– Прекрасно. Таков secretum pestis. Однако дабы не забыть, что я прочел, прежде чем явиться к тебе, я зашел в свою комнату и записал ключевые фразы.
С этими словами Атто развернул передо мной лист бумаги, на котором были нацарапаны слова и обрывки фраз на латыни:
secretum morbi morbus crescit sicut mortales augescit patrimonium senescit ex abrupto per vices pestis petit et regreditur ad infinitum renovatur secretum vitae arcanae obices celant
– Кирхер считал, – принялся переводить и объяснять мне Атто, – что болезнь рождается, стареет и умирает так же, как люди. Но питается она за счет них: будучи молодой и сильной, делает запасы, накапливает богатства, так сказать, по примеру жестокого государя, присваивающего себе имущество своих подданных, и с помощью эпидемий добивается неисчислимых жертв. Затем слабеет и идет на спад, все одно как пожилой человек на закате своих дней. И потом умирает. Эпидемии цикличны: осаждают народы, отступают, снова атакуют несколько лет спустя, и так ad infinitum без конца (лат.)

.
– Стало быть, это что-то вроде… устройства, не прекращающего вращаться по замкнутому кругу.
– Так и есть. Цепная реакция.
– Но в таком случае чуму не искоренить, как бы ни обещал Кирхер.
– Это не так. Можно изменить цикл, прибегнув к secretum pestis.
– А каков механизм его действия?
– Из прочитанного я уяснил себе: есть secretum morbi – тайна, как возбудить и распространить чуму, и secretum vitae – тайна, как с ней бороться.
– Порча и противоядие от нее?
– Вот именно.
– Каковы же они на практике?
– Этого я и не понял. Или вернее, Кирхер этого в письме не объяснил. Он делает основной упор на том, что цикл чумы на завершающей стадии представляет собой нечто неожиданное, таинственное, чуждое медицине: достигнув пика, болезнь senescit ex abrupto, то есть резко идет на спад.
– Ничегошеньки-то я не понимаю, – огорчился я. – Странно. Отчего же Кирхер не обнародовал это свое открытие?
– Может, боялся, что кто-нибудь возьмет да и использует его во вред людям. Стоит только передать рукопись печатнику и можно лишиться приоритета ценного открытия. А попади подобное открытие в злые руки, представь, какими несчастьями это могло бы обернуться для целого мира.
– Какое же уважение должен был питать Кирхер по отношению к Фуке, чтобы довериться ему одному!
– Достаточно было лишь раз побеседовать с Белкой, чтобы подпасть под ее чары. Однако Кирхер добавляет, что secretum vitae скрыт за arcanae obices.
– Arcanae obices. Что означает – таинственные препятствия, неведомые преграды. На что же он намекает?
– Ума не приложу. Это термин из лексикона то ли алхимиков, то ли спагириков. Кирхер разбирался в религиях, обрядах, суевериях и чертовщине всего мира. Если только arcanae obices не закодированное выражение, которое Фуке мог расшифровать по прочтении письма.
– Но мог ли Фуке получить его, находясь в Пинероло?
– Неплохо, мой мальчик. Ты делаешь успехи. И все же как-то ведь оно к нему попало, раз мы нашли его в вещах Дульчибе-ни. Тому есть лишь одно объяснение: тот, кто контролировал его переписку, позволил ему получить это письмо.
Я хранил молчание, не смея сделать вывода.
– И человек этот не кто иной, как Его Величество король Франции, – добавил Атто, сглотнув, словно испугавшись смелости собственного предположения.
– В таком случае, – я еще колебался, – secretum pestis…
– Да, это и есть то, чего добивался король от Фуке.
Этими словами Атто как будто впустил в «Оруженосец» Наихристианнейшего из королей, старшего и любимейшего сына Святой Католической Церкви вместе с порывом ледяного и порывистого ветра, дунувшего вдруг в окошко и готового унести с собой то, что еще оставалось в этих стенах от несчастного Фуке.
– Arcanae obices, arcanae obices, – с раздумчивым выражением лица принялся напевать Атто, выстукивая ритм на коленях.
– Сударь, – прервал я его, – вы верите тому, что Фуке выдал наконец королю secretum pestis?
– Arcanae… как ты сказал? Право, не знаю, не знаю.
– Возможно, Фуке оттого и вышел на свободу, что расстался со своей тайной?
– В таком случае новость о его выходе из тюрьмы должна была тут же распространиться. Предположим, все случилось следующим образом: когда Фуке арестовали, при нем нашли письма от неизвестного прелата, в которых шла речь о чуме. Эти-то послания и были сохранены Кольбером. Будь у меня побольше времени, когда я проник в кабинет Змеи, уж я бы их непременно отыскал.
– А что было дальше?
– Дальше началось судебное разбирательство. И нам теперь известно, отчего король и Кольбер сделали все, чтобы Фуке не получил в виде наказания ссылку: им нужно было держать его под присмотром, чтобы вырвать у него secretum pestis. Так и не догадавшись, кто же этот таинственный прелат, они могли добиться этого лишь от Фуке. Если б они знали, что автор писем – Кирхер…
– А зачем им так понадобился этот secretum ?
– Ну как же, ведь это очевидно! – вскипел Атто. – Это позволило бы королю раз и навсегда свести счеты со своими врагами. Мечта использовать чуму в военных целях не нова, ей уже не один век. Еще Фукидид рассказывал, что когда его город вымер от эпидемии, афиняне заподозревали врагов из Пелопоннеса в отравлении колодцев. В более близкие нам времена турки пытались (но безуспешно) овладевать осажденными городами, перебрасывая трупы чумных через крепостные стены городов.
У Фуке в руках было тайное оружие, которым король мог воспользоваться, дабы вразумить Испанию, да и всю Империю, раздавить Голландию и Вильгельма Оранского.
Ежели условия содержания Фуке и были неимоверно жестокими, то лишь с целью вырвать у него эту тайну и помешать ему доверить ее кому-нибудь из его многочисленных друзей. Оттого-то ему было запрещено переписываться. Но Фуке не сдавался. Да и к чему бы это привело? Сохранить тайну было его единственной надеждой остаться в живых!
Возможно, он годами отрицал, что владеет секретом распространения чумы, или выдавал полуправду небольшими дозами, чтобы выиграть время и добиться послаблений.
– Но почему же тогда его освободили?
– В Париж пришло письмо от Кирхера, к тому времени утратившего рассудок, и Фуке не смог уже отрицать наличие некоего secretum, иначе не поздоровилось бы ни ему, ни его близким. Он, видно, и уступил, пообещав все рассказать в обмен на свободу. Но похоже, нарушил обязательство. Оттого-то осведомители Кольбера шли за ним по пятам.
– А не могло ли случиться прямо наоборот? – осмелился я предположить.
– Как это?
– Может, это король нарушил свое слово…
– Довольно. Я не могу позволить тебе… – Атто не закончил фразу, видимо, под напором неких воспоминаний и соображений, известных ему одному.
Я понял, что гордость не позволяла ему согласиться с моим предположением о том, что король, пообещав в обмен на тайну освободить, вознамерился тут же убить его. Если этого и не произошло так скоро, как ему хотелось, то только потому, что Фуке, как я начал понимать, лихорадочно сопоставляя все, что мне о нем известно, предвидел это и с помощью друзей каким-то необычным способом избежал ловушки. Возможно, я слишком поддался игре воображения. Я пристально вглядывался в лицо аббата, и голову даю на отсечение, он думал так же.
– В любом случае одно несомненно, – прямо глядя перед собой заявил он.
– Что именно?
– В этой истории замешано много других людей. Прежде всего Лозен, подосланный к Фуке с тем, чтобы выпытать у него в разговоре признание. В обмен на эту услугу ему была обещана его дорогая женушка, обладательница несметного состояния. Затем Девизе, сопровождавший Фуке в Рим. По всей видимости, и Корбетта, учитель Девизе, как и он, слепо преданный бедняжке Марии-Терезии и помешанный на криптографии. Не забывай, что secretum vitae каким-то образом защищен от непосвященных с помощью arcanae obices. Девизе с самого начала лгал: вспомни, что он говорил о венецианских театрах. И наконец, Дульчибени, доверенное лицо Фуке, прячущий в исподнем письмо, содержащее сведения о secretum pestis и разглагольствующий о чуме, словно он не торговец, а Парацельс собственной персоной.
Атто прервался, чтоб отдышаться, во рту у него пересохло.
– Как по-вашему, Дульчибени известен secretum pestis?
– Не исключено. Однако пора и на покой, поздно уже.
– Вся эта история представляется мне лишенной смысла, – нарочно сказал я, чтобы задобрить его. – Вам не кажется, что вы выдвигаете слишком много предположений?
– Я тебе уже говорил. Чтобы разобраться в делах государственной важности, нужно рассматривать факты под разными углами зрения. Важно не то, что ты думаешь, а почему ты так думаешь. Никто не знает всего, даже король. Когда тебе не хватает знания фактов, нужно научиться предполагать даже то, что на первый взгляд кажется нелепостью. Тогда-то и откроется, насколько все случившееся непоправимым образом верно.
Аббат осунулся, лицо его приобрело землистый оттенок, выходя от меня, он озирался по сторонам, словно зверь, боящийся ловушки. Но теперь страхи Атто, которыми он уже не управлял, не казались мне такими уж непонятными. Я больше не завидовал его тайной миссии, его отношениям накоротке с европейскими дворами, его познаниям в области ведения дел и интриг.
Он явился в Рим согласно воле короля Франции – продолжить дознание по поводу некой тайны. Чтобы разгадать ее, ему следовало теперь доискаться до всего, имеющего отношение к королю.

День восьмой 13 СЕНТЯБРЯ 1683 ГОДА

На следующее утро я проснулся во власти беспокойства. Несмотря на нашу долгую ночную беседу с Атто и непродолжительный сон, я был чутко настроен и готов к активным действиям. По правде сказать, я не представлял себе, чем мог быть полезен: бесчисленные тайны, заполонившие «Оруженосец», не позволяли предпринять решительных шагов. Угрожающие либо недосягаемые фигуры Людовика XIV, Кольбера, Марии-Терезии и Кирхера ворвались в нашу жизнь. Мало того, что чума вряд ли собиралась оставить нас в покое, так еще и постояльцы вели себя непонятным или подозрительным образом. Словно и этого было мало, астрологическая книжка Стилоне Приазо сулила на ближайшие дни одни несчастья и смертельные исходы.
Спускаясь в кухню, я услышал негромкий тоскливый напев:

О дума горькая,
Кто от тебя меня избавит?
Увы и ах!
И кто меня наставит?

Каким, должно быть, потерянным и сломленным, и притом в еще большей степени, чем я, ощущал себя Атто. Я помчался Дальше, гоня прочь тяжелые раздумья. Как обычно, Кристофано требовалась моя помощь в приготовлении и раздаче пищи. Я отварил и поджарил в растительном масле улиток, добавив в блюдо чеснок, мяту, петрушку, пряности и четвертушку лимона. Это кушанье всем понравилось.
Рьяно принявшись за дело, я ощущал в себе словно приток жизненных сил, благотворно сказавшийся как на моем физическом, так и душевном состоянии. Одно неожиданное, и оттого еще более радостное событие увенчало его.
– Клоридия просит тебя зайти, – после завтрака сказал мне Кристофано. – Иди прямо сейчас, не откладывая.
Причина, по которой я ей понадобился, была ничтожной, и Кристофано это знал. Когда я вошел, она мыла голову, склонившись с наполовину расшнурованным корсажем над лоханью. В комнате витали приятные ароматы. Каково же было мое удивление, когда она попросила меня полить ей волосы уксусом из баночки, стоящей на туалетном столике. Как мне станет известно позже, от уксуса волосы начинают блестеть.
Выполняя ее просьбу, я вспомнил сомнения, зароненные в меня ее последними словами во время нашей предыдущей встречи. Говоря со мной о многочисленных и необыкновенных совпадениях, обнаруженных ею с помощью нумерологии между собой и Римом, она упомянула об ущербе, понесенном ею, с чем и было связано ее возвращение в этот город. Далее она объяснила, как действовать с помощью virga ardentis, или волшебной палочки, или лозы, или прутика лозоходца, что было воспринято мною как некий грязный намек из-за двусмысленности жеста, сопровождавшего ее слова. Тогда же я пообещал себе внести ясность в этот вопрос. И вот теперь мне представился такой случай.
– Подай мне полотенце. Нет, не это. Другое, поменьше, льняное, – повелела она, скручивая волосы.
Я послушно исполнил приказание. Вытерев плечи, она обернула голову полотенцем.
– Не согласишься ли причесать меня? – нежнейшим голоском спросила она. – У меня так сильно вьются волосы, что одной мне их распутать не под силу.
Я с радостью взялся за приятное поручение. Клоридия села, еще больше обнажив спину, и объяснила, что начинать следует с кончиков, а уж потом двигаться к корням волос. Я счел момент подходящим для того, чтоб расспросить ее о причинах приезда в Рим, и напомнил о том, о чем уже узнал от нее в прошлый раз. Она согласилась удовлетворить мое любопытство.
– Что такое волшебная палочка, или лоза, о которой вы упомянули, сударыня? – для начала спросил я.
– «Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня», псалом двадцать два, – отвечала она.
Я испустил вздох облегчения.
– Ты не знаешь, что это такое? Веточка лощины в форме развилки длиной в полтора фута, толщиной с палец и по возможности от ветки, возраст которой не превышает года! Ее называют также ветвью Паллады, Меркурьевым жезлом, палочкой Цирцеи, жезлом Аарона, посохом Иакова. И наделяет эпитетами: божественная, сверкающая, выступающая, превосходная, падающая – так нарекли ее итальянцы, трудившиеся в рудниках по добыче серебра в Тренте и Тироле. Ее сравнивают с авгуральным жезлом римлян, служившим им скипетром, с жезлом, которым Моисей открыл воду в скале, со скипетром Артаксеркса, царя Персидского и Мидийского, от коего Эсфирь, приложившись губами к концу, получала все что ни пожелает.
И Клоридия пустилась в научные объяснения, ибо не следует забывать, она была не из числа обычных проституток, а куртизанкой, которые одни только и способны сочетать искусство любви с просвещенностью.
– Лоза используется уже более двух сотен лет для обнаружения металлов, и вот уже век – для поиска воды. Да кто ж этого не знает? Кроме того, с незапамятных времен она служит для поимки преступников и убийц во многих дальних странах и землях, как-то: в Идумее, Сарматии, Гетулии, Готии, Реции, Рафии, Ибернии, Силестии, Нижней Иренаике, Мармарике, Мантинее, Конфлуэнции, Пруфуике, Александрии Большой, Аргенторате, Фризии, Гайете, Куспии, Ливонии, Касперии, Серике, Бриксии, Трапезунте, Сурии, Киликии, Мутине, Аравии Счастливой, Малене в Брабанте, Либурнии, Скьявонии, Осси-ане, Памфилии, Гарамантии, и наконец, Лидии, которая называлась оliт некогда (лат.)

Меония, где протекают реки Гермес и Пактол, столь прославленные поэтами. В Гедрозии лозоходцы преследовали одного убийцу на расстоянии аж сорока пяти верст и более тридцати морских миль, после чего настигли. Лоза помогла обнаружить постель, на которой он спал, стол, за которым ел, а также его посуду и ночной горшок.
Клоридия поведала мне также, что эта обладающая поразительной силой ветка орешника улавливает частички, постоянно выделяемые порами кожного покрова. Между видимыми телами и частицами, недоступными органам обоняния, существует некий посредник – летучие вещества, необыкновенно малые и чрезвычайно подвижные, именуемые корпускулами, или атомами. Природа их загадочна, вместе с тем они очень полезны. Порой эманация исходит от самой субстанции, которая их порождает, либо от какой-либо третьей субстанции, которая направляет свойства испускающей материи к поглощающей. Животные умы, к примеру, обладают этой третьей субстанцией, которую мозг (ее вместилище) распределяет по нервам, от коих она идет в мышечные волокна, необходимые животным для производства различных движений, вызывающих наше восхищение. Порой эти корпускулы роятся в воздухе, окружающем испускающую материю, использующую этот воздух как проводник для наложения собственной печати на поглощающую материю.
– Так, к примеру, взаимодействуют колокол и его язык. Язык колеблет пласты окружающего воздуха. Те, в свою очередь, подвигают другие пласты и так до тех пор, пока они, подобно молоту о наковальню, не наткнутся на барабанную перепонку уха и не произведут звук, который мы начинаем слышать. Так вот, эти самые корпускулы и лежат в основе симпатии или антипатии, равно как и любви, – продолжала объяснять Клоридия. – Посуди сам, поиски похитителя либо убийцы основываются на антипатии. На рынке Амстердама я как-то раз видела стадо свиней, ополчившихся на приблизившегося к ним мясника – они набрасывались на него, насколько позволяла веревка, на которой их держали. А все потому, что учуяли корпускулы своих сородичей, незадолго до того забитых живодером; эти корпускулы въелись в его одежду и витали вокруг него, раздражая свиней.
Не без удивления узнал я, что кровь убитого, или только раненого человека, или женщины, над которой надругались, при приближении злодея начинает истекать из раны. Животные силы и корпускулы, выделяемые кровью жертвы, обволакивают палача и мечутся из-за того ужаса, который вызывает подобный жестокий человек в жертве, позволяя лозе преследовать его и не упускать из виду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74