«Неужели он согласится?» – спрашивал себя Александр, обращаясь к себе в третьем лице. И медлил с ответом. Где-то в глубине подсознания уже выкристаллизовывалась мыслишка, пока пугающая своей очевидностью, но постепенно заставляющая привыкать к себе: «Все равно турок обречен. Да и какая разница – турком больше или турком меньше… Даже у кого-то из классиков говорилось нечто подобное. А откажись он стрелять, так собственную жизнь поставит под угрозу. Порте не простит. Чек придется вернуть. А ведь пятьдесят тысяч на дороге не валяются. Появляться без денег у Терезы смешно… Но главное – какая разница турку, кто его убьет?»
Курганов почувствовал, как начинает тихо ненавидеть свою жертву. Нестерпимо захотелось увидеть фотографии, лежащие в кейсе. Подхватив его, он вскочил со скамейки и быстро пошел в сторону моста, возле которого уютно и привлекательно расположился китайский ресторан, в котором завтра должны будут прозвучать выстрелы.
Решение возвращаться в Москву возникло неожиданно. Проспав целый день после романтической встречи рассвета на Рейне, Инесса проснулась от настойчивого телефонного звонка. Шлоссер настойчиво просил позволить ему зайти. Пришлось вставать и идти в ванную комнату – приводить себя в порядок.
Облачившись в черное шелковое кимоно, она открыла дверь, чтобы впустить Шлоссера, и ахнула, увидев адвоката. Лицо у него было бурого цвета. Казалось, того и гляди хватит удар. Нижняя челюсть дрожала от возмущения, и маленькие глаза налились кровью. Он, не здороваясь, вошел, тяжело опустился в кресло и задал странный вопрос:
– Вениамин не у вас?
– В каком смысле? – не поняла Инесса.
– А в том, в котором мне разбили вдребезги машину! – запальчиво, неожиданно фальцетом закричал Шлоссер. – Кто-то угнал со стоянки машину, вытолкал ее на пешеходную улицу и разбил!
– Печально, – согласилась Инесса, – но при чем тут Вениамин? Он, по всем расчетам, еще утром прилетел в Москву и, наверное, уже сидит в каком-нибудь кабаке и рассказывает о путешествии по Европе.
– Вы уверены, что улетел именно в Москву? – немного поостыв, переспросил адвокат. Стало неудобно перед дамой за свою истерику.
– Уверена, – успокоила его Инесса и, в свою очередь, поинтересовалась: – А почему вы вдруг решили, что он мог разбить вам машину? Это на него совершенно непохоже. Веня – из культурной профессорской семьи. Даже в молодости никогда не позволял себе никаких хулиганских выходок. Курганов, тот мог в ярости и квартиру чужую разнести. Уж скорее можно подумать на него.
– Да нет… Курганов ни при чем. А с Вениамином я повздорил. Из-за ерунды, в общем-то. Но работать вместе не сможем. Предупреждаю на будущее… – Он поднялся и с трагической маской на лице направился к выходу.
Инессе стало его жалко.
– А машина застрахована?
– На все случаи. Но все равно – это уже металлолом. Придется в Бонн возвращаться на поезде.
– Так вы уезжаете?
– А вы? – вдруг спросил Шлоссер.
И Инесса поняла, что пора и в самом деле возвращаться в Москву. Она подошла к адвокату, протянула руку и, прощаясь, напомнила:
– Перед отъездом не забудьте оставить ваши координаты. А я дам свои.
Шлоссер учтиво слегка склонил свою величественную голову и вышел. Не успела Инесса отудивляться по поводу подозрений адвоката, как к ней влетела, вся в слезах, Галина. Вместо любимого «зупер», она постоянно повторяла «швах!».
– Представляешь, он уезжает! Я просыпаюсь, ничего не подозревая, принимаю ванну, вдруг заходит, одетый и серьезный. «Прости, – говорит, – мон шери, но обстоятельства вынуждают меня срочно вернуться в Монако». Я чуть не утонула. «Да как же? – спрашиваю. – Мы же планировали поехать отдыхать на Балеарские острова?» А он мнется, глаза грустные и не зеленые, а совсем болотные. «Раньше, чем через месяц, никак не освобожусь». Поцеловал и бочком, бочком в дверь. Пока я вылезала да шлепала за ним босиком, его и след простыл!
И зарыдала с новой силой, уже ничего не говоря, кроме энергичного «швах!».
Вторая истерика подряд кого угодно способна вывести из себя. У Инессы испортилось настроение. Но не потому, что у Шлоссера разбили машину, а у Галины смылся любовник. Просто пребывание в Баден-Бадене показалось бессмысленным. Впереди столько дел, какого черта сидеть здесь и слушать идиотские жалобы.
Она встала и вместо того, чтобы успокаивать Галину, принялась нервно укладывать в чемоданы свои вещи.
– Ты куда? – не поняла та.
– Все! Уезжаем! Никому мы здесь не нужны! Пора заняться серьезными делами. Как хочешь, но сегодня же получаю в агентстве «о'кей» и вылетаю в Москву.
– Что ж я здесь одна делать буду? – совсем растерялась Галина.
– В таком случае иди собирай вещи! – скомандовала Инесса. И приятельница, как вымуштрованный солдат, встала и отправилась выполнять приказание.
Али, сгибаясь под тяжестью чемоданов, стойко переносил дорогу домой. Обе дамы были не в духе, поэтому без конца капризничали и вредничали. Но телохранителя от раздражения спасала мысль, что по возвращении в Москву Инесса тотчас прознает о романе с Ириной и изойдет от ярости в истерике.
В Шереметьеве их встречал водитель шестисотого «мерседеса», присланного Цунами. Домой Инесса ввалилась вечером буквально как снег на бедную голову Манукалова. Тот от растерянности не знал – радоваться или огорчаться.
– Ты откуда? – вяло улыбнулся он.
– От верблюда! Недоволен, что живая, да?
– Что за вздор? – Александр Сергеевич потянулся с раскрытыми для поцелуя губами.
Инесса уклонилась и надолго пропала в ванной. Когда же наконец соизволила появиться в домашнем велюровом халате, стол в гостиной был сервирован для ужина. Среди тарелок кобальтового сервиза и блюд с закусками стояли два позолоченных подсвечника с горящими свечами. Из ведерка выглядывала бутылка шампанского. По комнатам тихо и задумчиво разливалась мелодия Первого концерта Рахманинова.
Улыбающийся Манукалов протянул ей навстречу руки.
– Рад видеть тебя живой и невредимой. И постараюсь больше не оставлять без охраны.
– А коньяк есть? – холодно спросила Инесса.
– Все есть. – Он почти насильно поцеловал ее.
За столом Инесса некоторое время ела молча, уставясь в тарелку. Манукалов не принуждал ее к рассказам. Он знал, что долго игру в молчанку она не выдержит. И оказался прав.
Выпив граммов двести коньяку, Инесса почувствовала потребность поставить все точки над «и».
– Ты, конечно, доволен, что выследил меня?
– Не понял? – Манукалов постарался придать своему плакатному лицу добродушное выражение. Скандал совершенно не входил в его планы. Он соскучился по Инессе и хотел бы поскорее затащить ее в постель.
– Не прикидывайся. Ты же знаешь, что я в Люксембурге встречалась с Виктором.
– Знаю…
– И что?
– А ничего. Когда-нибудь это все равно должно было произойти. Хотя он мне давал честное слово офицера.
Манукалов отодвинул тарелки с недоеденной курицей, выпил минеральной воды, вытер салфеткой рот и как можно мягче произнес:
– Да будет тебе известно, что Виктор Иратов в 1983 году получил первое офицерское звание – лейтенант КГБ.
– Врешь! – вспыхнула Инесса. – Я знаю твои повадки! Запугать меня не удалось, так решил обмазать дерьмом приличного человека!
– В комитете почти все офицеры – приличные люди. В том числе и я. А Виктору до августовского путча регулярно присваивали очередные звания. Сейчас он подполковник. Работает под известной в нашем мире кличкой. Прости, не сообщаю, под какой. И, между прочим, деньги получал через наших связных.
– Врешь! – Инесса вскочила и заметалась по комнате. Она знала, что верить Манукалову нельзя. Он – профессиональный провокатор. Но вдруг все это правда? Тогда как? Неужели Виктор способен пойти с такими людьми, как ее муж? Нет, никогда. Не смог бы смотреть после этого ей в глаза.
Манукалов не вступал в спор. В его письменном столе уже несколько лет лежала ксерокопия заявления, написанного собственноручно Виктором, в котором тот просил принять его на работу в Комитет государственной безопасности. Этот исторический для их семьи документ Манукалов выловил среди прочих, когда стали перетряхивать все архивы Лубянки. Долго ксерокопия ждала своего часа и, похоже, дождалась.
– Сядь, успокойся. Я говорю правду, и ничего в ней позорного для твоего друга нет. Службой родине он смыл с себя пятно преступника.
– Это Виктор – преступник! – Инесса подлетела к мужу и схватила его за волосы. – Да это ты, гад, все подстроил, пришил нам антисоветскую организацию. Тебе это для карьеры нужно было!
Подобные слова Александр Сергеевич слышал от Инессы часто, поэтому не реагировал на них. А просто, без пафоса, повторял:
– Я выполнял свой долг, а вы вляпались по глупости. За нее-то и были наказаны. Человеческая глупость – самый серьезный порок. Из-за нее миллионы людей испортили жизнь и себе, и другим.
Инесса разжала пальцы, отпустив его волосы, и вернулась на свое место.
– Говори что хочешь. Я тебе не верю.
Манукалов молча поднялся из-за стола, прошел в кабинет и через несколько минут вернулся оттуда с ксерокопией заявления Виктора Иратова. Молча положил перед Инессой, пошел к телевизору, включил его и уселся смотреть «Вести».
Инесса читала долго, словно не веря своим глазам. Перечитывала по буквам. Мелкий, ленивый почерк Виктора узнала сразу. Он много раз писал ей шпаргалки именно такими мелкими буковками.
– Ты его вынудил… бил, пытал, издевался… – с ненавистью прошептала она.
– Наоборот. Долго тряс с благодарностью мою руку и клялся, что оправдает наше доверие и смоет трудом свой позор. На всех фотографиях, сделанных в аэропорту Франкфурта, выглядит вполне жизнерадостным.
Инесса подошла к телевизору, выключила его и, нагнувшись к мужу, впилась в него взглядом:
– Вы же его обменяли на какого-то террориста!
– Обменяли. Но после того, как он бежал из тюрьмы и получил новые документы на чужое имя.
– Какой побег? – насторожилась Инесса.
Манукалов поискал на журнальном столике среди газет одну ксерокопию фотографии и протянул ее жене.
– Узнаешь?
На фотографии была изображена разъяренная Тереза Островски возле парадной лестницы во Дворце фестивалей и рядом с ней – Курганов.
– Твой кореш Курганов. Я думаю, если он узнает, что благодаря тебе и Виктору отсидел лишних пять лет, мне придется утроить вам обоим охрану.
– Я встречалась с ребятами. Они уверены, что Виктор мертв.
– Конечно. Сама же поставила условие перед свадьбой, чтобы я помог освободиться твоему другу Виктору. Пришлось организовать побег. Чтобы не возникло подозрений, устроили так – двое подставных блатных и все трое твоих друзей выпилили в туалете вагона в полу отверстие и на полустанке покинули его. Охрана специально не мешала, а потом на задержание были брошены силы, прошедшие инструктаж.
Виктор знал, что должен упасть сразу, как услышит первые выстрелы. Блатные были застрелены при оказании сопротивления, а Курганов и Аксельрод сдались. Их отправили дальше по этапу, твоего дорогого Виктора доставили в Москву, на Лубянку. Там он и написал это заявление. Руки был готов целовать мне в благодарность за освобождение. Отправили его в спецшколу и после ее окончания легализовали под другой фамилией.
Манукалов замолк, давая возможность Инессе переварить полученную информацию. В душе он торжествовал. Это была месть, давно придуманная им и взлелеянная на тот случай, если дороги Виктора и Инессы вновь пересекутся. Она считала Александра Сергеевича ничтожеством, так пусть теперь знает, насколько ничтожнее ее любовник. Манукалов по крайней мере свою жизнь за счет других не выторговывал.
За годы, прожитые с мужем, Инесса потеряла чувствительность и ранимость, присущие ей в молодости. Но Виктор все эти годы оставался для нее идеалом человека, сумевшего вопреки ударам судьбы выстоять. Она чувствовала в нем нравственную опору. Возможно, уважения к нему в ней было даже больше, чем любви. Кроме того, Инесса убеждала себя, что, живя с Манукаловым, приносит себя в жертву ради Виктора, любившего ее. И вдруг выясняется, что Иратов такой же подонок, как и ее собственный муж! И служат оба в одной и той же «конторе», так безжалостно сломавшей жизнь ей, Аксельроду и Курганову…
Впервые Александр Сергеевич увидел, как беззвучно и горько плачет жена. Но жалости в своем сердце не обнаружил. Его мучила ревность. И он задал самый болезненный вопрос, хотя понимал, что этого делать не следует.
– Давно вы с ним?
В ответ Инесса кивнула головой.
Боль резанула по сердцу, Манукалов задержал дыхание и прикрыл глаза. Овладев собой, медленно произнес:
– На месте Виктора я бы очень боялся встречи с Аксельродом и Кургановым…
Инесса поняла затаенную в словах мужа угрозу. За Веню она была спокойна. Он мстить не станет, а вот Курган и до тюрьмы был непредсказуемым, а сейчас и подавно. Придется приложить много сил, чтобы его нейтрализовать. Умом Инесса поверила в рассказ о Викторе, но в душе теплилась маленькая надежда, что все было не так.
Она встала и ушла в спальню, давая понять Манукалову, что благодарности к нему не испытывает.
Он ее и не ждал. Теперь накопившаяся месть нащупала орудие – им должен стать Курганов. Завтра же первым делом Манукалов прикажет разыскать его и установить наблюдение.
Невзирая ни на какие протесты Эдди, Веня приехал на ферму. С цветами, шампанским, конфетами и золотым колечком фирмы «Картье». Она была испугана, встревожена и польщена его вниманием.
– Я же просила не приезжать… – нетвердым голосом укорила его.
Веня и сам был взволнован своей выходкой. Но от этого казался еще более пылко влюбленным. Оба ощущали тень Шлоссера, нависшую над ними, что придавало встрече атмосферу старинного романтизма времен Дон Жуана.
Она долго стояла посреди двора, не решаясь пригласить его в дом.
– Как я счастлив видеть тебя, – повторял по-немецки Веня.
Эдди стояла перед ним в легком белом, с кружевами, платье. Сбоку на груди была вышита зеленая уточка. Короткие черные кудри развевал легкий ветерок. Смуглая кожа зарделась матовым румянцем. Губы подрагивали. Ни слова не говоря, Веня сделал шаг вперед и поцеловал ее. Она никак не отреагировала – не отстранилась, не ответила и не обиделась. Только предупредила:
– Вокруг соседи…
– Плевать! Я женюсь на тебе. Ты ведь не против?
– Я замужем. У нас не принято так.
– Как? Шлоссер тебя развел с одним мужем, а я разведу со Шлоссером.
– Но ведь у нас хозяйство, – напомнила Эдди. Практицизм в ней органично уживался с жаждой любовного приключения. Как ни стремилась она играть роль добропорядочной жены, но глаза ее сияли черными угольками с золотыми бесовскими искорками. Монотонность жизни, нарушаемая редкими скандалами, устраиваемыми Шлоссером, казалось, совсем похоронили романтические всплески ее души. Она превратилась в типично немецкую жену. Дом был вылизан и вычищен до самой маленькой пылинки. Окна блестели чистотой. Цветы в палисадниках, вазах и даже в старой тачке гордо покачивали своими свежими головками. Конюшня и манеж содержались в идеальном порядке. Кроме того, она успевала тщательно ухаживать за собой и готовить каждый день обеды, к которым Шлоссер относился с особой требовательностью. Вечерами он сидел в кресле и смотрел исключительно спортивные программы. Потом брал Эдди за руку и вел в спальню. Поначалу она побаивалась ложиться с ним в постель. Потом привыкла и считала себя вполне счастливой женщиной. Но встреча с Веней разбудила в ней давно забытые мечты о празднике, с которого должен начинаться каждый день.
И он это чувствовал. Но напрасно надеялся на быструю победу. В мечтах Эдди большое место занимало ухаживание, которым она была обделена. Хотелось гулять, взявшись за руки, по набережной Рейна, кататься на лодке по Мозелю, ездить на горные курорты в Швейцарию… А нормального секса хватало и без Вени.
Поэтому, постояв во дворе, она так и не пригласила его в дом, а, кокетливо оттолкнув от себя, задорно улыбнулась и согласилась поехать в Бонн погулять.
Веня хотел было возразить, что у них не так много времени до приезда Шлоссера, но подумал, что всегда можно снять номер в отеле и не возвращаться на ферму, забыв о лошадях, к которым была привязана своими заботами Эдди.
Она усадила его в шезлонг под огромный зонт и убежала переодеваться. Веня закурил сигару, вытянул ноги и понял, что просто обязан жить в достатке и покое. В Москве такая жизнь вряд ли возможна. Но он ведь заберет туда Эдди не навсегда. Потом, лет через десять, купят себе такую же ферму, а может, перестроят эту, наймут целый штат работников, и начнется райская, спокойная жизнь. Тогда стукнет им обоим по полтиннику, и в самый раз отойти от дел в деревенскую глушь. А пока надо жить! Он убедит ее, что красивая молодая женщина не имеет права целыми днями ухаживать за лошадьми и пожилым мужем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Курганов почувствовал, как начинает тихо ненавидеть свою жертву. Нестерпимо захотелось увидеть фотографии, лежащие в кейсе. Подхватив его, он вскочил со скамейки и быстро пошел в сторону моста, возле которого уютно и привлекательно расположился китайский ресторан, в котором завтра должны будут прозвучать выстрелы.
Решение возвращаться в Москву возникло неожиданно. Проспав целый день после романтической встречи рассвета на Рейне, Инесса проснулась от настойчивого телефонного звонка. Шлоссер настойчиво просил позволить ему зайти. Пришлось вставать и идти в ванную комнату – приводить себя в порядок.
Облачившись в черное шелковое кимоно, она открыла дверь, чтобы впустить Шлоссера, и ахнула, увидев адвоката. Лицо у него было бурого цвета. Казалось, того и гляди хватит удар. Нижняя челюсть дрожала от возмущения, и маленькие глаза налились кровью. Он, не здороваясь, вошел, тяжело опустился в кресло и задал странный вопрос:
– Вениамин не у вас?
– В каком смысле? – не поняла Инесса.
– А в том, в котором мне разбили вдребезги машину! – запальчиво, неожиданно фальцетом закричал Шлоссер. – Кто-то угнал со стоянки машину, вытолкал ее на пешеходную улицу и разбил!
– Печально, – согласилась Инесса, – но при чем тут Вениамин? Он, по всем расчетам, еще утром прилетел в Москву и, наверное, уже сидит в каком-нибудь кабаке и рассказывает о путешествии по Европе.
– Вы уверены, что улетел именно в Москву? – немного поостыв, переспросил адвокат. Стало неудобно перед дамой за свою истерику.
– Уверена, – успокоила его Инесса и, в свою очередь, поинтересовалась: – А почему вы вдруг решили, что он мог разбить вам машину? Это на него совершенно непохоже. Веня – из культурной профессорской семьи. Даже в молодости никогда не позволял себе никаких хулиганских выходок. Курганов, тот мог в ярости и квартиру чужую разнести. Уж скорее можно подумать на него.
– Да нет… Курганов ни при чем. А с Вениамином я повздорил. Из-за ерунды, в общем-то. Но работать вместе не сможем. Предупреждаю на будущее… – Он поднялся и с трагической маской на лице направился к выходу.
Инессе стало его жалко.
– А машина застрахована?
– На все случаи. Но все равно – это уже металлолом. Придется в Бонн возвращаться на поезде.
– Так вы уезжаете?
– А вы? – вдруг спросил Шлоссер.
И Инесса поняла, что пора и в самом деле возвращаться в Москву. Она подошла к адвокату, протянула руку и, прощаясь, напомнила:
– Перед отъездом не забудьте оставить ваши координаты. А я дам свои.
Шлоссер учтиво слегка склонил свою величественную голову и вышел. Не успела Инесса отудивляться по поводу подозрений адвоката, как к ней влетела, вся в слезах, Галина. Вместо любимого «зупер», она постоянно повторяла «швах!».
– Представляешь, он уезжает! Я просыпаюсь, ничего не подозревая, принимаю ванну, вдруг заходит, одетый и серьезный. «Прости, – говорит, – мон шери, но обстоятельства вынуждают меня срочно вернуться в Монако». Я чуть не утонула. «Да как же? – спрашиваю. – Мы же планировали поехать отдыхать на Балеарские острова?» А он мнется, глаза грустные и не зеленые, а совсем болотные. «Раньше, чем через месяц, никак не освобожусь». Поцеловал и бочком, бочком в дверь. Пока я вылезала да шлепала за ним босиком, его и след простыл!
И зарыдала с новой силой, уже ничего не говоря, кроме энергичного «швах!».
Вторая истерика подряд кого угодно способна вывести из себя. У Инессы испортилось настроение. Но не потому, что у Шлоссера разбили машину, а у Галины смылся любовник. Просто пребывание в Баден-Бадене показалось бессмысленным. Впереди столько дел, какого черта сидеть здесь и слушать идиотские жалобы.
Она встала и вместо того, чтобы успокаивать Галину, принялась нервно укладывать в чемоданы свои вещи.
– Ты куда? – не поняла та.
– Все! Уезжаем! Никому мы здесь не нужны! Пора заняться серьезными делами. Как хочешь, но сегодня же получаю в агентстве «о'кей» и вылетаю в Москву.
– Что ж я здесь одна делать буду? – совсем растерялась Галина.
– В таком случае иди собирай вещи! – скомандовала Инесса. И приятельница, как вымуштрованный солдат, встала и отправилась выполнять приказание.
Али, сгибаясь под тяжестью чемоданов, стойко переносил дорогу домой. Обе дамы были не в духе, поэтому без конца капризничали и вредничали. Но телохранителя от раздражения спасала мысль, что по возвращении в Москву Инесса тотчас прознает о романе с Ириной и изойдет от ярости в истерике.
В Шереметьеве их встречал водитель шестисотого «мерседеса», присланного Цунами. Домой Инесса ввалилась вечером буквально как снег на бедную голову Манукалова. Тот от растерянности не знал – радоваться или огорчаться.
– Ты откуда? – вяло улыбнулся он.
– От верблюда! Недоволен, что живая, да?
– Что за вздор? – Александр Сергеевич потянулся с раскрытыми для поцелуя губами.
Инесса уклонилась и надолго пропала в ванной. Когда же наконец соизволила появиться в домашнем велюровом халате, стол в гостиной был сервирован для ужина. Среди тарелок кобальтового сервиза и блюд с закусками стояли два позолоченных подсвечника с горящими свечами. Из ведерка выглядывала бутылка шампанского. По комнатам тихо и задумчиво разливалась мелодия Первого концерта Рахманинова.
Улыбающийся Манукалов протянул ей навстречу руки.
– Рад видеть тебя живой и невредимой. И постараюсь больше не оставлять без охраны.
– А коньяк есть? – холодно спросила Инесса.
– Все есть. – Он почти насильно поцеловал ее.
За столом Инесса некоторое время ела молча, уставясь в тарелку. Манукалов не принуждал ее к рассказам. Он знал, что долго игру в молчанку она не выдержит. И оказался прав.
Выпив граммов двести коньяку, Инесса почувствовала потребность поставить все точки над «и».
– Ты, конечно, доволен, что выследил меня?
– Не понял? – Манукалов постарался придать своему плакатному лицу добродушное выражение. Скандал совершенно не входил в его планы. Он соскучился по Инессе и хотел бы поскорее затащить ее в постель.
– Не прикидывайся. Ты же знаешь, что я в Люксембурге встречалась с Виктором.
– Знаю…
– И что?
– А ничего. Когда-нибудь это все равно должно было произойти. Хотя он мне давал честное слово офицера.
Манукалов отодвинул тарелки с недоеденной курицей, выпил минеральной воды, вытер салфеткой рот и как можно мягче произнес:
– Да будет тебе известно, что Виктор Иратов в 1983 году получил первое офицерское звание – лейтенант КГБ.
– Врешь! – вспыхнула Инесса. – Я знаю твои повадки! Запугать меня не удалось, так решил обмазать дерьмом приличного человека!
– В комитете почти все офицеры – приличные люди. В том числе и я. А Виктору до августовского путча регулярно присваивали очередные звания. Сейчас он подполковник. Работает под известной в нашем мире кличкой. Прости, не сообщаю, под какой. И, между прочим, деньги получал через наших связных.
– Врешь! – Инесса вскочила и заметалась по комнате. Она знала, что верить Манукалову нельзя. Он – профессиональный провокатор. Но вдруг все это правда? Тогда как? Неужели Виктор способен пойти с такими людьми, как ее муж? Нет, никогда. Не смог бы смотреть после этого ей в глаза.
Манукалов не вступал в спор. В его письменном столе уже несколько лет лежала ксерокопия заявления, написанного собственноручно Виктором, в котором тот просил принять его на работу в Комитет государственной безопасности. Этот исторический для их семьи документ Манукалов выловил среди прочих, когда стали перетряхивать все архивы Лубянки. Долго ксерокопия ждала своего часа и, похоже, дождалась.
– Сядь, успокойся. Я говорю правду, и ничего в ней позорного для твоего друга нет. Службой родине он смыл с себя пятно преступника.
– Это Виктор – преступник! – Инесса подлетела к мужу и схватила его за волосы. – Да это ты, гад, все подстроил, пришил нам антисоветскую организацию. Тебе это для карьеры нужно было!
Подобные слова Александр Сергеевич слышал от Инессы часто, поэтому не реагировал на них. А просто, без пафоса, повторял:
– Я выполнял свой долг, а вы вляпались по глупости. За нее-то и были наказаны. Человеческая глупость – самый серьезный порок. Из-за нее миллионы людей испортили жизнь и себе, и другим.
Инесса разжала пальцы, отпустив его волосы, и вернулась на свое место.
– Говори что хочешь. Я тебе не верю.
Манукалов молча поднялся из-за стола, прошел в кабинет и через несколько минут вернулся оттуда с ксерокопией заявления Виктора Иратова. Молча положил перед Инессой, пошел к телевизору, включил его и уселся смотреть «Вести».
Инесса читала долго, словно не веря своим глазам. Перечитывала по буквам. Мелкий, ленивый почерк Виктора узнала сразу. Он много раз писал ей шпаргалки именно такими мелкими буковками.
– Ты его вынудил… бил, пытал, издевался… – с ненавистью прошептала она.
– Наоборот. Долго тряс с благодарностью мою руку и клялся, что оправдает наше доверие и смоет трудом свой позор. На всех фотографиях, сделанных в аэропорту Франкфурта, выглядит вполне жизнерадостным.
Инесса подошла к телевизору, выключила его и, нагнувшись к мужу, впилась в него взглядом:
– Вы же его обменяли на какого-то террориста!
– Обменяли. Но после того, как он бежал из тюрьмы и получил новые документы на чужое имя.
– Какой побег? – насторожилась Инесса.
Манукалов поискал на журнальном столике среди газет одну ксерокопию фотографии и протянул ее жене.
– Узнаешь?
На фотографии была изображена разъяренная Тереза Островски возле парадной лестницы во Дворце фестивалей и рядом с ней – Курганов.
– Твой кореш Курганов. Я думаю, если он узнает, что благодаря тебе и Виктору отсидел лишних пять лет, мне придется утроить вам обоим охрану.
– Я встречалась с ребятами. Они уверены, что Виктор мертв.
– Конечно. Сама же поставила условие перед свадьбой, чтобы я помог освободиться твоему другу Виктору. Пришлось организовать побег. Чтобы не возникло подозрений, устроили так – двое подставных блатных и все трое твоих друзей выпилили в туалете вагона в полу отверстие и на полустанке покинули его. Охрана специально не мешала, а потом на задержание были брошены силы, прошедшие инструктаж.
Виктор знал, что должен упасть сразу, как услышит первые выстрелы. Блатные были застрелены при оказании сопротивления, а Курганов и Аксельрод сдались. Их отправили дальше по этапу, твоего дорогого Виктора доставили в Москву, на Лубянку. Там он и написал это заявление. Руки был готов целовать мне в благодарность за освобождение. Отправили его в спецшколу и после ее окончания легализовали под другой фамилией.
Манукалов замолк, давая возможность Инессе переварить полученную информацию. В душе он торжествовал. Это была месть, давно придуманная им и взлелеянная на тот случай, если дороги Виктора и Инессы вновь пересекутся. Она считала Александра Сергеевича ничтожеством, так пусть теперь знает, насколько ничтожнее ее любовник. Манукалов по крайней мере свою жизнь за счет других не выторговывал.
За годы, прожитые с мужем, Инесса потеряла чувствительность и ранимость, присущие ей в молодости. Но Виктор все эти годы оставался для нее идеалом человека, сумевшего вопреки ударам судьбы выстоять. Она чувствовала в нем нравственную опору. Возможно, уважения к нему в ней было даже больше, чем любви. Кроме того, Инесса убеждала себя, что, живя с Манукаловым, приносит себя в жертву ради Виктора, любившего ее. И вдруг выясняется, что Иратов такой же подонок, как и ее собственный муж! И служат оба в одной и той же «конторе», так безжалостно сломавшей жизнь ей, Аксельроду и Курганову…
Впервые Александр Сергеевич увидел, как беззвучно и горько плачет жена. Но жалости в своем сердце не обнаружил. Его мучила ревность. И он задал самый болезненный вопрос, хотя понимал, что этого делать не следует.
– Давно вы с ним?
В ответ Инесса кивнула головой.
Боль резанула по сердцу, Манукалов задержал дыхание и прикрыл глаза. Овладев собой, медленно произнес:
– На месте Виктора я бы очень боялся встречи с Аксельродом и Кургановым…
Инесса поняла затаенную в словах мужа угрозу. За Веню она была спокойна. Он мстить не станет, а вот Курган и до тюрьмы был непредсказуемым, а сейчас и подавно. Придется приложить много сил, чтобы его нейтрализовать. Умом Инесса поверила в рассказ о Викторе, но в душе теплилась маленькая надежда, что все было не так.
Она встала и ушла в спальню, давая понять Манукалову, что благодарности к нему не испытывает.
Он ее и не ждал. Теперь накопившаяся месть нащупала орудие – им должен стать Курганов. Завтра же первым делом Манукалов прикажет разыскать его и установить наблюдение.
Невзирая ни на какие протесты Эдди, Веня приехал на ферму. С цветами, шампанским, конфетами и золотым колечком фирмы «Картье». Она была испугана, встревожена и польщена его вниманием.
– Я же просила не приезжать… – нетвердым голосом укорила его.
Веня и сам был взволнован своей выходкой. Но от этого казался еще более пылко влюбленным. Оба ощущали тень Шлоссера, нависшую над ними, что придавало встрече атмосферу старинного романтизма времен Дон Жуана.
Она долго стояла посреди двора, не решаясь пригласить его в дом.
– Как я счастлив видеть тебя, – повторял по-немецки Веня.
Эдди стояла перед ним в легком белом, с кружевами, платье. Сбоку на груди была вышита зеленая уточка. Короткие черные кудри развевал легкий ветерок. Смуглая кожа зарделась матовым румянцем. Губы подрагивали. Ни слова не говоря, Веня сделал шаг вперед и поцеловал ее. Она никак не отреагировала – не отстранилась, не ответила и не обиделась. Только предупредила:
– Вокруг соседи…
– Плевать! Я женюсь на тебе. Ты ведь не против?
– Я замужем. У нас не принято так.
– Как? Шлоссер тебя развел с одним мужем, а я разведу со Шлоссером.
– Но ведь у нас хозяйство, – напомнила Эдди. Практицизм в ней органично уживался с жаждой любовного приключения. Как ни стремилась она играть роль добропорядочной жены, но глаза ее сияли черными угольками с золотыми бесовскими искорками. Монотонность жизни, нарушаемая редкими скандалами, устраиваемыми Шлоссером, казалось, совсем похоронили романтические всплески ее души. Она превратилась в типично немецкую жену. Дом был вылизан и вычищен до самой маленькой пылинки. Окна блестели чистотой. Цветы в палисадниках, вазах и даже в старой тачке гордо покачивали своими свежими головками. Конюшня и манеж содержались в идеальном порядке. Кроме того, она успевала тщательно ухаживать за собой и готовить каждый день обеды, к которым Шлоссер относился с особой требовательностью. Вечерами он сидел в кресле и смотрел исключительно спортивные программы. Потом брал Эдди за руку и вел в спальню. Поначалу она побаивалась ложиться с ним в постель. Потом привыкла и считала себя вполне счастливой женщиной. Но встреча с Веней разбудила в ней давно забытые мечты о празднике, с которого должен начинаться каждый день.
И он это чувствовал. Но напрасно надеялся на быструю победу. В мечтах Эдди большое место занимало ухаживание, которым она была обделена. Хотелось гулять, взявшись за руки, по набережной Рейна, кататься на лодке по Мозелю, ездить на горные курорты в Швейцарию… А нормального секса хватало и без Вени.
Поэтому, постояв во дворе, она так и не пригласила его в дом, а, кокетливо оттолкнув от себя, задорно улыбнулась и согласилась поехать в Бонн погулять.
Веня хотел было возразить, что у них не так много времени до приезда Шлоссера, но подумал, что всегда можно снять номер в отеле и не возвращаться на ферму, забыв о лошадях, к которым была привязана своими заботами Эдди.
Она усадила его в шезлонг под огромный зонт и убежала переодеваться. Веня закурил сигару, вытянул ноги и понял, что просто обязан жить в достатке и покое. В Москве такая жизнь вряд ли возможна. Но он ведь заберет туда Эдди не навсегда. Потом, лет через десять, купят себе такую же ферму, а может, перестроят эту, наймут целый штат работников, и начнется райская, спокойная жизнь. Тогда стукнет им обоим по полтиннику, и в самый раз отойти от дел в деревенскую глушь. А пока надо жить! Он убедит ее, что красивая молодая женщина не имеет права целыми днями ухаживать за лошадьми и пожилым мужем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55