Если бы удалось объединить капитал моего клиента и политическое могущество Егора Ильича, то постановление, подписанное Суховеем, оказалось бы в наших руках…
– Ты хочешь сказать – в руках парламентского большинства? – сакцентировала генеральша.
– Так точно, – по-военному ответил Дима и подсластил коммерческое предложение. – Кто же, кроме генерала Супруна, призванного стоять на страже интересов России, лучше распорядится арендой исконно российских островов.
– Ну, сам генерал никогда не станет принимать в этом участие… – осадила молодого человека Стелла Яковлевна.
– И не надо! Мой клиент берется представлять его интересы или, по желанию, готов сразу заплатить генералу за услуги, – поспешил заверить Дима, проколовшись в выборе выражений.
Стелла Яковлевна подскочила с кресла и отпрянула от гостя, словно он на ее глазах превратился в монстра. Выражение лица изменилось. Ласковая улыбка пропала. Надменно сомкнулись густые крашеные брови, и дряблая кожа под подбородком начала нервно поддергиваться.
– Что вы предлагаете? – спросила она ледяным тоном. – Хотите купить генерала Супруна? В своем ли вы, молодой человек, уме? Егор Ильич – кристально чистый человек, надежда русского народа, без пяти минут будущий правитель России. А вы хотите оплатить генеральские услуги? И такие люди у нас называются журналистами? Стыдитесь своих слов, господин Понедельник!
– Субботин, – промямлил Дима, не ожидавший такого выпада генеральши.
– Мне все равно… Егор Ильич ни под чью дудку танцевать не будет… – так же внезапно успокоившись, предупредила Стелла Яковлевна и вернулась в кресло.
Дима готов был согласиться и принести извинения. Но этого не потребовалось. Генеральша взяла разговор в свои руки. Она привыкла руководить мужчинами. Считала их тугодумами, не способными устроить так, чтобы и интересы семьи соблюсти, и руки не замарать. Новое поколение, судя по пришедшему журналисту, тоже не учится обставлять дела как следует.
– Вашему протеже придется перевести значительные суммы на счета движения «Назад к Победе», открытые в нескольких английских банках. В Лондоне существует Фонд ветеранов Второй мировой войны, который разрешил нашему движению получать пожертвования со всего мира на открытые через них корреспондентские счета. Учитесь, молодой человек, уважать ветеранов и помогать им. А лично мне и Егору Ильичу никаких подачек от ваших толстосумов не надо.
Дима постарался отразить на физиономии возвышенные чувства, вызванные пафосом генеральши, при этом нисколько не сомневаясь, что доступ к означенным счетам имеет непосредственно генерал Супрун. А значит, визит можно было считать удавшимся и оставалось только элегантно выскочить из игры.
– Стелла Яковлевна, – начал он низким доверительным голосом, – вы удивительная женщина. Вам бы армией командовать… из генералов, конечно. Я потрясен вашим бескорыстием. К такому сегодня относишься, как к космическому полету. Готов просить у вас прощения на коленях, – и легко соскользнул с низкого пуфика на пол.
Генеральше явно понравилась эта мизансцена, потому она и не поторопилась поднимать его с колен. А Дима продолжал:
– Мне бы очень хотелось, чтобы вы в разговоре с моим клиентом предложили в качестве лица, заслуживающего вашего доверия, Василия Филипповича Рванова. Он имеет огромный опыт общения и будет вам намного полезнее меня.
– Ну, пожалуйста, – охотно согласилась Стелла Яковлевна, – но не буду же я сама разыскивать по Москве этого вашего протеже…
Диме важно было настоять на своем. Батя ни за что не захочет первым начинать контакты с Рваным. А если узнает о примиренческой деятельности самого Димы, то оторвет ему голову. Оставалось надеяться на чуткое женское сердце.
– Я ведь к вам пришел от Инессы. Поэтому имею очень уязвимую позицию. Лучше бы мне не засвечиваться. Вы же сами согласились, что с компанией Суховея лучше не связываться.
– Да, да… понимаю, – прониклась Стелла Яковлевна.
– Так уж лучше вам выйти на него самой.
– Как?
– Через Ирину Пригородову.
Генеральша насторожилась. До сих пор она считала Ирочку девчонкой, далекой от коммерции и политики.
– Вы имеете в виду дочку председателя бюджетной комиссии Пригородова?
– Да. Она.
– У нее такие связи? – искренне удивилась Стелла Яковлевна.
– Так. Дружит кое с кем. Попросите ее познакомить вас с кем-нибудь из серьезных людей, желающих вложить средства в фонд «Острова России».
– А потом она начнет всем рассказывать? Дойдет до Аллы Константиновны, а может, и еще дальше?
– Нет, она с нами, – Дима не собирался посвящать подозрительную генеральшу в детали. Тем более что в салоне все дамы считали Али преданнейшим человеком Инессы. А на самом деле Али потихоньку прибился к Бате, чувствуя, что очень скоро Цунами схлестнется с Манукаловым и тогда в первую очередь пострадают приближенные.
К счастью, Стелла Яковлевна, взглянув на напольные часы, встала и протянула руку Субботину.
– Рада была познакомиться. Мне еще следует обдумать ваши предложения. Если вы мне понадобитесь, разыщу вас через милейшего Василия Филипповича. Верно?
– Так точно! – выпалил Дима и, довольный удачным окончанием своей миссии, поцеловал сморщенную, пахнущую лекарствами генеральшину руку и прошел в коридор мимо Маруси, так и не подавшей генеральского чая.
Кишлак перенес свой штаб подальше от предполагаемого места боевых действий. То есть из московской гостиницы в подмосковный Дом творчества писателей. Редких писателей, занимавших номера в новом респектабельном корпусе, потеснили и, невзирая на литературные услуги, предложили переселиться в коттеджи. По коридору, устланному красной ковровой дорожкой, прогуливались крепкие парни с телефонами в руках. Сам Кишлак занимал весь последний отсек, устроив в одном из номеров кухню для себя и приближенных. В другом номере, считавшемся спальней, лежала, утопая в мехах нового манто, Тамара. На улице моросил летний дождь, а она мечтала о зимнем Париже.
Скрипач, всегда неотступно сопровождавший Кишлака, в последнее время все чаще пропадал в компании Александра Курганова. А тот, вернувшись из Германии, запил по-черному. По нескольку дней не выходил из номера, постоянно требовал водки, которая подавалась без промедления, несмотря на сухой закон, установленный Кишлаком на занимаемой территории. После удачного ограбления банка предстояло отлежаться на тихом лежбище. Деньги, спокойно миновав кордоны, легли на счета афганских компаний и готовились к отмывке. Но отсутствия денег при дворе Кишлака не ощущалось. Во всю наслаждался жизнью Мирча. Таскал с утра до вечера девок, представлялся им румынским бароном и ни за что не променял бы Подмосковье на безрадостный Париж.
Все участники ограбления банка «Лионский кредит» даже между собой не делились воспоминаниями. После того как весь мир захлестнули сообщения о дерзком налете, сопровождавшемся убийством заложников, по Москве поползли слухи, что это дело рук «русской мафии», окопавшейся в Германии. Но Цунами через информационные агентства сумел подбросить версию об арабских террористах. Сначала не верили, но после теракта во французском метро и на автобусной остановке в Париже уже никто не сомневался, что и ограбление банка – дело рук все той же организации. Про «русский след» больше не упоминалось. «Интерпол», к радости российских спецслужб, перестал заваливать их факсами по этому делу.
Цунами убедил Кишлака, что легче всего засыпаться на получении денег, поэтому необходимо запастись терпением и ждать, пока они не прокрутятся несколько раз в банках и коммерческих фирмах. Тот легко согласился, так как с головой ушел в подготовку к войне с Рваным. Цунами высказался против разборок. Кишлак вспылил. И в ответ наотрез отказался «убирать» какого-то французского бизнесмена. Пришлось обращаться с просьбой к Курганову. Но когда Цунами зашел в его номер и увидел трясущегося, почерневшего человека с впалыми глазами и дергающимся подбородком, то понял бессмысленность своего предложения. Пришлось принимать условия Кишлака.
Скрипач сделал дело профессионально. Старик и крикнуть не успел. После этого спокойно вышел из «Палац-отеля», сел в поджидавший его «ниссан-потрол» и вернулся в Дом творчества. Кишлак забывался в объятиях Тамары, поэтому ноги сами занесли в номер к Курганову.
– Ты откуда? – спросил тот.
– За тебя работу делал, – беззлобно оповестил Скрипач. После ограбления он стал относиться к Александру с уважением. Хотя по команде Кишлака все равно пристрелил бы в один момент.
– Значит, замочили дедушку… – прокомментировал Курганов. – Выпьем за его успокоившуюся душу. Глупый старик, сидел бы себе на берегу ласкового Средиземного моря и любовался бы загорелыми бедрами европейских красавиц… а полез в Россию…
– А что Россия? Нормальная страна. Вести себя надо грамотно – и все, – не согласился Скрипач. Он считал себя патриотом и не любил, когда кто-нибудь говорил – «жить в этой стране невозможно…». Такому готов был сразу пустить пулю в лоб.
Курганов не стал спорить. Налил в стаканы водку, открыл банку консервированных мидий. Поднял стакан.
– Будь здоров, Скрипач!
– Буду. Мы – живы, а остальным не обязательно, – ответил тот.
Курганов никому не рассказывал о своем визите к Терезе Островски. И старался о ней не вспоминать. Чем больше проходило времени, тем чаще ему казалось, что все случившееся он видел в каком-то кино. Мысли о самоубийстве не посещали. Но остановить запой не мог и не хотел. От предложений Мирчи попробовать какую-нибудь девчонку отказывался наотрез. После оскорбления, нанесенного экспорнозвездой, с отвращением думал о женщинах. К самой Терезе никаких претензий не имел. В самом начале запоя иногда срывался с места и хотел лететь в Германию, чтобы пристрелить эту суку. Но после второго стакана затихал. А по утру, стараясь не поворачивать раскалывающуюся с похмелья голову, резонно размышлял, что она-то ни в чем не виновата. Сам решил так вот запросто связаться с одной из самых знаменитых женщин в Европе. И попал впросак, как всякий дикий человек, слезший недавно с пальмы. Легче от этих мыслей не становилось, и, тяжело вздохнув, принимался за пиво. Все чаще к нему присоединялся Скрипач. В основном от безделья, потому что Тамара уже постоянно жила с Кишлаком и многие заботы о нем взяла на себя. Иногда звонила мужу прямо из постели и жаловалась на здоровье. Тот всячески уговаривал ее лечиться в Москве, боясь, что за больницу в Европе придется выложить круглую сумму. И довольная Тамара оставалась в номере Кишлака.
Этим обстоятельством решили воспользоваться ставшие «не разлей вода» подругами Алла Константиновна и Марфа. По их наущению Тамара постоянно подзуживала Кишлака против Цунами. Поначалу тот огрызался, но после того, как Цунами отказался от поддержки в войне с Рваным, перестал затыкать ей рот.
– Почему Скрипач должен выполнять чужую работу? – не унималась Тамара. – Выводил бы Кургана из запоя и поручал бы ему!
– Курган в порядке. Я сам после Афгана полгода куролесил. Не трожь его…
Кишлаку и самому надоела опека Цунами. После ограбления банка особенно. Получилось, что всю черную работу сделали они, а Цунами получил полный контроль над похищенными деньгами. Встряхивая белобрысым чубом, Кишлак болтался по номеру и своей худосочной фигурой с мертвенно-белой кожей напоминал ожившее привидение.
– И с островами почему-то тебя обходят, – продолжала Тамара. – Деньги вкладываете все, а хозяин опять Цунами. Вон, Марфа – баба умная. Сама разобралась что к чему, и теперь уже оттащила Аллу Константиновну от Инессы. А что значит Цунами без подписи вице-премьера? Да без поддержки моего мужа в Европе? Ноль, а владеть хочет всем.
Кишлак соглашался, все больше веря в ее ум и интуицию. До Тамары таких образованных, европейских женщин у него не было. И к бабским мозгам он всегда относился с презрением. А тут обалдел. Что ни слово – подарок. Она умудрялась давать советы, не унижая, а как бы между прочим. Обычно в постели. В перерывах между ласками. А ласкать Тамара умела. Резкий, злобный и жестокий Кишлак замирал под ее руками и позволял делать с собой что угодно. Становился послушным мальчиком и ни разу не сделал ей больно. В такие минуты Тамара царствовала над ним, испытывая от этого такой же нервный подъем, какой, возможно, испытывают дрессировщики, лаская хищника в клетке. А ведь бояться было чего. Несколько раз Кишлак в разговоре со Скрипачом вспоминал какую-то Нюру, которую выбросил из окна девятого этажа за то, что в момент любви она назвала его чужим именем. При этом Кишлак с сожалением вздыхал – мол, зря погорячился. Нюре и двадцати не было. Следствие установило причину падения – несчастный случай. А Кишлак с ребятами переехал в другую гостиницу.
О Марфе Кишлак знал только то, что она жена Унгури. Его врага. Ни Тамара, ни Алла Константиновна понятия не имели, какой мощный клан стоит за спиной этой элегантной женщины. Им она казалась случайно разбогатевшей бизнесвумен. Он же чувствовал в ней серьезного противника.
Однако сама ситуация подталкивала Кишлака на встречу с Марфой. Было решено устроить чей-нибудь день рождения. Несколько дней в столовую Дома творчества завозились продукты. Повара были выписаны из ресторана «Метрополь». На каждого блуждавшего по территории престарелого писателя приходилось по нескольку охранников. Литературные дамы угрюмо наблюдали за падением нравов и сообща в беседках хоронили свою последнюю общую влюбленность в российскую демократию.
Тамара предложила виновником торжества выбрать Кургана. Кишлак отправил к нему Мирчу.
Александр выслушал предложение и задумался. Он никак не мог сообразить, в каком месяце родился.
– То, что человек не ведает даты смерти – полбеды, но то, что не знает дня рождения – катастрофа, – витийствовал Мирча, убеждая приятеля. – Сам посуди, жизнь наша – штука непредсказуемая. К примеру – убьют тебя завтра, а что писать на памятнике? Вместо даты рождения – прочерк?
Александр растерянно посмотрел на него.
– А какого числа будут справлять?
– Послезавтра.
– В пятницу?
– А разве послезавтра пятница?
– Я не знаю… – тоскливо ответил Курганов.
Мирче стало стыдно, потому что за гулянками потерял счет времени. Что за окнами август – знал точно, а об остальном только догадывался. Но нельзя же предлагать человеку праздновать день рождения неизвестно какого числа?
– Короче, неважно, – продолжил он. – Рождаешься послезавтра – и точка!
– Можно и послезавтра, – согласился Александр, удрученный неспособностью вспомнить день своего рождения. – А что от меня требуется?
– Быть трезвым.
– Но это же не получится…
– Получится. Я поручу тебя двум девицам.
Курганов с ненавистью взглянул на Мирчу. Встал, подошел к зеркалу, висящему на стене в коридоре, долго всматривался в свое отражение.
– И их не стошнит от моего вида?
– За пять сотен будут считать тебя красавцем! Александру стало противно. Он схватил пустую бутылку и бросил ее в зеркало. Но зеркало, по странной случайности, не раскололось, а бутылка разбилась вдребезги. Мирча подбежал к нему и с облегчением вздохнул.
– Фу ты, слава Богу! Разбитое зеркало к несчастью. А тебе, вишь, не судьба. Хороший знак.
– Сам знаю, – заторможенно произнес Курганов и почувствовал, что впервые за много дней в душе екнула надежда. Ни на что… просто обозначилась сама по себе. Ему не хотелось размышлять о том – действительно ли она есть. Он только ощутил в себе момент ее рождения.
Словно не доверяя глазам, потрогал поверхность зеркала рукой и довольный вернулся в комнату. Налил полный стакан водки, залпом выпил и попросил Мирчу:
– Вынеси из номера все спиртное. Я трезветь буду… Мирча засуетился в сборе пустых и недопитых бутылок.
Через десять минут ни капли спиртного не осталось. Александр сел в кресло и включил телевизор. Ему почему-то очень захотелось тихо уставиться в экран и смотреть все подряд, пока окончательно не сморит сон.
На следующий день Кишлак встретил Курганова, гуляющего по асфальтированным дорожкам среди буйно и неухоженно растущих кустов.
– У тебя завтра день рождения, – напомнил он.
– Знаю, – кивнул Александр.
– Как самочувствие?
– Завязал.
– Давно?
– С утра.
– Главное – перетерпеть утром, – согласился Кишлак со знанием дела.
– Теперь надолго. Я ведь алкоголик. Мне пить нельзя. Дурным становлюсь, – Александр признался не столько Кишлаку, сколько себе.
– Я тоже… – услышал в ответ честное признание.
Съезд гостей был назначен на семь вечера. Их было немного. К старинному особняку подъехало два лимузина, из которых появились Марфа и Алла Константиновна в окружении охранников. На такси приехала Майя Зарубина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Ты хочешь сказать – в руках парламентского большинства? – сакцентировала генеральша.
– Так точно, – по-военному ответил Дима и подсластил коммерческое предложение. – Кто же, кроме генерала Супруна, призванного стоять на страже интересов России, лучше распорядится арендой исконно российских островов.
– Ну, сам генерал никогда не станет принимать в этом участие… – осадила молодого человека Стелла Яковлевна.
– И не надо! Мой клиент берется представлять его интересы или, по желанию, готов сразу заплатить генералу за услуги, – поспешил заверить Дима, проколовшись в выборе выражений.
Стелла Яковлевна подскочила с кресла и отпрянула от гостя, словно он на ее глазах превратился в монстра. Выражение лица изменилось. Ласковая улыбка пропала. Надменно сомкнулись густые крашеные брови, и дряблая кожа под подбородком начала нервно поддергиваться.
– Что вы предлагаете? – спросила она ледяным тоном. – Хотите купить генерала Супруна? В своем ли вы, молодой человек, уме? Егор Ильич – кристально чистый человек, надежда русского народа, без пяти минут будущий правитель России. А вы хотите оплатить генеральские услуги? И такие люди у нас называются журналистами? Стыдитесь своих слов, господин Понедельник!
– Субботин, – промямлил Дима, не ожидавший такого выпада генеральши.
– Мне все равно… Егор Ильич ни под чью дудку танцевать не будет… – так же внезапно успокоившись, предупредила Стелла Яковлевна и вернулась в кресло.
Дима готов был согласиться и принести извинения. Но этого не потребовалось. Генеральша взяла разговор в свои руки. Она привыкла руководить мужчинами. Считала их тугодумами, не способными устроить так, чтобы и интересы семьи соблюсти, и руки не замарать. Новое поколение, судя по пришедшему журналисту, тоже не учится обставлять дела как следует.
– Вашему протеже придется перевести значительные суммы на счета движения «Назад к Победе», открытые в нескольких английских банках. В Лондоне существует Фонд ветеранов Второй мировой войны, который разрешил нашему движению получать пожертвования со всего мира на открытые через них корреспондентские счета. Учитесь, молодой человек, уважать ветеранов и помогать им. А лично мне и Егору Ильичу никаких подачек от ваших толстосумов не надо.
Дима постарался отразить на физиономии возвышенные чувства, вызванные пафосом генеральши, при этом нисколько не сомневаясь, что доступ к означенным счетам имеет непосредственно генерал Супрун. А значит, визит можно было считать удавшимся и оставалось только элегантно выскочить из игры.
– Стелла Яковлевна, – начал он низким доверительным голосом, – вы удивительная женщина. Вам бы армией командовать… из генералов, конечно. Я потрясен вашим бескорыстием. К такому сегодня относишься, как к космическому полету. Готов просить у вас прощения на коленях, – и легко соскользнул с низкого пуфика на пол.
Генеральше явно понравилась эта мизансцена, потому она и не поторопилась поднимать его с колен. А Дима продолжал:
– Мне бы очень хотелось, чтобы вы в разговоре с моим клиентом предложили в качестве лица, заслуживающего вашего доверия, Василия Филипповича Рванова. Он имеет огромный опыт общения и будет вам намного полезнее меня.
– Ну, пожалуйста, – охотно согласилась Стелла Яковлевна, – но не буду же я сама разыскивать по Москве этого вашего протеже…
Диме важно было настоять на своем. Батя ни за что не захочет первым начинать контакты с Рваным. А если узнает о примиренческой деятельности самого Димы, то оторвет ему голову. Оставалось надеяться на чуткое женское сердце.
– Я ведь к вам пришел от Инессы. Поэтому имею очень уязвимую позицию. Лучше бы мне не засвечиваться. Вы же сами согласились, что с компанией Суховея лучше не связываться.
– Да, да… понимаю, – прониклась Стелла Яковлевна.
– Так уж лучше вам выйти на него самой.
– Как?
– Через Ирину Пригородову.
Генеральша насторожилась. До сих пор она считала Ирочку девчонкой, далекой от коммерции и политики.
– Вы имеете в виду дочку председателя бюджетной комиссии Пригородова?
– Да. Она.
– У нее такие связи? – искренне удивилась Стелла Яковлевна.
– Так. Дружит кое с кем. Попросите ее познакомить вас с кем-нибудь из серьезных людей, желающих вложить средства в фонд «Острова России».
– А потом она начнет всем рассказывать? Дойдет до Аллы Константиновны, а может, и еще дальше?
– Нет, она с нами, – Дима не собирался посвящать подозрительную генеральшу в детали. Тем более что в салоне все дамы считали Али преданнейшим человеком Инессы. А на самом деле Али потихоньку прибился к Бате, чувствуя, что очень скоро Цунами схлестнется с Манукаловым и тогда в первую очередь пострадают приближенные.
К счастью, Стелла Яковлевна, взглянув на напольные часы, встала и протянула руку Субботину.
– Рада была познакомиться. Мне еще следует обдумать ваши предложения. Если вы мне понадобитесь, разыщу вас через милейшего Василия Филипповича. Верно?
– Так точно! – выпалил Дима и, довольный удачным окончанием своей миссии, поцеловал сморщенную, пахнущую лекарствами генеральшину руку и прошел в коридор мимо Маруси, так и не подавшей генеральского чая.
Кишлак перенес свой штаб подальше от предполагаемого места боевых действий. То есть из московской гостиницы в подмосковный Дом творчества писателей. Редких писателей, занимавших номера в новом респектабельном корпусе, потеснили и, невзирая на литературные услуги, предложили переселиться в коттеджи. По коридору, устланному красной ковровой дорожкой, прогуливались крепкие парни с телефонами в руках. Сам Кишлак занимал весь последний отсек, устроив в одном из номеров кухню для себя и приближенных. В другом номере, считавшемся спальней, лежала, утопая в мехах нового манто, Тамара. На улице моросил летний дождь, а она мечтала о зимнем Париже.
Скрипач, всегда неотступно сопровождавший Кишлака, в последнее время все чаще пропадал в компании Александра Курганова. А тот, вернувшись из Германии, запил по-черному. По нескольку дней не выходил из номера, постоянно требовал водки, которая подавалась без промедления, несмотря на сухой закон, установленный Кишлаком на занимаемой территории. После удачного ограбления банка предстояло отлежаться на тихом лежбище. Деньги, спокойно миновав кордоны, легли на счета афганских компаний и готовились к отмывке. Но отсутствия денег при дворе Кишлака не ощущалось. Во всю наслаждался жизнью Мирча. Таскал с утра до вечера девок, представлялся им румынским бароном и ни за что не променял бы Подмосковье на безрадостный Париж.
Все участники ограбления банка «Лионский кредит» даже между собой не делились воспоминаниями. После того как весь мир захлестнули сообщения о дерзком налете, сопровождавшемся убийством заложников, по Москве поползли слухи, что это дело рук «русской мафии», окопавшейся в Германии. Но Цунами через информационные агентства сумел подбросить версию об арабских террористах. Сначала не верили, но после теракта во французском метро и на автобусной остановке в Париже уже никто не сомневался, что и ограбление банка – дело рук все той же организации. Про «русский след» больше не упоминалось. «Интерпол», к радости российских спецслужб, перестал заваливать их факсами по этому делу.
Цунами убедил Кишлака, что легче всего засыпаться на получении денег, поэтому необходимо запастись терпением и ждать, пока они не прокрутятся несколько раз в банках и коммерческих фирмах. Тот легко согласился, так как с головой ушел в подготовку к войне с Рваным. Цунами высказался против разборок. Кишлак вспылил. И в ответ наотрез отказался «убирать» какого-то французского бизнесмена. Пришлось обращаться с просьбой к Курганову. Но когда Цунами зашел в его номер и увидел трясущегося, почерневшего человека с впалыми глазами и дергающимся подбородком, то понял бессмысленность своего предложения. Пришлось принимать условия Кишлака.
Скрипач сделал дело профессионально. Старик и крикнуть не успел. После этого спокойно вышел из «Палац-отеля», сел в поджидавший его «ниссан-потрол» и вернулся в Дом творчества. Кишлак забывался в объятиях Тамары, поэтому ноги сами занесли в номер к Курганову.
– Ты откуда? – спросил тот.
– За тебя работу делал, – беззлобно оповестил Скрипач. После ограбления он стал относиться к Александру с уважением. Хотя по команде Кишлака все равно пристрелил бы в один момент.
– Значит, замочили дедушку… – прокомментировал Курганов. – Выпьем за его успокоившуюся душу. Глупый старик, сидел бы себе на берегу ласкового Средиземного моря и любовался бы загорелыми бедрами европейских красавиц… а полез в Россию…
– А что Россия? Нормальная страна. Вести себя надо грамотно – и все, – не согласился Скрипач. Он считал себя патриотом и не любил, когда кто-нибудь говорил – «жить в этой стране невозможно…». Такому готов был сразу пустить пулю в лоб.
Курганов не стал спорить. Налил в стаканы водку, открыл банку консервированных мидий. Поднял стакан.
– Будь здоров, Скрипач!
– Буду. Мы – живы, а остальным не обязательно, – ответил тот.
Курганов никому не рассказывал о своем визите к Терезе Островски. И старался о ней не вспоминать. Чем больше проходило времени, тем чаще ему казалось, что все случившееся он видел в каком-то кино. Мысли о самоубийстве не посещали. Но остановить запой не мог и не хотел. От предложений Мирчи попробовать какую-нибудь девчонку отказывался наотрез. После оскорбления, нанесенного экспорнозвездой, с отвращением думал о женщинах. К самой Терезе никаких претензий не имел. В самом начале запоя иногда срывался с места и хотел лететь в Германию, чтобы пристрелить эту суку. Но после второго стакана затихал. А по утру, стараясь не поворачивать раскалывающуюся с похмелья голову, резонно размышлял, что она-то ни в чем не виновата. Сам решил так вот запросто связаться с одной из самых знаменитых женщин в Европе. И попал впросак, как всякий дикий человек, слезший недавно с пальмы. Легче от этих мыслей не становилось, и, тяжело вздохнув, принимался за пиво. Все чаще к нему присоединялся Скрипач. В основном от безделья, потому что Тамара уже постоянно жила с Кишлаком и многие заботы о нем взяла на себя. Иногда звонила мужу прямо из постели и жаловалась на здоровье. Тот всячески уговаривал ее лечиться в Москве, боясь, что за больницу в Европе придется выложить круглую сумму. И довольная Тамара оставалась в номере Кишлака.
Этим обстоятельством решили воспользоваться ставшие «не разлей вода» подругами Алла Константиновна и Марфа. По их наущению Тамара постоянно подзуживала Кишлака против Цунами. Поначалу тот огрызался, но после того, как Цунами отказался от поддержки в войне с Рваным, перестал затыкать ей рот.
– Почему Скрипач должен выполнять чужую работу? – не унималась Тамара. – Выводил бы Кургана из запоя и поручал бы ему!
– Курган в порядке. Я сам после Афгана полгода куролесил. Не трожь его…
Кишлаку и самому надоела опека Цунами. После ограбления банка особенно. Получилось, что всю черную работу сделали они, а Цунами получил полный контроль над похищенными деньгами. Встряхивая белобрысым чубом, Кишлак болтался по номеру и своей худосочной фигурой с мертвенно-белой кожей напоминал ожившее привидение.
– И с островами почему-то тебя обходят, – продолжала Тамара. – Деньги вкладываете все, а хозяин опять Цунами. Вон, Марфа – баба умная. Сама разобралась что к чему, и теперь уже оттащила Аллу Константиновну от Инессы. А что значит Цунами без подписи вице-премьера? Да без поддержки моего мужа в Европе? Ноль, а владеть хочет всем.
Кишлак соглашался, все больше веря в ее ум и интуицию. До Тамары таких образованных, европейских женщин у него не было. И к бабским мозгам он всегда относился с презрением. А тут обалдел. Что ни слово – подарок. Она умудрялась давать советы, не унижая, а как бы между прочим. Обычно в постели. В перерывах между ласками. А ласкать Тамара умела. Резкий, злобный и жестокий Кишлак замирал под ее руками и позволял делать с собой что угодно. Становился послушным мальчиком и ни разу не сделал ей больно. В такие минуты Тамара царствовала над ним, испытывая от этого такой же нервный подъем, какой, возможно, испытывают дрессировщики, лаская хищника в клетке. А ведь бояться было чего. Несколько раз Кишлак в разговоре со Скрипачом вспоминал какую-то Нюру, которую выбросил из окна девятого этажа за то, что в момент любви она назвала его чужим именем. При этом Кишлак с сожалением вздыхал – мол, зря погорячился. Нюре и двадцати не было. Следствие установило причину падения – несчастный случай. А Кишлак с ребятами переехал в другую гостиницу.
О Марфе Кишлак знал только то, что она жена Унгури. Его врага. Ни Тамара, ни Алла Константиновна понятия не имели, какой мощный клан стоит за спиной этой элегантной женщины. Им она казалась случайно разбогатевшей бизнесвумен. Он же чувствовал в ней серьезного противника.
Однако сама ситуация подталкивала Кишлака на встречу с Марфой. Было решено устроить чей-нибудь день рождения. Несколько дней в столовую Дома творчества завозились продукты. Повара были выписаны из ресторана «Метрополь». На каждого блуждавшего по территории престарелого писателя приходилось по нескольку охранников. Литературные дамы угрюмо наблюдали за падением нравов и сообща в беседках хоронили свою последнюю общую влюбленность в российскую демократию.
Тамара предложила виновником торжества выбрать Кургана. Кишлак отправил к нему Мирчу.
Александр выслушал предложение и задумался. Он никак не мог сообразить, в каком месяце родился.
– То, что человек не ведает даты смерти – полбеды, но то, что не знает дня рождения – катастрофа, – витийствовал Мирча, убеждая приятеля. – Сам посуди, жизнь наша – штука непредсказуемая. К примеру – убьют тебя завтра, а что писать на памятнике? Вместо даты рождения – прочерк?
Александр растерянно посмотрел на него.
– А какого числа будут справлять?
– Послезавтра.
– В пятницу?
– А разве послезавтра пятница?
– Я не знаю… – тоскливо ответил Курганов.
Мирче стало стыдно, потому что за гулянками потерял счет времени. Что за окнами август – знал точно, а об остальном только догадывался. Но нельзя же предлагать человеку праздновать день рождения неизвестно какого числа?
– Короче, неважно, – продолжил он. – Рождаешься послезавтра – и точка!
– Можно и послезавтра, – согласился Александр, удрученный неспособностью вспомнить день своего рождения. – А что от меня требуется?
– Быть трезвым.
– Но это же не получится…
– Получится. Я поручу тебя двум девицам.
Курганов с ненавистью взглянул на Мирчу. Встал, подошел к зеркалу, висящему на стене в коридоре, долго всматривался в свое отражение.
– И их не стошнит от моего вида?
– За пять сотен будут считать тебя красавцем! Александру стало противно. Он схватил пустую бутылку и бросил ее в зеркало. Но зеркало, по странной случайности, не раскололось, а бутылка разбилась вдребезги. Мирча подбежал к нему и с облегчением вздохнул.
– Фу ты, слава Богу! Разбитое зеркало к несчастью. А тебе, вишь, не судьба. Хороший знак.
– Сам знаю, – заторможенно произнес Курганов и почувствовал, что впервые за много дней в душе екнула надежда. Ни на что… просто обозначилась сама по себе. Ему не хотелось размышлять о том – действительно ли она есть. Он только ощутил в себе момент ее рождения.
Словно не доверяя глазам, потрогал поверхность зеркала рукой и довольный вернулся в комнату. Налил полный стакан водки, залпом выпил и попросил Мирчу:
– Вынеси из номера все спиртное. Я трезветь буду… Мирча засуетился в сборе пустых и недопитых бутылок.
Через десять минут ни капли спиртного не осталось. Александр сел в кресло и включил телевизор. Ему почему-то очень захотелось тихо уставиться в экран и смотреть все подряд, пока окончательно не сморит сон.
На следующий день Кишлак встретил Курганова, гуляющего по асфальтированным дорожкам среди буйно и неухоженно растущих кустов.
– У тебя завтра день рождения, – напомнил он.
– Знаю, – кивнул Александр.
– Как самочувствие?
– Завязал.
– Давно?
– С утра.
– Главное – перетерпеть утром, – согласился Кишлак со знанием дела.
– Теперь надолго. Я ведь алкоголик. Мне пить нельзя. Дурным становлюсь, – Александр признался не столько Кишлаку, сколько себе.
– Я тоже… – услышал в ответ честное признание.
Съезд гостей был назначен на семь вечера. Их было немного. К старинному особняку подъехало два лимузина, из которых появились Марфа и Алла Константиновна в окружении охранников. На такси приехала Майя Зарубина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55