В это же мгновение пулеметчик оторвался от прицела, повернулся, увидел русского офицера и вскинул руки. Вернее, одну руку, правую. Левую он силился поднять, но этому мешала короткая цепь, его солдат был прикован к пулемету. Он стоял изогнувшись, с искаженным от страха смуглым лицом.
Эта цепь и неловкая поза смертника так поразили Кружилина, что он опустил руку с гранатой. Но тут же справа увидел блиндаж и метнул в его открытую дверь гранату. Глухо прозвучал взрыв.
Когда Кружилин поднялся, немецкий пулеметчик лежал ничком. «Погиб», — с сожалением подумал командир роты. Ему хотелось узнать, за что солдата приковали к пулемету. Немцев, кроме двух трупов на краю воронки, не было видно. Лейтенант подошел к пулеметчику и несильно ткнул его носком в бок. Тот вдруг вздрогнул и встал на колени. Его оливковые глаза умоляюще смотрели на Кружилина. Цепь между пулеметом и его левой рукой натянулась.
— Компаньеро! — сказал вдруг солдат; был он щупловатый, черноволосый, нос с горбинкой, тонкая шея болталась в ошейнике воротника. — Но дойч! Испано… Испано!
— Испанец? — изумился Кружилин. — Откуда же ты тут взялся?
Солдат что-то залопотал, быстро и невразумительно. Он пытался жестикулировать одной рукой.
Прибежал командир первого взвода старший сержант Фролов.
— Заняли первую линию, — доложил он. — Гансы отошли. Во взводе четверо убитых, шестерых зацепило. Двоих серьезно. А вы посмотрите, что у них там, у курвецов, было. — Старший сержант протянул командиру роты зеленый армейский репродуктор: — Такие стояли вдоль берега. Мои ребята семь штук этих хреновин разыскали. Ушлые гады, чего придумали… Вот суки!
Испанец увидел в руках Фролова репродуктор и оживился. Он заговорил, показывая что-то в нише под пулеметом.
— А это что за чучело, мать его за ногу? — спросил старший сержант.
— Говорит, что испанец… Да сбей ты с него эту цепь, — брезгливо поморщившись, сказал Кружилин подоспевшему Веселову.
Освобожденный от пулемета испанец выхватил из ниши микрофон и протянул его Кружилину. От микрофона тянулся провод.
— Но фойер! Но фуэго! Но! — закричал испанец. Он ухватил руками воображаемую гашетку и, запрокинув голову к небу, застрочил поверху: — Та-та-та-та-та-а!
Теперь Кружилин сообразил, почему так мало было потерь при сильном, как он сам его ощущал по слуху, пулеметном огне. И почувствовал боль в плече.
9
Назначенный командовать 18-й армией фон Кюхлер 22 июня 1941 года пересек Государственную границу СССР и, встречая довольно незначительное сопротивление, быстро продвинулся через Елгаву в направлении на столицу Советской Латвии. Через две недели гитлеровские полчища стояли уже у псковских земель. Когда пали Нарва и Луга, его армия штурмом взяла Шлиссельбург. Потом дивизиям фон Кюхлера удалось подойти к окраинам Ленинграда. В районе Стрельны и Петергофа они вышли к Финскому заливу, отрезав в Ораниенбауме части 8-й армии Ленинградского фронта, которые так и остались там, не сдвинувшись ни на шаг и прикрывая собою Кронштадт с суши.
На этом успехи немецких войск кончились. Не сумев взять Ленинград с ходу, они подвергли город блокаде. И вот теперь активные действия русских на волховском участке серьезно обеспокоили генерал-полковника фон Кюхлера. Это беспокойство усугублялось недавним разговором с Францем Гальдером. Начальник генерального штаба сухопутных войск сообщил ему, что Риттер фон Лееб подал рапорт об отставке. Фюрер еще не принял решения, кем заменить командующего группой армий «Север», но фон Кюхлеру надо быть готовым стать преемником фон Лееба.
Генерал-полковника это известие не обрадовало. Он вспомнил о соседе, командующем 16-й армией. Генерал Буш будет вне себя от ярости, когда узнает, что попал под его начало. Фон Кюхлеру известно, в каком сложном положении находится армия Буша под Старой Руссой и у Демянска. Там русские постоянно контратакуют, дивизии несут большие потери. Теперь спрашивать за тамошнее положение будут и с него, фон Кюхлера. Он погладил чисто выбритую щеку длинного, худощавого лица. Достал белоснежный платок и тщательно протер монокль. Генерал-полковник никогда не пользовался им, но со стеклышком на шнурке не расставался, считая неотъемлемой деталью генеральской формы.
Когда по его звонку вошел адъютант, он увидел, как командующий разглядывает на свет лампы стекло монокля. Не отрываясь от этого занятия, фон Кюхлер спросил:
— Собрались? Зовите всех.
Первым в кабинет вошел майор Вакербард, ведающий войсковой разведкой. За ним появился зондерфюрер Майсснер. Потом подслеповатый, одетый в мешковатый мундир, поминутно подправляющий пенсне капитан Шот, начальник абвергруппы. Вошли представители вышестоящих организаций абвера при армии фон Кюхлера, чины из гехаймфельдполицай… Командующий проводил широкое совещание с тайными службами, обеспечивающими его войска.
Майор Вакербард беспокойно оглядывался на дверь. Все остальные уже уселись и преданно смотрели на генерал-полковника. Наконец, в дверях появился заурядной внешности офицер в полевой форме оберст-лейтенанта вермахта. Майор Вакербард оживился, встал, пошел вошедшему офицеру навстречу, подвел к фон Кюхлеру.
— Позвольте, господин генерал-полковник, представить вам нашего гостя. Оберст-лейтенант Ганзен, заместитель начальника «Абвернебенштелле-Ревал» фрегатен-капитана Целлариуса.
— О, — улыбнулся, обнажив крупные зубы, командующий, — я знаком с вашим шефом, оберст-лейтенант. Интересный человек.
— Совершенно верно, экселенц, — склонил голову Ганзен. — Все мы гордимся тем, что служим под началом фрегатен-капитана. Он большой специалист во всем, что касается Петербурга.
«Немудрено, — подумал фон Кюхлер. — Александр Целлариус в конце тридцатых годов возглавлял филиал абвера в Финляндии. Тогда Петербург можно было разглядывать в бинокль. Впрочем, я тоже видел этот город только в бинокль…»
— Я собрал вас, господа, чтобы сообщить то, что вы должны знать лучше меня. Русские начали наступление на всем волховском участке. Одновременно активно заявили о себе войска Ленинградского фронта, особенно в районе отрезанной от него пятьдесят четвертой армии. Сейчас майор Вакербард кратко охарактеризует обстановку, а затем я хотел бы услышать, какие сюрпризы приготовили русским ваши специальные службы. Говорите, майор.
— Прошло двое суток, — сказал Вакербард, — как с восточного берега Волхова противник принялся атаковать наши позиции. Это начал действовать новый, Волховский фронт под командованием генерала армии Мерецкова.
— Старый знакомый, — пробормотал фон Кюхлер. — Видимо, Сталин считает его специалистом по войне в забытых богом местах.
— Фронт состоит из четырех армий, — продолжал майор Вакербард. — Две из них нам известны по прежним боям. Это пятьдесят вторая и пятьдесят четвертая. В связи с тем что русские плохо соблюдают правила радиообмена, а также согласно показаниям первых пленных удалось установить: из резерва прибыли на Волхов еще две армии: пятьдесят девятая и вторая ударная. Фамилии командармов уточняются. В настоящее время русские атакуют по фронту протяженностью более чем сто пятьдесят километров, от озера Ильмень до левого фланга пятьдесят четвертой армии. Новый фронт действует пока без согласования с этой армией Ленинградского фронта, нам это на руку, так как позволяет маневрировать резервами. Странно, что русские не подчинили эту армию Мерецкову… По истечении двух суток ожесточенных боев частям второй ударной армии и правого фланга пятьдесят второй удалось вклиниться в оборону наших войск на волховском рубеже. Разведка показывает, что русские наносят главный удар на рубеже нашей сто двадцать шестой пехотной дивизии и правого фланга двести пятнадцатой. Кроме того, отмечаются крупные сосредоточения сил против грузинского и киришского плацдармов, а также на северо-восточном участке армии по обе стороны Погостья…
Генерал-полковник слушал начальника разведслужбы и думал о том, что необходимо срочно произвести перегруппировку войск, заменить потрепанные в Тихвинской операции соединения — им не устоять сейчас против массированного удара Мерецкова. В первую
очередь пополнить людьми и техникой сильно ослабленные танковые и мотодивизии тридцать девятого моторизованного корпуса, которые он вывел на отдых в район Любани. Здесь обнаружится, по-видимому, самый опасный участок. Если русские исправят допущенную ошибку и пятьдесят четвертая армия генерала Федюнинского начнет действовать с Мерецковым согласованно, то его войскам в Чудово, Киришах и Любани грозит окружение. Этого нельзя допустить!
После недавнего звонка Франца Гальдера у генерал-полковника фон Кюхлера неожиданно возник план зимнего штурма Ленинграда. Он был хорошо информирован о положении в городе. Силы его защитников на пределе. После массированного налета в сочетании с артобстрелом танки с мотопехотой двинутся вперед. Лишенный воды, тепла, электроэнергии и продовольствия, город не выдержит натиска. То, что не дали ему сделать осенью, он, став командующим группой армий «Север», совершит зимой. На этот раз русский «генерал» мороз будет воевать на его стороне.
Но Мерецков пока путает ему все карты. Судя по всему, он решил наступать всерьез. Если они прорвутся в тыл армии Буша у Старой Руссы, а восемнадцатую сбросят с волховского плацдарма, группе армий придется нелегко. Главное — остановить Мерецкова…
Между тем фон Кюхлер умудрялся слушать абверовцев и представителей других тайных служб. Он не имел ничего против плана диверсионных акций, о которых доложил начальник абвергруппы. Понравилась идея организации лжепартизанских отрядов, которые должны действовать в боевых порядках прорвавшего оборону противника. Одобрил и засылку разведгрупп в тылы Волховского и Ленинградского фронтов.
Командующий армией, который через три дня примет дела у фельдмаршала Риттера фон Лееба, заинтересованно и деловито вел совещание специалистов по тайной войне с противником. И никто из них не догадывался, что генерал-полковника преследует назойливая мысль, на которую не может пока «найти ответа: чем ознаменует он вступление в должность командующего группой армий „Север“?
10
Едва прогремели первые выстрелы наступления, начался нескончаемый поток раненых. Их везли на машинах, повозках, собачьих упряжках, несли на руках. Некоторых вели, бережно обняв, другие шли сами, прижав к груди искалеченные руки или опираясь на самодельные костыли. Медсанбат заполнился страдающими людьми. Они стонали, кричали, плакали, бессильно матерились, бредили и звали маму. Тех, кто побывал в руках хирургов и остался жив, брала под опеку эвакорота, отправляла в тыл. Но санитарных машин не хватало, и подправленные на операционном столе бойцы скапливались в медсанбате, довольно скоро превратившемся в истинный ад.
Двое солдат принесли командира роты. Не опуская носилок на землю, они остановились у входа и угрюмо смотрели на Марьяну, она выскочила глотнуть свежего воздуха.
— Глянь, сестрица, — сказал один из солдат, пожилой, с серебристой щетиной на скуластых щеках, — комроты наш. Куда его?
Марьяна откинула зеленую немецкую шинель, ею был прикрыт командир, и отпрянула от носилок. У комроты был вырван живот, внутренности исчезли, из грудной клетки через пробитую диафрагму в полость выполз край розового легкого.
— Кого вы принесли? Он же выпотрошенный весь!
— Как же так? — растерянно пробормотал второй красноармеец, помоложе. — Живой ведь был…
Первый солдат взглянул на командира, отвернулся и принялся быстро и мелко креститься, бормоча неразборчиво.
— Кончился ваш командир, отвоевался, — сказала Марьяна. — Несите его вон к той сараюшке, там покойников складывают. Документы нашему комиссару сдайте. А сами-то целы?
— У меня в боку дырка, — сказал солдат, что помоложе. — А у папаши в плече осколок. Иначе бы из строя не ушли.
Днем работалось еще легко. Отоспались накануне, да и сказывалась некоторая азартность, с которой медики принимали первые жертвы наступления. Они вполне отдавали себе отчет в том, как важна и благородна их работа на войне. И нелегкое дело, которое доверили им, свершали добросовестно и увлеченно, стараясь совместить умелость со скоростью исполнения. Это было сложно, но медики старались.
Закончился короткий зимний день. Быстро надвигалась темень. Но война продолжалась и в темноте, раненые прибывали и прибывали. Глубокой ночью работали уже без порыва, без приподнятости, без чувства удовлетворения от того, что еще одному вернули жизнь, пусть и войдет он в эту новую ипостась калекой. Пришла тупая, подавляющая все мысли усталость.
Наступление топталось на месте. Атаки бойцов разбивались о хорошо укрепленные позиции немцев на левом берегу Волхова, и цепи красноармейцев откатывались, оставляя на ничейной земле убитых и раненых. Под шквальным огнем вытащить их было невозможно, и живые еще люди долгими часами оставались на снегу, тщетно ожидая помощи. Многие так и не дождались ее…
Утром следующего дня атаки возобновились. Кое-где удалось сбить противника с занимаемых позиций и вклиниться в его оборону. Тогда и усилился поток искалеченных, среди которых оказались и обмороженные. И потому опять без устали работали хирургические пилы. Они отделяли пришедшие в негодность конечности. Хирурги пластовали куски живого еще мяса, сшивали кровоточащие разрезы, и очередной калека покидал стол, чтоб уступить место другому страдальцу.
Онемевшие пальцы не слушались врачей. У одного из хирургов судорогой искривило кисть, и медсестра Тамара Бенькова растирала ему руку спиртом. Другой врач пилил-пилил кость ноги чернявому и усатому лейтенанту, остановился в изнеможении, подозвал санитара: «Пили ты, я смотреть буду, чтоб правильно…» И санитар ерзал хирургической пилой по обнаженной кости, поначалу отворачиваясь, потом провористей, пока доктор копил в себе силы для сложной и точной работы.
Принесли обгоревшего танкиста. Пытались снять с него комбинезон и не смогли: вместе с обуглившейся тканью сходила кожа, обнажая сочившееся кровью мясо. Хирург Свиридов быстро осмотрел его, танкист был без сознания, и сделал знак: снимайте со стола.
— На нем живого места нет, — сказал хирург. — Не будем понапрасну тратить время. Умрет бедняга через час…
Вдруг в помещении для послеоперационных раздался дикий крик. Санитары и медсестры бросились туда, а военврач Казиев, который искал пулю в раскрытой грудной клетке солдата, даже головы не повернул.
Пришел в себя после наркоза огромного роста старшина с ампутированными по локоть руками и наглухо забинтованным лицом — у него в руках взорвалась граната. Не видя белого света, решил, что его заживо похоронили, и страшная мысль подняла старшину. Он двинулся вперед и натолкнулся на санитара. Замутненное сознание старшины было во власти навязчивых видений, решил, будто перед ним противник. Исступленно закричав, старшина обхватил санитара похожими на ласты обрубками и силился свалить его на землю. С трудом старшину смогли удержать, чтоб Марьяна ввела ему морфий. Она побыла с ним рядом, пока старшина не затих, и прислушалась, как раненые бредили.
— Обходи слева! Прикройте меня! — требовал один.
— Маша, Маша… Мне больно! Где ты? — звал из угла горячечный голос.
— Не нравится, суки?! Так вас, гады! Подавай ленту, Вася!
— Мой костер… Искры гаснут на лету… А-а-а! Мать вашу… Холодно! Замерзаю… Глотнуть дайте! Где моя фляжка?
— Не подходи! Стрелять буду! Не подходи…
— Мама, мама! Меня кусают… За ноги кусают! Отгони собаку…
Вошел командир медсанбата Ососков.
— Караваева, — строго сказал он, — рассиживаешься. А там полно шоковых. Иди к себе.
Она посмотрела на старшину. Старшина спал. «Что с тобой будет, когда очнешься?» — подумала Марьяна. У входа в шоковое отделение Марьяна едва не столкнулась с санитаром Шмакиным. Он тащил из операционной эмалированный бачок с крышкой. В бачке находились части человеческих тел, которые хирурги не смогли приладить… Марьяна посторонилась. Санитар шагнул мимо нее, потом вдруг зашатался, колени подогнулись, и Шмакин стал мешком опускаться наземь. Марьяна успела схватить его за ворот некогда белого, а теперь уже грязно-кровавого халата, надетого поверх шинели, но бачок Шмакин из рук выпустил, и сам повалился набок, уронив крышку. Содержимое бачка медленно поползло наружу.
— Вставай, Шмакин, вставай! — закричала Марьяна. Она изо всех сил, теперь уже двумя руками, пыталась поднять санитара, хотя бы удержать, не дать ему упасть на эту кучу костей и мяса.
Откуда ни возьмись возник военврач 3 ранга Ососков, их командир медсанбата. Он ударил санитара по щеке, потом по другой. Шмакин заморгал… Марьяна почувствовала, как его обмякшее тело обрело уверенность, и санитар встал на ноги, раскачиваясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97