Это создало бы новые возможности для соотнесения своего сознания. Конечно, внешне, извне все эти занятия мои были бы метафизической утопией, но для меня, субъективно явились бы дополнительным импульсом, предсоньем перед окончательным растворением в безумных фантазиях. Здесь, внутри, я боюсь идти по этому пути, как в 17 лет испугался поэзии, живописи и музыки, к которым был по природе склонен. Но я не видел в них опоры для жизни, чувствовал, что эго лишь усилит душевную ранимость и открытость. Вот и сейчас я всё ещё боюсь спать, упасть в сны. А там, вовне, это было бы так просто, так хорошо. Здесь же я не могу погибнуть и должен жить, чтобы избежать гибели насильственной – жестокой и мгновенной. Там же я расплылся бы на ходу засыпающей амёбой, но долг перед родиной (как я его понимаю) всё равно выполнил, так как вход в это состояние совершился бы через осмысление постепенного угасания русской мысли.
799
Примечание к №793
пускай в мячик играет
Отец умирает. А мне:
– Чего квёлый? «Эй, вратарь, готовься к бою».
И мячом в рожу, в рожу.
В «Бесах»: «Кириллов бросал о пол большой резиновый красный мяч; мяч отпрыгивал до потолка, падал опять».
Кириллов кончает жизнь самоубийством, а мяч попадает к Верховенскому:
«Знаете, подарите-ка мне ваш мяч, к чему вам теперь? Я тоже для гимнастики».
И мяч сорвался, осуществился.
Бунин стонал в 19-ом году: «На стенах воззвания: „Граждане! Все к спорту!“ Совершенно невероятно, а истинная правда. Почему к спорту? Откуда залетел в эти анафемские черепа ещё спорт?»
Как откуда? «Оттуда».
На заводе после работы меня заставляли бегать (ДОСААФ):
– Одевай тапочки и бегом. Стой. Зачем идёшь? Давай прыжками и быстро. Два притопа, три прихлопа, прыгай с финтом, как кролик, или ласточкой. А вот боком, караморой, по свисту. На четвереньки…
Это вам, батенька, не Оксфорд. Насильственное занятие физкультурой. Знаете, как здорово помогает? Какая сразу бодрость-свежесть?..
Измучить их надо.
800
Примечание к №755
Пушкин-Сальери вынес смертный приговор Пушкину-Моцарту
Сальери, убивая Моцарта, убивает себя.
Вот яд, последний дар моей Изоры.
Осьмнадцать лет ношу его с собою –
И часто жизнь казалась мне с тех пор
Несносной раной, и сидел я часто
С врагом беспечным за одной трапезой,
И никогда на шёпот искушенья
Не преклонился я, хоть я не трус,
Хотя обиду чувствую глубоко,
Хоть мало жизнь люблю. Всё медлил я.
Сальери постоянно испытывал искушение убить не только своего врага, но и самого себя. Для него это в сущности одно и то же:
Как жажда смерти (чьей? – О.) мучила меня,
Что умирать? Я мнил: быть может, жизнь
Мне принесёт незапные дары;
Быть может, посетит меня восторг
И творческая ночь и вдохновенье;
Быть может, новый Гайден сотворит
Великое – и наслажуся им…
Сальери хотел убить себя и другого, но медлил, не в силах отказаться от творческого дара своего «я» и «я» вообще. Опять нет различия. Моцарт просто иная часть его (точнее авторского) "я". Неслучайно Сальери проговаривается. Моцарт пьёт яд, а Сальери кричит:
«Постой, постой!.. ты выпил!.. без меня?»
Пушкин сам выбрал Чёрную речку. Это так ясно. В 1836 году у него могло состояться три дуэли, причем две из них вовсе не на почве ревности. Он искал смерти. Ему предсказали смерть от руки белокурого человека, и Пушкин искал его.
Дмитрий Мережковский (вслед за Розановым) сказал о Пушкине:
«Не даром друзья называли его Искрою. Он ведь действительно … только блеснул и погас, как искра, как падучая звезда, как предзнаменование возможной, но даже им самим не осуществлённой, русской гармонии – русского „благообразия“».
Пушкин осуществил эту гармонию своей смертью. Именно из-за невероятной способности к гармонизации и соотнесению разлетающихся в бесконечность частей своего «я» Пушкин ясно сознавал мучительную противоречивость творчества, его моцартианско-сальеревскую расколотость. Судьба человека, столь ясно сознающего губительную силу фантазий, легкомысленно оживлённых художником, должна была быть очень трагичной. Собственно говоря, искра гармонии только и могла лишь мелькнуть в образе умирающего поэта, почти сознательно пошедшего на смерть и убившего себя тогда, зимой 1837 года. В этой смерти есть мудрое принятие неизбежного будущего и вместе с тем тоскливый ужас, обречённость. Эти два чувства взаимно дополняют друг друга, что вызывает ощущение некой искренней соразмерности. Пушкин предчувствовал низкий фарс и высокую трагедию будущей истории своей родины. Он, породивший вселенную русской культуры, взял на себя груз трагической ответственности за её будущее, за наше будущее.
Гоголь сказал, что Пушкин это русский в его развитии через 200 лет (то есть к 2037 году). Что в устах самого Николая Васильевича было пустой риторической фигурой, нежинское пристрастие к которым он питал всю жизнь, обернулось пророчеством. По крайней мере, уже на 3/4.
801
Примечание к №771
я абсолютно бездарен в цели
Обо мне можно сказать словами Достоевского:
«Расчёты этого человека всегда зарождались как бы по вдохновению и от излишнего жару усложнялись, разветвлялись и удалялись от первоначального пункта во все стороны, вот почему ему мало что и удавалось в его жизни».
Причём это разветвление и удаление происходит так быстро, так легко, что я и не успеваю вспыхнуть. Я спокоен, а мысли разлетаются легчайшей паутиной…
802
Примечание к №750
Англичане помогали русскому народу освобождать польских братьев от царских сатрапов, ну так и мы поможем английскому пролетариату
Идея, между прочим, носилась в воздухе. Достоевский писал:
«Вот что мне кажется: не сказалась ли в этом факте (то есть в примыкании к крайней левой, а в сущности к отрицателям Европы даже самых яростных наших западников), – не сказалась ли в этом протестующая русская душа, которой европейская культура была всегда, с самого Петра, ненавистна…?»
И далее:
«О, конечно, этот протест происходил почти всё время бессознательно, но дорого то, что чутьё русское не умирало: русская душа хоть и бессознательно, а протестовала именно во имя своего русизма, во имя своего русского и подавленного начала».
И тут бы чуть-чу-уть подправить. (815) Если бы охранное отделение обладало 1/10 того полёта фантазии, который приписывали ему русские интеллигенты…
803
Примечание к №733
наивный космополитизм Соловьёва сыграл с ним злую шутку
И русский язык ему этого небрежения не простил.
Немецкий язык как математика – немножко самостоятелен. Латиноосновные языки в определённой степени тоже самостоятельны, но поменьше. Лишь природное сильное личностное начало в германской культуре немецкому немножко мешает развернуться. А русский язык нелеп без своих носителей. Немцы сказали: «Германия останется, если даже мы все погибнем». Германия, язык, немножко посуществует и после. Он лишь постепенно развеется. Розанов сказал, что в Германии книги хорошие, а люди плохие. В немецком языке есть время и есть «если бы». А в русском времена все перепутаны, а «бы» переворачиваемо (на что я раньше уже обращал внимание). По-русски «если бы я знал, но я не мог этого знать» и «если бы я знал, то сделал» звучит одинаково. Поэтому всё сбывается. Такой язык сам по себе плесневеет, запутывается и гибнет. Ему нужны люди. «Россия останется, если будет жить хоть один русский». Соловьёв хотел показать язык «как он есть». И русский язык ему показал язык.
По-русски гениев быть не может. Все русские гении конвенциональны. Их так считают. Вот почему Запад бьётся над самым великим русским гением – Пушкиным – и понять не может: что же здесь гениального? в чём? А Пушкин гений потому, что его считают гением. И он будет гением, пока живы русские люди. Очень субъективная, максимально живая культура. Ведь я знаю: «Пока остаётся Россия, все русские живы».
804
Примечание к №791
Флоренский вдвойне византиец.
Характерна его стилистическая беспомощность. Флоренскому не хватило русской крови на превращение «хитроумия» в «художество». Розанов сказал о нём:
«Вся натура его – ползучая. Он ползёт, как корни дерева в земле. Воздух – наиболее отдалённая от него стихия. Я думаю, он вовсе не мог бы побежать. Он запнётся и упадет. Всё – к земле и в землю».
Действительно, как нелепы попытки «взлететь» в «Столпе».
Бердяев назвал это произведение «стилизованным православием». По сути, может быть и верно, но с точки зрения формы никакой СТИЛИЗАЦИИ, вообще СТИЛЯ у Флоренского нет. Жалкие, бескрылые подпрыгивания:
"Но небо блекло и выцветало, как уста умирающей. Небо умирало и с ним умирала вся надежда на лучшее будущее. Меркли и выцветали, как ланиты умирающей, все благие порывы и ожидания. С края небосвода, едва-едва ветром доносилась тоскливая частушка:
Последний раз, последний час,
последнее свиданьицо.
Мы скоро не увидим вас,
и близко расставаньицо."
Это написано Флоренским без тени иронии. Как, впрочем, и такая фраза:
«Слёзы в дружбе – это то же, что вода при пожаре спиртового завода: больше льют воды – больше вздымается и пламя».
Логико-математические выкладки с привлечением теоремы Георга Кантора Флоренский перебивает восклицанием:
«Я остановлюсь на методе Г.Кантора, – того самого Кантора, о котором столько раз доводилось толковать нам с тобою (лирический „друг“ – О.) на раздолье медленно волнующихся хлебов, около опушки берёзовой рощи и дома, пред пылающей печью».
Добрый Ваньюшка! Помнишь ли ты, как мы пили водку из самовара и, играя на гуслях, читали вслух Э.Гуссерля!
Нет, до СТИЛИЗОВАННОГО православия тут ещё очень далеко. (823)
805
Примечание к №794
и западники, и славянофилы уловили лишь один аспект этой двусмысленной ситуации: «отрыв от народа»
Западничество и славянофильство это раскол архетипа народа. Непонимание его двойственности, бессмысленной многосмысленности, то есть того, что народ прорастает в своей элите, осуществляет в ней национальный архетип. Сам народ всегда безлик и аморфен. Это психический и духовный генофонд. При-плод, на-род. Отношение к народу как к носителю нравственных идеалов (славянофилы) или порицание его за отсутствие таковых (западники) нелепо. Это свидетельствует о неразвитости элиты и, следовательно, о непроявленности архетипа. Славянофилы упрекали себя в том, что они не народ, западники упрекали народ в том, что народ это не они. Беда же состояла в том, что и западники, и славянофилы всё ещё являлись народом, ибо не понимали, что понятие «народ» в их лексиконе является фикцией. И порицание народа и его восхваление так же нелепо, как порицание или восхваление урожая. Лишь в восприятии самого народа это вполне естественно. «Каравай, каравай, кого хочешь выбирай». Таким образом спор между западниками и славянофилами перемещался на почву легендарную, почву мифа. И русский миф был в ХIХ веке расколот. Болен.
Славянофилы были слишком заинтеллектуализированны, им нужно было всех бить по головам, а они Гегелем занимались. Западники же обладали слишком архаичным мировосприятием, им явно не хватало интеллектуальной культуры для действительно радикального осмысления происходящего. Возникло противоестественное состояние спутанного сознания. В этих условиях единственно правильным решением было уничтожение западников и славянофилов и опора на традиционную государственную силу – высшее чиновничество и офицерский корпус, которые инстинктивно, уже по своему общественному положению и функциям являлись элитой. Николай I и шёл в этом направлении, одинаково порицая и Чаадаева и Аксакова. Но, к сожалению, недостаточно энергично. А ведь было бы достаточно выслать 1-2 тыс. человек.
То же Александр III. Царствование его считают «разгулом реакции», но вернее о нём сказал Леонтьев: «Только-то?»
806
Примечание к №753
"«Мы Чехова в обиду не дадим и в беде не оставим». "
Папа советского писателя Юрия Трифонова работал вампиром: председатель военной коллегии Верховного Суда СССР. В Трифонове миф Чехова достиг максимально утончённого выражения. Девиз его и таких как он: «Ш-што??» Галстук, рубашка, очки. Томик Чехова на столе.
– У вас отец, у него руки…
– Ш-што??
– Чехов, он…
– Ш-што??
– Не вам говорить о Чехове. Вот вы, еврей, человек нерусской культуры… (814)
– Вон!!!
807
Примечание к с.43 «Бесконечного тупика»
(Розанов) не только понял, но и принял неизбежность социализма.
Конечно, например, Соловьёв тоже говорил об этом («Мы можем свободно говорить о правде социализма»). Но Соловьёв бросил походя, не продумав всего ужаса этой фразы. Да и сам социализм воспринимался им абстрактно и скорее в виде некоего частного и локального заблуждения, вроде «режима Николая I», а то и послабей. Леонтьев почувствовал масштаб угрозы, и угрозы неизбежной, но умер-то всё равно «задолго до». А Розанов уже В РАЗГАР: «да, принимаю».
И действительно, поражаешься. Как ни посмотришь, Россия была обречена. Ясно видно, что надо было сделать, «кого убить» (819); но тут же понимаешь, что невозможно найти этому внутреннего оправдания. Троцкий был активнейшим деятелем революции 1905 года. Но если бы его убили тогда? Как это из того времени? 1905 год стал бы нарицательным. «Чёрной памяти пятый год». Расстреляли головку эсеровской партии, казнён ряд виднейших социал-демократов. Отправлены в каторжные работы два десятка членов ЦК кадетской партии. Умные, благородные, несколько наивные западники.
И Россия потом, через 25-50-100 лет, всё равно бы повалилась и погибла из-за идеологического крена. Крена, обеспечивающего прямоту и верность политического курса, но слишком уж накренившего государственный корабль на правый борт.
Не было бы конца спора, не было бы величия. Очищение. Удивительна история России. Всё-таки есть какая-то мрачная гармония. Ведь что сейчас произошло? Как бы ни кричали, как бы ни кривлялись западники, как бы не доказывали свою правоту, как бы даже не открещивались и от западничества своего, – сзади НИХ уходят за горизонт бесконечные ряды могильных холмов. Сотни, тысячи, мил-лионы. Послушать, отведя глаза в сторону и машинально теребя край скатерти. Тяжело, неловко. Напряжённая тишина в комнате. А он – «западник», «либерал», «учёный» – ЧУВСТВУЕТ, что хуже и хуже становится, и говорит всё быстрее и быстрее. А все опускают головы. Вот кто-то вышел, громко затворив дверь. Вдруг женщина молодая, пунцовая от возбуждения, встаёт: «Послушайте, вы, как вам не стыдно, подлец!» Глупо, по-женски, и споры так не решаются. Но спорить уже никто и не хочет. Всё безнадёжно. Всё уже ЯСНО.
Может быть, так же «ясно» было бы и со славянофилами, если бы они тогда круто повернули руль в свою сторону (хотя масштабы были бы в тысячу раз меньше). Но они ничего сделать не смогли. И в сфере идей победили. Победили вообще, победили навсегда (843).
808
Примечание к №706
Миф о Ленине совсем молод. Понять его невозможно.
На Красной площади лежит ключ к трети человечества. Несмотря на все внешние ссоры, миллиардный Китай, Индокитай, половина Африки, миллионы дураков на Ближнем Востоке и в Латинской Америке, и все-таки, как ни крути, и Восточная Европа смотрят на Россию. Какая-то могущественная сила заставляет их биться в истерике и расстилаться перед русскими.
Вы можете смеяться в лицо немцам, англичанам, французам, и ничего они вам не сделают. Но скажите хоть слово против евреев, и до сего момента спокойный и доброжелательный европеец-интеллектуал превратится в разъярённого доминошника. Евреев не трогай, против милых евреев плохо не говори. То же в России. Русского интеллигента не трожь насчёт евреев. Хотя, казалось бы, за то, что сделали они для русских, те их должны душить голыми руками. Но нет. У них ключ мифа, Иерусалим (да и не только небесный сейчас). Но Москва-то тот же Иерусалим для, повторяю, 1/3 человечества. ЧТО Иерусалим китайцу? У китайца центр – Москва. Там ЛЕНИН. И как ЛЮБЯТ китайцы русских, с каким неподдельным восторгом они смотрят советские фильмы, ловят любую весточку с Севера. «Я русский бы выучил только за то…»
Русские гениально претворили и углом направили свет на Восток. Уже стали в положение евреев и их христианства. Всё повторилось. Жестче, грубее и страшней. Как же тут смеяться над Лениным, выбрасывать его из мавзолея? Не-ет, Ленин это любовь, и я его люблю искренне, всей душой. Он еще русским послужит ВЕКА.
Только громадное усилие догадаться о сверхключе, и всё – власть абсолютная. Шарик – наш, русский. Только усилие. Ну же, ведь догадывание, ощущение неощутимого это же русская черта…
После 17-го русская эмиграция мгновенно расселилась по всему миру. Как будто русские только и ждали сигнала к началу великого исхода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160
799
Примечание к №793
пускай в мячик играет
Отец умирает. А мне:
– Чего квёлый? «Эй, вратарь, готовься к бою».
И мячом в рожу, в рожу.
В «Бесах»: «Кириллов бросал о пол большой резиновый красный мяч; мяч отпрыгивал до потолка, падал опять».
Кириллов кончает жизнь самоубийством, а мяч попадает к Верховенскому:
«Знаете, подарите-ка мне ваш мяч, к чему вам теперь? Я тоже для гимнастики».
И мяч сорвался, осуществился.
Бунин стонал в 19-ом году: «На стенах воззвания: „Граждане! Все к спорту!“ Совершенно невероятно, а истинная правда. Почему к спорту? Откуда залетел в эти анафемские черепа ещё спорт?»
Как откуда? «Оттуда».
На заводе после работы меня заставляли бегать (ДОСААФ):
– Одевай тапочки и бегом. Стой. Зачем идёшь? Давай прыжками и быстро. Два притопа, три прихлопа, прыгай с финтом, как кролик, или ласточкой. А вот боком, караморой, по свисту. На четвереньки…
Это вам, батенька, не Оксфорд. Насильственное занятие физкультурой. Знаете, как здорово помогает? Какая сразу бодрость-свежесть?..
Измучить их надо.
800
Примечание к №755
Пушкин-Сальери вынес смертный приговор Пушкину-Моцарту
Сальери, убивая Моцарта, убивает себя.
Вот яд, последний дар моей Изоры.
Осьмнадцать лет ношу его с собою –
И часто жизнь казалась мне с тех пор
Несносной раной, и сидел я часто
С врагом беспечным за одной трапезой,
И никогда на шёпот искушенья
Не преклонился я, хоть я не трус,
Хотя обиду чувствую глубоко,
Хоть мало жизнь люблю. Всё медлил я.
Сальери постоянно испытывал искушение убить не только своего врага, но и самого себя. Для него это в сущности одно и то же:
Как жажда смерти (чьей? – О.) мучила меня,
Что умирать? Я мнил: быть может, жизнь
Мне принесёт незапные дары;
Быть может, посетит меня восторг
И творческая ночь и вдохновенье;
Быть может, новый Гайден сотворит
Великое – и наслажуся им…
Сальери хотел убить себя и другого, но медлил, не в силах отказаться от творческого дара своего «я» и «я» вообще. Опять нет различия. Моцарт просто иная часть его (точнее авторского) "я". Неслучайно Сальери проговаривается. Моцарт пьёт яд, а Сальери кричит:
«Постой, постой!.. ты выпил!.. без меня?»
Пушкин сам выбрал Чёрную речку. Это так ясно. В 1836 году у него могло состояться три дуэли, причем две из них вовсе не на почве ревности. Он искал смерти. Ему предсказали смерть от руки белокурого человека, и Пушкин искал его.
Дмитрий Мережковский (вслед за Розановым) сказал о Пушкине:
«Не даром друзья называли его Искрою. Он ведь действительно … только блеснул и погас, как искра, как падучая звезда, как предзнаменование возможной, но даже им самим не осуществлённой, русской гармонии – русского „благообразия“».
Пушкин осуществил эту гармонию своей смертью. Именно из-за невероятной способности к гармонизации и соотнесению разлетающихся в бесконечность частей своего «я» Пушкин ясно сознавал мучительную противоречивость творчества, его моцартианско-сальеревскую расколотость. Судьба человека, столь ясно сознающего губительную силу фантазий, легкомысленно оживлённых художником, должна была быть очень трагичной. Собственно говоря, искра гармонии только и могла лишь мелькнуть в образе умирающего поэта, почти сознательно пошедшего на смерть и убившего себя тогда, зимой 1837 года. В этой смерти есть мудрое принятие неизбежного будущего и вместе с тем тоскливый ужас, обречённость. Эти два чувства взаимно дополняют друг друга, что вызывает ощущение некой искренней соразмерности. Пушкин предчувствовал низкий фарс и высокую трагедию будущей истории своей родины. Он, породивший вселенную русской культуры, взял на себя груз трагической ответственности за её будущее, за наше будущее.
Гоголь сказал, что Пушкин это русский в его развитии через 200 лет (то есть к 2037 году). Что в устах самого Николая Васильевича было пустой риторической фигурой, нежинское пристрастие к которым он питал всю жизнь, обернулось пророчеством. По крайней мере, уже на 3/4.
801
Примечание к №771
я абсолютно бездарен в цели
Обо мне можно сказать словами Достоевского:
«Расчёты этого человека всегда зарождались как бы по вдохновению и от излишнего жару усложнялись, разветвлялись и удалялись от первоначального пункта во все стороны, вот почему ему мало что и удавалось в его жизни».
Причём это разветвление и удаление происходит так быстро, так легко, что я и не успеваю вспыхнуть. Я спокоен, а мысли разлетаются легчайшей паутиной…
802
Примечание к №750
Англичане помогали русскому народу освобождать польских братьев от царских сатрапов, ну так и мы поможем английскому пролетариату
Идея, между прочим, носилась в воздухе. Достоевский писал:
«Вот что мне кажется: не сказалась ли в этом факте (то есть в примыкании к крайней левой, а в сущности к отрицателям Европы даже самых яростных наших западников), – не сказалась ли в этом протестующая русская душа, которой европейская культура была всегда, с самого Петра, ненавистна…?»
И далее:
«О, конечно, этот протест происходил почти всё время бессознательно, но дорого то, что чутьё русское не умирало: русская душа хоть и бессознательно, а протестовала именно во имя своего русизма, во имя своего русского и подавленного начала».
И тут бы чуть-чу-уть подправить. (815) Если бы охранное отделение обладало 1/10 того полёта фантазии, который приписывали ему русские интеллигенты…
803
Примечание к №733
наивный космополитизм Соловьёва сыграл с ним злую шутку
И русский язык ему этого небрежения не простил.
Немецкий язык как математика – немножко самостоятелен. Латиноосновные языки в определённой степени тоже самостоятельны, но поменьше. Лишь природное сильное личностное начало в германской культуре немецкому немножко мешает развернуться. А русский язык нелеп без своих носителей. Немцы сказали: «Германия останется, если даже мы все погибнем». Германия, язык, немножко посуществует и после. Он лишь постепенно развеется. Розанов сказал, что в Германии книги хорошие, а люди плохие. В немецком языке есть время и есть «если бы». А в русском времена все перепутаны, а «бы» переворачиваемо (на что я раньше уже обращал внимание). По-русски «если бы я знал, но я не мог этого знать» и «если бы я знал, то сделал» звучит одинаково. Поэтому всё сбывается. Такой язык сам по себе плесневеет, запутывается и гибнет. Ему нужны люди. «Россия останется, если будет жить хоть один русский». Соловьёв хотел показать язык «как он есть». И русский язык ему показал язык.
По-русски гениев быть не может. Все русские гении конвенциональны. Их так считают. Вот почему Запад бьётся над самым великим русским гением – Пушкиным – и понять не может: что же здесь гениального? в чём? А Пушкин гений потому, что его считают гением. И он будет гением, пока живы русские люди. Очень субъективная, максимально живая культура. Ведь я знаю: «Пока остаётся Россия, все русские живы».
804
Примечание к №791
Флоренский вдвойне византиец.
Характерна его стилистическая беспомощность. Флоренскому не хватило русской крови на превращение «хитроумия» в «художество». Розанов сказал о нём:
«Вся натура его – ползучая. Он ползёт, как корни дерева в земле. Воздух – наиболее отдалённая от него стихия. Я думаю, он вовсе не мог бы побежать. Он запнётся и упадет. Всё – к земле и в землю».
Действительно, как нелепы попытки «взлететь» в «Столпе».
Бердяев назвал это произведение «стилизованным православием». По сути, может быть и верно, но с точки зрения формы никакой СТИЛИЗАЦИИ, вообще СТИЛЯ у Флоренского нет. Жалкие, бескрылые подпрыгивания:
"Но небо блекло и выцветало, как уста умирающей. Небо умирало и с ним умирала вся надежда на лучшее будущее. Меркли и выцветали, как ланиты умирающей, все благие порывы и ожидания. С края небосвода, едва-едва ветром доносилась тоскливая частушка:
Последний раз, последний час,
последнее свиданьицо.
Мы скоро не увидим вас,
и близко расставаньицо."
Это написано Флоренским без тени иронии. Как, впрочем, и такая фраза:
«Слёзы в дружбе – это то же, что вода при пожаре спиртового завода: больше льют воды – больше вздымается и пламя».
Логико-математические выкладки с привлечением теоремы Георга Кантора Флоренский перебивает восклицанием:
«Я остановлюсь на методе Г.Кантора, – того самого Кантора, о котором столько раз доводилось толковать нам с тобою (лирический „друг“ – О.) на раздолье медленно волнующихся хлебов, около опушки берёзовой рощи и дома, пред пылающей печью».
Добрый Ваньюшка! Помнишь ли ты, как мы пили водку из самовара и, играя на гуслях, читали вслух Э.Гуссерля!
Нет, до СТИЛИЗОВАННОГО православия тут ещё очень далеко. (823)
805
Примечание к №794
и западники, и славянофилы уловили лишь один аспект этой двусмысленной ситуации: «отрыв от народа»
Западничество и славянофильство это раскол архетипа народа. Непонимание его двойственности, бессмысленной многосмысленности, то есть того, что народ прорастает в своей элите, осуществляет в ней национальный архетип. Сам народ всегда безлик и аморфен. Это психический и духовный генофонд. При-плод, на-род. Отношение к народу как к носителю нравственных идеалов (славянофилы) или порицание его за отсутствие таковых (западники) нелепо. Это свидетельствует о неразвитости элиты и, следовательно, о непроявленности архетипа. Славянофилы упрекали себя в том, что они не народ, западники упрекали народ в том, что народ это не они. Беда же состояла в том, что и западники, и славянофилы всё ещё являлись народом, ибо не понимали, что понятие «народ» в их лексиконе является фикцией. И порицание народа и его восхваление так же нелепо, как порицание или восхваление урожая. Лишь в восприятии самого народа это вполне естественно. «Каравай, каравай, кого хочешь выбирай». Таким образом спор между западниками и славянофилами перемещался на почву легендарную, почву мифа. И русский миф был в ХIХ веке расколот. Болен.
Славянофилы были слишком заинтеллектуализированны, им нужно было всех бить по головам, а они Гегелем занимались. Западники же обладали слишком архаичным мировосприятием, им явно не хватало интеллектуальной культуры для действительно радикального осмысления происходящего. Возникло противоестественное состояние спутанного сознания. В этих условиях единственно правильным решением было уничтожение западников и славянофилов и опора на традиционную государственную силу – высшее чиновничество и офицерский корпус, которые инстинктивно, уже по своему общественному положению и функциям являлись элитой. Николай I и шёл в этом направлении, одинаково порицая и Чаадаева и Аксакова. Но, к сожалению, недостаточно энергично. А ведь было бы достаточно выслать 1-2 тыс. человек.
То же Александр III. Царствование его считают «разгулом реакции», но вернее о нём сказал Леонтьев: «Только-то?»
806
Примечание к №753
"«Мы Чехова в обиду не дадим и в беде не оставим». "
Папа советского писателя Юрия Трифонова работал вампиром: председатель военной коллегии Верховного Суда СССР. В Трифонове миф Чехова достиг максимально утончённого выражения. Девиз его и таких как он: «Ш-што??» Галстук, рубашка, очки. Томик Чехова на столе.
– У вас отец, у него руки…
– Ш-што??
– Чехов, он…
– Ш-што??
– Не вам говорить о Чехове. Вот вы, еврей, человек нерусской культуры… (814)
– Вон!!!
807
Примечание к с.43 «Бесконечного тупика»
(Розанов) не только понял, но и принял неизбежность социализма.
Конечно, например, Соловьёв тоже говорил об этом («Мы можем свободно говорить о правде социализма»). Но Соловьёв бросил походя, не продумав всего ужаса этой фразы. Да и сам социализм воспринимался им абстрактно и скорее в виде некоего частного и локального заблуждения, вроде «режима Николая I», а то и послабей. Леонтьев почувствовал масштаб угрозы, и угрозы неизбежной, но умер-то всё равно «задолго до». А Розанов уже В РАЗГАР: «да, принимаю».
И действительно, поражаешься. Как ни посмотришь, Россия была обречена. Ясно видно, что надо было сделать, «кого убить» (819); но тут же понимаешь, что невозможно найти этому внутреннего оправдания. Троцкий был активнейшим деятелем революции 1905 года. Но если бы его убили тогда? Как это из того времени? 1905 год стал бы нарицательным. «Чёрной памяти пятый год». Расстреляли головку эсеровской партии, казнён ряд виднейших социал-демократов. Отправлены в каторжные работы два десятка членов ЦК кадетской партии. Умные, благородные, несколько наивные западники.
И Россия потом, через 25-50-100 лет, всё равно бы повалилась и погибла из-за идеологического крена. Крена, обеспечивающего прямоту и верность политического курса, но слишком уж накренившего государственный корабль на правый борт.
Не было бы конца спора, не было бы величия. Очищение. Удивительна история России. Всё-таки есть какая-то мрачная гармония. Ведь что сейчас произошло? Как бы ни кричали, как бы ни кривлялись западники, как бы не доказывали свою правоту, как бы даже не открещивались и от западничества своего, – сзади НИХ уходят за горизонт бесконечные ряды могильных холмов. Сотни, тысячи, мил-лионы. Послушать, отведя глаза в сторону и машинально теребя край скатерти. Тяжело, неловко. Напряжённая тишина в комнате. А он – «западник», «либерал», «учёный» – ЧУВСТВУЕТ, что хуже и хуже становится, и говорит всё быстрее и быстрее. А все опускают головы. Вот кто-то вышел, громко затворив дверь. Вдруг женщина молодая, пунцовая от возбуждения, встаёт: «Послушайте, вы, как вам не стыдно, подлец!» Глупо, по-женски, и споры так не решаются. Но спорить уже никто и не хочет. Всё безнадёжно. Всё уже ЯСНО.
Может быть, так же «ясно» было бы и со славянофилами, если бы они тогда круто повернули руль в свою сторону (хотя масштабы были бы в тысячу раз меньше). Но они ничего сделать не смогли. И в сфере идей победили. Победили вообще, победили навсегда (843).
808
Примечание к №706
Миф о Ленине совсем молод. Понять его невозможно.
На Красной площади лежит ключ к трети человечества. Несмотря на все внешние ссоры, миллиардный Китай, Индокитай, половина Африки, миллионы дураков на Ближнем Востоке и в Латинской Америке, и все-таки, как ни крути, и Восточная Европа смотрят на Россию. Какая-то могущественная сила заставляет их биться в истерике и расстилаться перед русскими.
Вы можете смеяться в лицо немцам, англичанам, французам, и ничего они вам не сделают. Но скажите хоть слово против евреев, и до сего момента спокойный и доброжелательный европеец-интеллектуал превратится в разъярённого доминошника. Евреев не трогай, против милых евреев плохо не говори. То же в России. Русского интеллигента не трожь насчёт евреев. Хотя, казалось бы, за то, что сделали они для русских, те их должны душить голыми руками. Но нет. У них ключ мифа, Иерусалим (да и не только небесный сейчас). Но Москва-то тот же Иерусалим для, повторяю, 1/3 человечества. ЧТО Иерусалим китайцу? У китайца центр – Москва. Там ЛЕНИН. И как ЛЮБЯТ китайцы русских, с каким неподдельным восторгом они смотрят советские фильмы, ловят любую весточку с Севера. «Я русский бы выучил только за то…»
Русские гениально претворили и углом направили свет на Восток. Уже стали в положение евреев и их христианства. Всё повторилось. Жестче, грубее и страшней. Как же тут смеяться над Лениным, выбрасывать его из мавзолея? Не-ет, Ленин это любовь, и я его люблю искренне, всей душой. Он еще русским послужит ВЕКА.
Только громадное усилие догадаться о сверхключе, и всё – власть абсолютная. Шарик – наш, русский. Только усилие. Ну же, ведь догадывание, ощущение неощутимого это же русская черта…
После 17-го русская эмиграция мгновенно расселилась по всему миру. Как будто русские только и ждали сигнала к началу великого исхода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160