— Она водилась с этой, как ее, Педроччи, — ну, девчонкой, у которой дома куча кошек. От нее этими кошками так воняло, что с ней и не дружил никто. Вот только Франческа.— А другие друзья у Франчески были? — спросила Паола. Тема была настолько захватывающей, что она с удовольствием приняла участие в вытягивании информации из собственного ребенка. — Я что-то не помню, чтобы я с ней встречалась.— Правильно: она никогда ко мне не заходила. Все, кто хотел с ней поиграть, должны были приходить к ней домой. Это ей так мама велела.— А та девочка, с кошками? Она ходила к ней?— Ага. У нее отец — судья, вот синьора Тревизан и не возражала, несмотря на запах.Брунетти поразился, насколько четкие представления о жизни у его дочери. Он не мог знать, что ждет Кьяру в будущем, но в том, что далеко пойдет, пожалуй, не сомневался.— А какая она, синьора Тревизан? — спросила Паола, бросив взгляд на Брунетти. Тот кивнул: очень мило с ее стороны. Он выдвинул стул и присел к столу.— Ма-ам, ну чего ты? Пусть уж папа сам задает все эти вопросы, это же ему надо знать.Кьяра не стала ждать, пока мама сообразит, что на это ответить, прошла через всю кухню и устроилась у Брунетти на коленях. Бутылки, которые она уже не то простила, не то забыла, девочка поставила на стол.— Что ты хочешь узнать о ней, пап?Ну, это еще ничего. По крайней мере, она не зовет его «комиссаром».— Сам не знаю, все, что вспомнишь, — ответил он на ее вопрос, — может, ты знаешь, почему все должны были играть именно у них дома?— Франческа сама не могла толком этого объяснить, но однажды, лет пять назад, она сказала, что это, мол, ее родители боятся, как бы ее не похитили. — И не успели Брунетти и Паола сказать, что это просто абсурд, как Кьяра добавила: — Я-то понимала, что это полный бред, но она именно так и говорила. Может, она это сама же и придумала, чтобы казаться более значительной. Но на нее все равно никто внимания не обращал, так что потом она перестала это говорить, — тут она повернулась к Паоле и спросила: — Ма, а обед скоро? Умираю с голоду, если не поем, в обморок свалюсь! — И, закатив глаза, она стала съезжать на пол.Брунетти инстинктивно подхватил ее и посадил на прежнее место, а именно этого она и добивалась.— Ах ты, притворщица, — шепнул он ей на ушко и начал щекотать. Одной рукой он крепко держал ее, а другой легонько тыкал под ребра.Кьяра визжала, размахивала руками, задыхаясь от восторга и сладкого испуга.— Ой, папа. Ой-ой, отпусти. Отпусти-и… — И она зашлась в звонком хохоте.К обеду с грехом пополам успокоились, но только внешне. Родители, словно по молчаливому уговору, больше не задавали Кьяре вопросов о синьоре Тревизан и ее дочери. В течение обеда Брунетти, под неодобрительные взгляды Паолы, время от времени неожиданно и резко наклонялся в сторону Кьяры, сидевшей, как всегда, рядом с ним. Девочка каждый раз заходилась хохотом в притворном ужасе, а Паола жалела про себя, что у нее не хватит авторитета, чтобы отправить комиссара полиции в его комнату без обеда. Глава 9 После сытного обеда Брунетти отправился прямиком в квестуру, заскочив по дороге выпить чашечку кофе в надежде, что это поможет ему стряхнуть сонливость, навалившуюся на него после обильной и вкусной пищи и усиленную теплой погодой. В кабинете он стянул плащ, повесил его и подошел к столу проверить, не подоспело ли что-нибудь новенькое за время его отсутствия. Результаты вскрытия, как он и рассчитывал, были готовы, но официальное заключение еще не пришло, и синьорина Элеттра просто напечатала для него информацию, которую ей продиктовали по телефону.Тревизана убили из мелкокалиберного пистолета. Как и предполагалось ранее, одна из пуль задела ведущую к сердцу артерию, так что смерть наступила почти мгновенно. Вторая пуля попала в живот. Судя по характеру пулевых отверстий, стрелявший стоял, самое большее, в метре от жертвы, а угол вхождения пуль указывал на то, что Тревизан в момент убийства сидел, а убийца стоял справа от него.Незадолго до смерти Тревизан плотно поел и выпил умеренное количество алкоголя, совершенно недостаточное для того, чтобы всерьез пострадать. Состояние здоровья убитого, не считая избыточного веса, было вполне удовлетворительным для человека его возраста. Никаких признаков серьезных заболеваний, аппендикс удален, произведена вазэктомия Мужская стерилизация
. Патологоанатомы пришли к выводу, что он прожил бы еще как минимум двадцать лет, конечно, если бы не подхватил тяжелую болезнь или не угодил бы под машину.— Два десятка лет украли, — пробормотал Брунетти, прочитав последнюю фразу.Он задумался, сколько всего можно успеть за двадцать лет жизни: увидеть, как взрослеет твой ребенок, а быть может, и как растет внук; добиться успеха в бизнесе; написать поэму. А Тревизана навсегда лишили этих возможностей и вообще каких бы то ни было возможностей. Безнравственность убийства, по глубокому убеждению Брунетти, заключалась как раз в этом безжалостном уничтожении всех перспектив, всех надежд и планов. Воспитанный в католической семье, Брунетти знал, что самое страшное для религиозного человека — смерть без покаяния, и помнил, как страдает из-за этого Франческа в дантевском «Аде». Не будучи сам человеком верующим, он прекрасно понимал, сколь ужасна для множества людей подобная перспектива.Сержант Вьянелло постучался и вошел к нему в кабинет. В правой руке у него была обыкновенная голубая папка, из тех, которыми часто пользовались в квестуре.— Этот человек был абсолютно чист, — сообщил он без всяких предисловий и положил папку Брунетти на стол. — Для нашего ведомства он, можно сказать, не существовал. Одно-единственное упоминание о нем, которое я смог найти, просмотрев все разделы, это запись о получении им нового паспорта, и было это, — Вьянелло сверился с записью, — было это четыре года тому назад. И больше ничего.В самом этом факте, как таковом, не было вовсе ничего удивительного: множество людей умудрялись прожить всю жизнь, ни разу не попав в поле зрения полиции; о них становилось известно, только если они становились жертвами так называемого хулиганского насилия: пьяного водителя, разбойного нападения, запаниковавшего вора-домушника и так далее. И лишь единицы из таких вот незаметных людей становились жертвами убийц-профессионалов — а, судя по всему, Тревизана застрелил именно профи.— Я договорился на сегодня о встрече с вдовой, — сказал Брунетти, — в четыре.Вьянелло кивнул:— На ближайших родственников тоже ничего нет.— Странно это, вам не кажется?Вьянелло подумал и ответил:— Вообще-то это совершенно естественно, что какой-то человек и даже вся его семья ни разу не привлекали внимание полиции.— Но ведь есть здесь что-то настораживающее?— Калибр пистолета? — Оба прекрасно знали, что оружием, из которого был убит Тревизан, чаще пользуются профессиональные киллеры.— Есть возможность его отследить?— Разве что модель, а так — нет, — сказал Вьянелло. — Я отослал описание пуль в Рим и Женеву.Оба знали и то, насколько маловероятно, что шансы получить по-настоящему полезную информацию ничтожно малы.— Что там на вокзале?Ничего нового по сравнению с тем, что узнали полицейские накануне вечером.— И это тоже мало что нам дает, верно, Dottore Принятое в Италии обращение к человеку, имеющему высшее образование
?Брунетти отрицательно покачал головой.— Ну а у него в конторе как?— К тому времени, как я туда пришел, большинство из них уже ушли на обед. Я поговорил с одной секретаршей, она была вся в слезах. Потом пообщался с адвокатом, который, по всей видимости, взял управление в свои руки. — Вьянелло сделал паузу и продолжил: — Так вот он, напротив…— Не был в слезах? — спросил Брунетти и поднял глаза, чувствуя, как поднимается у него настроение.— Вот именно: не был в слезах! Собственно, у меня сложилось впечатление, что его не слишком расстроила смерть Тревизана.— А как он отреагировал на обстоятельства смерти?— На то, что это было убийство?— Да.— Это, пожалуй, несколько выбило его из колеи. Мне показалась, что смерть Тревизана сама по себе его не особо взволновала, а вот то, что он был убит, его поразило.— Что он сказал?— Да почти ничего, — ответил Вьянелло и пояснил: — Вернее, он не сказал того, что обычно говорят в таких случаях — ну, все то, что мямлят, когда человек умирает, даже тот, кого мы недолюбливали: что это огромная потеря, что очень жаль семью, что утрата невосполнима…Они с Брунетти столько раз слышали подобные речи за годы работы, что совершенно не удивлялись, когда обнаруживали их неискренность. А вот полное отсутствие их вызывало недоумение.— Еще что-нибудь?— Нет. Секретарша сказала, что весь персонал будет завтра. Сегодня им разрешили не возвращаться на рабочие места после обеда, из уважения к погибшему. Так что я наведаюсь к ним завтра. — И, предупреждая вопрос Брунетти, Вьянелло выпалил: — Наде я позвонил, она постарается раздобыть что-нибудь полезное. Лично она его не знала, но ей кажется, что он лет пять назад занимался завещанием одного мужика, тот еще держал обувной магазин на улице Гарибальди. Так вот, она позвонит его вдове. Ну и в округе поспрашивает.Брунетти одобрительно кивнул. На службе у них супруга Вьянелло не состояла, но зачастую именно она оказывалась бесценным источником информации, причем такой, что ни в одном официальном документе не сыщешь.— А еще я хотел бы проверить его финансовое состояние, — сказал Брунетти, — ну, как обычно: банковские счета, налоговые декларации, имущество. И попробуй разведать, что представляет собой его юридическая практика, сколько она может принести в год.Все эти вопросы были вполне рутинными, но тем не менее Вьянелло их записал.— А Элеттру попросить покопать в этом направлении? — спросил Вьянелло.Каждый раз, когда ему задавали этот вопрос, Брунетти представлял себе синьорину Элеттру облаченной в тяжелую мантию и с тюрбаном на голове, причем тюрбан непременно был парчовый, украшенный тяжелыми драгоценными камнями, — и вот в таком виде она сидела, пристально вглядываясь в экран компьютера, над которым поднималась тонкая струйка дыма. Брунетти понятия не имел, как она это делает, но Элеттре неизменно удавалось выкапывать такие подробности финансовой деятельности и личной жизни жертвы или подозреваемого, о которых не подозревали даже члены их семей и деловые партнеры. У Брунетти складывалось впечатление, что скрыться от нее никому не под силу, и иногда он начинал задумываться, если не сказать — беспокоиться, а не воспользуется ли она своими исключительными способностями, чтобы заглянуть в личную жизнь тех, с кем и на кого она работает.— Да, посмотрим, что она выдаст на этот раз. И еще мне понадобится список его клиентов.— Всех?— Да.Вьянелло кивнул и молча сделал еще одну пометку в блокноте, хотя прекрасно знал, как трудно будет это сделать: уговорить адвоката назвать имя своего клиента почти невозможно. Есть, пожалуй, только одна профессия, представители которой называли своих клиентов еще менее охотно, — профессия проститутки.— Что-нибудь еще, синьор?— Нет. Я встречаюсь с вдовой через, — он взглянул на часы, — через полчаса. Если она сообщит мне что-нибудь полезное для нас, я вернусь; если нет — до завтра.Вьянелло понял, что может идти, и, спрятав блокнот в карман, поднялся и отправился к себе, на второй этаж.Через пять минут Брунетти вышел из здания квестуры, пошел в направлении Рива-дель-Скьявони и сел на катер первого маршрута. Он сошел у Санта-Мария-дель-Джильо, повернул налево у отеля «Ала», перешел два моста, срезал угол, свернув налево на маленькую кале Короткая узкая улица
, что вела к Большому каналу, и остановился у последней двери слева. Он нажал на кнопку звонка, на которой значилось «Тревизан». Щелкнул замок, он вошел и стал подниматься по лестнице на третий этаж.На площадке третьего этажа он увидел открытую дверь, в проеме которой стоял седой мужчина с большим животом, впрочем отлично скрытым дорогим костюмом. Когда Брунетти был уже у самой двери, тот спросил, не протягивая ему руки:— Комиссар Брунетти?— Да. Синьор Лотто?Мужчина кивнул, но руки так и не подал.— Что ж, входите. Моя сестра ждет вас.Вообще-то Брунетти пришел на три минуты раньше, но ему все равно дали почувствовать, что он заставил вдову ждать.Прихожая и коридор были увешаны зеркалами, создававшими впечатление, что помещение заполнено точными копиями Брунетти и шурина синьора Тревизана. Вымощенный квадратами черного и белого мрамора пол тускло поблескивал. От этого Брунетти казалось, что и он, и его отражения перемещаются по шахматной доске, а его провожатый играет партию противника.— Я очень признателен синьоре Тревизан за то, что она согласилась встретиться со мной, — сказал Брунетти.— Я советовал ей этого не делать, — отрезал ее брат, — ей не следовало бы ни с кем встречаться. Это ужасно. — Взгляд, брошенный на Брунетти, заставил того задуматься: что именно ужасно — убийство Тревизана или присутствие его, Брунетти, в скорбящем доме?Обогнав Брунетти, Лотто провел его по еще одному коридору и пригласил в небольшую комнатку по левую руку от них. Определить назначение этой комнаты было нелегко: здесь не было книг, не было телевизора, стулья, причем исключительно с прямыми спинками, стояли по углам. Два окна на одной и той же стене были завешаны тяжелыми темно-зелеными шторами. В центре стоял круглый стол, а на нем ваза с высушенными цветами. Больше в комнате не было ничего, и ни малейшего намека на то, кем и зачем она используется.— Подождите здесь, — сказал Лотто и вышел. Минуту Брунетти стоял на том же месте, потом подошел к одному из окон и приподнял штору. Внизу простирался Большой канал, на воде играли солнечные блики, отражавшиеся на стенах расположенного левее палаццо Дарио; золотистые плитки, из которых была сложена мозаика на фасаде дворца, улавливали исходящий от воды свет; дробясь на множество искорок, он вновь устремлялся вниз, к каналу. Мимо проплывали лодки, время шло.Наконец он услышал, как позади него открылась дверь, и повернулся, чтобы поприветствовать вдову Тревизан. Но в комнату вошла не она, а молоденькая девушка с темными, спадавшими на плечи волосами. Увидев у окна Брунетти, она попятилась и исчезла так же быстро, как появилась, закрыв за собой дверь. Через несколько минут дверь открылась снова, но на сей раз пропустив в комнату женщину, по виду лет сорока с небольшим. На ней было простое черное шерстяное платье и туфли на таком высоком каблуке, что она казалась ростом почти с Брунетти. Тот же овал лица, что у девочки, те же темно-каштановые волосы до плеч (правда, женщина добилась этого тона явно не без помощи парикмахера). У нее были широко посаженные, как у брата, глаза, очень яркие и умные, и в этих глазах Гвидо увидел скорее любопытство, чем невыплаканные слезы.Она пересекла комнату, подошла к нему и протянула руку.— Комиссар Брунетти?— Да, синьора. Мне искренне жаль, что наше знакомство проходит при столь печальных обстоятельствах. Я очень признателен вам за то, что так любезно согласились принять меня.— Я хотела бы сделать все возможное, чтобы помочь разыскать убийцу Карло, — сказала она мягким голосом с едва заметным акцентом, выдававшим в ней флорентийку.Она огляделась по сторонам так, будто видела эту комнату впервые.— Почему это Убальдо привел вас сюда? — спросила она и добавила, направляясь к двери: — Пойдемте со мной.Брунетти последовал за ней в коридор. Она повернула направо, открыла еще одну дверь, и они оказались в гораздо более просторной комнате с тремя окнами, которые выходили не на канал, а на Кампо-Сан-Маурицио. Это комната, очевидно, служила либо кабинетом, либо библиотекой. Хозяйка дома подвела его к двум глубоким креслам, села сама и жестом предложила сесть ему.Брунетти опустился в кресло и хотел было положить ногу на ногу, но тут же раздумал: слишком низко, будет неудобно. Тогда он оперся на подлокотники кресла и сцепил руки в замок на животе.— Что вы хотите от меня услышать, комиссар? — спросила синьора Тревизан.— Я хотел бы, чтобы вы рассказали мне, как вел и чувствовал себя ваш муж последние несколько недель или даже месяцев. Не казалось ли вам, что он чем-то озабочен или излишне нервозен? Или может быть, вы заметили какие-нибудь иные странности в его поведении?Она подождала немного, не последует ли продолжения, а когда поняла, что нет, задумалась. После недолгого молчания она сказала:— Нет, не припоминаю. Карло всегда был с головой погружен в работу. А в связи с политическими изменениями последних лет и тем, что открылись новые рынки, нагрузки у него сильно прибавилось. Но не могу сказать, чтобы он как-то особенно нервничал. Так, в пределах обычной рабочей нервотрепки.— Не рассказывал ли он вам о каком-либо деле, над которым он работает, или клиенте, доставлявшем ему особенно много хлопот или чрезвычайно его беспокоившем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
. Патологоанатомы пришли к выводу, что он прожил бы еще как минимум двадцать лет, конечно, если бы не подхватил тяжелую болезнь или не угодил бы под машину.— Два десятка лет украли, — пробормотал Брунетти, прочитав последнюю фразу.Он задумался, сколько всего можно успеть за двадцать лет жизни: увидеть, как взрослеет твой ребенок, а быть может, и как растет внук; добиться успеха в бизнесе; написать поэму. А Тревизана навсегда лишили этих возможностей и вообще каких бы то ни было возможностей. Безнравственность убийства, по глубокому убеждению Брунетти, заключалась как раз в этом безжалостном уничтожении всех перспектив, всех надежд и планов. Воспитанный в католической семье, Брунетти знал, что самое страшное для религиозного человека — смерть без покаяния, и помнил, как страдает из-за этого Франческа в дантевском «Аде». Не будучи сам человеком верующим, он прекрасно понимал, сколь ужасна для множества людей подобная перспектива.Сержант Вьянелло постучался и вошел к нему в кабинет. В правой руке у него была обыкновенная голубая папка, из тех, которыми часто пользовались в квестуре.— Этот человек был абсолютно чист, — сообщил он без всяких предисловий и положил папку Брунетти на стол. — Для нашего ведомства он, можно сказать, не существовал. Одно-единственное упоминание о нем, которое я смог найти, просмотрев все разделы, это запись о получении им нового паспорта, и было это, — Вьянелло сверился с записью, — было это четыре года тому назад. И больше ничего.В самом этом факте, как таковом, не было вовсе ничего удивительного: множество людей умудрялись прожить всю жизнь, ни разу не попав в поле зрения полиции; о них становилось известно, только если они становились жертвами так называемого хулиганского насилия: пьяного водителя, разбойного нападения, запаниковавшего вора-домушника и так далее. И лишь единицы из таких вот незаметных людей становились жертвами убийц-профессионалов — а, судя по всему, Тревизана застрелил именно профи.— Я договорился на сегодня о встрече с вдовой, — сказал Брунетти, — в четыре.Вьянелло кивнул:— На ближайших родственников тоже ничего нет.— Странно это, вам не кажется?Вьянелло подумал и ответил:— Вообще-то это совершенно естественно, что какой-то человек и даже вся его семья ни разу не привлекали внимание полиции.— Но ведь есть здесь что-то настораживающее?— Калибр пистолета? — Оба прекрасно знали, что оружием, из которого был убит Тревизан, чаще пользуются профессиональные киллеры.— Есть возможность его отследить?— Разве что модель, а так — нет, — сказал Вьянелло. — Я отослал описание пуль в Рим и Женеву.Оба знали и то, насколько маловероятно, что шансы получить по-настоящему полезную информацию ничтожно малы.— Что там на вокзале?Ничего нового по сравнению с тем, что узнали полицейские накануне вечером.— И это тоже мало что нам дает, верно, Dottore Принятое в Италии обращение к человеку, имеющему высшее образование
?Брунетти отрицательно покачал головой.— Ну а у него в конторе как?— К тому времени, как я туда пришел, большинство из них уже ушли на обед. Я поговорил с одной секретаршей, она была вся в слезах. Потом пообщался с адвокатом, который, по всей видимости, взял управление в свои руки. — Вьянелло сделал паузу и продолжил: — Так вот он, напротив…— Не был в слезах? — спросил Брунетти и поднял глаза, чувствуя, как поднимается у него настроение.— Вот именно: не был в слезах! Собственно, у меня сложилось впечатление, что его не слишком расстроила смерть Тревизана.— А как он отреагировал на обстоятельства смерти?— На то, что это было убийство?— Да.— Это, пожалуй, несколько выбило его из колеи. Мне показалась, что смерть Тревизана сама по себе его не особо взволновала, а вот то, что он был убит, его поразило.— Что он сказал?— Да почти ничего, — ответил Вьянелло и пояснил: — Вернее, он не сказал того, что обычно говорят в таких случаях — ну, все то, что мямлят, когда человек умирает, даже тот, кого мы недолюбливали: что это огромная потеря, что очень жаль семью, что утрата невосполнима…Они с Брунетти столько раз слышали подобные речи за годы работы, что совершенно не удивлялись, когда обнаруживали их неискренность. А вот полное отсутствие их вызывало недоумение.— Еще что-нибудь?— Нет. Секретарша сказала, что весь персонал будет завтра. Сегодня им разрешили не возвращаться на рабочие места после обеда, из уважения к погибшему. Так что я наведаюсь к ним завтра. — И, предупреждая вопрос Брунетти, Вьянелло выпалил: — Наде я позвонил, она постарается раздобыть что-нибудь полезное. Лично она его не знала, но ей кажется, что он лет пять назад занимался завещанием одного мужика, тот еще держал обувной магазин на улице Гарибальди. Так вот, она позвонит его вдове. Ну и в округе поспрашивает.Брунетти одобрительно кивнул. На службе у них супруга Вьянелло не состояла, но зачастую именно она оказывалась бесценным источником информации, причем такой, что ни в одном официальном документе не сыщешь.— А еще я хотел бы проверить его финансовое состояние, — сказал Брунетти, — ну, как обычно: банковские счета, налоговые декларации, имущество. И попробуй разведать, что представляет собой его юридическая практика, сколько она может принести в год.Все эти вопросы были вполне рутинными, но тем не менее Вьянелло их записал.— А Элеттру попросить покопать в этом направлении? — спросил Вьянелло.Каждый раз, когда ему задавали этот вопрос, Брунетти представлял себе синьорину Элеттру облаченной в тяжелую мантию и с тюрбаном на голове, причем тюрбан непременно был парчовый, украшенный тяжелыми драгоценными камнями, — и вот в таком виде она сидела, пристально вглядываясь в экран компьютера, над которым поднималась тонкая струйка дыма. Брунетти понятия не имел, как она это делает, но Элеттре неизменно удавалось выкапывать такие подробности финансовой деятельности и личной жизни жертвы или подозреваемого, о которых не подозревали даже члены их семей и деловые партнеры. У Брунетти складывалось впечатление, что скрыться от нее никому не под силу, и иногда он начинал задумываться, если не сказать — беспокоиться, а не воспользуется ли она своими исключительными способностями, чтобы заглянуть в личную жизнь тех, с кем и на кого она работает.— Да, посмотрим, что она выдаст на этот раз. И еще мне понадобится список его клиентов.— Всех?— Да.Вьянелло кивнул и молча сделал еще одну пометку в блокноте, хотя прекрасно знал, как трудно будет это сделать: уговорить адвоката назвать имя своего клиента почти невозможно. Есть, пожалуй, только одна профессия, представители которой называли своих клиентов еще менее охотно, — профессия проститутки.— Что-нибудь еще, синьор?— Нет. Я встречаюсь с вдовой через, — он взглянул на часы, — через полчаса. Если она сообщит мне что-нибудь полезное для нас, я вернусь; если нет — до завтра.Вьянелло понял, что может идти, и, спрятав блокнот в карман, поднялся и отправился к себе, на второй этаж.Через пять минут Брунетти вышел из здания квестуры, пошел в направлении Рива-дель-Скьявони и сел на катер первого маршрута. Он сошел у Санта-Мария-дель-Джильо, повернул налево у отеля «Ала», перешел два моста, срезал угол, свернув налево на маленькую кале Короткая узкая улица
, что вела к Большому каналу, и остановился у последней двери слева. Он нажал на кнопку звонка, на которой значилось «Тревизан». Щелкнул замок, он вошел и стал подниматься по лестнице на третий этаж.На площадке третьего этажа он увидел открытую дверь, в проеме которой стоял седой мужчина с большим животом, впрочем отлично скрытым дорогим костюмом. Когда Брунетти был уже у самой двери, тот спросил, не протягивая ему руки:— Комиссар Брунетти?— Да. Синьор Лотто?Мужчина кивнул, но руки так и не подал.— Что ж, входите. Моя сестра ждет вас.Вообще-то Брунетти пришел на три минуты раньше, но ему все равно дали почувствовать, что он заставил вдову ждать.Прихожая и коридор были увешаны зеркалами, создававшими впечатление, что помещение заполнено точными копиями Брунетти и шурина синьора Тревизана. Вымощенный квадратами черного и белого мрамора пол тускло поблескивал. От этого Брунетти казалось, что и он, и его отражения перемещаются по шахматной доске, а его провожатый играет партию противника.— Я очень признателен синьоре Тревизан за то, что она согласилась встретиться со мной, — сказал Брунетти.— Я советовал ей этого не делать, — отрезал ее брат, — ей не следовало бы ни с кем встречаться. Это ужасно. — Взгляд, брошенный на Брунетти, заставил того задуматься: что именно ужасно — убийство Тревизана или присутствие его, Брунетти, в скорбящем доме?Обогнав Брунетти, Лотто провел его по еще одному коридору и пригласил в небольшую комнатку по левую руку от них. Определить назначение этой комнаты было нелегко: здесь не было книг, не было телевизора, стулья, причем исключительно с прямыми спинками, стояли по углам. Два окна на одной и той же стене были завешаны тяжелыми темно-зелеными шторами. В центре стоял круглый стол, а на нем ваза с высушенными цветами. Больше в комнате не было ничего, и ни малейшего намека на то, кем и зачем она используется.— Подождите здесь, — сказал Лотто и вышел. Минуту Брунетти стоял на том же месте, потом подошел к одному из окон и приподнял штору. Внизу простирался Большой канал, на воде играли солнечные блики, отражавшиеся на стенах расположенного левее палаццо Дарио; золотистые плитки, из которых была сложена мозаика на фасаде дворца, улавливали исходящий от воды свет; дробясь на множество искорок, он вновь устремлялся вниз, к каналу. Мимо проплывали лодки, время шло.Наконец он услышал, как позади него открылась дверь, и повернулся, чтобы поприветствовать вдову Тревизан. Но в комнату вошла не она, а молоденькая девушка с темными, спадавшими на плечи волосами. Увидев у окна Брунетти, она попятилась и исчезла так же быстро, как появилась, закрыв за собой дверь. Через несколько минут дверь открылась снова, но на сей раз пропустив в комнату женщину, по виду лет сорока с небольшим. На ней было простое черное шерстяное платье и туфли на таком высоком каблуке, что она казалась ростом почти с Брунетти. Тот же овал лица, что у девочки, те же темно-каштановые волосы до плеч (правда, женщина добилась этого тона явно не без помощи парикмахера). У нее были широко посаженные, как у брата, глаза, очень яркие и умные, и в этих глазах Гвидо увидел скорее любопытство, чем невыплаканные слезы.Она пересекла комнату, подошла к нему и протянула руку.— Комиссар Брунетти?— Да, синьора. Мне искренне жаль, что наше знакомство проходит при столь печальных обстоятельствах. Я очень признателен вам за то, что так любезно согласились принять меня.— Я хотела бы сделать все возможное, чтобы помочь разыскать убийцу Карло, — сказала она мягким голосом с едва заметным акцентом, выдававшим в ней флорентийку.Она огляделась по сторонам так, будто видела эту комнату впервые.— Почему это Убальдо привел вас сюда? — спросила она и добавила, направляясь к двери: — Пойдемте со мной.Брунетти последовал за ней в коридор. Она повернула направо, открыла еще одну дверь, и они оказались в гораздо более просторной комнате с тремя окнами, которые выходили не на канал, а на Кампо-Сан-Маурицио. Это комната, очевидно, служила либо кабинетом, либо библиотекой. Хозяйка дома подвела его к двум глубоким креслам, села сама и жестом предложила сесть ему.Брунетти опустился в кресло и хотел было положить ногу на ногу, но тут же раздумал: слишком низко, будет неудобно. Тогда он оперся на подлокотники кресла и сцепил руки в замок на животе.— Что вы хотите от меня услышать, комиссар? — спросила синьора Тревизан.— Я хотел бы, чтобы вы рассказали мне, как вел и чувствовал себя ваш муж последние несколько недель или даже месяцев. Не казалось ли вам, что он чем-то озабочен или излишне нервозен? Или может быть, вы заметили какие-нибудь иные странности в его поведении?Она подождала немного, не последует ли продолжения, а когда поняла, что нет, задумалась. После недолгого молчания она сказала:— Нет, не припоминаю. Карло всегда был с головой погружен в работу. А в связи с политическими изменениями последних лет и тем, что открылись новые рынки, нагрузки у него сильно прибавилось. Но не могу сказать, чтобы он как-то особенно нервничал. Так, в пределах обычной рабочей нервотрепки.— Не рассказывал ли он вам о каком-либо деле, над которым он работает, или клиенте, доставлявшем ему особенно много хлопот или чрезвычайно его беспокоившем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28