Юный Джон вышел из трактира. Моросил дождик, но улица была полна
народу. Мимо со скрипом прокатила тележка старьевщика, до отказа забитая
старым хламом; возчик поминутно озирался и то и дело бренчал медным
колокольчиком. Из-под круга черноволосого точильщика летели искры; работа
не мешала ему сладко улыбаться стоящей рядом служанке, держащей в руке
несколько хозяйских ножей. Пошатываясь от тяжести, прошел продавец
коврижек. Придерживая лоток на животе, он прокладывал себе путь через
толпу, как корабль, нагруженный по ватерлинию товарами из Индии.
Сильвер осторожно перешагнул водосточную канаву посреди мощеной
улицы; грязная вода лениво текла среди мусора. На пороге галантерейной
лавки, согнувшись в три погибели, сидела старуха с остановившимся
бессмысленным взглядом, а над ее головой, как топор в руках неумелого
палача, раскачивалась окованная железом вывеска галантерейщика.
Переходя с бега на шаг, Джон через несколько минут оказался на
Корабельной улице. Дождь перешел в ливень, и потоки воды извергались из
желоба, являвшего собой отверстую зубастую пасть дракона, венчавшего крышу
отцовского дама.
Джон миновал ворота и, крадучись, вошел в мастерскую. Внутри ее было
темно из-за ненастья, а почерневшие балки, которые держали стены и потолки
еще со времен войны Алой и Белой Роз, угрожающе нависли над головой.
Отец, согнувшись перед верстаком, внимательно изучал подметку
большого черного сапога, "Слишком скуп, чтобы зажечь свечу", - подумал
Джон, шмыгнув на место.
Неожиданный голос отца прозвучал во мраке резко и саркастично:
- Ну, что расскажешь о своих похождениях? Небось шлялся к
каким-нибудь святым своей мамаши? Таскается, как нищий. Да еще среди бела
дня.
Джим молчал. Дождь что было силы барабанил в оловянные оконные рамы.
- Хоть ты мне и сын, но ты еще ученик. Где в твоем ученическом
договоре сказано, что можешь убегать, когда захочешь? Ну-ка, парень,
отвечай!
Джон неохотно отозвался:
- Нигде, батюшка.
- "Нигде, батюшка", - передразнил его Майкл Сильвер. - То, что ты еще
молод - это не оправдание, ясно? Помнится мне, в парламенте еще не
проходил закон о равенстве прав подмастерьев и членов палаты лордов.
- Нет, батюшка.
- Так вот, парень, объявляю новый закон специально для тебя. Войдет
он в силу сразу же, как я ударю молотком. Я, Майкл Сильвер, запрещаю
своему ученику Джону Сильверу покидать рабочее место без моего на то
разрешения. Кроме того, объявляю, что он за самовольную отлучку лишается
недельного жалованья, которое составляет полтора шиллинга. Аминь! А теперь
за работу, живо!
Джон, стиснув зубы, погасил в себе приступ бешенства и взглянул на
поределую косицу на затылке отца, снова склонившегося над черным сапогом.
Так бы и хватил по башке тяжелой сапожной колодкой. Хрустнула бы, как
орех!
Шло время. Никто не проронил ни слова. Гнев Джона постепенно
проходил, вместо него появились чувства решимости и скрытого торжества.
Дождаться бы конца работы! После семи он свободен и пойдет искать Дугана.
Времени хватит, возможно, он даже успеет вернуться в постель прежде, чем
дом запрут на ночь. А если и нет, не велика беда, контрабандисту темнота
не страшна. Да и Дуган обещал платить, и уж конечно, не жалких полтора
шиллинга в неделю. Джон окончательно решился.
Неделю спустя Джон Сильвер произнес бессвязную и богохульную клятву,
в которой обещал хранить тайну и слушать указания атамана. Так он стал
членом шайки Дугана, и началась его двойная жизнь. Днем он шил обувь и
стучал молотком, слушал, как отец ругает якобистов и аристократов, но
только начинало темнеть, Джон, наскоро проглотив поданный матерью ужин,
оставлял сестер сплетничать и ссориться и удирал из дома к своим новым
приятелям.
Для выполнения своих планов Дуган сумел подобрать неплохую шайку из
бывших арестантов, пропойц - матросов и неотесанных батраков. Повиновения
этого сброда он добился при помощи кулака и пистолета, а преданность
приобрел щедростью при дележе добычи.
Сумев таким образом обуздать шайку, Дуган ловко и умело проворачивал
дела. Вскоре о его хитрости стали ходить легенды по всем берегам Западной
Англии. Вот одна из них.
Однажды трое контрабандистов переоделись пастухами. Как было
задумано, они отправились к уступу обрывистых прибрежных известняков и
стали в опасной близости от края скалы собирать яйца морских птиц. Два
таможенника, проезжая мимо с дозором, дружески приветствовали их, улыбаясь
и добродушно подшучивая, поскольку пастухи, бросившие стада на пастбище и
собиравшие яйца на скалах, - картина в тех краях самая обычная.
Три контрабандиста спокойно среди бела дня спустились по скалам вниз.
Добравшись до полосы прибоя, они достали из-под одежд инструменты и
высекли в известняке площадку длиной в восемь и шириной в четыре фута. За
ночь лодка выгрузила туда шестьдесят два бочонка отличного французского
коньяка. Люди Дугана часто разражались ехидным хохотом, поминая эту удачу.
В другой раз бандиты поймали одного особенно ретивого таможенника по
прозвищу Ястребиный Глаз. Желая отомстить за то, что он совал всюду свой
нос, подстерегал и вынюхивал, завязали ему глаза, связали ноги и
закричали: "Сбросим его со скалы, ребята! Смерть ему!" Несчастный молил о
пощаде, но мучители с грубым хохотом и проклятиями толкали его к уступу,
пока он отчаянным усилием, уже падая, не извернулся и не вцепился что было
сил в узкую трещину в скале.
Пятнадцать минут Ястребиный Глаз висел на руках и звал на помощь.
Потом пальцы его разжались, и с нечеловеческим воплем он рухнул вниз.
Шутка заключалась в том, что, пролетев едва три фута, он попал в кучу
морского песка, куда чья-то старательная рука накидала щедро, от души
конского навоза. Разбойники сбросили его с низкого уступа на берегу моря.

3. ПОБЕГ
Через десять месяцев после этого Сильвер распрощался с карьерой
контрабандиста, чудом сохранив при этом жизнь.
Все изменилось благодаря стечению двух обстоятельств. Во-первых,
Питер Дуган переломал себе ноги, поскользнувшись и упав со скалы с высоты
двадцати футов. Так бандиты лишились своего хитрого и предусмотрительного
главаря. Во-вторых, на одном участке берега, где контрабандисты
действовали до того времени безнаказанно, появились два особо деятельных и
смелых таможенника.
А произошло вот что: оставшись без главаря, бандиты задумали
захватить одну таможню. Должен вам сказать, разбойные нападения на таможню
в Англии - верный путь на каторгу или в укромное убежище, из которого не
выбраться до седых волос. Совсем другое дело доставить себе это
удовольствие на каком-либо островке, продуваемом всеми ветрами Карибского
моря, или в безлюдной местности Пенсильвании или Нью-Йорка.
Вначале все было хорошо. Дерзкие глупцы проникли в таможню, легко
обманув сонных и полупьяных служителей. Бандиты захватили чай стоимостью в
две тысячи фунтов и некоторую толику денег. Когда же они стали уходить,
нагруженные добычей, появились Джекси и Пейн, новые таможенники. Они
успели схватить Саймона Куртиса, медлительного и неуклюжего толстяка, и
отвели его к местному мировому судье майору Ротсею.
Остальные бандиты успели уйти безнаказанно. Но надолго ли? И как
быть?
- Притихнем, - слышался голос Сильвера среди споров, - и распустим
шайку. Для начала на пару месяцев, а может, и навсегда.
Но на слова молодого Сильвера этой ночью никто не обратил внимания.
Победило безрассудное мнение, поддержанное плосколицым головорезом
Джонатаном Тернером.
- Парни, - заявил Тернер, - сейчас вопрос в том, кто кого, пари
держу, что так, а не иначе. Если будем чесаться да потягиваться, эти
ублюдки Джексон и Пейн наденут на нас кандалы еще до конца недели. Око за
око - так я думаю. Задать им такой урок, чтобы никому не пришло в голову
связываться с нами.
Предложение Тернера было поддержано большинством членов банды,
панически боявшихся ареста и суда. В сущности, к этому времени вся эта
жестокая и тупая шайка была уже обречена.
На следующую ночь Тернер повел банду на квартиру к таможенникам.
Напуганный и захмелевший Джон последовал с ними. Заспанных Джексона и
Пейна вытащили из постелей.
Пленников привязали к одному коню - Джексона взгромоздили на спину, а
Пейна подвесили под брюхом.
- Бейте их кнутом! Режьте на куски! Выкалывайте глаза! - пронзительно
орал Тернер. Бандиты окружили коня и принялись нещадно избивать и терзать
несчастных.
Больше мили кровавое это шествие следовало через заросли терновника и
папоротника-орляна по скалам. Когда они добрались до постоялого двора
"Дельфин", принадлежавшего одному из бандитов, оба таможенника истекали
кровью и с трудом ворочали языками в тщетных мольбах о пощаде. Во дворе их
отвязали от коня, но Джексон рухнул вниз головой на камни и остался
недвижим, как мертвый. Четырнадцатилетнего Сильвера колотило крупной
дрожью от этих жестокостей, но он понимал, что малейший протест может
навлечь на него ту же судьбу. Бандиты то и дело прикладывались к флягам
рома и джина, что усиливало их остервенение и злобу.
Вскоре обоих таможенников поволокли к ближайшему полю. Там выкопали
глубокую яму для Джексона, сбросив его вниз с отвратительной руганью и
богохульствами. Сильвер был уверен, что таможенник еще дышал, когда комья
земли стали сыпаться на его окровавленную голову. Так или иначе,
несчастный нашел там последнее пристанище.
Еще более ужасная судьба ожидала Пейна. Опьяненный ромом и пролитой
кровью, Тернер произнес смертный приговор. Поставив затем таможенника на
траву на колени, он открыл складной нож и заорал:
- Читай молитву, сопливый пес, пока я тебя не зарезал!
Несчастный Пейн стал возносить к небу молитву, насколько позволяли
ему пересохшее горло и израненный рот. Еще не завершил он горячего
обращения к Спасителю, как Тернер схватил его за косицу и принялся
наносить удары ножом по лбу, глазам и носу. В это время остальные,
столпившись вокруг, били свою жертву ногами по спине. Утомившись
развлечением, контрабандисты снова кинули на коня измученного беднягу и
повезли его к ближайшему колодцу.
Добравшись туда, мучители заставили Пейна проползти под оградой к
краю и с радостным галдежом и бессмысленными воплями сбросили его в
колодец на глубину тридцати футов. Услышав на дне стоны несчастного,
контрабандисты стали забрасывать его камнями. Наконец голос его умолк.
- Сделано, ребята! - торжествующе заорал Тернер.
Обливаясь потом, дрожа от страха, замученный угрызениями совести,
Сильвер сбежал еще до того, как свершились эти ужасы.
Спустя несколько дней он встретился с Джошуа Тейлором, тоже членом
банды, семнадцатилетним парнем с грубым лицом, жившим через несколько улиц
от него.
- Джош, - сказал ему Сильвер, - я заболел от страха, честное слово,
заболел. В жизни своей не думал оказаться замешанным в убийстве или ином
подобном деле. Я не такой уж негодяй, как ты, наверное, думаешь.
Тейлор задумчиво сосал свою глиняную трубку.
- Это как посмотреть, Джон, - сказал он неторопливо. - Наш друг
Тернер просто избавился от всех свидетелей. И не зваться мне Джошуа
Тейлором, если я не приложил к этому руку. Ведь это я оседлал старую
клячу, на которой везли Пейна, я вырезал ему ремни из кожи и я помогал ему
отправиться на дно колодца. А больше на нас доказать некому.
- Уж больно ты самоуверен, Джош, - нервно возразил Сильвер. -
Кто-нибудь из наших проболтается, и тогда все пропало. Честно скажу тебе,
я просто подыхаю от страха. Да это убьет мою матушку, ей-богу!
- Ах вот оно что! - издевательски протянул Тейлор. - Побежал к
маменьке под юбку. А я и забыл, что ты еще сопляк, хотя и вымахал, как
колокольня. Ладно уж, не распускай нюни, до завтра Бристоль ничего
интересного не узнает.
- Нет, нет, - в отчаянье выкрикнул молодой Сильвер. - Я вовсе не то
имел в виду. Просто мне хочется, чтобы все это каким-нибудь колдовством
стерлось, пропало, чтобы можно было начать жизнь сначала. Эх, если бы я
слушал, чему отец меня учил!
- Эх, Джон, никакое колдовство тут не поможет, - невозмутимо отвечал
Тейлор. - Что сделано, то сделано. Так вот, держи лучше язык за зубами,
или однажды взбесишь нашего приятеля Тернера. Будь уверен, еще несколько
пинт крови его не смутят.
Тайком Сильвер вернулся домой, перепуганный и исполненный раскаянья.
Каждый вечер с усердием, радовавшим его мать и забавлявшим отца, он молил
Господа о прощении грехов и спасении от справедливого возмездия.
Следующий месяц изменил все. Один из контрабандистов, уверенный, что
следствие рано или поздно до него доберется, сдался властям и в обмен на
обещание помилования согласился стать свидетелем обвинения и дал полные
показания. В несколько недель Тернер и главные его помощники попали за
решетку. Начали вылавливать соучастников. Среди прочих был арестован и
Сильвер и, к ужасу всего семейства, препровожден в тюрьму.
Процессу по совету из Лондона придали широкую огласку, дабы вселить в
сердца нарушителей закона спасительный ужас в назидание тем, кто еще
только помышляет вступить на скользкую дорожку. Создан был специальный
трибунал из трех судей, которые в воскресенье перед началом процесса
вместе с мэром и городскими советниками явились на обедню в Бристольский
собор. Сам епископ, преисполненный праведного негодования, в своей
блестящей проповеди заклеймил преступников и воззвал силы небесные и
власти земные к скорому и суровому возмездию.
Процесс был кратким и проходил без лишних церемоний. После того, как
трое из шайки стали свидетелями обвинения, Тернеру и его товарищам стало
ясно, что их песенка спета. Главарь держался, однако, с безрассудной
дерзостью. Однажды в ходе процесса он громогласно заявил с наглой
усмешкой, что не даст и шестипенсовика за головы тех, кто приложит руки к
его повешению и что их ожидает та же участь.
Сильвера судили вместе с другими, однако обвинение в соучастии в
убийстве было отведено благодаря свидетельству некоторых подсудимых,
которым повезло гораздо меньше. Приговор огласили на третий день процесса.
Тернера и семерых его товарищей ожидало повешение. Пятеро, включая
Сильвера, получили различные сроки тюремного заключения. Публичная казнь
Тернера собрала множество народу, и продавцы сластей и напитков неплохо
заработали в тот день. Особым постановлением суда тела казненных,
закованные в цепи, было воспрещено погребать. Их выставили на всеобщее
обозрение на виселицах, специально установленных возле их прежних жилищ.
Услышав об этом посмертном наказании, Тернер рассмеялся в лицо судье,
зачитывавшему приговор:
- Боже мой, значит буду еще на свежем воздухе, когда вы все станете
гнить в земле.
И он действительно долго качался на ветру, пока воронье клевало ему
глаза, а черви ползали по разлагающемуся телу.
Сильверу, можно сказать, повезло - его-то не повесили, но грязь и
вонь тюремной камеры и отчаяние при мысли о потерянной свободе постоянно
сводили его с ума.
Вскоре после вынесения приговора родители пришли к нему в тюрьму.
- Сынок, - сказала Мери Сильвер в конце свидания, - я уверена, что
из-за дурных людей и их злокозненных советов попал ты сюда; из-за людей,
вполне заслуживших эту ужасную кару. Но закон есть закон, и раз уж ты его
нарушил, надо смиренно нести наказание. Я буду ежечасно молить за тебя
Господа и надеюсь, что все это послужит тебе хорошим уроком.
Дополнительным наказанием тебе послужит то, что твой отец запретил мне
навещать тебя в этом убежище позора.
И она ушла, а за ней потащился отец, все время свидания стоявший в
стороне и уныло молчавший. В немом отчаянии Сильвер опустил голову. Он
понял, что многолетнее тюремное заключение предстоит пережить безо всякой
поддержки семьи. Что и говорить, наказание он заслужил вполне, и матушка
правильно об этом сказала. Джон решил стать примерным арестантом, надеясь
найти в этом утешение и, может быть, добиться досрочного освобождения.
Мне думается, он оставался бы в тюрьме до седых волос, когда бы не
счастливая случайность и не исключительная его смелость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25