***
«Совсем темно… ночь, наверное… только что же тут стояла. Лин, что ли, унес? А, нет, вот она. Блин, что ж я такой пьяный? Ни хрена не соображаю. Или соображаю? Ну почему, почему она такая живая – и до сих пор словно рядом? Какого черта это всё?»
Руки тряслись. Налить водку в рюмку получилось только с четвертой попытки, на столе образовалась порядочная лужа. И чем ее вытирать? Он смутно помнил, что где-то тут была пачка салфеток, но найти ее не представлялось возможным – перед глазами всё плыло. Опрокинув в себя очередную рюмку, Пятый понял, что надо бы сходить в ванную и хотя бы умыться, а лучше – вымыться целиком, постоять под душем. Отвратительно – до такой степени испытывать отвращение к самому себе, Господи, какая пакость это всё, как же мерзко.
Он, держась за стену, добрел до ванной. Поискал защелку на двери, не нашел, плюнул и принялся расстегивать рубашку. Руки совершенно не слушались, и через минуту пуговица у ворота, которую он нещадно теребил, отлетела и скрылась в неизвестном направлении. Так… Пятый присел на край ванны и задумался. Пуговицы нет. Ниамири тоже нет. В Сети за то, что сделано, в любом случае придется ответить. Водка кончается. Как тут включают воду, совершенно непонятно. Голова не работает. А вот это белое полотенце – оно чье?
Дверь в ванну открылась, и Пятый с недоумением воззрился на стоящего в дверном проеме Клео.
– Пятый, я удивляюсь только одному, – проговорил Клео, – почему ты до сих пор не превратился в наркомана?
– Не знаю, – подумав, ответил тот. – А ведь и правда – почему?..
– Наверное, потому, что в твоей голове еще сохранились остатки мозгов, – ответил Клео. – Тебе дать нейтрализант алкоголя? Или, если ты хочешь отключиться вовсе – я тоже могу это обеспечить. Так как?
– Остатки… чего?.. – переспросил Пятый. – Мозгов?.. Не надо мне только ничего совать… не надо! Клео, если ты ко мне прикоснешься хоть пальцем – я за себя не отвечаю!..
В голосе Сэфес звучала настоящая угроза. Клео сделалось смешно. Драться в таком состоянии? Да он противника от висящего на крючке халата не отличит.
– Ты, кажется, хотел принять холодный душ? – заботливо спросил Клео. – Тебе помочь?
– А тебе какое дело? – подозрительно спросил Пятый. И вцепился во вторую пуговицу. Через несколько секунд пуговица сдалась и улетела следом за первой.
Клео с трудом умостился на табуретке, стоящей у полуоткрытой двери.
– Пятый, друзья сейчас переживают из-за тебя. Своим поведением ты причиняешь им неприятности. Ты похож на… – Клео оглядел Пятого, – на животное, а не на человека. Сколько можно?!
– Да? – спросил Пятый. Он сидел на бортике ванной, с трудом удерживая равновесие. – А ты ничего понял, да?.. Животное… Всё было хорошо – пока мы подчищали за ней хвосты… всё!.. А потом?.. – он покачнулся и едва не свалился на пол. – Как только мы подписались на этот хренов крестовый поход, что началось?..
– А кто виноват в этом, Пятый? – осведомился Клео. – Некие загадочные силы? Мне почему-то кажется, что виноваты именно вы с Лином. Не умеете работать грамотно – не нужно было браться.
– Не суди… животных… это не наша работа, понимаешь?.. Виноваты мы, да… точнее, я виноват… и Сеть, – Пятый на секунду прикрыл глаза, борясь с дурнотой. – А не браться тоже было нельзя… казнить нельзя помиловать… Клео, поставь запятую, а?
– Вы должны были связаться со службами тех миров, в которые могла направиться Керр, – проговорил Клео, – и добиться, чтобы они задержали ее при первом появлении на планете. Для этого не нужно быть профессионалом. Достаточно иметь голову на плечах и полномочия. Жаль, что у меня их не было!
– Задержи ураган руками, – усмехнулся Пятый. Его снова качнуло. – Давай!.. Чего тебе стоит!.. Ну?.. Попробуй!.. И службы позови… с автоматами… Клео, это еще, как его… счастье, во!.. Счастье, что она шла так, а не иначе… Это она еще… жалела… И я ее пожалел… как сумел…
– Жалельщики. – с презрением сказал Клео. – А ну быстро лезь под холодный душ! Иначе, клянусь небом, я сам тебя туда засуну.
– Только попробуй!.. Я ж потом не посмотрю, что ты на голову… не-е-е-е-е-е… на две… на полторы выше! Я тебе потом…
В ванну заглянул Лин. Осуждающе погрозил Пятому пальцем, вопросительно посмотрел на Клео.
– Не хочет, – осуждающе пояснил Клео. – Не хочет лезть под душ. Не хочет трезветь. Лин, ты, кажется, говорил о решительных мерах? По-моему, самое время.
Лин кивнул и тоже протиснулся в ванную.
– Ты еще… – начал Пятый, но Лин не собирался его слушать. Он проворно ухватил друга одной рукой за волосы, другой – за ворот рубашки и нагул на ванной.
– Клео, давай воду включай!.. Холодную! Кран – вправо и до упора! Твою кошку зеленую. Я тебе повырываюсь! Будешь выдираться – целиком туда запихну!
Клео мигом сделал, что указано, и из крана захлестал поток холодной воды.
– Подержать? – вежливо осведомился Клео, указывая глазами на трепыхающегося Пятого.
– Подержи, – подтвердил Лин. – Пока я его не убил!
– Лин, сука… – неразборчиво донеслось сквозь шум воды. – Отпусти!.. Бля, больно же!.. Охренели?!
Клео спокойно и цепко ухватил Пятого за шкирку, не давая ему вылезти из-под воды.
– Может, его утопить? – задумчиво спросил Лин. – Клео, как ты считаешь?
– Отпустите… придурки, у меня же менингит будет!!! С ума посходили?!
Клео выпустил Пятого. Тот вырвался из-под воды, едва не свернув кран. Клео выключил воду.
– Вылечим, – пообещал он. – Только, боюсь, ума это тебе не прибавит.
Мокрая насквозь рубашка прилипла к телу, как холодный компресс. Пятый почувствовал, что зубы у него начинают выбивать дробь. Ну, скоты… Улыбаются еще оба. Этот… насильник несостоявшийся, и этот, рыжая тварь, пробу ставить негде. Он стащил с вешалки полотенце, кое-как вытер лицо.
– Майку принести? – ехидно спросил Лин. – Или так походишь?
– Могу и так…
Вместе они вернулись в комнату. Пятый сел на кровать, Лин пристроился рядом. Некоторое время все молчали, потом Рыжий спросил:
– Ты чего задумал, альтруист? Уверен?
– Уверен, – кивнул Пятый. Мокрые спутанные волосы упали ему на глаза, он отвел их рукой, досадливо поморщился.
– Не боишься? – с сомнением спросил Лин.
– Плевать. – Пятый закрыл глаза. – Лин, прикроешь меня?
– Зачем? – спросил Лин.
– Можешь считать, что я отдаю долг. Помоги снять детектор – мне не хочется, чтобы они все через пять минут были здесь.
– Сумасшедший, – горестно сказал Лин. Взял друга за руку, несколько секунд сидел неподвижно, потом отнял руку, и Анжи с Кет увидели, что у него в пальцах появилось мутное светло-серое зернышко.
– Зачем это? – спросила Кет.
– Проводить, – ответил Пятый. – Мне надо проводить ее… а тело сбоит, я устал. Просто не хочу, чтобы знали, что я. Так решил. Ренни этого точно не поймет.
– Твоя правда, – покивал Лин. – Вот Встречающих нам тут совсем не надо.
– Где-то я это уже слышала, – покачала головой Кет.
Лин усмехнулся. Анжи нахмурилась.
– Это не опасно? – спросила она.
– Из дома выходить опасно, может кирпич на голову свалиться, – резонно заметил Лин. – Только чтоб недолго, понял?
– Понял, понял, – заверил Пятый. – Посторожи, я быстро.

***
Темнота и тишина. Она попробовала оглянуться, но невозможно оглянуться, когда вокруг тебя нет вообще ничего. Пусто. Совсем пусто.
На какие-то секунды она испугалась, но тут, оказывается, не было секунд. Тут вообще ничего не было. Совсем.
Она попробовала сделать шаг, но тут же провалилась в темноту еще глубже. Она падала вечность, и еще вечность, и еще, и еще… наконец, ей показалось, что падение сквозь ничто стало замедляться, но, увы, это тоже было лишь иллюзией. Она попробовала закричать, но темнота гасила крик. Испуг сменился отчаянием, отчаяние – безразличием и апатией. Она замерла, не в силах делать более ничего.
И тут…
В темноте появилось ощущение – чьи-то руки вдруг взяли ее за плечи.
Она вскрикнула от неожиданности, повернулась и поняла, что в темноте она уже не одна.
Рядом стоял, смущенно глядя в сторону, заклятый Сэфес и улыбался виноватой беспомощной улыбкой.
– Ты тоже умер? – ошарашено спросила Керр, удивляясь тому, что в ее темноте откуда-то появился слабый свет, позволяющий видеть его лицо. – Пятый, ты умер?
– Отчасти… не совсем, – ответил он, продолжая улыбаться. – Пойдем, у нас мало времени.
– Куда? – спросила она.
– Пойдем, – настойчиво повторил он, взял ее за руку теплой сухой рукой и повел – она не поняла, шли они или двигались как-то иначе – летели, парили, – но Ниамири понимала, что темнота теперь не стоит на месте, они каким-то образом движутся сквозь нее.
– Ты должна искать дорогу, – сказал он. – Иди вперед, а я следом.
– Ты меня не бросишь?
– Нет, что ты! Иди, я… я просто рядом.
Она сделала неуверенный шаг и с удивлением поняла, что темнота сдвинулась с места. Она уже не была однородной, в ней словно появились едва заметные паутинные трещины. Еще шаг, еще… Рука, держащая ее руку, напряглась, от неожиданности она вскрикнула – и темнота вдруг сменилась калейдоскопом красок и соцветий. Вокруг всё плыло, переливалось, теперь Ниамири стояла в самом центре огромного сияющего облака.
– Что это? – потерянно спросила она.
– Мы в Сети. – Сэфес разжал пальцы. – Ее можно видеть и так. Ты не знала?
Да, не знала. Она никогда даже не думала, что Сеть – это настолько красиво. Очень долго она стояла, завороженная, а тот, кто был рядом, терпеливо молча ждал.
– Как же так, – произнесла она едва слышно. – Но почему.
Бесконечные цветовые переливы, медовые облака и пронзительное небо, мириады алых солнц, среди которых нет двух одинаковых. Она словно стояла внутри украшения, которое делал гениальный ювелир, делал тайно, всю свою жизнь, посвятив себя без остатка сбору крошечных рубинов и сапфиров, их огранке и подгонке, и неведомый этот ювелир никому не показывал то, во что ей довелось сейчас попасть. И она, приобщившись этой тайне, вдруг ощутила странную, совсем для нее не характерную робость.
– Это… ты? – спросила она, оглядываясь. – Вот это всё – ты?
Пятый кивнул.
– Да, – просто ответил он. – Это мы. Наше «я».
– Где это всё? – спросила Ниамири.
Индиго-эмпат, она отлично знала, что привычное ей отражение Сети мало того, что выглядит не иначе, так еще и имеет некое пространственное положение.
– Тут. – Он коснулся пальцем своего виска. – Можешь считать, что в некотором смысле ты сейчас находишься у меня в голове. Иногда мне удобнее считать, что весь мир находится у меня в голове, а я нахожусь внутри мира. Старая шутка, правда?
Ниамири оглянулась.
– Почему ты говоришь «я»? – спросила она.
– Потому что Сэфес – это одно.
– Вас двое.
– Нет.
– Но…
– Внешне – нас двое. На самом деле – двое – одно.
Ниамири не нашла, что ответить. Еще несколько минут она стояла, рассматривая пространство вокруг себя, а потом спросила:
– Зачем мы тут?
– Я хотел сделать тебе подарок, – снова улыбнулся Пятый.
– Подарок?
– Дай руку.
В следующий момент сверкающие краски перед ней померкли, а впереди, в темноте, забрезжил слабый, еле видный свет. Она снова неуверенно сделала шаг вперед.
– Иди.
Под ногами – что-то совсем незнакомое. «Нет, я знаю, знаю… ломкие упругие травяные стебли, а свет впереди разросся до целого небесного свода». И она шла и шла, неуверенно, робко.
– Иди…
С каждым новым шагом прошлая память ее исчезала, но всё сильнее крепло чувство, что идет она не просто так, что она забыла что-то очень важное, нет, не забыла, потеряла. Да, потеряла!
Острая травинка царапнула голую девчачью ногу, она остановилась, с досадой пнула травяную кочку, и чуть не заплакала от обиды.
Склон невысокого холма, на котором она стояла, упирался прямо в небо, а вокруг была всё та же трава, трава, трава. И чувство безнадежной, страшной потери.
– Ниа!..
Она вскинула голову.
Там, на верхушке холма вырисовывался мужской силуэт, а в руке у него…
– Ниа, иди сюда, я нашел твою нитку!
– Папа!!! Папочка!!!
Сверкающие, разноцветные бусинки, самое главное ее богатство, и папа, какой же он добрый, какой хороший, папа, ты самый-самый, полдня бродил по жаре, по пригорку, где вчера мы с девочками играли «в секретики», и ты нашел, нашел, нашел мою ниточку!!!
Она с радостным визгом бросилась вверх по холму, навстречу человеку, которого любила больше, чем самую жизнь, не обращая внимания на острые стебли травы, которые нещадно секли ее по ногам…

***
Пустота. Вне зрения, вне слуха, вне времени и пространства. Я здесь. Я пришел отвечать к тебе, немилосердное, великое. Отвечать за то, что сделал – здесь и сейчас. За всё сразу.
По вискам резануло болью, но не физической, физическую боль можно вытерпеть, а эту… Боль, которая заполнила в тот момент его душу, он даже для себя не мог назвать – потому что ни в одном из тысяч языков, которые он знал, не было подобного слова.
Душа разрывалась на части от невыносимого, умирала – и тут же возрождалась вновь, для того, чтобы стало еще больнее. Отчаяние это не имело никаких причин, но подсознание, которое Сэфес сейчас выпустил на волю себе же в наказание, знало – за что. И карало – тем, чего он боялся больше всего.
Он умирал – тысячу раз. От сознания собственного бессилия, от страха, от тоски; по обнаженным нервам его души проходили тысячевольтные разряды – заставляя умирать снова и снова. В сумасшедшем танце иглистых всполохов в сознании и где-то, в невообразимом, он убивал себя снова и снова, не понимая уже, сможет ли остановиться, и надо ли вообще останавливаться…

***
Сидеть было чертовски неудобно. В спину упиралась какая-то дурацкая деревяшка, ноги затекли немилосердно, и еще его трясло от холода. Он попытался поглубже вздохнуть, но зубы выбивали дробь, а тело чуть судорогой не сводило.
– Эй, – позвали рядом. – Ты тут?
– А… ага… – с трудом выговорил он.
С трудом открыл глаза и огляделся.
Он, скорчившись, сидел на полу, рядом с диваном. Почему так холодно?..
– На вон, чаю выпей, он горячий, осторожно.
Какой на хрен чай?!
Полчаса назад все одеяла, которые имелись в доме, перекочевали к дивану. Ни помогло это совершенно – Пятого трясло, руки стали совершенно ледяными. Лин, доселе свершено спокойный, переполошился.
– Я его предупреждал, – завел он было свою любимую песню, но тут его осадила Кет:
– Ну и что? Давайте его укроем и просто подождем. Ничего с ним не сделается.
И точно. Ничего и не случилось.
…Чай действительно оказался горячим, и чашку пришлось отставить – пусть немного остынет. Постепенно он приходил в норму. Зубы перестали стучать, руки согрелись. Рауль помог ему перебраться на диван.
– Ну вот и всё, – сказал Пятый минут через десять. – Теперь точно – всё. Не могу сказать, что я в восторге, но…
Анжи долго смотрела на Пятого. Смотрела все это время то на него, то на Рауля. Молча. Откуда-то пришла неколебимая уверенность, что Рауль сейчас испытывает то же, что она. Желание подойти к этому худому, седому, странному. Обнять за плечи и прижать к себе. Нет, в этом импульсе не было ничего эротического. Упаси Господи. Просто.
Ну да. Жалко. Что же это за совесть такая больная у Сэфес, что за закон, зачем им каждый раз так мучаться? Какой в этом смысл? Чтобы Сэфес оставались людьми, понимали боль человеческую? Не забывали?
А зачем?
Ну да, будет красиво. Верховные, блин, стабилизаторы вселенной. Тьфу, слово-то какое. Стабилизатор-трансформатор…
Сэфес должны выполнять свою задачу. Эти самоиздевательства, эти доходящие до мазохизма муки совести, от которых корежится тело – от этого что, Сэфес станут лучше делать свою работу? Сомнительно. Скорее уж, хуже. Или только 785-ый так сходит с ума? Они и в самом деле уникальны, ни у кого из экипажей нет схожей истории.
Анжи поймала взгляд Рауля, он смотрел на нее и, кажется, ждал. И просил – шевельнулось внутри, осторожное прикосновение мысли – просьба. «Давай, за меня… сделай».
Пятый полулежал, опираясь на подушку, смотрел куда-то мимо, в ночное окно.
Анжи подошла к нему и села рядом. Обняла – Пятый от неожиданности не успел воспротивиться – и прислонилась лбом к его плечу. Черные волосы почему-то пахли мылом. Пятый вздрогнул.
– Лучше бы ты мне врезала чем-нибудь, – пробормотал он. – Тяжелым. И посильнее.
– Пятый, что ты сделал? – спросила Кет.
Он задумался. Оглядел присутствующих полувопросительным взглядом. Все ждали.
– Отвел ее домой, – с трудом ответил он.
Анжи отодвинулась от него, в глазах ее тоже появился вопрос.
– Как – домой? – недоуменно спросил Клео.
– Она… когда была маленькой, отец ей рассказывал одну и ту же сказку, небогатая у него, признаться, была фантазия. Про то, что когда-нибудь они разбогатеют и уедут жить за город. У них будет свой домик на холме, под деревьями, а внизу будет речка, и они каждый день будут ходить гулять, и она подружится с другими детьми. Ее обижали в детстве, аутсайдер, классический омега в группе. И у нее будет своя комната на втором этаже, и в окно по утрам будут петь птички.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40