Его смуглые черты сияли радостью. Пальцы прыгали по клавиатуре, которую он столько лет видеть не хотел. Его команды вводили за него функционеры — он был выше этого. Будучи сыном высокопоставленного каирского политика, Анвар родился, как говорит пословица, с серебряной ложкой во рту. До двенадцати лет, пока его не отправили в военное училище, его рука не прикасалась к этой ложке или к любой другой. Слуги кормили его с ложечки.
Но не здесь. Не в его тайном мире тайной любви и желаний. Здесь он сам двигал по коврику мышью и сам вводил в компьютер команды.
Сообщение было от Госпожи Кали, а в разделе «Предмет» значилось лишь одно слово — «Возможность».
Анвар-Садат вывел на экран текст ее сообщения. От этих голубых строчек у него кольнуло в сердце, но это не было послание любви или страсти. Напротив, это было очень серьезное сообщение:
Анвар, мне сообщили из высоких источников, что береговая охрана США потопила вчера в спорных водах канадскую подводную лодку.
— Все воды спорные, — проворчал Анвар-Садат, и его лицо стало привычно каменным. Такое лицо было у Великого Сфинкса в Египте фараонов, когда он был еще целым, не выветрен столетиями и полон самодовольной тайны.
Анвар-Садат пробежал глазами остаток письма.
Этот инцидент энергично замалчивается обеими сторонами, чтобы не допустить обострения дипломатических отношений, но это, быть может, первая стычка большого конфликта. Может быть, тебе необходимо привлечь к этому факту внимание мирового сообщества, и тогда твои взгляды получат одобрение и уважение, которого они столь сильно заслуживают.
Анвар-Садат одобрительно кивнул.
— Я так и сделаю, — объявил он. Потом вспомнил, что это не телефон, он подвел курсор к пиктограмме ответа и набрал несколько слов, добавив: «Мой прелестный сфинкс».
Письмо полетело по волоконной оптике к своему неизвестному месту назначения. Наблюдая за священнодействием компьютера, Анвар-Садат хотел быть лучом света и полететь за письмом в ждущие объятия своей будущей любви.
Он тосковал по этим объятиям, по нежным касаниям пальцев Госпожи Кали. Он чувствовал эти пальцы на своих бровях, на губах и в таких местах, о которых не стоит думать, когда ее нет рядом. Но такие мысли приходят без приглашения. Он подошел к книжной полке и снял оттуда книгу древней эротики, «Камасутру».
Впереди его ожидала долгая и бессонная ночь. Невозможно было предугадать, когда Госпожа Кали ответит, если ответит вообще. А ему, чтобы составить на завтра речь, нужна ясность разума.
Определенные гормоны облегчают мыслительный процесс. Хотелось бы только, чтобы их выделение не требовало нескромных книжек и собственных манипуляций.
Это было в высшей степени недостойно. Вот была бы у него личная рабыня со змеиным станом и газельими глазами, которая приложила бы необходимые мази к должным частям его анатомии, которые все сильнее и сильнее бились, как попавшая на крючок рыба.
Весьма стимулирующий крючок, должен был он признать.
Глава 22
Смерть Томаззо Теставерде могла бы оказаться такой же никчемной, как и его беспутная жизнь, если бы не тот факт, что в его жилах текла сицилийская кровь.
После вскрытия его синюшное тело подготовили для передачи родственникам.
Беда была в том, что никто не хотел получать его труп.
Ни его мать, которой он стал чужим.
Ни его многочисленные трудолюбивые дядюшки.
В конце концов отец его отца, Сирио Теставерде, согласился вступить во владение покойным Томаззо Теставерде.
Он появился в морге округа Барнстэйбл и сказал просто:
— Я приехал за своим внуком Томаззо.
— Сюда, пожалуйста, — показал рукой скучающий служитель.
По длинному стерильному коридору смерти они прошли в молчании. В спертом холодном воздухе стояла острая формалиновая вонь, но Сирио, который водил шхуны на Грэнд-банку еще в золотой век тресковых шхун, к вони было не привыкать. И хотя он уже лет двадцать не выходил в море, из-под его ногтей так и не вычистились рыбьи чешуйки и корка соли держалась на волосатых ноздрях. Он был настоящий мазутник — так называли рожденных на Сицилии рыбаков.
Тело вытащили из холодильной ниши, простыню сняли.
Сирио увидел голубой герб на неузнаваемом лице единственного сына своего единственного сына и издал какой-то странный звук:
— Минга! Это не Томаззо.
— Мы по зубам установили, что это он.
— Что у него на лице?
— Его нашли таким. Похоронная служба отмоет его перед похоронами.
— Вот так его нашли? — переспросил Сирио, и старческие глаза его сузились.
— Да.
— Это значит, что кто-то с ним такое сделал?
В голосе Сирио послышалось рычание.
— А вы свяжитесь с береговой охраной. У них есть полный доклад.
Сирио Теставерде так и сделал. Он узнал все неприятные подробности смерти своего внука, включая разрисованное лицо и рыбу, вставленную туда, где рыбе делать нечего. Хотя много лет уже как он отказался от своего внука, позорившего честное имя Теставерде, сейчас его старческая кровь побежала горячо и быстро.
— Я отомщу за эту мерзость, — сказал Сирио тихим от негодования голосом.
— На данный момент у нас нет подозреваемых по этому делу, — официально информировал его офицер береговой охраны. — Это мог сделать кто угодно.
— Вот этот знак на его лице, он что-нибудь значит? — продолжал давить Сирио.
— Он мог сам себя так разукрасить.
— Зачем?
— Может быть, он хоккейный болельщик. Они любят разрисовывать себе лица в поддержку любимой команды.
— Хоккей? Томаззо — сицилиец! Мы не смотрим хоккей. Это не для нас.
— Кажется, этот бело-голубой символ — эмблема какой-то франко-канадской команды или что-то в этом роде. Я тоже не смотрю хоккей.
Сирио Теставерде забрал оскверненное тело внука, отвез его в похоронное бюро Кингспорта, а потом отправился в Объединенный клуб рыбаков и низким страстным голосом стал говорить всем, кто был согласен слушать.
— Это проклятые канадцы сделали такое с единственным сыном моего сына. Род Теставерде прервется из-за этих подонков, — бушевал Сирио.
— Канадцы? — переспросил кто-то недоверчиво.
— Разве они не захватывают наши суда? — продолжал наступать Сирио.
С этим согласились.
— Разве они не соперничают с нами за рыбу? — добавил старик.
С этим тоже никто не стал спорить.
— Они торчат в наших водах, сколько я себя помню и плаваю, а когда они вычистили наши воды, они закрыли свои. Разве мы выгнали канадцев из своих вод? Нет, не выгнали! А тогда это нечестно. И мы должны что-то сделать!
— Это их право — закрывать свои воды, — заметил чей-то рассудительный голос.
— Море принадлежит только сильным. Тем, у кого хватает силы брать из него рыбу. Мы — сицилийцы. И мы — американцы. Мы сильные, а канадцы слабые. И мы будем брать их рыбу, если захотим.
— А если они попытаются нас остановить?
Освещенный солнцем кулак Сирио Теставерде взметнулся в дымном воздухе клуба.
— Тогда мы возьмем их лодки и их жизни!
В другой вечер от выкриков Сирио Теставерде просто отмахнулись бы — что возьмешь с человека, у которого от горя крыша поехала.
Но в углу зала, высоко на стенной полке, стоял телевизор, мерцая экраном и что-то бормоча. Как раз передавали новости. Никто особо не обращал на них внимания, но вполуха их все-таки слушали.
— Мы возьмем то, что нам принадлежит, потому что мы — мужчины! — говорил Сирио. — Слишком долго мы терпим низкие цены на наш улов — а все потому, что канадские конкуренты привозят на рыбный причал Бостона уже разделанную и замороженную рыбу. Сначала они опустошили наши воды, теперь вычерпывают свои. И посылают свою вонючую рыбу на наш рынок, свиньи!
Что-то в телевизоре привлекло внимание сидевшего рядом с ним рыбака. Он прибавил звук.
— ...В Нью-Йорке Генеральный секретарь ООН Анвар Анвар-Садат сделал заявление, вызвавшее в дипломатических кругах переполох, — вещал слащаво-мелодичный голос диктора. — По словам Генерального секретаря ООН, катер береговой охраны США ввязался в перестрелку с подводной лодкой — предположительно канадского, а точнее сказать, франко-канадского происхождения, — в спорных водах Грэнд-банки, и в результате лодка затонула со всей командой. Канадские официальные лица в Оттаве решительно это опровергают. Монреаль также отвергает что-либо подобное. Тем не менее Генеральный секретарь ООН настаивает на истинности своих сведений. Более того, он утверждает, что этот инцидент, как и имеющий место кризис рыболовства, свидетельствует, что прибрежным странам не может быть доверен надзор за их собственными территориальными водами. В связи с этим он предлагает создать специальную комиссию ООН для наблюдения и патрулирования акватории Мирового океана, что будет способствовать сохранению сильно истощенных рыбных запасов и поддержанию мира, так как это истощение становится в наши дни причиной стольких международных трений.
— Видите! — воскликнул Сирио, показывая на телевизор, откуда только что прозвучали слова Генерального секретаря ООН. — Видите, этот хмырь правду говорит! Океаны не принадлежат никому. Так возьмем то, что принадлежит нам!
В другие времена слова Сирио Теставерде напоролись бы на глухие уши. Это были трудяги-рыбаки, встававшие с рассветом и отсыпающиеся сутками по возвращении в порт.
Но времена были трудные. Массачусетс уступил Мэну репутацию самого рыболовного штата Америки. Эти люди владели своими лодками, владели своим делом, но продукт их труда был вне их контроля. Они были фермеры моря, и их поля истощились.
— Мы должны взять! — громыхал Сирио.
Тут и остальные заговорили наперебой, перечисляя свои беды.
Суровые призывы Сирио подхватили молодые, самые энергичные рыбаки.
Время шло к ночи, голоса становились злее, весть расходилась, и дымный зал заполнялся потерявшими работу рыбаками.
— А я говорю, — крикнул Сирио Теставерде, стукнув кулаком по столу, — что мы соберем флот и возьмем свое силой и мужеством!
Изрезанный и обожженный окурками стол подпрыгнул. По всей комнате другие кулаки ударили в старое дерево, и зазвучали голоса — не унылые, как всегда, а громкие и возбужденные.
В ту же ночь собралась армада. Она вышла за волнорез Кингспорта и взяла курс на север — к самым богатым в мире промыслам.
Корабли плыли в историю.
* * *
В Сент-Джонсе на острове Ньюфаундленд сержант канадской береговой охраны Кэйден Орловски получил по радио приказ и попросил его повторить.
— Вы должны задерживать и арестовывать любое американское судно, действующее вблизи наших водных путей.
— На наших водных путях? Я не ослышался, вы сказали вблизи?
— Под любым предлогом надлежит осматривать и задерживать все суда США, обнаруженные вблизи наших водных путей.
— Имеются в виду рыболовные суда?
— Все и каждое судно под флагом США.
В голосе командира появились раздраженные нотки.
— Есть, сэр! — отчеканил сержант Орловски и повернулся к рулевому.
— Держи курс на юг. Будем охотиться на американские суда.
Рулевой резко повернулся от штурвала и недоверчиво посмотрел на командира.
— Ты слышал приказ? — грозно спросил Орловски. И про себя добавил: — И я тоже.
Рулевой завертел штурвал, выходя на новый курс.
Вскоре новость разошлась по палубе катера «Роберт У. Сервис». Охотимся на американцев. Никто не мог сказать зачем, но все понимали, откуда пришел приказ.
Он мог выйти только из офиса министра рыбного хозяйства, который всего лишь год назад закрыл для канадских рыбаков тихоокеанские промыслы лосося. Очевидно, то была первая фаза. А это — вторая.
Орловски про себя назвал это по-другому.
Провокация.
Он только надеялся, что в этом районе не окажется американских рыболовных судов. В противном случае он окажется на острие международного инцидента.
И он понимал, что это вряд ли будет способствовать его карьере.
Политики делают что хотят. Часто — не взвешивая последствий.
Такие, как Орловски, — удобные козлы отпущения для таких, как Гилберт Хьюгтон.
— Черт бы побрал этого голубоносого кретина, — проворчал он. — Такой идиотизм можно придумать только в Оттаве.
Глава 23
Мастер Синанджу был непреклонен. Он повернулся спиной к своему ученику и уставился на огромные часы, сделанные в форме кота с бегающими вправо и влево глазами и большим хвостом, двигающимся, как метроном.
— Нет.
— Да ладно тебе, Чиун. Только один вечер, — умолял его Римо.
— Я за большие деньги нанял женщину, которая готовит приемлемо. Я не стану ужинать в ресторане только потому, что ты истосковался по рыбе. Будешь есть утку.
— А что будешь есть ты?
— Пока не знаю. Мой рыбный погреб совсем пуст. Нужно сходить к торговцам рыбой и узнать, что у них есть свежего.
— Но ты можешь заказать в ресторане что захочешь, — настаивал Римо.
— Я не доверяю ресторанным поварам. Они подают рыбу, названия которой не отыщешь даже в кулинарном справочнике.
— Назови хотя бы одну.
— Скрод. Я никогда не слыхал о такой рыбе, пока не приехал в эту холодную провинцию.
Римо нахмурил брови.
— Мне кажется, что скрод — это вроде маленькой трески.
— А я слышал, что это совершенно другая рыба.
— Ну хорошо, ты можешь заказать что-нибудь, кроме скрода. А скрод пойдет мне.
— Ты останешься дома и будешь есть утку, — упрямо повторил Чиун.
— В таком случае я сам отправлюсь на рынок и куплю себе рыбу.
— Тебе придется самому ее готовить. Я не позволю своей личной поварихе готовить для тебя.
— Я умею готовить.
— И будешь. А я сейчас должен уходить.
— Я иду с тобой. Не хочу ошиваться в этом пустом доме и постоянно натыкаться на эту старую боевую буйволицу, которую ты называешь экономкой. Она даже не желает сообщить мне свое имя!
— Я не могу тебе запретить, — бросил мастер Синанджу, выплывая за дверь и устремляясь вперед так быстро, что полы его кимоно широко дрожали и полоскались при каждом шаге сморщенных, похожих на стебли бамбука ног.
Римо шел рядом быстрым, но свободным шагом. Он был одет в свою привычную футболку и китайские штаны, потому что при этом не надо было утром думать, что надеть, а когда одежда становилась грязной, он просто ее выбрасывал и натягивал новую. Холодный воздух подхватывал выходящий из его рта углекислый газ и превращал его в белые струйки.
— Интересно, где может быть сейчас Фрейя? — попытался на ходу завязать разговор Римо.
— А мне интересно, где моя рыба. Мне обещали целое рыбное богатство.
— В море рыбы много.
— Именно так говорил Ким Бамбуковая Шляпа, — сплюнул Чиун.
— А кто этот Ким Бамбуковая Шляпа?
— Седьмой мастер Синанджу.
— Тот самый двоеженец?
— Нет, тот был восьмым.
Римо задумался.
— Ким — это у которого была бамбуковая нога?
— В нашем Доме не было ни единого мастера Синанджу с деревянной ногой, хотя Джи стал хромать под конец жизни.
— Запомнить порядок всех бывших мастеров Синанджу так же трудно, как пытаться пересчитать фантомов, — недовольно проворчал Римо.
Чиун удивленно вскинул бровь.
— Фантомов?
— Ну вот этот, Призрак-Который-Рождает-Фантомов. Персонаж из комикса, который передает свое имя и одежду от отца к сыну, как мы передаем свое боевое искусство. Про него сделали фильм примерно год назад.
Чиун выразил на лице отвращение.
— Стоило бы подать в суд на этих людей за кражу нашей интеллектуальной собственности.
— Так расскажи про этого Кима Бамбуковая Шляпа. Я так понимаю, что имя его пошло от шляпы, которую он носил.
Чиун покачал головой:
— Нет, от того, что он с ней делал. Бамбуковые шляпы были у многих мастеров Синанджу.
— Ладно...
— Я тебе уже рассказывал, что первые мастера занялись искусством асассинов, так как земля была скалистой, а море слишком холодным для рыболовства.
— Семьдесят миллиардов раз, — устало согласился Римо.
— Ты еще был ребенком в Синанджу, когда я рассказал тебе это впервые. Правда намного сложнее.
— Обычное свойство правды, — глубокомысленно заметил Римо.
— Ты много раз плавал в заливе Западной Кореи.
— Да, — подтвердил Римо, и перед его умственным взором мелькнула леденящая душу картина. Это был последний раз, когда он видел свою дочь. Он до сих помнил, как бежал по песчаному берегу залива, догоняя летящего пурпурного птеродактиля, уносящего в когтях его маленькую Фрейю. Правда, потом оказалось, что это иллюзия, созданная старым врагом. Фрейе тогда ничего не грозило. Теперь — другое дело.
— В заливе очень мелко, — продолжал Чиун.
— Да.
— Очень мелко на много ри от берега.
— Охотно верю.
— В такой воде можно спокойно пройти несколько ри, ни разу не погрузившись с головой.
— Именно поэтому субмарина останавливалась далеко от берега, а золото доставляли на плотах.
— Не напоминай мне о золоте, когда обсуждается более драгоценный товар, — прервал его Чиун, и в голосе старика была горечь.
— Что может быть драгоценнее золота?
— Рыба. Потому что без нее мы не можем жить.
— С золотом ты купишь любую рыбу, какую захочешь, — возразил Римо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26