Куда-то уходили и спутники Джона и возвращались озабоченные. Они долго очищали от снега каждую волосинку на своей одежде и с сочувствием смотрели на Джона.
К вечеру буря достигла предельной силы., Раз даже весьма ощутимо содрогнулась яранга: видимо, что-то оборвалось. Мужчины с громкими криками выбежали наружу, и их возбужденные голоса доносились сквозь грохот ветра.
Перед вечерней едой хозяин яранги выбрал из кучи несколько ободранных оленьих ног и небрежно швырнул их гостям. Встретив громкими одобрительными возгласами этот дар, гости вынули свои охотничьи ножи и проворно принялись за работу, очищая кости и соскребывая с них сухожилия и остатки мяса. Все это они отправляли в рот, громко причмокивая, не скрывая своего наслаждения.
Очистив оленьи ноги, едоки принялись осторожно выстукивать их, пытаясь расколоть. Первому это удалось Токо. Он извлек из костяных обломков розоватый мозг и, откусив половинку, предложил остаток Джону. Даже не предложил, а просто сунул ему в рот. Джон не успел отвернуться, не ожидая такого быстрого угощения. Ему не оставалось ничего другого, как разжевать и проглотить мозг. Он оказался не только вполне съедобным, но даже вкусным.
После Токо все наперебой старались угостить Джона, предлагая ему самые толстые и самые розовые куски мозга. Орво придвинулся ближе и зазел разговор о погоде: ветер такой сильный, что наверняка оторвало от берега лед у Энмына.
Это известие поразило Джона. Если случилось то, о чем говорил Орво, – значит, для «Белииды» открылся путь в Берингов пролив. Теперь единственное, что может удержать Хью Гровера, – это отсутствие Джона. Как жаль! А может, вернуться обратно? Ведь они не проехали, судя по всему, и пятой части пути. Если вернуться, то на «Белинде» за трое суток хорошего хода можно добраться до Нома. А там есть госпиталь.
– Орво, мы должны немедленно вернуться! – взволнованно сказал Джон.
Ему пришлось несколько раз повторить эти слова, прежде чем Орво что-нибудь уразумел. Лицо его вытянулось, и Джон решил, что старик беспокоится об обещанной награде.
– Все, что обещал Хью, вы получите, – горячо заверил его Джон. – И даже больше. Я обещаю дать вам больше.
Джон так разволновался, что вдруг ощутил, как тяжелая волна жара поднимается в груди, теснит дыхание и заполняет слезами глаза.
– Подумаем, – уклончиво ответил Орво. – Время есть. Пока не утихнет ветер, никуда не поедем.
Орво отвечал Джону на чукотском языке. Спохватившись, он перешел на английский. Он объяснил Джону, что, конечно, они повернут обратно, как только убедятся в том, что лед оторвало от берега. Орво наблюдал за выражением глаз Джона и видел, что парню худо. И не от известия, что взломало лед, а оттого, что началось то, чего больше всего опасались.
Это называется почернением крови. Такое часто бывает у людей, которые отмораживают конечности. По прошествии нескольких дней кожа на пораженных участках чернеет, словно бы обугливается на невидимом огне. Таинственное пламя пожирает человека, выедая внутренности. Смерть наступает быстро.
Единственное спасение – отсечь пораженный орган. На своем веку Орво перевидал много людей с отрезанными пальцами ног и рук: ведь мороз – обычное дело на Севере. Большинство сделали эту операцию собственноручно и таким образом спаслись… Однако на отсечение кистей или стопы и даже всей ноги могли решиться только настоящие энэныльын , обладающие большим опытом, передаваемым из поколения в поколение.
Орво подозвал Ильмоча и показал ему на воспаленные глаза Джона.
– У него начинает чернеть кровь, – сказал он вполголоса, словно канадец мог понять чукотский разговор.
Ильмоч молча приложил свою широкую шершавую ладонь ко лбу Джона и подтвердил:
– Как чайник на огне.
Джон начал сердиться: неужели его считают сумасшедшим только потому, что он хочет вернуться на корабль? Или они не понимают, что ему лучше трое суток плыть на корабле в Ном, чем трястись на собачьей нарте бог весть сколько времени до какого-то призрачного Анадыря, которого, может быть, и на свете нет!
Он принялся сердито и торопливо объяснять это Орво, но старик, казалось, пропускал мимо ушей все его слова, занятый своими мыслями.
Пурга продлится не менее трех суток. Этого вполне достаточно, чтобы черная кровь поднялась до сердца и сожрала человека. Белого человека, отданного на сохранение Орво и его товарищам. А когда умрет Джон, им лучше не возвращаться на побережье, ибо белые за одного своего соплеменника могут погубить все селение. Так было несколько лет назад, когда нешканцы убили моряка-насильника, обесчестившего малолетнюю девочку. Белые подвели корабль ближе к берегу и открыли ружейный огонь по ярангам. Те, кто не успел убежать за лагуну, погибли от пуль. Потом моряки сошли на берег, обчистили опустевшие яранги и на прощание подожгли. И это за одного убитого белого человека.
Орво поднял глаза и почти с ненавистью посмотрел на Джона. Джон содрогнулся: никто еще до этого так не смотрел на него.
– Ружья будут ваши, – повторил Джон и почувствовал, как сухо у него во рту и туманом наполняется голова, затемняя сознание. Собрав последние силы, он попытался заглянуть в глаза Орво. – Вы получите большую награду, – прохрипел он, валясь на бок.
– Беда, – сказал Орво, вернувшись в чоттагин. – У него началось горение.
– Что будем делать? – испуганно спросил Армоль.
– Не знаю, – глухо отозвался Орво. – Будем ждать, пока не помрет. А потом выждем, пока не уйдет корабль.
Токо молча поднялся со своего места и подошел к больному. Джон лежал на боку. Глаза его были полузакрыты, и он что-то бормотал на своем языке, часто-часто повторяя: мэм, мэм, – должно быть, звал свою мать.
Токо положил его поудобнее. Больной на секунду приоткрыл глаза, но не узнал его.
Джон дышал тяжело, дыхание со свистом вырывалось из его широко открытого рта, и даже на расстоянии чувствовалось, какое оно горячее.
Токо вернулся к сидящим в отдалении мужчинам. Орво дрожащими пальцами уминал табак в крохотной головке трубки.
– Надо его спасти, – сказал Токо.
– Спасти можно, если отрезать черное мясо, – ответил Орво.
– Хотя бы так, – медленно проговорил Токо. – Будет жив. Лучше привезти его обратно безрукого, чем мертвого.
Орво судорожно затянулся трубкой и раздраженно произнес:
– А что ты ответишь белым, если они скажут, что не было нужды отсекать черное мясо? Как их ты сможешь убедить, что надо было? Ты не знаешь этот народ: они родятся с убеждением, что всегда правы и что мнение человека иного цвета кожи не может быть верным.
– А что же все-таки делать? – подал голос Армоль.
– Может быть, сделаем так: не будем думать, кто он, а словно беда случилась с кем-нибудь из нас? – осторожно спросил Ильмоч.
– Но возвращать-то его надо! – почти выкрикнул Орво. – Какими глазами я посмотрю на капитана, когда привезу ему обрубок человека. Он даже есть не сможет, не то что на охоту ходить!
– Белый человек не только охотой живет, – возразил Токо.
– Можно позвать Кэлену, – задумчиво проронил Ильмоч. – Она сможет отсечь черное мясо. Она уже делала такое. Знаешь Мынора? – обратился он к Орво.
– Знаю, – кивнул Орво, – он на коленях ходит.
– Это Кэлена отсекла ему ступни, – почти с гордостью заявил Ильмоч. – Пусть и здесь поможет нам.
– Она все еще имеет силу общаться с теми? – Орво движением глаз показал на дымовое отверстие яранги.
– Еще лучше прежнего, – подтвердил Ильмоч. – Особенно когда гадает по оленьей лопатке. Будто перед ней голая истина. Сильный она человек.
Орво посмотрел на своих спутников, словно искал у них поддержки. В глазах его бегали огоньки растерянности и страха. Ни Токо, ни Армолю никогда еще не доводилось видеть старика таким.
– Все будет хорошо, – утешая самого себя, проговорил Токо. – Главное – мы вернем его. Живой лучше, чем мертвый. Его можно спросить, почему так случилось, и отвлечь от нас подозрения.
– А пожалуй, ты прав, – нерешительно произнес Орво и кивнул Ильмочу. – Зовите Кэлену.
6
Кэлена откинула рукав кэркэра и обнажила до половины тощую высохшую грудь, болтавшуюся, как пустая кожаная сумочка. Она велела внести в полог еще пару жирников, чтобы было достаточно света. Мужчины беспрекословно повиновались ей: расстилали тщательно вымытый кожаный ковер, Орво сосредоточенно оттачивал особые ножи, принесенные шаманкой.
Кэлена приблизилась к больному. У нее было длинное худое лицо. Линии татуировки терялись в глубоких морщинах, как тропинки в гористой тундре. Из широких ноздрей торчали жесткие волосы. Но поразительны были ее руки и глаза. Токо смотрел на ее пальцы не отрываясь и дивился тому, какие сильные руки, могут быть у женщины. В глазах Кэлены горел желтый огонь, словно там был спрятан сильный жирник. Казалось, когда шаманка обращала взгляд в темный угол, то освещала его глазами, словно маленьким факелом.
Несмотря на непривлекательную внешность, Кэлена не вызывала отвращения и страха. Потому, быть может, что от ее высокой и тощей фигуры исходило столько уверенности и силы, что люди невольно проникались к ней чувством доверия и уверенностью, что эта большая и добрая женщина обязательно поможет.
– Чтобы спасти человека, надо заколоть собаку, – тихо, но решительно сказала она Ильмочу.
– Возьми у Орво, – отозвался Ильмоч.
– Но нам еще далеко ехать, – возразил Орво.
– Армоль, принеси щенка из моей яранги, – распорядилась Кэлена.
Пока Армоль ходил за щенком, больного передвинули ближе к середине полога, а жирники подняли на высокие подставки, чтобы свет падал наискось сверху. Кэлена разложила на отдельном кусочке выбеленной нерпичьей кожи свои инструменты: остро отточенные ножи, иголки и кости, туго скрученные нитки из оленьих жил, лоскутки шкур и длинные полосы мягкой и чистой оленьей замши.
Армоль внес барахтающегося щенка в полог.
– Ильмоч, Орво, будете мне помогать, – приказала Кэлена. – Надо заколоть собаку.
Ильмоч взялся за щенка, а Орво принялся помогать шаманке развязывать туго забинтованные руки Джона.
– Вы, молодые, не уходите далеко, – приказала Кэлена, – можете понадобиться. Если он вздумает кричать и вырываться, наваливайтесь на него и держите крепко.
– Ладно, – кивнул Токо и почувствовал, как сухо стало у него во рту.
Кэлена скинула кэркэр и осталась в одной узкой кожаной набедренной повязке. Откуда-то в руках уже появилась маленькая бутылочка. Зубами она вытащила пробку, попробовала осторожно кончиком языка и, разжав стиснутые зубы Джона, влила содержимое ему в рот. Джон рванулся, задергался, но Кэлена надавила коленом на грудь и придержала его.
Через некоторое время Джон лежал спокойно и, даже дыхание у него, казалось, стало ровнее.
Затем шаманка тщательно осмотрела отточенные лезвия, плюнула на каждое, растерла плевок ладонью и осталась довольна. Обратив лицо кверху, она ненадолго замерла и с полузакрытыми глазами шептала заклинания. Странное дело, но Токо показалось, что она говорила на языке белых людей. Может быть, оттого, что она собиралась лечить белого?
Закончив все приготовления, Кэлена принялась осторожно разматывать повязки на руках Джона. Там, где они присохли и отдирались с трудом, шаманка мочила повязку свежей собачьей кровью. По мере того как обнажалась почерневшая кожа, сладковатый запах гноя заполнял полог и дыхание людей становилось короче и труднее.
То, что предстало глазам, трудно было даже назвать остатками человеческих рук. Все было перемешано – обрывки меховых рукавиц, раздробленные фаланги пальцев, лоскутки кожи и кости. Не в силах видеть это, Токо отвернулся.
– Больше крови, больше крови! – громко приговаривала Кэлена. – Пусть щенячья кровь отмоет твои раны и вольет в тебя собачью выносливость.
Пересилив себя, Токо снова посмотрел туда, где орудовала Кэлена. Обмыв раздробленные кисти Джона, она взялась за нож. Действовала она уверенно и быстро, словно имела дело не с человеческими руками, а с тюленьими ластами или оленьими ногами. Лезвие скользило по суставам, отделяя кости и оставляя большие, свисающие лоскутки кожи. Отбросив в сторону отрезанную кисть, Кэлена взялась за иголку с оленьими сухожилиями. Ровный, красивый шов ложился на культе, и маленькие капельки крови отмечали путь иглы.
Обильный пот выступил на лице шаманки. Изредка нетерпеливым движением она смахивала локтем пот и громко шмыгала носом. Покончив с одной рукой, она принялась за вторую.
И тут случилось то, чего опасались все: Джон пришел в чувство. Сначала он в недоумении уставился на шаманку, склонившуюся над ним с ножом в руке. Потом его лицо исказила гримаса страха и отвращения, он закричал страшным голосом и рванулся прочь.
– Держите его! – воскликнула Кэлена. – – Держите крепко!
Токо и Армоль набросились на бедного Джона и навалились иа него. Однако белый был силен и ловок. Ему несколько раз удалось отбросить Армоля и Токо. Но что может поделать безрукий? На помощь пришли Орзо и Ильмоч.
– Главное, чтобы он не мог пошевелить рукой! – распоряжалась шаманка. – Ты, Армоль, держи его за руку, и вы не давайте ему шевелиться.
Наконец удалось так прижать Джона, что он не мог двигаться. Токо почти лежал на нем, лицом к лицу, чувствуя иа себе его горячее дыхание.
В больших синих глазах Джона застыл ужас. Из переполненного синего озера выкатывались большие слезинки и быстро стекали по щеке куда-то за ухо, в заросли светлых волнистых волос, склеившихся от испарины.
Джон что-то говорил. Быстро и торопливо. В его словах чувствовалась мольба, страх, обещание, боль, гнев…
Токо отвечал ему, не понимая ни единого слова:
– Ты потерпи немного. Все будет хорошо. Эта женщина спасает тебе жизнь, не бойся ее… От твоей боли мне тоже больно, но надо терпеть. Ради жизни потерпеть надо. Ведь ты хочешь увидеть свою землю, свою мать, своих близких? И жена, поди, есть у тебя? Ты вернешься к ним живой. Не беда, что без рук. У белого народа есть много работы, когда руки не нужны. Вот и будешь такую работу делать. Да и хитры вы на выдумки, сумеете что-нибудь на место рук приделать. Вот до чего вы умом дошли: большие огненные лодки, как обломки скал, плавают по морям, огонь заперли в плошечку, и там он горит синим шумным пламенем. Придумали ружья, разную еду в жестянках… Все будет хорошо, Сон…
– Возьмите его покрепче, – услышал Токо ш.аманкин голос, – сейчас начну шить.
Токо налег плотнее на Джона и, стараясь перекрыть его голос, продолжал:
– Кэлена умеет шить. Она сделает тебе такой шов, что будешь гордиться и перед друзьями хвастаться. Нитки из оленьих жил крепкие, не порвутся… Не дергайся, осталась самая малость. Утихнет пурга, обратно поедем. Двух дней не пройдет, как приедем в Энмын, и ты увидишь своих друзей. Лед ушел, дорога чистая. Вы уплывете… Потерпи малость. Мне ведь тоже нелегко смотреть тебе в глаза…
Или Джон снова впал в забытье, или решил, что сопротивление бесполезно, но Токо почувствовал, что ему стало легко держать белого.
Сквозь полузакрытые ресницы, на которых дрожали слезы, Джон видел своих мучителей. Когда в поле зрения попала эта ужасная баба с отточенным ножом в руках, он решил, что его собираются съесть. И тотчас в его памяти всплыли рассказы о каннибалах, о пожирателях человеческого мяса, о дикарях, которые поджаривают свою добычу на тлеющих угольях. Он уже чувствовал запах собственного горелого мяса, паленой шерсти отросшей за эти дни бороды.
Он рвался и кричал, пытаясь дотянуться зубами до темного, покрытого капельками пота лица Токо, подлого и кровожадного туземца, который поил и кормил его из собственных рук, заботился о нем, чтобы потом вот так запросто навалиться на него и держать, пока остальные не отрежут по лакомому куску…
Но силы были слишком неравны. Токо лежал на нем камнем, и удивительно было, как много весу в этом на вид щупленьком парне. Сопротивляться было бесполезно. И тогда Джона охватила такая жалость к самому себе, что он не мог удержать слез. Они катились по его воспаленной щеке, вызывая чувство великой горечи и безысходности. Никогда он не был таким беспомощным. Может быть, только где-то в туманных далях детства, в жизни, оставленной навсегда. Но жаль было не того, что прожито, что осталось, а того, что он не вернулся домой, не появился на пороге отчего дома покорителем ледовитых морей. Все радости мира достанутся другим, тем, кто в этот час и не помышляет о смерти. Их познает до дна и Хью Гровер, друг, единственный, быть может, кто надеется на его возвращение. Бедный, милый Хью! Он мерзнет на обледенелом суденышке, казавшемся таким надежным и крепким, и ждет друга.
Словно не человек на нем лежит, а каменная глыба навалилась. Глыба, испускающая мерзкий запах пота, прокисшего тюленьего жира и еще чего-то грязного и невыносимого.
Тошнота подступала к горлу. Ощущение боли притупилось, и почему-то боль переселилась в сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63