«Кто?» — крикнул Иван. «Свой! Младший лейтенант…» — «Будем вдвоем выходить, все веселее». Потом еще боец на них выполз, сказал, что левее забирать не стоит, его товарищи там только что попали в плен.
Пошли правее и вышли к танку, до башни заваленному трупами. Смотрят — немец на башню взобрался и кричит: «Рус! Давай ходи сюда!» Младший лейтенант выстрелил, и немец свалился с башни.
Пошли дальше, ужасаясь тому, что можно сделать с землей, так испохабить ее и обезобразить донельзя. Ни лесники, ни травинки здесь не было. Ямы, бугры, гигантские царапины-шрамы. Будто и не земля это вовсе… И мертвецы повсюду. Но к ним глаза уже притерпелись, и окаменевшая душа молчала, для сочувствия павшим не оставалось у нее больше сил. И Никонов был вроде еще живой, но уже как бы и убитый тем, что происходило вокруг. Он еще двигался на восток и, услыхав окрик «Стой! Кто идет?», оцепенело замер.
Это был передний край.
Иван равнодушно подумал: «А может быть, и край света?»
53
Когда за полтора часа до полуночи, на исходе дня 2.4 июня, войска 2-й ударной бросились в последнюю атаку, никто не подозревал, что военная судьба оставила армии для существования только одну ночь. Едва началось движение колонн по узкоколейке, настильной дороге и жердевке, противник открыл бешеную артиллерийскую стрельбу. Одновременно в тылы бригад и дивизий проникли группы автоматчиков. Они пытались вызвать панику среди ускользавших из ловушки красноармейцев и командиров, сеяли неразбериху, стремились сорвать управление войсками. И до известной степени это им удавалось.
Поддержала выход 2-й ударной артиллерия 52-й и 59-й армий генералов Яковлева и Коровникова. На помощь окруженцам двинулась от Мясного Бора 29-я танковая бригада с десантниками на броне. Мерецков приказал поднять в воздух всю маломощную авиацию фронта.
Поначалу шло так, как было задумано. Но ураганный огонь противника, сплошная стена разрывов в Долине Смерти нарушили темп движения войск. В надежде на то, что стрельба со временем ослабеет, группы бойцов и целые подразделения останавливались, залегали в воронки, отходили в стороны от намеченных маршрутов. Никто, к сожалению, не внушил каждому бойцу, что спасение лишь в непрерывности движения. Именно последний рывок сквозь огонь выводил их из коридора, каждый метр которого был пристрелян врагами. Да и как объяснишь каждому, что, войдя в смертельный огонь, ты выйдешь из него живым. Такое решение, где был только чет или нечет, принимали теперь в одиночку. И не было времени что-то переиначить, поправить, остановить для альтернативного хода. Возникла возможность выбора. Либо туда, где ждет тебя неминуемая смерть, либо подождать немного, авось надоест противнику тратить металл и взрывчатку, сделает он для себя передышку, тут мы и прошмыгнем к своим.
Одни упрямо шли в огонь, другие залегли, выжидая. Так и нарушилось управление войсками. Авангард 46-й и 382-й дивизий преодолел Долину Смерти и упрямо рвался к Мясному Бору. За ним двигались разрозненные группы из других подразделений. Теряя товарищей, обрастая новыми ранеными, которым помогали идти вперед через ямы и заполненные болотной водой воронки, к утру 25 июня эти герои, умирающие от голода, одетые в зимнее обмундирование, стали выходить к переднему краю русской обороны. В Долине Смерти остались лишь мертвые да те, кто прятался еще по обе стороны узкоколейки и других дорог, отполз в лес, пережидая ошеломляющую артиллерийскую стрельбу.
А западнее адского коридора оставались окруженными те войска, которые до последнего часа прикрывали отход армии. Это были 92-я дивизия полковника Ларичева и 327-я, которой командовал генерал-майор Антюфеев. С ними была и 23-я стрелковая бригада. Остались в тылу врага и те дивизии, которые действовали по южному и северному фасам горловины, 259-я дивизия подполковника Лаврова, 267-я полковника Потапова, 19-я гвардейская полковника Буланова и 305-я, которой с 6 июня командовал полковник Тарасов. Дивизии, оборонявшие коридор, принадлежали другим армиям, но с 1 июня находились в оперативном подчинении у 2-й ударной армии и были обречены разделить ее судьбу.
ОФИЦЕРЫ, КОМАНДИРЫ, КОМИССАРЫ, ПОЛИТРУКИ И СОЛДАТЫ 2-Й УДАРНОЙ, 59-Й И 52-Й АРМИЙ!
Ваше положение становится безнадежным. Напрасны ваши бессмысленные попытки прорвать кольцо окружающих вас германских войск.
Продовольствие и боеприпасы ваши приближаются к концу, подвозы поступают неравномерно и в скором времени совершенно прекратятся.
Этим самым вы идете на верную смерть.
Поэтому переходите к нам! Только таким путем вы сможете избежать угрожающей вам неминуемой гибели.
С пленными мы обращаемся справедливо и хорошо.
Перебежчики же, переходящие к нам ДОБРОВОЛЬНО, будь это офицеры, командиры, комиссары, политруки или солдаты, получат у нас особенно хороший приют и увеличенный паек. Сообщения вашей пропаганды, якобы все пленные и перебежчики, без различия чина и партийной принадлежности, нами расстреливаются, — гнусная ложь и подлость.
Вы можете и без пропуска перейти к нам, крича при приближении к нашим линиям: «ШТЫКИ В ЗЕМЛЮ!»
ПРОПУСК
Предъявитель сего, не желая бессмысленного кровопролития за интересы жидов, оставляет побежденную Красную Армию и переходит на сторону Германских Вооруженных Сил. Он может перейти и без этого пропуска, крича при подходе к немецким линиям: «Штыки в землю!» Немецкие офицеры и солдаты окажут перешедшему хороший прием, накормят его и устроят на работу.
Перевод на немецкий язык смотри рядом.
Пропуск действителен для солдат, офицеров и командиров, а также и для комиссаров и политруков.
…Комиссару Зуеву нравилось бывать у Соболя, уважительно относился он к командиру полка, воевавшему в этих местах с осени прошлого года. Иван Соболь был грамотным командиром, руководил полком с толком, красноармейцев берег. К таким людям Зуев чувствовал особое расположение.
В майские трудные дни Иван Васильевич дважды побывал у Соболя. Не только беседовал в штабе с командным составом, но ходил на передний край, толковал там с бойцами. Соболю и приятно было от того, что высокое начальство не забывает, и весьма беспокойно. Сплошной обороны у полка уже не было, резервами командир тоже не обладал, немецкие автоматчики шныряли по тылам, могли устроить засаду на члена Военного совета.
К счастью, все обошлось. 24 мая полк, которым командовал Иван Дорофеевич Соболь, получил приказ отойти к Финеву Лугу, сдерживая при этом натиск противника.
28 мая Соболь подошел к Финеву Лугу и угодил под огонь той части, которую должен был сменить. Ее командование не предупредили загодя о замене, оно приняло соболевцев за наступающих немцев. Постреляли друг в друга, но, слава Богу, никого в этот раз не убили…
Тут и узнал Иван Соболь, что их дивизия выводится в резерв командования армии и должна сосредоточиться напротив коридора, ведущего в Долину Смерти, а его полк будет наступать вдоль узкоколейки, К этому времени немцы закрыли коридор, и в первых числах июня дивизия начала изготавливаться к атаке в направлении Мясного Бора. Как и всюду, в дивизии не было продовольствия, не хватало патронов, артиллеристы не имели ни одного снаряда. Они закопали пушки, частью утопили их в болоте, а сами разбрелись по стрелковым полкам.
Две недели подряд гремели бои. Огневая подготовка перед атакой сводилась к слабой — из-за острой нехватки патронов — ружейной и пулеметной стрельбе. Такая стрельба была для вооруженных до зубов немцев что слону дробина. Наши несли огромные потери в живой силе, а успеха их яростные наскоки не приносили.
19 июня на позиции 176-го полка прорвался с востока танк Т-34, командовал им капитан-комбат, фамилию его Соболь не запомнил, из 7-й танковой бригады. Машины комбат потерял, пробиваясь через Долину Смерти, одному ему только и повезло… Соболь дал танкисту связного и отправил в штаб армии, он стоял теперь неподалеку. Больше этого капитана Иван Дорофеевич не видел.
В день первой годовщины войны после тяжелого ночного боя полк Соболя прорвал на рассвете оборону противника вдоль узкоколейки. Образовался коридор до пятисот метров шириной, он насквозь простреливался немцами из пулеметов и автоматов, про артиллерию и говорить не приходилось. Вот по нему и пошли больные и раненые, местные жители с ребятишками.
— Разрешите мне выйти со штабом из окружения, — обратился Соболь к комдиву полковнику Черному. — На той стороне я разверну полк и организую оборону флангов прорыва.
— Нечего тебе там делать, — резко ответил Черный. — Находись при мне… Будет приказ отправляться в прорыв штабу дивизии, тогда пойдешь вместе с нами.
— Но ведь войско без командира — не войско, — возразил Иван Дорофеевич. — Бойцы мои и командиры, которые прорвались к своим, измучены до предела. Непрерывные бои, голод, усталость… Они могут не удержаться от соблазна уйти с ранеными на восток, оставят фланги коридора без прикрытия. Остановить же их некому. Я со штабом нахожусь здесь, а полк мой там, в Долине Смерти.
— Много разговариваешь, Соболь, — равнодушным, вялым голосом произнес Черный. Он выдержал паузу и вдруг рявкнул: — Исполнять приказ!
— Есть! — ответил Соболь.
А что оставалось делать? Разве утешиться на исходе того дня тем, что оказался прав. Ровно в шестнадцать часов противник открыл ураганный артиллерийский и минометный огонь по коридору. В воздухе постоянно висело до сотни бомбардировщиков люфтваффе. Их было так много, что на глазах Соболя один «юнкерс», заходя на бомбометание, сбросил смертоносный груз на свой же летевший ниже самолет, не успевший сойти с боевого курса. Нижний «юнкерс» разлетелся в куски, и это несколько подняло дух у наблюдавших. Но что такое гибель одного пирата, когда в адском коридоре тоннами сбрасываемой с неба взрывчатки уничтожалось все живое!
Сопротивляться в Долине Смерти было уже некому, и немцы ликвидировали прорыв. Иван Соболь остался без полка. Он доложил об этом Черному.
— Сдай участок соседнему полку, а сам явись со штабом на мой КП, — распорядился комдив.
Так Иван Дорофеевич и сделал. А через два дня Черный передал ему приказ генерала Власова: из тыловых частей сформировать новый полк и вечером возобновить наступление на прежнем месте, вдоль насыпи узкоколейной дороги.
Тыловики сгрудились в одном месте, искать их не приходилось, но строевых командиров было мало. И Соболь назначил командирами батальонов и рот собственных штабистов и начальников служб. К 20 часам Соболь вместе с комиссаром полка Потаповым лесными тропами, места эти он знал хорошо, вывел сформированный полк на исходные позиции у реки Глушица. Наставив ротных командиров и комбатов, Соболь ждал темноты. Атака готовилась без огневой подготовки, и комполка надеялся, что хоть ночь сослужит им верную службу. Но пришельцы ждать темноты не захотели. Враг предпринял наступление с запада, сдавливая сократившийся, как шагреневая кожа, мешок с другой стороны. И тогда через боевые порядки полка Соболя на восток устремились толпы обезумевших людей. Ими двигало одно стремление: выйти из окружения любой ценой. Толпы бросились на немецкую оборону. Ярость их прорыва была такова, что, устрашенные небывалым напором почти безоружных людей, немцы оставляли позиции, отступали. Тогда-то в эту последнюю ночь и удалось выйти из кольца тем, кто не останавливался ни на минуту, хотя и шел по трупам товарищей.
Было еще светло, да в это время года здесь никогда ночью особенно не темнеет, когда около 22 часов в небольшой и тесный блиндаж Соболя вдруг ввалился бригадный комиссар Лебедев. Тяжело дышал, вытирая рукавом мокрое лицо — то ли от пота, то ли попал в яму с водой… Да и форма на нем была вся в болотной грязи и тине. Соболь выждал, пока комиссар отдышался, и доложил как положено: ждет приказа на атаку.
— Атака — это хорошо, майор, — сказал Николай Алексеевич. — Вижу, что к ней вы готовы. Вашему полку ставится особая задача. За вами следом будет двигаться Военный совет армии. Мы хотели уже соединиться с твоим штабом, майор, только вот на подходе к позициям встретили сильный заградительный огонь противника. Как видишь, только я и сумел прорваться к тебе…
— Огонь скоро стихнет, товарищ бригадный комиссар, — сказал Соболь, но уверенности в голосе у него не было, — Советую находиться здесь до подхода штаба армии.
— Нет, — возразил Лебедев, — я должен вернуться и доложить командованию, что у тебя, Соболь, все в порядке, ты готов к выступлению.
Спорить с ним Иван Дорофеевич не посмел, выделил только начальника связи для сопровождения. Через полчаса связист вернулся и доложил: разрывом снаряда бригадный комиссар Лебедев убит, а он сам ранен в левую руку.
Велел его Соболь перевязать и стал ждать, когда перестанет бушевать артогонь. Он решил: как только стихнет, поднимет полк и поведет его вдоль узкоколейки, в последний и решительный бой.
Ночью в блиндаже Соболя появился адъютант командарма.
— Выделите одного из ваших командиров, майор, — потребовал он. — Надо провести сюда, на ваш КП, генерала Власова.
Соболь выслал в штаб армии начальника связи, а затем помощника начальника штаба. Оба они не сумели пройти и ста метров, как их сразили осколки рвущихся вокруг снарядов.
— Вот что, друг, — сказал Соболь адъютанту. — Дорогу сюда знаешь, коль сам пришел, без провожатых. Иди в штаб и веди командующего к нам…
— И то верно, — согласился адъютант и выбрался из блиндажа.
К 10 часам утра стрельба прекратилась, только никто больше на КП Соболя не появляйся.
Наконец прибежал посыльный из штаба дивизии: вызывал к себе комдив. Идти пришлось около километра, ладно немцы не стреляли, обошлось благополучно. Тут и увидел Соболь под сосной полковника Черного, он стоял у дерева со старшим батальонным комиссаром Лагутиным, военкомом дивизии, назначенным на эту должность две недели назад. Поодаль находился Зуев, а генерал-лейтенант Власов сидел на поваленном взрывом стволе.
Когда собрались командиры и комиссары полков, Черный объявил им, что получена радиограмма, а в ней сказано: 2-я ударная потеряла способность к организованному сопротивлению. Посему предписывается, или, точнее сказать, рекомендуется, разделиться на мелкие группы по 15 — 20 человек в каждой и выходить из окружения самостоятельно.
Новость ошеломила командиров и комиссаров, они растерянно смотрели на комдива. «Что же получается, — горько подумал Соболь, — нам объявляют: спасайся кто как может…»
Все ждали от командования советов или указаний, но Черный с Лагутиным молчали. Соболь присмотрелся к ним и увидел, что оба не меньше подчиненных угнетены таким распоряжением.
«Кто же отдал подобный приказ? — хотел спросить Иван Дорофеевич и посмотрел на командарма, безучастно сидевшего на дереве. — Черный сказал о радиограмме. Из штаба армии нет смысла ее передавать, вот оно, руководство армии, в двадцати шагах. Значит, команда пришла оттуда».
— Вопросы есть? — спросил Черный.
— У меня в полку четырнадцать командиров, — сказал Соболь, — от старого штаба остались… И я с комиссаром. Итого шестнадцать. Разрешите сформировать группу и выходить вместе.
— Разрешаю, — кивнул Черный.
Больше вопросов не задавали, стали друг с другом прощаться.
Едва Соболь остался один, к нему приблизился Зуев.
— Куда собираетесь идти, командир? — спросил он. — В каком месте надеетесь прорваться?
— Думаю уйти на южный участок района окружения, товарищ член Военного совета… А пробиваться собираюсь в направлении деревни Тютицы.
— Почему именно там?
— Видите ли, еще в декабре сорок первого я ходил с полком по тылам противника, места эти знаю неплохо.
— Имею встречное предложение, Иван Дорофеевич, — улыбнулся Зуев. — Вместе с вашими людьми пойду к южному фасу горловины и я. Там осталась в кольце окружения 305-я дивизия. Поднимем ее и попробуем вместе с дивизией пробиться с боем на Теремец Курляндский. Годится?
— Конечно! — загорелся Соболь. — Дивизия — это не группы по два десятка человек… А как же приказ оттуда?
— Вырвемся отсюда, майор, кто осудит за то, что оказалось нас на выходе куда больше.
54
Пошли правее и вышли к танку, до башни заваленному трупами. Смотрят — немец на башню взобрался и кричит: «Рус! Давай ходи сюда!» Младший лейтенант выстрелил, и немец свалился с башни.
Пошли дальше, ужасаясь тому, что можно сделать с землей, так испохабить ее и обезобразить донельзя. Ни лесники, ни травинки здесь не было. Ямы, бугры, гигантские царапины-шрамы. Будто и не земля это вовсе… И мертвецы повсюду. Но к ним глаза уже притерпелись, и окаменевшая душа молчала, для сочувствия павшим не оставалось у нее больше сил. И Никонов был вроде еще живой, но уже как бы и убитый тем, что происходило вокруг. Он еще двигался на восток и, услыхав окрик «Стой! Кто идет?», оцепенело замер.
Это был передний край.
Иван равнодушно подумал: «А может быть, и край света?»
53
Когда за полтора часа до полуночи, на исходе дня 2.4 июня, войска 2-й ударной бросились в последнюю атаку, никто не подозревал, что военная судьба оставила армии для существования только одну ночь. Едва началось движение колонн по узкоколейке, настильной дороге и жердевке, противник открыл бешеную артиллерийскую стрельбу. Одновременно в тылы бригад и дивизий проникли группы автоматчиков. Они пытались вызвать панику среди ускользавших из ловушки красноармейцев и командиров, сеяли неразбериху, стремились сорвать управление войсками. И до известной степени это им удавалось.
Поддержала выход 2-й ударной артиллерия 52-й и 59-й армий генералов Яковлева и Коровникова. На помощь окруженцам двинулась от Мясного Бора 29-я танковая бригада с десантниками на броне. Мерецков приказал поднять в воздух всю маломощную авиацию фронта.
Поначалу шло так, как было задумано. Но ураганный огонь противника, сплошная стена разрывов в Долине Смерти нарушили темп движения войск. В надежде на то, что стрельба со временем ослабеет, группы бойцов и целые подразделения останавливались, залегали в воронки, отходили в стороны от намеченных маршрутов. Никто, к сожалению, не внушил каждому бойцу, что спасение лишь в непрерывности движения. Именно последний рывок сквозь огонь выводил их из коридора, каждый метр которого был пристрелян врагами. Да и как объяснишь каждому, что, войдя в смертельный огонь, ты выйдешь из него живым. Такое решение, где был только чет или нечет, принимали теперь в одиночку. И не было времени что-то переиначить, поправить, остановить для альтернативного хода. Возникла возможность выбора. Либо туда, где ждет тебя неминуемая смерть, либо подождать немного, авось надоест противнику тратить металл и взрывчатку, сделает он для себя передышку, тут мы и прошмыгнем к своим.
Одни упрямо шли в огонь, другие залегли, выжидая. Так и нарушилось управление войсками. Авангард 46-й и 382-й дивизий преодолел Долину Смерти и упрямо рвался к Мясному Бору. За ним двигались разрозненные группы из других подразделений. Теряя товарищей, обрастая новыми ранеными, которым помогали идти вперед через ямы и заполненные болотной водой воронки, к утру 25 июня эти герои, умирающие от голода, одетые в зимнее обмундирование, стали выходить к переднему краю русской обороны. В Долине Смерти остались лишь мертвые да те, кто прятался еще по обе стороны узкоколейки и других дорог, отполз в лес, пережидая ошеломляющую артиллерийскую стрельбу.
А западнее адского коридора оставались окруженными те войска, которые до последнего часа прикрывали отход армии. Это были 92-я дивизия полковника Ларичева и 327-я, которой командовал генерал-майор Антюфеев. С ними была и 23-я стрелковая бригада. Остались в тылу врага и те дивизии, которые действовали по южному и северному фасам горловины, 259-я дивизия подполковника Лаврова, 267-я полковника Потапова, 19-я гвардейская полковника Буланова и 305-я, которой с 6 июня командовал полковник Тарасов. Дивизии, оборонявшие коридор, принадлежали другим армиям, но с 1 июня находились в оперативном подчинении у 2-й ударной армии и были обречены разделить ее судьбу.
ОФИЦЕРЫ, КОМАНДИРЫ, КОМИССАРЫ, ПОЛИТРУКИ И СОЛДАТЫ 2-Й УДАРНОЙ, 59-Й И 52-Й АРМИЙ!
Ваше положение становится безнадежным. Напрасны ваши бессмысленные попытки прорвать кольцо окружающих вас германских войск.
Продовольствие и боеприпасы ваши приближаются к концу, подвозы поступают неравномерно и в скором времени совершенно прекратятся.
Этим самым вы идете на верную смерть.
Поэтому переходите к нам! Только таким путем вы сможете избежать угрожающей вам неминуемой гибели.
С пленными мы обращаемся справедливо и хорошо.
Перебежчики же, переходящие к нам ДОБРОВОЛЬНО, будь это офицеры, командиры, комиссары, политруки или солдаты, получат у нас особенно хороший приют и увеличенный паек. Сообщения вашей пропаганды, якобы все пленные и перебежчики, без различия чина и партийной принадлежности, нами расстреливаются, — гнусная ложь и подлость.
Вы можете и без пропуска перейти к нам, крича при приближении к нашим линиям: «ШТЫКИ В ЗЕМЛЮ!»
ПРОПУСК
Предъявитель сего, не желая бессмысленного кровопролития за интересы жидов, оставляет побежденную Красную Армию и переходит на сторону Германских Вооруженных Сил. Он может перейти и без этого пропуска, крича при подходе к немецким линиям: «Штыки в землю!» Немецкие офицеры и солдаты окажут перешедшему хороший прием, накормят его и устроят на работу.
Перевод на немецкий язык смотри рядом.
Пропуск действителен для солдат, офицеров и командиров, а также и для комиссаров и политруков.
…Комиссару Зуеву нравилось бывать у Соболя, уважительно относился он к командиру полка, воевавшему в этих местах с осени прошлого года. Иван Соболь был грамотным командиром, руководил полком с толком, красноармейцев берег. К таким людям Зуев чувствовал особое расположение.
В майские трудные дни Иван Васильевич дважды побывал у Соболя. Не только беседовал в штабе с командным составом, но ходил на передний край, толковал там с бойцами. Соболю и приятно было от того, что высокое начальство не забывает, и весьма беспокойно. Сплошной обороны у полка уже не было, резервами командир тоже не обладал, немецкие автоматчики шныряли по тылам, могли устроить засаду на члена Военного совета.
К счастью, все обошлось. 24 мая полк, которым командовал Иван Дорофеевич Соболь, получил приказ отойти к Финеву Лугу, сдерживая при этом натиск противника.
28 мая Соболь подошел к Финеву Лугу и угодил под огонь той части, которую должен был сменить. Ее командование не предупредили загодя о замене, оно приняло соболевцев за наступающих немцев. Постреляли друг в друга, но, слава Богу, никого в этот раз не убили…
Тут и узнал Иван Соболь, что их дивизия выводится в резерв командования армии и должна сосредоточиться напротив коридора, ведущего в Долину Смерти, а его полк будет наступать вдоль узкоколейки, К этому времени немцы закрыли коридор, и в первых числах июня дивизия начала изготавливаться к атаке в направлении Мясного Бора. Как и всюду, в дивизии не было продовольствия, не хватало патронов, артиллеристы не имели ни одного снаряда. Они закопали пушки, частью утопили их в болоте, а сами разбрелись по стрелковым полкам.
Две недели подряд гремели бои. Огневая подготовка перед атакой сводилась к слабой — из-за острой нехватки патронов — ружейной и пулеметной стрельбе. Такая стрельба была для вооруженных до зубов немцев что слону дробина. Наши несли огромные потери в живой силе, а успеха их яростные наскоки не приносили.
19 июня на позиции 176-го полка прорвался с востока танк Т-34, командовал им капитан-комбат, фамилию его Соболь не запомнил, из 7-й танковой бригады. Машины комбат потерял, пробиваясь через Долину Смерти, одному ему только и повезло… Соболь дал танкисту связного и отправил в штаб армии, он стоял теперь неподалеку. Больше этого капитана Иван Дорофеевич не видел.
В день первой годовщины войны после тяжелого ночного боя полк Соболя прорвал на рассвете оборону противника вдоль узкоколейки. Образовался коридор до пятисот метров шириной, он насквозь простреливался немцами из пулеметов и автоматов, про артиллерию и говорить не приходилось. Вот по нему и пошли больные и раненые, местные жители с ребятишками.
— Разрешите мне выйти со штабом из окружения, — обратился Соболь к комдиву полковнику Черному. — На той стороне я разверну полк и организую оборону флангов прорыва.
— Нечего тебе там делать, — резко ответил Черный. — Находись при мне… Будет приказ отправляться в прорыв штабу дивизии, тогда пойдешь вместе с нами.
— Но ведь войско без командира — не войско, — возразил Иван Дорофеевич. — Бойцы мои и командиры, которые прорвались к своим, измучены до предела. Непрерывные бои, голод, усталость… Они могут не удержаться от соблазна уйти с ранеными на восток, оставят фланги коридора без прикрытия. Остановить же их некому. Я со штабом нахожусь здесь, а полк мой там, в Долине Смерти.
— Много разговариваешь, Соболь, — равнодушным, вялым голосом произнес Черный. Он выдержал паузу и вдруг рявкнул: — Исполнять приказ!
— Есть! — ответил Соболь.
А что оставалось делать? Разве утешиться на исходе того дня тем, что оказался прав. Ровно в шестнадцать часов противник открыл ураганный артиллерийский и минометный огонь по коридору. В воздухе постоянно висело до сотни бомбардировщиков люфтваффе. Их было так много, что на глазах Соболя один «юнкерс», заходя на бомбометание, сбросил смертоносный груз на свой же летевший ниже самолет, не успевший сойти с боевого курса. Нижний «юнкерс» разлетелся в куски, и это несколько подняло дух у наблюдавших. Но что такое гибель одного пирата, когда в адском коридоре тоннами сбрасываемой с неба взрывчатки уничтожалось все живое!
Сопротивляться в Долине Смерти было уже некому, и немцы ликвидировали прорыв. Иван Соболь остался без полка. Он доложил об этом Черному.
— Сдай участок соседнему полку, а сам явись со штабом на мой КП, — распорядился комдив.
Так Иван Дорофеевич и сделал. А через два дня Черный передал ему приказ генерала Власова: из тыловых частей сформировать новый полк и вечером возобновить наступление на прежнем месте, вдоль насыпи узкоколейной дороги.
Тыловики сгрудились в одном месте, искать их не приходилось, но строевых командиров было мало. И Соболь назначил командирами батальонов и рот собственных штабистов и начальников служб. К 20 часам Соболь вместе с комиссаром полка Потаповым лесными тропами, места эти он знал хорошо, вывел сформированный полк на исходные позиции у реки Глушица. Наставив ротных командиров и комбатов, Соболь ждал темноты. Атака готовилась без огневой подготовки, и комполка надеялся, что хоть ночь сослужит им верную службу. Но пришельцы ждать темноты не захотели. Враг предпринял наступление с запада, сдавливая сократившийся, как шагреневая кожа, мешок с другой стороны. И тогда через боевые порядки полка Соболя на восток устремились толпы обезумевших людей. Ими двигало одно стремление: выйти из окружения любой ценой. Толпы бросились на немецкую оборону. Ярость их прорыва была такова, что, устрашенные небывалым напором почти безоружных людей, немцы оставляли позиции, отступали. Тогда-то в эту последнюю ночь и удалось выйти из кольца тем, кто не останавливался ни на минуту, хотя и шел по трупам товарищей.
Было еще светло, да в это время года здесь никогда ночью особенно не темнеет, когда около 22 часов в небольшой и тесный блиндаж Соболя вдруг ввалился бригадный комиссар Лебедев. Тяжело дышал, вытирая рукавом мокрое лицо — то ли от пота, то ли попал в яму с водой… Да и форма на нем была вся в болотной грязи и тине. Соболь выждал, пока комиссар отдышался, и доложил как положено: ждет приказа на атаку.
— Атака — это хорошо, майор, — сказал Николай Алексеевич. — Вижу, что к ней вы готовы. Вашему полку ставится особая задача. За вами следом будет двигаться Военный совет армии. Мы хотели уже соединиться с твоим штабом, майор, только вот на подходе к позициям встретили сильный заградительный огонь противника. Как видишь, только я и сумел прорваться к тебе…
— Огонь скоро стихнет, товарищ бригадный комиссар, — сказал Соболь, но уверенности в голосе у него не было, — Советую находиться здесь до подхода штаба армии.
— Нет, — возразил Лебедев, — я должен вернуться и доложить командованию, что у тебя, Соболь, все в порядке, ты готов к выступлению.
Спорить с ним Иван Дорофеевич не посмел, выделил только начальника связи для сопровождения. Через полчаса связист вернулся и доложил: разрывом снаряда бригадный комиссар Лебедев убит, а он сам ранен в левую руку.
Велел его Соболь перевязать и стал ждать, когда перестанет бушевать артогонь. Он решил: как только стихнет, поднимет полк и поведет его вдоль узкоколейки, в последний и решительный бой.
Ночью в блиндаже Соболя появился адъютант командарма.
— Выделите одного из ваших командиров, майор, — потребовал он. — Надо провести сюда, на ваш КП, генерала Власова.
Соболь выслал в штаб армии начальника связи, а затем помощника начальника штаба. Оба они не сумели пройти и ста метров, как их сразили осколки рвущихся вокруг снарядов.
— Вот что, друг, — сказал Соболь адъютанту. — Дорогу сюда знаешь, коль сам пришел, без провожатых. Иди в штаб и веди командующего к нам…
— И то верно, — согласился адъютант и выбрался из блиндажа.
К 10 часам утра стрельба прекратилась, только никто больше на КП Соболя не появляйся.
Наконец прибежал посыльный из штаба дивизии: вызывал к себе комдив. Идти пришлось около километра, ладно немцы не стреляли, обошлось благополучно. Тут и увидел Соболь под сосной полковника Черного, он стоял у дерева со старшим батальонным комиссаром Лагутиным, военкомом дивизии, назначенным на эту должность две недели назад. Поодаль находился Зуев, а генерал-лейтенант Власов сидел на поваленном взрывом стволе.
Когда собрались командиры и комиссары полков, Черный объявил им, что получена радиограмма, а в ней сказано: 2-я ударная потеряла способность к организованному сопротивлению. Посему предписывается, или, точнее сказать, рекомендуется, разделиться на мелкие группы по 15 — 20 человек в каждой и выходить из окружения самостоятельно.
Новость ошеломила командиров и комиссаров, они растерянно смотрели на комдива. «Что же получается, — горько подумал Соболь, — нам объявляют: спасайся кто как может…»
Все ждали от командования советов или указаний, но Черный с Лагутиным молчали. Соболь присмотрелся к ним и увидел, что оба не меньше подчиненных угнетены таким распоряжением.
«Кто же отдал подобный приказ? — хотел спросить Иван Дорофеевич и посмотрел на командарма, безучастно сидевшего на дереве. — Черный сказал о радиограмме. Из штаба армии нет смысла ее передавать, вот оно, руководство армии, в двадцати шагах. Значит, команда пришла оттуда».
— Вопросы есть? — спросил Черный.
— У меня в полку четырнадцать командиров, — сказал Соболь, — от старого штаба остались… И я с комиссаром. Итого шестнадцать. Разрешите сформировать группу и выходить вместе.
— Разрешаю, — кивнул Черный.
Больше вопросов не задавали, стали друг с другом прощаться.
Едва Соболь остался один, к нему приблизился Зуев.
— Куда собираетесь идти, командир? — спросил он. — В каком месте надеетесь прорваться?
— Думаю уйти на южный участок района окружения, товарищ член Военного совета… А пробиваться собираюсь в направлении деревни Тютицы.
— Почему именно там?
— Видите ли, еще в декабре сорок первого я ходил с полком по тылам противника, места эти знаю неплохо.
— Имею встречное предложение, Иван Дорофеевич, — улыбнулся Зуев. — Вместе с вашими людьми пойду к южному фасу горловины и я. Там осталась в кольце окружения 305-я дивизия. Поднимем ее и попробуем вместе с дивизией пробиться с боем на Теремец Курляндский. Годится?
— Конечно! — загорелся Соболь. — Дивизия — это не группы по два десятка человек… А как же приказ оттуда?
— Вырвемся отсюда, майор, кто осудит за то, что оказалось нас на выходе куда больше.
54
ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ
ЗАПИСКА
о пленении гвардии полковника Слепко Александра Васильевича
14 и 15 мая 1942 года 4-я гвардейская стрелковая дивизия сдала боевые позиции и ушла в тыл на формирование. Из состава дивизии 3-й гвардейский стрелковый полк, которым я командовал, был оставлен на позициях по случаю отсутствия частей для замены сроком на 3 — 4 дня, как мне это объяснил врид командира дивизии, полковник Бугачев. Я, мол, поступаю в распоряжение 2-й ударной армии… Прошла неделя, началась вторая неделя, а смены никакой не было.
30 мая 1942 года немцы окончательно сомкнули кольцо, и 2-я ударная армия очутилась в полном окружении. Немцы продолжали сжимать кольцо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97