- послышались и другие голоса. - Чего бы только ни
случилось, кабы Окорок, Пью и другие не подоспели вовремя.
- Точно! Я своими глазами видел, как он вышвырнул четырех черномазых
на корм акулам!
- Джона Сильвера в капитаны! - крикнул Том Брук. На этот возглас
кое-кто засмеялся, но были и крики одобрения. Стоя посреди палубы, Сильвер
почувствовал, как у него закружилась голова от радости и гордости.
Капитан, а? Уж он-то управился бы с этой работой получше слизняка
Дженкинса, душу готов заложить! Неужто они и в самом деле хотят видеть его
капитаном? Неужто и вправду так ему доверяют, несмотря на молодость?
Сильвер оглядел простодушно-насмешливые лица. Глупцы! Как стадо
баранов, побегут за любой приманкой. А он-то! Принял шутки за чистую
правду. Интересно, представляет ли кто из них хотя бы десятую долю
трудностей, ждущих впереди? Надо все же разъяснить истинное положение дел.
- Так, - резко начал он, - сейчас, когда Дженкинс немногим отличается
от трупа, а Гаррисон не может подняться с койки, кто определит курс судна?
Ты, Том Брук? Может быть, ты, Джордж Томпсон? Слушайте, да так нас занесет
на какой-нибудь остров, где дикари так и ищут, кого бы сожрать. То-то,
ребята! Беда ваша в том, что не видите дальше собственного носа.
- Слушай, Окорок, - почесывая затылок, молвил Томпсон, - а подумай-ка
о капитане Грирсоне, там, внизу. Он ведь делал все эти дела лучше иных,
даже когда спятил.
Сильвер повернулся и пошел в нижнюю палубу. Что это? Люк каюты
Грирсона был выломан. Перескочив порог, Джон вбежал в помещение. Маркем,
квартирмейстер, лежал в углу, и с его проломанной головы еще капала кровь.
Убитый негр валялся поперек его тела. С койки свесился вниз головой
изуродованный труп Грирсона. Глаза несчастного были выколоты, зияющие
рваные раны заполнены медленно сочившейся кровью. По ужасной ране,
раскроившей все горло, медленно и лениво ползали мухи.
- Да, отплавался капитан Зверюга. Теперь бы его для верности
отправить на дно.
Услышав шаги за спиной, Сильвер быстро обернулся. В проеме люка стоял
Пью, и еле заметная довольная усмешка играла на его лице.
- Это ты, Гейб? Значит, это твоих рук дело, кровопийца!
- Увы, не моих, Окорок, хотя по совести сказать, у меня не пропало
желание перерезать ему горло.
- Но это убийство! Так мы все задрыгаем ногами в петле! - Пью
приблизился к Сильверу. Изо рта его дурно пахло. "Воняет, как падаль", -
подумал Сильвер и отвернулся.
- Ты что, ослеп? - с тихой насмешкой спросил Пью. - Дохлый черномазый
поперек трупа Маркема. Причина ясна, как белый день! Нагрянули сюда в
поисках оружия, а когда взломали люк, ничего не нашли. Много ли дикарям
надо, чтобы озвереть, - вот и порубили наших драгоценных покойничков.
В глазах Сильвера блеснули молнии, но он спокойно ответил:
- Так оно и было, Гейб, не сомневаюсь, вот только кто еще может это
подтвердить? Я уже чувствую петлю на своей шее, парень! И разрази меня
Бог, так оно и случится, если на Барбадосе мы все как один не изложим эту
историю одними и теми же словами.
- Да хватит трусить, Джон! Такой человек, как ты, и всего боится.
- Да нет, приятель, просто я вижу чуть дальше собственного носа, да и
тебе советую пошевелить мозгами, благо Бог тебя умом не обделил. Ладно,
Гейб, мальчик мой, ты уж разберись тут с Грирсоном и Маркемом, только
чтобы все было в порядке. А я пойду и доложу об этой несчастной истории
капитану Дженкинсу, если он вообще может что-либо понять.
Сильвер вышел из забрызганной кровью каюты, а Пью, обернувшись к
мертвецам, со злобной усмешкой пнул Грирсона в лицо.

8. УРАГАН
Убитых негров просто вышвырнули за борт, сопровождая похороны
отборной руганью из-за убытков. Тела же Грирсона и Маркема, якобы убитых
взбунтовавшимися рабами, хоронили со всеми почестями: их зашили в парусину
и, приспустив флаг, торжественно погребли в водной пучине. По настоянию
Джорджа Томпсона Джон Сильвер, единственный во всей команде грамотный
матрос, нараспев прочел из молитвенника:
- Из земли вышел в землю и вернешься...
Бог дал, Бог и взял...
Не успели оба тела погрузиться в воду, как вдруг волны стали
подбрасывать и опускать корму "Ястреба", будто мертвецы принялись
отплясывать какой-то странный танец смерти. Пью смачно сплюнул в воду:
- Из земли вышел в землю и вернешься... Как бы не так. Будьте вы
прокляты, чтоб у вас глаза полопались! - заорал он, перегнувшись через
борт. - Пусть акулы, что вас сожрут, передохнут в коликах! Ступайте к
дьяволу!
После свершения обряда похорон уцелевшим морякам предстояло решить
весьма трудный вопрос. Ясно было, что Дженкинс слишком сильно изувечен и
не может управлять судном. Второй помощник Гаррисон, пострадавший меньше
других офицеров, совершенно потерял голову после страшного бунта рабов и
убийства Грирсона и Маркема. Кому же теперь командовать "Ястребом"? Кто
сможет довести бриг до Барбадоса, не загубив судно с экипажем и товаром?
Ослабевший от ран Гаррисон категорически отказался принять командование,
хотя моряки с издевками и насмешками стали угрожать ему, едва не тыча
кулаками в лицо. Наконец, после долгих споров, проголосовали и решили
выбрать троих человек для определения курса и положения судна. Гаррисон
неохотно дал согласие проводить в полдень замеры секстаном и прокладывать
курс "Ястреба". Для помощи ему выбрали двоих. Первый, Джанни Ривьера,
кривоногий генуэзец, ходивший по торговым делам в порты обеих Индий,
немного разбирался в навигации. Естественно, вторым выбрали Джона
Сильвера, человека сообразительного, чье поведение во время бунта рабов
вдохнуло смелость в товарищей.
Некоторое время все было в порядке; шли дни, и "Ястреб" медленно, но
верно приближался к Карибскому морю.
Но вот наступил день, примерно в семи сутках ходу до Барбадоса, когда
необычная жара и духота навалились на судно, а качка резко усилилась.
Не медля ни минуты, Ривьера-генуэзец, стоявший около рулевого,
взобрался по вантам на бизань-мачту и принялся лихорадочно озираться. С
запада быстро надвигались черные тучи; задул, резко усиливаясь, ветер.
Жара и духота стали невыносимыми. Генуэзец быстро спустился на палубу и
бросился к сгорбленному Гаррисону, который только что вышел на палубу, с
болезненной гримасой поддерживая треуголку на голове.
- Ураган! - крикнул Ривьера Гаррисону, еще не разобравшемуся в
происходящем. - Ураган, мистер Арисен, корабль быстро надо перевернуть...
Не успел он договорить, как внезапный шквал в клочья разодрал топсель.
Обрывки паруса, сорвавшись, взметнулись вверх и исчезли. На судно
обрушились, вселяя ужас в души, гигантские волны. Оставшийся без
командования экипаж "Ястреба" беспорядочно метался по палубе и вантам в
тщетных попытках убрать надувшиеся паруса, раздираемые ветром. Удалось
спустить только нижние паруса, но топсели и брамсели, грот- и бизань-мачты
были потеряны.
В глазах неопытного Сильвера громадные волны, перехлестывавшие через
палубу "Ястреба", казались страшными предвестниками неизбежного конца.
Хотя валы и приближались к борту сравнительно медленно и спокойно, взору
потрясенного Джона они представлялись возвышающимися выше шпиля
Бристольского собора и хищно набрасывавшимися на беспомощное судно.
Ему казалось просто немыслимым, чтобы "Ястреб" смог вскарабкаться на
огромные, как горные склоны, волны. И все же судно успевало добраться до
вершины каждой из них, застывая на миг на самом гребне, и скользило в
бездну, а затем вновь представало перед нависшей над ним новой столь же
гигантской волной. По палубе гуляла вода, временами накрывая моряков с
головой, и те хватались за что попало, чтобы не быть унесенными в море.
Запертые в трюме в беспросветном мраке негры издавали вопли ужаса, когда
болтающееся на волнах судно ложилось то на один борт, то на другой.
С невероятным трудом Сильвер добрался до юта, где увидел, как
Ривьера, привязавшись к рулевому колесу, пытался удержать судно носом к
волне. За ним, согнувшись, стояли Гаррисон и еще трое моряков; промокшие
до костей, они с отчаянием глядели на ураган; косица потерявшего треуголку
Гаррисона вытянулась, как фитиль, растрепалась, превратившись в несколько
смешных вымпелов. Воспользовавшись мигом затишья между двумя волнами,
Сильвер успел отрезать кусок троса и привязался к релингу по правому
борту. Теперь он чувствовал себя увереннее, хотя несколько раз ощутил, как
волна, захлестывая судно, отрывала его ноги от палубы. Все же он сознавал,
что останется в безопасности до тех пор, пока держится на плаву "Ястреб",
хотя судя по разбитому такелажу, по скрежету и треску рангоута, конец
должен был наступить скоро. Судно, по-видимому, уже приняло в трюмы сотни
галлонов воды, что также приближало его гибель, так как "Ястреб" стал
неуклюжим и трудноуправляемым, что было гибельным при дьявольском
ураганном ветре и нависающих волнах.
Сильвер решил, что погиб. Конец, которым он привязался к релингу,
врезался в тело и натер грудь, а соленая вода, беспрестанно обливающая
палубу от носа до кормы, причиняла стертым местам нестерпимую боль. Джон с
болью вспомнил прошлое и проклял свою незадачливую судьбу; проклял
мрачного своего отца, так и не привившего ему любовь к сапожному
мастерству и честной жизни; проклял поспешность, с которой он стал
контрабандистом; проклял несчастный свой арест после убийства двух
таможенников; проклял невезение, загнавшее его под команду сумасшедшего
Грирсона и никчемного надутого болвана Дженкинса; проклял дьявольское
невезение, забросившее "Ястреб" точно в центр урагана.
Когда Сильвер наконец приготовился к неизбежной смерти, ветер начал
резко стихать и стало прохладнее. Хотя разыгравшийся океан и продолжал еще
бушевать, насылая на судно волны-гиганты, немногие уцелевшие паруса
"Ястреба" и чудом сохранившийся руль позволяли маневрировать, держа нос
против волны, чтобы избежать опасности перевернуться вверх килем.
Ночь пала на бушующие воды, а судьба "Ястреба" оставалась еще
неясной. Только к рассвету измученные, валящиеся с ног от усталости моряки
увидели, что есть надежда на спасение.
Солнце стояло уже высоко в небе, когда команда принялась приводить
судно в порядок. Надлежало восстановить поврежденный такелаж, залатать
порванные паруса, заменить переломанные реи. Кроме того, надо было
подумать и о пострадавших. Хотя рабов во время шторма швыряло из одного
конца трюма в другой, большинство отделалось только сильным испугом.
Только некоторые стонали и вопили от боли в переломанных конечностях, от
ушибов и ран.
Экипаж пострадал сильнее. Два моряка, привязавшись к передней мачте,
там и нашли свой конец - напор волн был похож на сильные удары, которыми
их головы и разбились о мачты. Еще некоторых унесло за борт. Среди них был
и второй помощник Гаррисон, не успевший или не захотевший привязаться.
Раненый Дженкинс предохранился от травм, забравшись в дальний угол
капитанской каюты, где и пребывал, пока шторм не прекратился.
Пока "Ястреб" еле-еле полз к Барбадосу, Дженкинс начал приходить в
себя, и мысли его постоянно вертелись вокруг того, как ответить за серию
бурных событий, доведших судно до столь плачевного состояния. Надо было
объяснить обстоятельства смещения и убийства Грирсона и Маркема. Надлежало
дать объяснения по поводу бунта негров и утраты ценных рабов при его
подавлении. Ураган принес еще убытки, не говоря о том, что буря погубила
семерых моряков. Да, предстояло объяснить много событий, причем людям
опытным и знающим, людям, которые не простят ни малейшей лжи, если сумеют
поймать на ней Дженкинса. Тогда ему конец. А ведь невооруженным взглядом
видно, что его командование бригом представляло собой яркий пример того,
как надо управлять, чтобы провалить все дело и достичь финансового краха.
Страдая от боли в переломанной челюсти и от израненного самолюбия,
Дженкинс поклялся в душе, что каким-либо дерзким ходом сумеет обелить себя
и избежать ответственности. Когда "Ястреб" дополз наконец до залива
Карлайл, Дженкинс придумал блестящий, по его мнению, ход и принялся
раскидывать сети.

9. ТРИБУНАЛ (АДМИРАЛТЕЙСКИЙ СУД)
- Итак, милорд, - заключил Дженкинс, и голос его от усилий казаться
убедительным обратился в смешной фальцет, - я оказался бессилен
предотвратить страшные события, которые только что описал суду. Заявляю,
что был схвачен, связан и предан всеми, кроме небольшой части экипажа,
оставшейся верной долгу, и стал невольным свидетелем измены и насилия,
глубоко возмущающих всякую христианскую душу!
Вице-адмирал сэр Ричард Скарсбрук, председатель адмиралтейского суда
Барбадоса, Наветренных и Подветренных островов перевел взгляд с потного
Дженкинса на десятерых моряков на скамье подсудимых перед ним.
- Обвиняемые, - молвил он вежливо, но с ноткой укора в голосе, -
можете ли вы что-либо ответить на эти обвинения, выдвинутые против вас
первым помощником мистером Дженкинсом. Прошу говорить по одному и отвечать
только одно: признаете себя виновными или нет. Секретарь суда, огласите
имена обвиняемых.
По бокам краснолицего тучного Скарсбрука стояли другие члены суда. По
правую руку замерли с торжественным выражением на лицах сэр Генри Уиллис,
секретарь колонии Барбадос и мистер Генри Додсон, торговец из Бриджтауна,
слева вытянулись капитан флота Его Величества Феллоуз и мистер Майкл
Барнсли, представитель бристольского акционерного общества, владельца
"Ястреба".
Вспотевший от удушливой жары, особенно нестерпимой в облицованном
дубовыми панелями зале суда, облаченный в черную мантию до пят, секретарь
суда поднялся на ноги. Торжественно откашлявшись, он развернул свиток с
печатью адмиралтейства.
- Габриэль Пью?
- Не признаю себя виновным, - ответил тот и пробормотал вполголоса: -
Чтоб вас черти взяли!
- Джованни Ривьера?
- Нет.
- Запишите: "Не признал себя виновным", - пояснил председатель суда
невозмутимо.
- Джон Сильвер?
- Не признаю себя виновным, милорд.
- Джордж Томпсон?
Старик окинул взглядом багрового Скарсбрука. Пять недель в
Бриджтаунской тюрьме превратили обветренное его лицо в бледную маску, но
глаза на ней пылали отвращением и негодованием, отвращением к Дженкинсу,
только что, положа руку на Библию, клявшемуся говорить правду, только
правду и ничего, кроме правды, а после этого, не моргнув глазом,
обвинившему его, Томпсона, и других матросов в убийстве, бунте, попытке
предаться морскому разбою и негодованием по поводу подлой ловушки, в
которую все они так простодушно угодили.
- Джордж Томпсон, - повторил секретарь.
- Отвечайте суду, - промолвил Скарсбрук все еще учтиво, но уже с
ноткой раздражения в голосе.
Томпсон перегнулся над загородкой, отделяющей подсудимых от зрителей
и суда, и смачно плюнул. Плевок попал на мантию секретаря, и последний
резко отскочил.
- Обвиняемый, - среди возмущенных криков и возгласов протеста голос
председателя был еле слышен, - вы должны отвечать на вопросы суда. В
противном случае суд примет меры, чтобы заставить вас говорить.
- Ничего не буду отвечать, сэр, - сказал Томпсон хриплым голосом. -
Здесь сегодня никто еще не сказал ни слова правды. Я скорее умру, чем паду
так низко. Я честный человек, сэр, не то, что некоторые другие, которых я
мог бы назвать.
В зале заседаний послышался шепот и возгласы удивления; председатель
меж тем совещался с другими судьями. Наконец Скарсбрук подозвал к себе
дежурного констебля, сказал ему что-то и тот, вытянувшись, вышел из зала,
шумно топоча сапогами. Через десять минут он вернулся со скромным на вид
человеком в кожаном, длинном до колен фартуке.
Председатель вновь обратился к Томпсону:
- Обвиняемый, вы должны ответить, признаете себя виновным или нет.
Если вы откажетесь отвечать на вопросы суда, палач переломит вам пальцы.
Томпсон, бледный как смерть, молча стоял перед скамьей подсудимых.
Палач и констебль, схватив его, подтащили к судейскому столу, после чего,
к ужасу остальных подсудимых, крепко связали пальцы пеньковой веревкой и
стали ее закручивать, пока кости не начали по одной трещать и ломаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25