Работал Петюня, насколько я знала, в цехе, то ли мастером, то ли наладчиком. Был балагуром, весельчаком и бабником. Лично я с ним была не знакома, но о его донжуанских подвигах была наслышана.— Пьете? — брякнула я. Хотя сама видела, что пьют. И пьют, сволочи, без меня.— Штрафную Леле! — обрадовалась Ксюша и ткнула Петюню в бок.— Сделаем, — степенно молвил «мачо» и набулькал мне в пластиковую емкость граммов эдак 150. Я быстро осушила предложенный стаканчик. Заела «завядшей» сосиской. Посидела немного, не вслушиваясь в треп сотрапезников. И вновь вернулась мыслями на поляну. Ну кто же, так его растак, замыслил такое черное дело? Да ведь Антошку обидеть все равно, что дитятку малого. Симаков, конечно, бабник, сплетник, «тухлый рисовщик», но на редкость бесхитростный и безобидный человек.— Ребята, а почему, как вы думаете, с Антошкой произошло несчастье, а? — промямлила я, заедая сосиску ржаным хлебом.— Ясно почему, — уверенно молвил добрый молодец Петюня. — Гонял, как бешеный, вот и догонялся. Ладно еще удачно хлобыснулся. Мог бы и шею сломать.— Ага, — поддакнул Витя. — Любил он повыпендриваться перед девчонками.— А у него враги были?— У Антошки? — удивленно переспросил Витя. — У Симакова? Ты че, Леля? Трепач он был, конечно. И баб дюже любил, да все это ерунда…— Не скажи, — встряла Ксюша. — Вот мой бы Педик, узнай, что меня кто-то «заохотил» так бы дал…— Да Симаков дальше похлопываний по пятой точке никогда не заходил, — хохотнул Петюня. — У него на прелюбодеяния средств не хватало. Жена, та еще грымза, всю получку отбирала. А вас ведь вином поить надо, шоколадки дарить всякие.— Шоколадки?! — фыркнула Ксюня, которая подарок, дешевле 300 баксов считала оскорбление.— А кто бы выиграл от его смерти? — опять затянула я старую песню.— Никто, — в один голос ответили мужики. Потом Витя подумал и, хихикнув, произнес:— Разве что Петюня.— Я? — разинул свой большой рот мнимый злоумышленник.— А кто вместо него будет лыжи принимать? Не я же. Ты теперь И.О. Антошки Симакова.— Тоже мне выгода, — буркнул Петя. — Вместо того, чтобы на дискотеке танцевать, бедный Петро будет протирать лыжи, сортировать палки, списывать сломанные пары.— И даже с нами не потанцуешь? — нежно промурлыкала Сонька — она в средней стадии опьянения становилась жутко кокетливой.— Почему же. Обязательно, — горячо возразил порозовевший от удовольствия Петя. — Но попозже.Сонька удовлетворенно улыбнулась, взмахнула ресницами, закусила мизинчик зубками и совсем не уместно гаркнула:— Наливай!Ей налили, она опасливо покосилась на меня (отберу стакан или не успею?) и быстро выпила. Потом разлеглась, довольная, на Петькиной кровати и замурлыкала себе под нос какую-то томную мелодию.— Сонечка, может, уединимся? — зашептал Петюня, ужиком подлезаю под Сонькин бок.— Еще чего! — возмутилась подруга. Она у нас была дамой морально устойчивой, и даже пьяная могла отстоять свою «девичью» честь.— Какая ты красавица… — вновь пошел в атаку «казанова». — Дай я тебя поцелую!Глядя на поползновения своего друга, Витя хмурился все больше и больше.— Постоянно одно и тоже, — пробормотал он раздраженно. — Плей-бой чертов!— Завидно? — поддела его Ксюша.— Мне? — не очень натурально возмутился Витька. — Ни сколечко. Просто он сразу всех в койку тащит, а мне потом в фойе спи, на креслицах…— Не беспокойся, — я погладила его по голове. — Спать сегодня будешь на своей кровати. С Сонькой у Петюни ничего не выйдет.— У него со всеми выходит… — он горестно вздохнул, потом пристально глянул на друга и шепотом произнес. — И, между прочим, его кое-кто за это страшно не любят… Петька у нас вообще тип отрицательный…— Сонечка… Конфеточка… — донесся до нас сахарный голосок «отрицательного типа».— Прелюбодей! Развратник и хам! — припечатал Виктор. — Когда он свалится с «Бурана», придешь ко мне и спросишь про его врагов. Я тебе такое порасскажу…Мне стало очень любопытно, что же такого мерзкого было в Петюне, что даже его друг о нем столь нелестно отзывается. На меня, честно говоря, этот «мачо» произвел довольно тухлое впечатление. Обычный самодовольный болван. Пустоватый, грубоватый и не слишком красивый. Промокашка, а не мужик.Я хотела, было, поведать об этом Витьке, чтобы немного успокоить несчастного экспедитора, уставшего быть в тени своего более яркого друга, но не успела, так как Петя и Сонька с диким гоготом свалились с кровати, и мы бросились их поднимать. 6. Последующие три часа прошли весело, но однообразно. Пили — пели, пили — пели. Солировала Сонька. Предпочитая лирические баллады Селин Дион, даже не смотря на то, что по тембру ее голос больше походил на рык Тины Тернер.В 8 мы отужинали. Сонька и в столовой не унималась. Встав на стул, она взмахнула ложкой, и, обращаясь к жующим массам, провозгласила:— А теперь поем вместе!Народ присоединяться не пожелал. Особенно категорично были настроены отшитые женихи (Зорин и компания) и старые девы. Зорин, хоть обычно пел не переставая, причем, без всяких просьб, обиженно молчал, запихнув в рот целую котлету, а Ниночка даже поперхнулась картошкой, когда лучезарная Сонька ткнула в нее алюминиевой ложкой и скомандовала: «Присоединяйся, кошелка!»Мы попытались стащить «дирижерку» со стула, но пьяная Сонька обладала силой Ильи Муромца и не поддалась.— Енд а-а-а-а! Ви ло-о-о-о-вед лав ю-ю-ю-ю! — сменила репертуар она. — Ви ловед лав ю!Ее вытянутый палец повис в воздухе и после паузы ткнулся в Зорина (я думаю, как в самого обширного из присутствующих мужчин — других по причине близорукости, многократно усиленной алкоголем, она просто не разглядела).Господа, что тут началось. Зорин, до сего момента давившийся не разжеванной котлетой, тут же ее проглотил, вскочил, отбросив стул, прижал руку к шарообразной груди и заголосил:— И я… тебя-я-я-я ловед… это самое…ла-а-а-в ю!Народ начал сползать со стульев. Но это певцов не остановило. Не щадя глоток, они допели Хьюстоновский хит и перешли к дуэту Монсерат Кабалье — Фредди Меркурии. Причем, в роли оперной дивы выступал Зорин.На их ор сбежались дворники и кухонные рабочие. Те, кто успел уйти до начала концерта, тоже подтянулись. Даже собаки, живущие в сторожке, не остались равнодушными — подвыли в припеве. Короче, импровизированный концерт имел шумный успех. Насладившись им, Сонька рухнула в объятия Зорина и благополучно уснула, оглашая столовую совсем не мелодичным пьяным храпом.… Мы отнесли поп-диву в комнату, уложили на кровать, Зорина «поставили на часы», чтобы засек момент пробуждения и просигнализировал (Сонька спросонья может таких дел наворотить, не обрадуешься), а сами отправились на дискотеку.Проходила она в так называемом Музыкальном зале. От былых, музыкальных, времен в нем сохранился только рояль без клавиш и крышки, в который народ сбрасывал пустые бутылки, и огромные неработающие колонки по углам. В остальном же помещение больше напоминало читальный зал библиотеки. Безликие стулья по стенам, низкие журнальные столики между ними, на них искусственные цветы в дешевых вазах, а на стене потускневший от времени и солнца плакат «Спички детям не игрушка!».И среди этого доперестроечного барахла, среди пыльных обломков пионерского быта, высилась пирамида современнейшего музыкального центра. Его притащил из дома наш радист Леша Стапчук. Как и хрустальный шар, и светомузыку, и даже шнуры с усилителем. Иначе танцевать бы нам под баян и в полной темноте. Сам радист восседал за пультом соей махины, тыкал в какие-то кнопки, прикладывал к уху наушники, хмурился, радовался, подпевал, короче, вел себя, как настоящий ди-джей. Одет он был тоже по-диджейски. Кожаная жилетка на голое тело, на груди шаманский амулет, на запястьях неоновые браслетики, бандана на лысом черепе. В усах (длинные запорожские усы были гордостью Стапчука) поблескивали звезды и сердца, те, что девочки-тэнейджеры любят клеить на свои гладкие детские мордашки…Когда мы вошли в зал, он уже был забит до отказа. Пришли все. Даже банкиры притащились, правда, в ополовиненном составе. С дикими глазами они наблюдали, как «колбасится» хмельная Ниночка; прыгает, сбивая макушкой люстры, Лева; отплясывает канкан Суслик; а Санин с Маниным втихаря тырят из рояля оставшиеся клавиши. Но особый восторг у них вызвал испанский танец в исполнении Сереги и Тю-тю. Серега выступал в роли влюбленного мачо, а Тю-тю знойной мадридской красавицы. Первый то и дело бухался на одно колено, прижимал руки к груди, тряс головой и почему-то кричал: «Асса!», второй носился вокруг коленопреклонного кавалера с надменным видом и задранной юбкой, из-под которой сверкали мосластые волосатые ляжки…После недолго наблюдения за этим безобразием, один из банкиров — бугаина с бритым черепом — со словами «Ну, блин, дают!» вынул из-за пазухи роскошную бутылку джина, отпил от нее добрую половину и, бодро взвизгнув, ринулся в круг танцующих.Отплясав канкан, взмыленный Суслик, подскочил ко мне со словами:— Я выбрал!— Что выбрал? — не поняла я.— Выбрал, с кем хочу познакомиться.— Долго же ты думал! И с кем?— С высокой. Хотя сначала решил осчастливить маленькую.Я недоверчиво на него покосилась. ОСЧАСТЛИВИТЬ? Неужели он серьезно?— А ты уверен, что они будут счастливы с тобой познакомиться?— Конечно, — уверенно кивнул он. — Я мужчина положительный. Почти непьющий. И с серьезными намерениями. Таких сейчас почти не осталось. Всем бы только в койку затащить, а там прости-прощай. А я, как честный человек, обязуюсь сразу жениться.Я опять чуть не рассмеялась — теперь ясно, почему он постоянно жениться. Потому что честный. Но сдержалась и серьезно спросила:— И почему ты передумал осчастливливать Соньку?— Она хулиганка. И пьет слишком много. Мне тихая жена нужна. Покладистая.Ну, Суслик! Ну юморист! Принять избалованную, капризную авантюристку (я о Ксюше) за тихую покладистую матрону, это ж как надо в женщинах не разбираться! Я хотела, было, раскрыть ему глаза, но не успела, так как на смену залихватскому «бумцу» пришел «медляк», и Суслика как ветром сдуло. Естественно в Ксюшином направлении.— Вас можно? — пробасил над моим ухом бугай-банкир и, не дождавшись ответа, выволок на середину зала.Ксюшу же ангажировал Суслик, ухитрившись опередить всех, даже юркого Сержика.— Как тебя зовут, красавица? — спросил кавалер после недолгого молчания.— Леля.— Артемон.— Кто? — опешила я.— Я, — гоготнул он. — Артем то есть. А его, — он кивнул на стоящего в уголке низкорослого очкарика, — Кука.— Ну и имена у банкиров, — буркнула я — Закачаешься!Продолжить столь приятно начатый диалог не получилось, ибо я узрела, что в зал вплывает сонная, лохматая, малость помятая, но жутко веселая Сонька. За ней следом плетется Зорин.— Приперлась, — ужаснулась я и ткнула Ксюшу в спину — пусть и она ужасается.Подруга застонала, отбросила Суслика в сторону и кинулась перехватывать Соньку на входе. Но не тут-то было! Заслышав музыку, при этом даже не разобрав какую, (а звучала в тот момент ее любимая «…в раба мужчину превращает красота…») Сонька взмахнула руками, мимоходом долбанув Ниночку по очкам, встала на носочки и… не поверите… начала танцевать лезгинку.Мой партнер восторженно крякнул. Ксюша застонала. А Сонька резво прогарцевала по залу, развернулась, припрыгнула, дунула в обратном направлении, по дороге выхватив у моего банкира из-за пазухи бутылку джина, вновь развернулась и опять по новой. Наконец, песня закончилась. Подружка замерла. Мы — я, Ксюша и Зорин — бросились к ней из разных концов зала.— Тебе чего не спалось, оглашенная?— Хочу тан…ик….танцевать.— Дискотека уже кончается, — соврала я, подталкивая плясунью к выходу.— Хочу танцевать! — грозно рыкнула на меня Сонька, отстраняясь. — Где мой жених?— Я здесь, — отрапортовал Зорин.— Да не ты. Этот где? Как его? Император…— Кто? — обалдели мы.— Царь. Или король. Не-е… точно царь.— Белая горячка, — испуганно прошептала Ксюша — Наша подруга допилась…— Не-е точно царь. Кажется, Иван… ик… Грозный….— А может Петр Первый? — разозлилась я.— Точно! — обрадовалась Сонька. — Петр! Где Петр? Он обещал со мной станцевать.— Еще не пришел.— Приведите.— Вот еще! — фыркнул Зорин.— А я говорю — приведите, — закапризничала Сонька.— Но…— При-ве-ди-те! — начала скандировать она, притопывая в такт ножкой.— Надо идти, — обреченно заметила Ксюша.Я кивнула. Спорить с разбушевавшейся Сонькой невозможно, так что придется переться в корпус. А на улице, между прочим, метель.Мы двинули к выходу. Сонька впереди, припрыгивая от нетерпения. Зорин увязался за нами. Увидев это, и Суслик присоединился, посчитав, видимо, что не может бросить свою даму на произвол судьбы.Мы вышли из здания, бегом, так как снег валил с таким остервенением, словно хотел погрести под собой весь мир, преодолели аллею. Отряхиваясь, влетели в корпус.Фойе было пустынным. О следах недавнего человеческого пребывания в этом здании говорил только свежий яблочный огрызок на столе, да мокрые отпечатки чьих-то ног на линолеуме.— Как тихо, — заметил Суслик.Мы согласно кивнули. Действительно, тишина была гробовой, не слышно было даже музыки, вечно оравшей из радиоприемника.— Петенька! — заголосила Сонька. — Петю-ю-ю-ю-ня!Я схватила ее за шкирку и потащила в сторону лыжного хранилища.Дверь почему-то оказалась заперта. Мы постучали. Никто не отозвался.— Ушел что ли? — у самой себя спросила Ксюша и вновь затарабанила.— А свет-то горит, — доложил Суслик, заглянув в замочную скважину. — И телек работает.— Помер что ли? — буркнул Зорин сердито.— Типун тебе… — почему-то испугалась я. А сердце при слове «умер» больно екнуло.— Свет забыл выключить, а сам свалил, — предположила Ксюша. — Водку, наверное, где-то пьет, а мы волнуемся…А мы действительно волновались, я видела, как все занервничали: как лихорадочно задергал ручку двери Зорин, как побледнела Ксюха. У меня же началась самая настоящая тахикардия. Единственной пофигисткой в нашей компании была Сонька. С блаженной физиономией она дула прямо из «горла» ворованный джин.— Ломай дверь, Юрка, — скомандовала я.— Чего это? — испугался Зорин.— Давай, давай. Или кого поздоровее позвать?Зорин пожал плечами, как бы говоря, мне-то что, я сломаю, только вся ответственность ляжет на вас, и врезался своим мощным боком в дверь.Она открылась тут же. Со скрипом и грохотом.Мы вошли. Петю увидели сразу, как только переступили порог.Он лежал по средине комнаты в луже собственной крови. Лицо его желтовато-бледное, застывшее и какое-то удивленное, было повернуто к нам. Большие глаза подняты к потолку, будто он молится.Голова размозжена. Тело покрыто кровавыми ранами.— Он умер? — сипло пробормотал Зорин.— А ты как думаешь?— Думаю, умер.— Отчего? — тупо спросил Суслик.— Ясно, что не от сердечного приступа, — констатировала я. — Его убили. Вон той палкой, видите. Острие красное, да и черенок сам… Нанесли несколько мощных ударов. Смертельный, похоже, по голове. Смотрите какая глубокая рана.Зорин рыпнулся было к окровавлено лыжной палке, вознамерившись рассмотреть ее поближе, но Ксюша схватила его за запястье.— Куда? Детективов что ли не читаешь? Нельзя ничего брать, вдруг на ней отпечатки остались.— Ужас! — всхлипнул Суслик.Вдруг за спиной раздался грохот — это Сонька, допив бутылку до конца, в изнеможении хлопнулась на пол. Мы отстранено проследили за падением ее тела и вернулись к разговору.— Кто его, а? — ни к кому не обращаясь, спросил Зорин.— Да кто угодно. Народу-то полно. Мы, то есть отдыхающие, обслуга, сторожа… — Ксюша махнула рукой. — Да мало ли…— Но зачем? — сиплым шепотом спросил Суслик. — Я не понимаю… Зачем его убили? Кому он помешал? Я не понимаю…— Может, с целью ограбления, — предположил Зорин. — Ну в смысле, хотели деньги отобрать, а он стал сопротивляться…— Что с него взять? — фыркнула Ксюша. — Костюм ширпотребовский, кроссовки из кожзама, часы вон копеечные.— А он, может, был подпольным миллионером? — не отступал Зорин, уж очень, наверное, ему версия с ограблением нравилась.— Зачем грабить подпольного, если на турбазе 4 легальных отдыхают?— Их попробуй ограбь, — пробормотал Юрка. — У них, наверняка, по пушке на брата! И у каждого брата в каждом кармане по заточке… — его даже передернуло. — А Петьку грабь — не хочу. Кругом не души…— Да-а. Время этот гад выбрал очень удачно, — согласилась я. — Знал, что весь народ на дискотеке. В корпусе ни души…— И все же, ограбление тут не при чем, — чуть подумав, проговорила Ксюша. — Тогда бы вор магнитофон прихватил, вон, гляньте, он на подоконнике стоит. Нормальный двухкассетник.— И телефон сотовый не пропал. Смотрите, У Петьки из кармана антенна торчит, — все еще шепотом, но уже более членораздельным проговорил Суслик.— Конечно, это не ограбление, это ежу понятно…— Это маньяк! — в один голос ужаснулись два представителя сильного пола — Зорин и Суслов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20