скоро они достигнут СенДени, где тогда Людовику Желанному поднесли на малиновой бархатной подушке золотые ключи от города в присутствии графа Нарышкина и его казаков… Сегодня вечером, в вербное воскресенье, начинались крёстные муки короля. За ним скорбным путём пойдёт вся эта армия, которая нынче ночью должна совершить воистину чудовищный переход. Сколько могу пройти, покуда доберутся до места, эти дворянские сынки, сопровождающие престарелого монарха? Что творится там, позади, в этом oi ромном, забывшемся тревожным сном городе, который лежит теперь уже за их спиной? Один серый мушкетёр, присоединившийся к колонне у заставы Этуаль сразу же после того, как— король покинул дворец, рассказал господину де Дама, который дружил с его отцом, — так вот, этот мушкетёр, по фамилии Удето, рассказал, что в ту самую минуту, когда королевский кортеж тронулся в путь, на Тюильри налетел бурный порыв ветра, ударился о стены.
поднял с земли, завертел бумаги, песок, а из открытых окон вдруг донёсся зловещий стук: это в Павильоне Часов ветром свалило огромное белое знамя-тем лучше, значит, не придётся его снимать.
Возвратившись с Марсова поля, Сезар заехал пообедать домой, на улицу Бак. Там он усадил в карету свою несчастную сестру, госножу де Лабедуайер, с пятимесячным сыном, а также свою жену, Зефирину, с дочкой и велел везти их прямо в Буживаль, в замок госпожи де Мэм, не стоило молодым женщинам с детьми оставаться в Париже в наступающее смутное время.
Сезара терзала мысль, которую ему неосторожно внушил ею дядя де Лорж: почему это герцог Орлеанский —гак легко согласился дать под командование Шарля де Лабедуайер 7-й линейный полк. Можно сколько угодно утешать себя мыслью, что его рекомендация, а также рекомендация Роже де Дама сыграли свою роль… Кто-кто, а он никак не мог думать, что его зять взял это! полк с мыслью перейти на сторону Бонапарта. Ведь он отлично знал, что если в душе Шарля жили какие-то политические идеалы, то склонялся он скорее к Республике, чем к императору.
Возможно, на этом-то и строил свои расчёты Луи-Филипп, герцог Орлеанский. А что, если Луи-Филипп с умыслом ставил во главе полков, находившихся в его ведении, людей, склонных участвовать в государственном перевороте? Когда Луи-Филипп был ещё герцогом Шартрским в армии Дюмурье, разве не являлся он сам ставленником этого генерала и жирондистов против Людовика XVI? Ведь ходили же весьма странные слухи относительно мятежа в Ла-Ферс и действительных намерений генералов Лаллеманов и Лефевр-Денуэгта… А король как раз поручил командование северными армиями, то есть теми, от которых зависела его судьба, своему кузену герцогу Орлеанскому… Правду ли говоря!.
что герцог был любовником баронессы Лаллсман? Нет дыма без огня…
Когда же они достигли равнины Сен-Дени, похожей больше на пустыню, однообразие которой лишь редко-редко нарушала купа деревьев, когда под копытами лошадей громко захлюпала грязь на размокшей от дождя немощёной дороге, когда небо совсем почернело и слева не стало видно даже очертаний Монмартра, Сезара охватила тревога, граничившая с ужасом. Он чувствовал себя ответственным за происшедшее и не мог себе этого простить: он преувеличивал роль Шарля, он был одержим мыслью о Шарле. Если бы 7-й линейный полк не перешёл в Гренобле на сторону императора вместе с оружием и обозами, возможно, тогда и Ней не изменил бы в Лионе. И то, что его зять-причина этому… Но не столько мысль о том, что завтра Наполеон возвратится в Тюильри, сколько то, что вместе с ним в столицу въедет торжествующий Шарль, наполняло душу Сезара горечью и болью.
Равнина Сен-Дени овеяна кровавыми преданиями. Теперь по ней движется королевская гвардия, и всадники окончательно теряют терпение. То и дело приходится останавливаться, поджидать пехотинцев, перестраиваться, чтобы двигаться хоть относительно походным порядком. А все эти непривычные к тяготам походной жизни юнцы еле волочат ноги под своей ношей, уже начинают отставать. Что же будет через несколько часов? Дождь льёт не переставая, льёт на господ Лорж, Дама, на Мортемаров, на Ларошжакленов, на всех этих именитых людей, льёт на командиров, льёт на подчинённых, связанных между собой кровными узами родства и браков, многовековой историей, терпящей крах, а Сезар-он пришпоривает коня, едет вдоль колонны, затем возвращается обратно. Какой-то всадник подъезжает к нему и неуверенно окликает во мраке. Оказывается, это сам герцог Ришелье, ему нужен этой ночью попутчик, ему хочется выговориться.
— Сезар, это вы? Вообразите, дорогой мой, недавно, то есть в половине двенадцатого, я встретил на Елисейских полях господина Шатобриана, и он спросил, что я тут делаю. Сам он спокойненько шёл домой, откуда-не знаю. Он и не собирается покидать Париж, Иду спать, говорит. Впрочем, в Павильоне Флоры Дюра и Блакас заверили его, уже после десяти часов вечера, что его величество не оставит столицу. Когда же я сообщил ему, что у меня совсем противоположные сведения, передал ему, что шепнул мне князь Пуа в Тюильрийском дворце, и сказал, что Рошешуар получил из Селестенских казарм приказ двинуться к заставе Этуаль, он стал ругаться как сапожник, уверял меня, что все это ещё ничего не доказывает, смешивал Блакаса с грязью, впрочем, по-моему, ещё недостаточно смешивал, и заявил, что возвращается к себе домой и не тронется из Парижа, пока не узнает об отъезде короля из самых достоверных источников. Известно вам, кстати, откуда он шёл? Спускался по улице Руль, а ведь таким путём из дворца не пройдёшь на улицу Риволи, где его ждала бедняжка Селеста! Сколько мужчин нынешней ночью вынуждены прощаться со своими жёнами!
Откровенно говоря, Сезару плевать было на супружеские горести госпожи Шатобриан, а что касается самого автора «Путевых заметок», так он не особенно жаловал этого гордеца и ломаку… «Но ведь герцог Ришелье тоже только что покинул родной очаг, вот уж поистине надо быть святым, чтобы жить с такой супругой! Горб спереди, горб сзади… А я-то думал, что её уже с 1789 года нет в Париже!» Чтобы только поддержать разговор, он вежливо сказал:
— Возможно, господин Шатобриан переменит мнение, когда в Париж войдёт Людоед…
На что герцог Ришелье после недолгого молчания заметил:
— Дело в том, что Шатобриан не мог достать лошадей… — И добавил совсем другим тоном:-Я, голубчик, не совсем понимаю, что со мной происходит, но факт остаётся фактом: впервые в жизни я во время верховой езды стёр себе кожу… Должно быть, в спешке вчера вечером я недостаточно тщательно натянул лосины, но, так или иначе, стёр себе ягодицы…
Это и впрямь было удивительно, ибо герцог вполне справедливо слыл опытным наездником: до сих пор ходили рассказы о его джигитских подвигах на Кавказе, а уж кавказцев удивить трудно.
Приближался Сен-Дени, дорога пошла мощёная, колонна перебралась через канал и остановилась под платанами, посаженными в два ряда вдоль шоссе, — надо было перестроить части.
Сезар покинул герцога и, догнав графа Дама, поехал с ним рядом.
Теперь, когда впереди маячили тени королевских гвардейцев, он уже не мог больше таиться и решил открыть тестю тревогу, посеянную в его душе словами дяди, герцога де Лорж, относительно явной связи между восстанием в Ла-Фере и Луи-Филиппом.
В курсе ли дел его королевское величество? Генерал-лейтенант граф Шарль де Дама, командующий лёгкой кавалерией, был уже далеко не молод и хорошо знал свою среду. Но он с давних пор был близок с графом Артуа и целиком разделял ненависть младшей королевской линии к Орлеанскому дому.
— Ваш дядя, сын мой, — сказал он, — бросать слов на ветер не будет. От герцога Шартрского всего можно ждать…
Для него, графа де Дама, командовавшего легионом Мирабо в армии Конде, Луи-Филипп по-прежнему был и оставался герцогом Шартрским, как он именовал себя, ещё когда щеголял в мундире республиканского офицера. Офицера враждебной армии. Подумав, граф де Дама добавил:
— Факт тот, что в моем присутствии лорд Киннард, который состоит при дворе советчиком по части покупки картин, представил государю жену Лаллемана… Шартрский и сам бы это сделал, поскольку ходят слухи… но, когда в Париже появилась эта дама, его величество отослал герцога в Лион. И конечно, только англичанин мог решиться на такой неблаговидный шаг!
В армии принца Конде Англию терпеть не могли. «А что, если бы Жоржина упросила его, Сезара, провести её к королю вымолить прощение Шарлю?» Шастеллюкс даже вздрогнул при этой мысли.
— Ничего не скажешь, хорошенький подарок поднёс государь графу Артуа: навязал ему в Лионе Шартрского в качестве адъютанта, этого завзятого интригана! Заметьте, где только начинается какая-нибудь измена, герцог тут как тут!.. Воображаю. как обрадовался, увидев его, мой брат…
Младший брат графа. Роже де Дама. женатый на Полине де Шастеллюкс. родной сестре Жоржины и Сезара, командовал лионским гарнизоном, как раз когда предательство Нея принудило королевскую фамилию бежать из столицы. Но неизвестно, о чем думал сейчас граф де Дама-старший: о Неё, изменившем Людовику XVIII. или о герцоге Шартрском, перебежавшем в 1793 году вместе с Дюмурье на сторону союзников. Вчера изменил Республике, сегодня изменит своему государю… И так как граф де Дама уже давно жил в прошлом, он добавил:
— Не случайно Дюмурье состоял в заговоре не столько против якобинцев, сколько против легитимистов: он ведь издавна был агентом Орлеанских… Филипп назначил его командиром крепости Шербур ещё до семьсот восемьдесят девятого года именно в связи с готовившимся заговором… по этой же причине герцог Шартрский поставил несчастного Шарля во главе своего полка, скорей всего, так оно и было… И вы, бедняга Сезар, и Роже, оба видели тут только проявление страстей! Что это там такое?
У заставы скопилась целая вереница карет беженцев-парижан, желавших попасть в город, но их не пускали. Получился затор, слышались крики. «Пропустите королевскую гвардию!» — орал какой-то офицер, стоявший там, где свет фонарей полосами рассекал мрак. Шарль де Дама вздохнул. Картина эта напомнила ему Варенн, куда он сопровождал Людовика XVI, и хозяина почтовой станции в Сент-Менэу, некоего доброй памяти Друз, чьё лицо он не забудет до конца своих дней.
— Как вы думаете, сын мой, — обратился он к Сезару, — случайно или нет брат того Друэ ввязался в заговор братьев Лаллеман? Чем объясните вы то обстоятельство, что он стянул свои войска, узнав о высадке Узурпатора, подобно генералу Лиону, который за несколько дней до того выпустил ЛефеврДенуэтта?
— Не знаю, — признался Сезар. — мне рассказывали, будто неожиданное прибытие маршала Мортье в Лилль…
— Не знаете? А ведь генерал Лион, равно как и Друэ д'Эрлон-оба люди Буонапарте, и когда они поняли, что действуют в пользу Орлеанского заговора…
Наконец порядок установился. Они вошли в Сен-Дени…
Отцу Элизе так и не удалось нагнать его королевское величество в Сен-Дени. Конечно, ему повезло с кабриолетом и лошадью. Но ведь ещё нужен и кучер. Прошло не меньше часа, прежде чем Пикару удалось найти человека. Опять-таки удача!
Здоровенный парень зверски торговался, а потом спросил, есть ли у преподобного отца оружие. Он, видите ли, боится ехать ночью по дорогам, тем более что в такое время всего можно ждать, а на местную жандармерию рассчитывать не приходится. А потом надо было ещё съездить в Павильон Флоры за пожитками. Бог мой, ну и зрелище! Дворец, закрытый наглухо, не освещён, все входы заперты, и пустили-то внутрь только после долгих пререканий и брани: во втором этаже расположились национальные гвардейцы, в Маршальском зале прямо на полу разложены тюфяки, кругом хаос, беспорядок, офицеры о чем-то шепчутся по углам. Господин де Лаборд посоветовал преподобному отцу обратиться в министерство иностранных дел и выехать вместе с министром, который на заре отправится на поиски короля, только сначала сожжёт бумаги. Отца Элизе мало прельщала перспектива путешествовать в обществе господина де Жокур, да ещё ждать рассвета. А вдруг они вообще не найду! короля?
Дороги оказались настолько забиты, что Жасмин-кучера звали Жасмин-предложил даже нс пытаться ехать в Сен-Дени прямым путём, где шла королевская гвардия и где пришлось бы тащиться шагом позади колонны. Подхваченные волной беженцев, они волей-неволей отклонились к западу и проехали через Сен-Жермен. Далее путь лежал на Понтуаз и прямо на Бовэ… через Мэрю. Но здесь движение шло и во встречном направлении, поскольку многие части пробирались к Парижу. Беглецов то и дело останавливали офицеры, расспрашивали о том, что слышно в столице. Большинство держало путь в Мелэн или Вильжюив.
Многие даже не считали нужным скрывать ни своих восторгов, ни своих надежд: «А правда, что Маленький Капрал уже в Монруже?» Возможно, шутка предназначалась специально для иезуита… Жасмин то и дело сворачивал с шоссе на окольные дороги, чтобы избежать встречи с войсками, а главное, с обозами. Но тут оказалось не меньше беглецов из Парижа. А главное, надо переправляться через Уазу. В конце концов, лучше было бы и впрямь подождать господина Жокура… ночь длилась и длилась, лил дождь, и, скрючившись под кожаным верхом кабриолета.
прижимая к груди свои тощие пожитки, отец Элизе видел, как вздрагивают плечи его возницы… Богатырские у мошенника плечи! И дрожь под стать… Кабриолет остановился, пропуская стадо быков, которых гнали на парижскую бойню дюжие парни, вооружённые бичами. Было это как раз там, где дорога проходит лесом, и Жасмин чуть было не скатился с козёл: решил спрятаться в чащу, не разобравшись поначалу, что происходит. А в Понтуазе он вообще отказался ехать дальше. Потребовались долгие уговоры, посулы, ласки, не говоря уже о довольно-таки крупной сумме, и только носле этого Жасмин дал себя убедить и тронулся на Бовэ. Дорога была разбита, зато на востоке порозовело небо. Казалось, даже дождь перестал… но тут они попали в самую гущу артиллерийского обоза. Артиллеристы все сплошь нацепили трехцветные кокарды и, должно быть, делали в пути не один привал. Многие спали на лафетах, вдребезги пьянью. Святой отец пережил страшную минуту: на сей раз он перепугался не меньше, чем его возница. Он ласково положил руку на колено Жасмина и спросил, нравятся ли ему вот эти часы, подарок короля, и не хочет ли он получить их? Жасмин так и не понял, почему его седок навязал ему свои часы, откуда было ему знать, что преподобный отец в минуту опасности решил любой ценой расположить к себе возницу.
Теперь преподобный отец Элизе трясся при виде всякой тени, при встрече с любым прохожим, повсюду ему мерещились разбойники, но в состоянии охватившей его нездоровой экзальтации он минутами даже желал насильственной смерти, в голове его возникали то отрывки надгробных речей, то такие мысли, в каких никогда бы не рискнул никому признаться достопочтенный священнослужитель. Ясно, это его смущал дьявол, и, если сейчас наш беглец погиб бы в своём кабриолете, душа его прямым путём проследовала бы в преисподнюю… ему чудилось, что вот этот батрак с фермы, который встал до зари и сейчас едет им навстречу, вдруг вылезет из повозки, вытащит пистолет и… отец Элизе даже видел жёлто-красное пламя и горизонтально тянущийся дымок, совсем как на картинках…
В этот самый час господин Шатобриан, послушавшись уговоров жены и решившись покинуть Париж, проезжал через СенДени, откуда выходили последние эскадроны королевской гвардии. Рота князя Ваграмского ждала перегруппировки гвардейцев конвоя, пришедших от заставы Этуаль. После двух часов отдыха их построили у края дороги в походном порядке. Но основные части королевской гвардии подтянулись только через три с половиной часа, и, поскольку дороги были теперь сплошь забиты экипажами беглецов, тронуться удалось лишь в пятом часу. Был установлен порядок марша: гренадеры Ларошжаклена попрежнему шли в авангарде, зато в арьергард попала сейчас основная масса королевского конвоя, чёрные мушкетёры были посланы в Бомон, ибо Мармон не особенно-то рассчитывал на добросовестность квартирьеров. По выходе из Сен-Бриса артиллерия Казимира де Мортемар застряла в грязи, и пришлось вытаскивать пушки на руках, что нарушило строй колонны. Фавье не выдержал, соскочил с коня и бросился на помощь. Он вспомнил Персию, тамошние дороги, вернее, еле видимые тропки и случайную прислугу, пугавшуюся, как грозы, одного вида пушек. Великолепные диспозиции, принятые в Сен-Дени, пошли прахом, роты смешались, и при всех стараниях не удалось бы навести порядок, не останавливая колонны. Особенно путали все карты волонтёры, которые чуть не валились в канавы. Эти мальчики не были приучены к длительным переходам. Хорошо ещё, что спустившаяся вскоре ночная мгла благоприятствовала юнцам: пользуясь ею, они постепенно избавлялись от ранцев, слышалась ругань гвардейцев, то и дело натыкавшихся на эти брошенные ранцы, тем более что сопляки даже не давали себе труда отбросить их подальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
поднял с земли, завертел бумаги, песок, а из открытых окон вдруг донёсся зловещий стук: это в Павильоне Часов ветром свалило огромное белое знамя-тем лучше, значит, не придётся его снимать.
Возвратившись с Марсова поля, Сезар заехал пообедать домой, на улицу Бак. Там он усадил в карету свою несчастную сестру, госножу де Лабедуайер, с пятимесячным сыном, а также свою жену, Зефирину, с дочкой и велел везти их прямо в Буживаль, в замок госпожи де Мэм, не стоило молодым женщинам с детьми оставаться в Париже в наступающее смутное время.
Сезара терзала мысль, которую ему неосторожно внушил ею дядя де Лорж: почему это герцог Орлеанский —гак легко согласился дать под командование Шарля де Лабедуайер 7-й линейный полк. Можно сколько угодно утешать себя мыслью, что его рекомендация, а также рекомендация Роже де Дама сыграли свою роль… Кто-кто, а он никак не мог думать, что его зять взял это! полк с мыслью перейти на сторону Бонапарта. Ведь он отлично знал, что если в душе Шарля жили какие-то политические идеалы, то склонялся он скорее к Республике, чем к императору.
Возможно, на этом-то и строил свои расчёты Луи-Филипп, герцог Орлеанский. А что, если Луи-Филипп с умыслом ставил во главе полков, находившихся в его ведении, людей, склонных участвовать в государственном перевороте? Когда Луи-Филипп был ещё герцогом Шартрским в армии Дюмурье, разве не являлся он сам ставленником этого генерала и жирондистов против Людовика XVI? Ведь ходили же весьма странные слухи относительно мятежа в Ла-Ферс и действительных намерений генералов Лаллеманов и Лефевр-Денуэгта… А король как раз поручил командование северными армиями, то есть теми, от которых зависела его судьба, своему кузену герцогу Орлеанскому… Правду ли говоря!.
что герцог был любовником баронессы Лаллсман? Нет дыма без огня…
Когда же они достигли равнины Сен-Дени, похожей больше на пустыню, однообразие которой лишь редко-редко нарушала купа деревьев, когда под копытами лошадей громко захлюпала грязь на размокшей от дождя немощёной дороге, когда небо совсем почернело и слева не стало видно даже очертаний Монмартра, Сезара охватила тревога, граничившая с ужасом. Он чувствовал себя ответственным за происшедшее и не мог себе этого простить: он преувеличивал роль Шарля, он был одержим мыслью о Шарле. Если бы 7-й линейный полк не перешёл в Гренобле на сторону императора вместе с оружием и обозами, возможно, тогда и Ней не изменил бы в Лионе. И то, что его зять-причина этому… Но не столько мысль о том, что завтра Наполеон возвратится в Тюильри, сколько то, что вместе с ним в столицу въедет торжествующий Шарль, наполняло душу Сезара горечью и болью.
Равнина Сен-Дени овеяна кровавыми преданиями. Теперь по ней движется королевская гвардия, и всадники окончательно теряют терпение. То и дело приходится останавливаться, поджидать пехотинцев, перестраиваться, чтобы двигаться хоть относительно походным порядком. А все эти непривычные к тяготам походной жизни юнцы еле волочат ноги под своей ношей, уже начинают отставать. Что же будет через несколько часов? Дождь льёт не переставая, льёт на господ Лорж, Дама, на Мортемаров, на Ларошжакленов, на всех этих именитых людей, льёт на командиров, льёт на подчинённых, связанных между собой кровными узами родства и браков, многовековой историей, терпящей крах, а Сезар-он пришпоривает коня, едет вдоль колонны, затем возвращается обратно. Какой-то всадник подъезжает к нему и неуверенно окликает во мраке. Оказывается, это сам герцог Ришелье, ему нужен этой ночью попутчик, ему хочется выговориться.
— Сезар, это вы? Вообразите, дорогой мой, недавно, то есть в половине двенадцатого, я встретил на Елисейских полях господина Шатобриана, и он спросил, что я тут делаю. Сам он спокойненько шёл домой, откуда-не знаю. Он и не собирается покидать Париж, Иду спать, говорит. Впрочем, в Павильоне Флоры Дюра и Блакас заверили его, уже после десяти часов вечера, что его величество не оставит столицу. Когда же я сообщил ему, что у меня совсем противоположные сведения, передал ему, что шепнул мне князь Пуа в Тюильрийском дворце, и сказал, что Рошешуар получил из Селестенских казарм приказ двинуться к заставе Этуаль, он стал ругаться как сапожник, уверял меня, что все это ещё ничего не доказывает, смешивал Блакаса с грязью, впрочем, по-моему, ещё недостаточно смешивал, и заявил, что возвращается к себе домой и не тронется из Парижа, пока не узнает об отъезде короля из самых достоверных источников. Известно вам, кстати, откуда он шёл? Спускался по улице Руль, а ведь таким путём из дворца не пройдёшь на улицу Риволи, где его ждала бедняжка Селеста! Сколько мужчин нынешней ночью вынуждены прощаться со своими жёнами!
Откровенно говоря, Сезару плевать было на супружеские горести госпожи Шатобриан, а что касается самого автора «Путевых заметок», так он не особенно жаловал этого гордеца и ломаку… «Но ведь герцог Ришелье тоже только что покинул родной очаг, вот уж поистине надо быть святым, чтобы жить с такой супругой! Горб спереди, горб сзади… А я-то думал, что её уже с 1789 года нет в Париже!» Чтобы только поддержать разговор, он вежливо сказал:
— Возможно, господин Шатобриан переменит мнение, когда в Париж войдёт Людоед…
На что герцог Ришелье после недолгого молчания заметил:
— Дело в том, что Шатобриан не мог достать лошадей… — И добавил совсем другим тоном:-Я, голубчик, не совсем понимаю, что со мной происходит, но факт остаётся фактом: впервые в жизни я во время верховой езды стёр себе кожу… Должно быть, в спешке вчера вечером я недостаточно тщательно натянул лосины, но, так или иначе, стёр себе ягодицы…
Это и впрямь было удивительно, ибо герцог вполне справедливо слыл опытным наездником: до сих пор ходили рассказы о его джигитских подвигах на Кавказе, а уж кавказцев удивить трудно.
Приближался Сен-Дени, дорога пошла мощёная, колонна перебралась через канал и остановилась под платанами, посаженными в два ряда вдоль шоссе, — надо было перестроить части.
Сезар покинул герцога и, догнав графа Дама, поехал с ним рядом.
Теперь, когда впереди маячили тени королевских гвардейцев, он уже не мог больше таиться и решил открыть тестю тревогу, посеянную в его душе словами дяди, герцога де Лорж, относительно явной связи между восстанием в Ла-Фере и Луи-Филиппом.
В курсе ли дел его королевское величество? Генерал-лейтенант граф Шарль де Дама, командующий лёгкой кавалерией, был уже далеко не молод и хорошо знал свою среду. Но он с давних пор был близок с графом Артуа и целиком разделял ненависть младшей королевской линии к Орлеанскому дому.
— Ваш дядя, сын мой, — сказал он, — бросать слов на ветер не будет. От герцога Шартрского всего можно ждать…
Для него, графа де Дама, командовавшего легионом Мирабо в армии Конде, Луи-Филипп по-прежнему был и оставался герцогом Шартрским, как он именовал себя, ещё когда щеголял в мундире республиканского офицера. Офицера враждебной армии. Подумав, граф де Дама добавил:
— Факт тот, что в моем присутствии лорд Киннард, который состоит при дворе советчиком по части покупки картин, представил государю жену Лаллемана… Шартрский и сам бы это сделал, поскольку ходят слухи… но, когда в Париже появилась эта дама, его величество отослал герцога в Лион. И конечно, только англичанин мог решиться на такой неблаговидный шаг!
В армии принца Конде Англию терпеть не могли. «А что, если бы Жоржина упросила его, Сезара, провести её к королю вымолить прощение Шарлю?» Шастеллюкс даже вздрогнул при этой мысли.
— Ничего не скажешь, хорошенький подарок поднёс государь графу Артуа: навязал ему в Лионе Шартрского в качестве адъютанта, этого завзятого интригана! Заметьте, где только начинается какая-нибудь измена, герцог тут как тут!.. Воображаю. как обрадовался, увидев его, мой брат…
Младший брат графа. Роже де Дама. женатый на Полине де Шастеллюкс. родной сестре Жоржины и Сезара, командовал лионским гарнизоном, как раз когда предательство Нея принудило королевскую фамилию бежать из столицы. Но неизвестно, о чем думал сейчас граф де Дама-старший: о Неё, изменившем Людовику XVIII. или о герцоге Шартрском, перебежавшем в 1793 году вместе с Дюмурье на сторону союзников. Вчера изменил Республике, сегодня изменит своему государю… И так как граф де Дама уже давно жил в прошлом, он добавил:
— Не случайно Дюмурье состоял в заговоре не столько против якобинцев, сколько против легитимистов: он ведь издавна был агентом Орлеанских… Филипп назначил его командиром крепости Шербур ещё до семьсот восемьдесят девятого года именно в связи с готовившимся заговором… по этой же причине герцог Шартрский поставил несчастного Шарля во главе своего полка, скорей всего, так оно и было… И вы, бедняга Сезар, и Роже, оба видели тут только проявление страстей! Что это там такое?
У заставы скопилась целая вереница карет беженцев-парижан, желавших попасть в город, но их не пускали. Получился затор, слышались крики. «Пропустите королевскую гвардию!» — орал какой-то офицер, стоявший там, где свет фонарей полосами рассекал мрак. Шарль де Дама вздохнул. Картина эта напомнила ему Варенн, куда он сопровождал Людовика XVI, и хозяина почтовой станции в Сент-Менэу, некоего доброй памяти Друз, чьё лицо он не забудет до конца своих дней.
— Как вы думаете, сын мой, — обратился он к Сезару, — случайно или нет брат того Друэ ввязался в заговор братьев Лаллеман? Чем объясните вы то обстоятельство, что он стянул свои войска, узнав о высадке Узурпатора, подобно генералу Лиону, который за несколько дней до того выпустил ЛефеврДенуэтта?
— Не знаю, — признался Сезар. — мне рассказывали, будто неожиданное прибытие маршала Мортье в Лилль…
— Не знаете? А ведь генерал Лион, равно как и Друэ д'Эрлон-оба люди Буонапарте, и когда они поняли, что действуют в пользу Орлеанского заговора…
Наконец порядок установился. Они вошли в Сен-Дени…
Отцу Элизе так и не удалось нагнать его королевское величество в Сен-Дени. Конечно, ему повезло с кабриолетом и лошадью. Но ведь ещё нужен и кучер. Прошло не меньше часа, прежде чем Пикару удалось найти человека. Опять-таки удача!
Здоровенный парень зверски торговался, а потом спросил, есть ли у преподобного отца оружие. Он, видите ли, боится ехать ночью по дорогам, тем более что в такое время всего можно ждать, а на местную жандармерию рассчитывать не приходится. А потом надо было ещё съездить в Павильон Флоры за пожитками. Бог мой, ну и зрелище! Дворец, закрытый наглухо, не освещён, все входы заперты, и пустили-то внутрь только после долгих пререканий и брани: во втором этаже расположились национальные гвардейцы, в Маршальском зале прямо на полу разложены тюфяки, кругом хаос, беспорядок, офицеры о чем-то шепчутся по углам. Господин де Лаборд посоветовал преподобному отцу обратиться в министерство иностранных дел и выехать вместе с министром, который на заре отправится на поиски короля, только сначала сожжёт бумаги. Отца Элизе мало прельщала перспектива путешествовать в обществе господина де Жокур, да ещё ждать рассвета. А вдруг они вообще не найду! короля?
Дороги оказались настолько забиты, что Жасмин-кучера звали Жасмин-предложил даже нс пытаться ехать в Сен-Дени прямым путём, где шла королевская гвардия и где пришлось бы тащиться шагом позади колонны. Подхваченные волной беженцев, они волей-неволей отклонились к западу и проехали через Сен-Жермен. Далее путь лежал на Понтуаз и прямо на Бовэ… через Мэрю. Но здесь движение шло и во встречном направлении, поскольку многие части пробирались к Парижу. Беглецов то и дело останавливали офицеры, расспрашивали о том, что слышно в столице. Большинство держало путь в Мелэн или Вильжюив.
Многие даже не считали нужным скрывать ни своих восторгов, ни своих надежд: «А правда, что Маленький Капрал уже в Монруже?» Возможно, шутка предназначалась специально для иезуита… Жасмин то и дело сворачивал с шоссе на окольные дороги, чтобы избежать встречи с войсками, а главное, с обозами. Но тут оказалось не меньше беглецов из Парижа. А главное, надо переправляться через Уазу. В конце концов, лучше было бы и впрямь подождать господина Жокура… ночь длилась и длилась, лил дождь, и, скрючившись под кожаным верхом кабриолета.
прижимая к груди свои тощие пожитки, отец Элизе видел, как вздрагивают плечи его возницы… Богатырские у мошенника плечи! И дрожь под стать… Кабриолет остановился, пропуская стадо быков, которых гнали на парижскую бойню дюжие парни, вооружённые бичами. Было это как раз там, где дорога проходит лесом, и Жасмин чуть было не скатился с козёл: решил спрятаться в чащу, не разобравшись поначалу, что происходит. А в Понтуазе он вообще отказался ехать дальше. Потребовались долгие уговоры, посулы, ласки, не говоря уже о довольно-таки крупной сумме, и только носле этого Жасмин дал себя убедить и тронулся на Бовэ. Дорога была разбита, зато на востоке порозовело небо. Казалось, даже дождь перестал… но тут они попали в самую гущу артиллерийского обоза. Артиллеристы все сплошь нацепили трехцветные кокарды и, должно быть, делали в пути не один привал. Многие спали на лафетах, вдребезги пьянью. Святой отец пережил страшную минуту: на сей раз он перепугался не меньше, чем его возница. Он ласково положил руку на колено Жасмина и спросил, нравятся ли ему вот эти часы, подарок короля, и не хочет ли он получить их? Жасмин так и не понял, почему его седок навязал ему свои часы, откуда было ему знать, что преподобный отец в минуту опасности решил любой ценой расположить к себе возницу.
Теперь преподобный отец Элизе трясся при виде всякой тени, при встрече с любым прохожим, повсюду ему мерещились разбойники, но в состоянии охватившей его нездоровой экзальтации он минутами даже желал насильственной смерти, в голове его возникали то отрывки надгробных речей, то такие мысли, в каких никогда бы не рискнул никому признаться достопочтенный священнослужитель. Ясно, это его смущал дьявол, и, если сейчас наш беглец погиб бы в своём кабриолете, душа его прямым путём проследовала бы в преисподнюю… ему чудилось, что вот этот батрак с фермы, который встал до зари и сейчас едет им навстречу, вдруг вылезет из повозки, вытащит пистолет и… отец Элизе даже видел жёлто-красное пламя и горизонтально тянущийся дымок, совсем как на картинках…
В этот самый час господин Шатобриан, послушавшись уговоров жены и решившись покинуть Париж, проезжал через СенДени, откуда выходили последние эскадроны королевской гвардии. Рота князя Ваграмского ждала перегруппировки гвардейцев конвоя, пришедших от заставы Этуаль. После двух часов отдыха их построили у края дороги в походном порядке. Но основные части королевской гвардии подтянулись только через три с половиной часа, и, поскольку дороги были теперь сплошь забиты экипажами беглецов, тронуться удалось лишь в пятом часу. Был установлен порядок марша: гренадеры Ларошжаклена попрежнему шли в авангарде, зато в арьергард попала сейчас основная масса королевского конвоя, чёрные мушкетёры были посланы в Бомон, ибо Мармон не особенно-то рассчитывал на добросовестность квартирьеров. По выходе из Сен-Бриса артиллерия Казимира де Мортемар застряла в грязи, и пришлось вытаскивать пушки на руках, что нарушило строй колонны. Фавье не выдержал, соскочил с коня и бросился на помощь. Он вспомнил Персию, тамошние дороги, вернее, еле видимые тропки и случайную прислугу, пугавшуюся, как грозы, одного вида пушек. Великолепные диспозиции, принятые в Сен-Дени, пошли прахом, роты смешались, и при всех стараниях не удалось бы навести порядок, не останавливая колонны. Особенно путали все карты волонтёры, которые чуть не валились в канавы. Эти мальчики не были приучены к длительным переходам. Хорошо ещё, что спустившаяся вскоре ночная мгла благоприятствовала юнцам: пользуясь ею, они постепенно избавлялись от ранцев, слышалась ругань гвардейцев, то и дело натыкавшихся на эти брошенные ранцы, тем более что сопляки даже не давали себе труда отбросить их подальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81