чем у нас была нужда: дубликаты ключей от каретного сарая Тиракорды, а также от кухни. Мы легко проникли к папскому лекарю, рассчитывая, что в столь поздний час, кроме него самого, бодрствующего в ожидании гостя, все остальные обитатели дома спят.
Миновали кухню, заброшенную спальню, прихожую, а далее пробирались в потемках, ориентируясь по памяти и благодаря слабому лунному свету, проникающему в окна. Затем ступили на винтовую лестницу, залитую приятным светом больших свечей, которые прошлой ночью Атто пришлось задуть, Дабы можно было беспрепятственно выбраться из дома; далее прошли мимо небольшой гостиной между этажами, где нашим глазам вновь во всем великолепии предстали предметы и произведения искусства, коими мы любовались накануне. И вот уже второй этаж. Тьма и тишина полные, но дверь открыта. Мы с аббатом заговорщически перемигнулись: как же, вот-вот переступим порог… чуть ли не инициации. Я ощутил прилив беззаветной, хоть и глупой отваги. Прошлой ночью нам все сошло с рук, отчего бы и этой ночью не быть тому же?
И тут в сенях раздались три удара в дверь. Кто-то пришел Мы вновь бросились к лестнице и поднялись в небольшую комнату, отведенную под библиотеку между вторым и третьим этажом.
Звук шагов донесся сверху, затем снизу: кто-то шаркающей походкой пошел открывать дверь. Мы снова оказались меж двух огней. Атто собрался было задуть свечу (что было рискованно, поскольку могло пробудить нешуточные подозрения у хозяев дома), когда послышался голос Тиракорды:
– Я открою, Парадиза.
Судя по отзвуку шагов, он спустился по лестнице, пересек сени и открыл входную дверь. Раздался радостный возглас хозяина. Посетитель молчал.
– В тиши пропить, – как-то особенно оживленно заговорил Тиракорда, закрывая дверь, и вдруг закончил совершенно неожиданно: – Пришить типов!
У нас с Атто затряслись поджилки.
– Простите, Джованни, я сегодня не в духе. За мной следили, пришлось идти кружным путем.
– Проходите, дорогой друг, будьте как дома.
Прилепившись, словно две улитки, к стене, мы с Атто боялись пошевелиться. Несмотря на краткость и угрожающий характер диалога, который мы услышали, сомнений не было: голос пришедшего принадлежал Дульчибени.
Тиракорда повел друга на второй этаж. Голоса удалились, стукнула дверь. Слегка опомнившись, мы спустились на второй этаж и оказались в большой комнате. Так о многом хотелось расспросить Атто, но молчание было нашей единственной надеждой на спасение.
Комната, в которой мы затаились, была заставлена мебелью и в числе прочего двумя кроватями под балдахинами. Голоса двух собеседников доходили до нас приглушенные расстоянием. Каким-то чудом мне посчастливилось не налететь на сундук.
Когда мои глаза привыкли к темноте, я с ужасом увидел прямо перед собой два перекошенных гневом лица. Кто-то подстроил-таки нам засаду! Прошло несколько секунд, прежде чем до меня дошло, что это два бюста – один медный, другой каменный. Они были водружены на пьедесталы высотой с мой рост. Рядом таращили свои пустые глазницы гипсовый Геркулес и гладиатор.
Свернув налево, мы оказались, судя по длинной веренице сдвинутых стульев, в комнате ожидания, затем вступили в следующую, более просторную и совсем темную. Голоса хозяина и его гостя доносились из следующей комнаты. С превеликими предосторожностями приблизились мы к незапертой, лишь прикрытой двери. Сквозь щель проникала узкая полоска света. И вновь мы услышали нечто престранное:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74