В этой легенде заключена такая глубокая мысль, что сомневаюсь, понимает ли сам Токо то, что рассказывал. Заповеди Евангелия – жалкий лепет перед мыслью о высокой поэзии, заключенной в этом рассказе…»
И тут Джон записал предание, стараясь припомнить все мельчайшие подробности.
«Однако подозреваю, что Токо рассказал мне легенду не без умысла. Быть может, именно таким образом, аллегорически, он преподносил мне идею всеобщего братства, эту несбыточную мечту человечества, уходящую корнями в самые истоки истории».
Перечитав написанное и внимательно исследовав почерк, Джон с удовлетворением заметил, что стал писать лучше, ровнее и буквы почти перестали вылезать из строки. Полюбовавшись, Джон воткнул карандаш в держалку и записал:
«Если бы кто-нибудь год тому назад сказал, что я буду находить бесспорные прелести у туземных женщин, я бы назвал его безмозглым дураком и оскорбился. Видимо, женщина прекрасна каждая на своем месте. В этой хижине при всем своем воображении я не могу представить Джинни, так же как Мау неуместна в гостиной нашего дома. И все же обе они – и Джинни, и Мау – достаточно хороши, чтобы волновать мужчину. Пребывание среди этих людей явно пошло мне на пользу. На многое я стал смотреть проще, а значит, и точнее, и шире. Я чувствую, что мне будет трудно расстаться с ними, а там, в родном Порт-Хоупе, в моих ушах долго будет звучать чукотская речь и сниться здешние сны… Сны в начале тумака. И еще я чувствую, хоть и довольно сильно оброс грязью, а словно что-то сошло с меня, какая-то кора, которая не давала мне ощущать чужие радости, горести и мысли…»
– Сон, есть будем! – услышал он голос Токо. – Иди сюда!
Джон посидел с минуту над раскрытым блокнотом, захлопнул его и вышел в дымный чоттагин, где в отблеске костра хлопотала Пыльмау.
Большое деревянное блюдо, заполненное утиным мясом, она поставила на низенький столик. На этот раз не было ножей – птичье мясо легко поддается зубам.
Когда утолили первый голод и глаза начали выискивать лакомые кусочки, Токо заговорил:
– Надо добывать лахтака. Если будет кэральгин , пойдем на лед. Пойдем налегке, без собак. Нерпу бить не будем. Запасы у нас есть, все бочки жиром заполнены, скоро пойдут моржи – куда все это денем? Будем искать только лахтака.
– Удивительно, что среди всей зимы именно нам не попался ни один лахтак, – сказал Джон.
– Бывает, – отозвался Токо. – Одному повезет, другому нет. Лахтака добыть – большая удача. Часть кожи можно поменять у оленных людей на пыжики…
Пыльмау не вмешивалась в мужской разговор. Время от времени она вставала, подкладывала утятину и украдкой переводила взгляд с одного на другого. А в голове у нее настойчиво стучала мысль: почему женщина не может поступать так, как мужчина? Почему дозволенное им не дозволено ей?
Морской лед избороздили трещины, покрыли снежницы с промоинами, в которых дышала океанская вода. На поверхности льда почти не осталось снега, и ноги, несмотря на толстую подстилку из сухой травы и меховые чижи , больно ощущали ледяную твердь.
Идти было жарко. Джон чувствовал, как по спине, по позвоночной ложбинке, щекоча кожу, течет струйка пота. Впереди шагал Токо. Он шел, не сбавляя хода, ровно и быстро. Напрягая последние силы, Джон тянулся за Токо. Висевший за спиной в белом кожаном чехле винчестер с каждым шагом становился тяжелее, и даже деревянный акын казался уже чугунным. Только самолюбие не позволяло Джону просить передышки. Он сопел и уже стал спотыкаться, как вдруг Токо остановился возле подтаявшего тороса.
– Посмотрим, что дальше, – сказал он и показал на вершину тороса.
– Смотри, – отозвался Джон, – я здесь подожду, внизу.
– Ладно, – Токо вынул охотничий нож и принялся вырубать во льду ступени.
Прозрачные осколки долетали до Джона. Он поймал несколько льдинок и положил в рот, чтобы унять сухой жар.
Токо вскарабкался на торос и, приставив ладонь к глазам, тщательно осмотрел горизонт. Спустившись, он удовлетворенно сообщил:
– Открытая вода совсем близко. Пойдем.
И, даже не дождавшись ответа, снова зашагал вперед.
Плетясь за ним, мокрый от пота, Джон с досадой думал о том, что вполне мог он проходить и в этих торбасах до прихода первого корабля. Новые торбаса ему уже не понадобятся. Разве лишь как память о пребывании на далекой чукотской земле. Он их повесит в гостиной, чтобы каждый, кто зайдет, мог их видеть. И будет рассказывать, как торбаса шила чукотская красавица Пыльмау (на этот раз он назовет ее полным именем, а не так, как привык, – Мау), как она зубами придавала нужную форму подошвам-галошам, и он встанет, снимет со стены торбаса и покажет следы зубов Пыльмау, отпечатавшиеся на кожаной подошве. Надо будет захватить не только торбаса, но и кухлянку, охотничье снаряжение, вороньи лапки – лыжи-снегоступы. Некоторые вещи можно преподнести в дар Национальному музею в Торонто, а матери и Джинни не забыть заказать расшитые бисером тапочки. Он видел такие у Пыльмау.
Открытое море показалось как-то вдруг неожиданно. Вода сливалась с небом, и дальше плавающие льдины трудно было отличить от облаков. Водная гладь как бы приподнималась к краю неба, и такой открывался простор, что захватывало дух. К чувствам Джона примешивалась еще и мысль о том, что это дорога домой, к родному дому, к тому миру, где он родился и вырос и которому принадлежал.
– Пришли, – удовлетворенно протянул Токо и несколько раз глубоко вздохнул.
Сочтя, что это вполне достаточный отдых, он принялся мастерить укрытие.
– Хорошо бы тебе устроиться чуть подальше, – сказал он Джону. – Так мы скорее убьем лахтака.
– Ты прав. Только как я узнаю лахтака? – засомневался Джон.
– Да ведь ты видел их.
– Только мертвых, убитых, – ответил Джон.
– В воде лахтак примерно такого же вида, как и нерпа, – стал объяснять Токо, – только он больше и усы у него грубые и почти всегда черные.
– Давай не будем гадать, – предложил Джон. – Я буду стрелять подряд, а потом уже разберемся, где лахтак, а где нерпа.
Токо почесал в затылке, поморщился и нехотя согласился:
– Ну ладно. Только уж смотри, чтобы много нерп не было. Что зря бить зверя?
Он помог Джону смастерить укрытие, и охотники разошлись в разные стороны.
Тихо дышал океан. Вода плескалась у толстого излома синего льда. Токо посмотрел на восточную сторону небосклона, туда, где дальний мыс далеко уходил черным пальцем в морской простор. Небо над скалами было чисто, ничто не предвещало перемены погоды. Но весной надо быть начеку. Ветер может измениться неожиданно, а испещренный трещинами лед от легкого дуновения может рассыпаться на отдельные льдины, и охотников унесет в открытое море.
Медленно текло в ожидании лахтака время, отмеряемое громкими звуками капель, падающих со льда на водную поверхность океана.
То и дело показывались нерпы. Они плыли неторопливо и порой так близко оказывались от Токо, что он мог дотянуться до них багорчиком.
Выстрел рванул воздух. Токо вскочил на ноги и бросился к Джону, который уже разматывал над головой акын. В растекающемся пятне крови плавал мертвый лахтак. Джон закинул акын чуть подальше зверя, подтянул и, сделав рывок, зацепил.
Вдвоем едва вытянули на лед мертвого лахтака. Токо не нужно было рассматривать зверя, чтобы убедиться, что кожа у него как раз такая, какая требовалась для охотничьей обуви, – крепкая и толстая.
– Ты добыл лахтака! – воскликнул Токо, бросая на Джона взгляд восхищения и благодарности.
– Я его с трудом узнал, – с улыбкой признался Джон. – Вернее, не узнал, а как-то почувствовал: какой-то странный зверь. Решил, что это и есть лахтак, и выстрелил.
– Молодец! – похвалил Токо. – Теперь тебе осталось загарпунить моржа, поохотиться на кита и заколоть копьем умку – белого медведя…
– С меня довольно нерпы, уток и лахтака, – с грустью в голосе ответил Джон, – и то слишком много для меня.
– Хочешь, переходи на мое место? – предложил Токо. – – Рядом будем сидеть, не так скучно тебе будет.
– Разве нам мало одного лахтака? – спросил Джон.
– Вообще-то нет, да ведь мы только пришли, – глядя куда-то в сторону, ответил Токо.
Джон почувствовал в его словах оттенок обиды. Действительно, картина возвращения будет не очень приятной: белый человек, можно сказать, безрукий, с добычей, а Токо – пустой.
Токо ловко надрезал усатые губы лахтака, продернул буксировочный ремень и подтащил лахтака к своему укрытию, сделанному из обломка льдины.
Токо занял свое место, а Джон расположился рядом, держа в руках заряженный винчестер со взведенным курком.
Вдали показалась нерпа, медленно направляясь к охотникам. Джон смотрел ей в глаза. Заметив его движение, нерпа нырнула.
– Почему у нерпы такие человеческие глаза? – спросил Джон. – Может быть, она тоже родственник какому-нибудь народу?
– А почему бы нет? – отозвался Токо. – Каждый зверь имеет родственников среди людей. А те из нас, кого уносит ветер и долго держит в плену во льдах, понемногу превращаются в тэрыкы, в оборотней. Человек дичает и не может жить людской жизнью. Он бродит по тундре, по горам, нападает на зверей и ест мясо сырьем.
– А ты видел этих тэрыкы? – спросил Джон.
– Один раз видел, – ответил Токо.
Джон повернулся к нему, думая, что Токо шутит. Но лицо чукчи было серьезно.
– Тогда я был еще очень молодой, неженатый. Охотился вот так весной на лахтака. Увидел зверя на льду. Стал к нему подкрадываться. Долго полз, застудил руки и колени. А как собрался прицелиться – вижу тэрыкы. Вылупил на меня глазища и улыбается. Вскочил я на ноги и бежать. До самого селения бежал, без передышки.
– Ну и каков он собой? – спросил Джон.
– Гладкий. Совсем голый. Только тонкая красноватая шерсть на теле… Поглядеть – страшно!
Послышался всплеск. На ровной гладкой поверхности воды показалась усатая голова.
– Тс-с, – Токо прицелился. – Ты не стреляй, я буду. Джон опустил ствол винчестера.
Лахтак быстро приближался к ледяному берегу. Видимо, он намеревался вылезти на лед и погреться в лучах весеннего солнца. От усатой головы в разные стороны расходились две гладкие волны. Джон подивился его скорости. Зверь был совсем близко, когда грянул выстрел. Пуля ударила в голову. Смерть была мгновенной, но лахтак по инерции еше плыл к припаю.
Токо схватил легкий багор и кинулся к краю ледяного обрыва. Он попытался достать лахтака железным крючком, но багорчик оказался короток. Не хватало самой малости, на длину указательного пальца. Токо перегнулся через край ледяною барьера, повиснув над водой. Он уже почти достал лахтака и хотел было сделать рывок, чтобы зацепить тушу, как вдруг заскользил сам по льду и с громким плеском, подняв фонтан брызг, плюхнулся в воду. И сразу же скрылся с головой. Вынырнув, с искаженным от ужаса лицом, он неуклюже забарахтался в воде.
Вспомнив, что чукчи совершенно не умеют плавать, Джон кинулся к краю припая, протягивая утопающему первую попавшуюся под руку вещь – винчестер.
Токо поймал граненый ствол и крепко ухватился. Острая мушка врезалась в ладонь и не давала соскользнуть рукам.
Джон напряг все силы и, пятясь назад, наполовину вытащил Токо. Из намокшей одежды струилась вода. В общем-то невысокий и далеко не тучный Токо стал удивительно тяжел.
Токо перегнулся через край ледяного обрыва. Джону стало легче. Он посмотрел на свои руки, и на голове зашевелились волосы: с его культи медленно сползало намертво прикрепленное толстое кожаное кольцо… Но Токо почти весь уже был на льду. Джон перенес все усилие на левую руку, где кольцо держалось крепко и попытался передвинуть правую руку чуть дальше, за спусковую скобу…
И тут грянул выстрел! Джон в удивлении обернулся, не понимая, что винчестер выстрелил в его руках. Когда догадка пронзила его мозг, а глаза увидели расплывающееся алое пятно под поникшим Токо, он не мог сдержать вопля ужаса.
– Токо! Токо! Неужели это мой винчестер?
– Ты в меня попал, – тихо произнес Токо. Он выпустил ствол, и тело его начало медленно сползать обратно в море, оставляя на льду широкий кровавый след.
Джон прыгнул и навалился на Токо, вцепился в его камлейку зубами и потащил от края ледяного обрыва. Убедившись, что опасности снова свалиться в воду нет, Джон перевернул Токо на спину.
Смуглое лицо покрыла мертвенная бледность. Токо медленно, с трудом открыл глаза и пересохшими губами прошептал:
– Кровь выходит из меня…
Джон перевел взгляд на рану. Окаймленное большим кровавым пятном, на камлейке чернело отверстие. Оно было совеем небольшим, даже пальца не просунуть. Из него неровными толчками хлестала кровь.
– Снегом закрой… Снегом, смоченным водой…
Джон бросился собирать скудные остатки не успевшего растаять рыхлого сырого снега. Он соскабливал кожаными культями снег, и клал на рану. Осторожно разрезав камлейку и кухлянку, обнажил грудь Токо. Снег быстро пропитывался кровью и таял. Тогда Джон стянул с себя камлейку и зубами разорвал ее на широкие полосы. Этими полосами он постарался туго перевязать грудь Токо.
Раненый тихо стонал и не открывал глаз. Закончив перевязку, Джон наклонился к лицу Токо и спросил:
– Как тебе?
– Холодно и пить хочется…
Джон вложил в раскрытый рот горсть снега.
– Как же мне тебя дотащить до дому?
– Оставь меня здесь, иди за нартой – проговорил Токо.
– Нет, я тебя не оставлю.
– Сон, ты не виноват. С каждым может такое случиться. Ты не виноват.
Джон с ненавистью посмотрел на лахтака, лежащего чуть поодаль, словно виноват был он, и вдруг догадка осенила его:
– Токо! Я тебя дотащу на лахтачьей коже!
Не теряя времени, Джон вытащил нож, воткнул в держалку и принялся разделывать лахтака. Он снимал кожу вместе со слоем жира, чтобы раненому не было жестко.
– Осторожнее, – предостерег Токо, – не продырявь кожу.
Джону никогда не приходилось разделывать добычу. Вскоре он весь покрылся кровью. Наконец отделил кожу лахтака от мяса и откатил в сторону ободранную тушу. Расправив кожу, он осторожно перетащил на нее Токо, завернул кожу и закрепил несколькими стежками, использовав кусок ремня от акына.
Нацепив на ноги лыжи-снегоступы, чтобы подошвы торбасов не скользили по обнаженному льду, Джон, надев на грудь лямку, двинулся по направлению к берегу. Он торопился, но, помня о раненом, он обходил ропаки и торосы, стараясь ступать только по ровному, гладкому льду. Со стороны могло показаться, что ничего особенного не случилось: просто идет охотник и тащит за собой убитого лахтака. Иногда Джон останавливался и подходил к Токо.
– Как ты чувствуешь себя?
– Ничего. – силился улыбнуться Токо. – Положи мне в рот еще снегу. А лучше отколи ножом кусок льда. Холодно и пить хочется…
– Потерпи, – дробя ножом лед, говорил Джон, – немного осталось до берега.
Солнце стояло низко. От торосов и прибрежных скал и человека тянулись длинные синие тени.
Порой Джону казалось, что сердце вот-вот вырвется из груди. Оно колотилось где-то возле самой глотки, воздуха не хватало, но Джон не мог остановиться и передохнуть. В голове не было ни одной здравой мысли, лишь упорно и настойчиво в ушах звучала нелепая и странная фраза:
– Я убил кита!.. Я убил кита!.. Я убил кита!..
Берег медленно приближался. Вот уже можно различить Челюстные Китовые Кости…
– Я убил кита! Я убил кита!
Джону вдруг показалось, что Токо уже мертв. Он торопливо скинул лямку и наклонился над раненым. Собственное дыхание Джона было шумным и прерывистым, глаза застилали слезы, перемешанные с соленым потом. Тогда он приблизил свои губы к губам Токо. Они были теплые и даже вздрогнули.
Джон с новой силой потянул лямку. Он не чувствовал, как упряжный ремень перетер кухлянку. Показались яранги. С такого расстояния они еще не были похожи на человеческие жилища и скорее напоминали нагромождение огромных валунов. Но Джон уже мог точно сказать, где чья яранга стоит, и даже мысленным взором увидеть обитателей их.
Он мог увидеть глаза Пыльмау, грубое, словно высеченное из темного камня лицо Орво, маленькие круглые глазки Армоля… Он даже мог представить себе, как, собравшись возле яранги Токо, охотники передают из рук в руки бинокль…
Но ведь выстрелило его ружье и его пуля сидит в груди Токо! Если Токо умрет, неизвестно еще, как отомстят жители Энмына чужеземцу. Скорее все они потребуют его жизнь за жизнь охотника. Жизнь за жизнь – такое правило существует не только в мире дикарей. В цивилизованном обществе оно облечено в форму закона. Правда, при судебном разбирательстве учитываются всякие обстоятельства, смягчающие вику подсудимого. Бывает, что обвиняемого оправдывают. Но ведь Джон не знает, что за суд у чукчей и есть ли он вообще у них. И если Токо умрет, уже никто не подтвердит рассказа Джона.
Джон снова остановился.
Токо дышал, он даже приоткрыл глаза и опять попросил льду.
– Осталось совсем немного, – успокаивал его Джон, осторожно вкладывая льдинки в его рот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
И тут Джон записал предание, стараясь припомнить все мельчайшие подробности.
«Однако подозреваю, что Токо рассказал мне легенду не без умысла. Быть может, именно таким образом, аллегорически, он преподносил мне идею всеобщего братства, эту несбыточную мечту человечества, уходящую корнями в самые истоки истории».
Перечитав написанное и внимательно исследовав почерк, Джон с удовлетворением заметил, что стал писать лучше, ровнее и буквы почти перестали вылезать из строки. Полюбовавшись, Джон воткнул карандаш в держалку и записал:
«Если бы кто-нибудь год тому назад сказал, что я буду находить бесспорные прелести у туземных женщин, я бы назвал его безмозглым дураком и оскорбился. Видимо, женщина прекрасна каждая на своем месте. В этой хижине при всем своем воображении я не могу представить Джинни, так же как Мау неуместна в гостиной нашего дома. И все же обе они – и Джинни, и Мау – достаточно хороши, чтобы волновать мужчину. Пребывание среди этих людей явно пошло мне на пользу. На многое я стал смотреть проще, а значит, и точнее, и шире. Я чувствую, что мне будет трудно расстаться с ними, а там, в родном Порт-Хоупе, в моих ушах долго будет звучать чукотская речь и сниться здешние сны… Сны в начале тумака. И еще я чувствую, хоть и довольно сильно оброс грязью, а словно что-то сошло с меня, какая-то кора, которая не давала мне ощущать чужие радости, горести и мысли…»
– Сон, есть будем! – услышал он голос Токо. – Иди сюда!
Джон посидел с минуту над раскрытым блокнотом, захлопнул его и вышел в дымный чоттагин, где в отблеске костра хлопотала Пыльмау.
Большое деревянное блюдо, заполненное утиным мясом, она поставила на низенький столик. На этот раз не было ножей – птичье мясо легко поддается зубам.
Когда утолили первый голод и глаза начали выискивать лакомые кусочки, Токо заговорил:
– Надо добывать лахтака. Если будет кэральгин , пойдем на лед. Пойдем налегке, без собак. Нерпу бить не будем. Запасы у нас есть, все бочки жиром заполнены, скоро пойдут моржи – куда все это денем? Будем искать только лахтака.
– Удивительно, что среди всей зимы именно нам не попался ни один лахтак, – сказал Джон.
– Бывает, – отозвался Токо. – Одному повезет, другому нет. Лахтака добыть – большая удача. Часть кожи можно поменять у оленных людей на пыжики…
Пыльмау не вмешивалась в мужской разговор. Время от времени она вставала, подкладывала утятину и украдкой переводила взгляд с одного на другого. А в голове у нее настойчиво стучала мысль: почему женщина не может поступать так, как мужчина? Почему дозволенное им не дозволено ей?
Морской лед избороздили трещины, покрыли снежницы с промоинами, в которых дышала океанская вода. На поверхности льда почти не осталось снега, и ноги, несмотря на толстую подстилку из сухой травы и меховые чижи , больно ощущали ледяную твердь.
Идти было жарко. Джон чувствовал, как по спине, по позвоночной ложбинке, щекоча кожу, течет струйка пота. Впереди шагал Токо. Он шел, не сбавляя хода, ровно и быстро. Напрягая последние силы, Джон тянулся за Токо. Висевший за спиной в белом кожаном чехле винчестер с каждым шагом становился тяжелее, и даже деревянный акын казался уже чугунным. Только самолюбие не позволяло Джону просить передышки. Он сопел и уже стал спотыкаться, как вдруг Токо остановился возле подтаявшего тороса.
– Посмотрим, что дальше, – сказал он и показал на вершину тороса.
– Смотри, – отозвался Джон, – я здесь подожду, внизу.
– Ладно, – Токо вынул охотничий нож и принялся вырубать во льду ступени.
Прозрачные осколки долетали до Джона. Он поймал несколько льдинок и положил в рот, чтобы унять сухой жар.
Токо вскарабкался на торос и, приставив ладонь к глазам, тщательно осмотрел горизонт. Спустившись, он удовлетворенно сообщил:
– Открытая вода совсем близко. Пойдем.
И, даже не дождавшись ответа, снова зашагал вперед.
Плетясь за ним, мокрый от пота, Джон с досадой думал о том, что вполне мог он проходить и в этих торбасах до прихода первого корабля. Новые торбаса ему уже не понадобятся. Разве лишь как память о пребывании на далекой чукотской земле. Он их повесит в гостиной, чтобы каждый, кто зайдет, мог их видеть. И будет рассказывать, как торбаса шила чукотская красавица Пыльмау (на этот раз он назовет ее полным именем, а не так, как привык, – Мау), как она зубами придавала нужную форму подошвам-галошам, и он встанет, снимет со стены торбаса и покажет следы зубов Пыльмау, отпечатавшиеся на кожаной подошве. Надо будет захватить не только торбаса, но и кухлянку, охотничье снаряжение, вороньи лапки – лыжи-снегоступы. Некоторые вещи можно преподнести в дар Национальному музею в Торонто, а матери и Джинни не забыть заказать расшитые бисером тапочки. Он видел такие у Пыльмау.
Открытое море показалось как-то вдруг неожиданно. Вода сливалась с небом, и дальше плавающие льдины трудно было отличить от облаков. Водная гладь как бы приподнималась к краю неба, и такой открывался простор, что захватывало дух. К чувствам Джона примешивалась еще и мысль о том, что это дорога домой, к родному дому, к тому миру, где он родился и вырос и которому принадлежал.
– Пришли, – удовлетворенно протянул Токо и несколько раз глубоко вздохнул.
Сочтя, что это вполне достаточный отдых, он принялся мастерить укрытие.
– Хорошо бы тебе устроиться чуть подальше, – сказал он Джону. – Так мы скорее убьем лахтака.
– Ты прав. Только как я узнаю лахтака? – засомневался Джон.
– Да ведь ты видел их.
– Только мертвых, убитых, – ответил Джон.
– В воде лахтак примерно такого же вида, как и нерпа, – стал объяснять Токо, – только он больше и усы у него грубые и почти всегда черные.
– Давай не будем гадать, – предложил Джон. – Я буду стрелять подряд, а потом уже разберемся, где лахтак, а где нерпа.
Токо почесал в затылке, поморщился и нехотя согласился:
– Ну ладно. Только уж смотри, чтобы много нерп не было. Что зря бить зверя?
Он помог Джону смастерить укрытие, и охотники разошлись в разные стороны.
Тихо дышал океан. Вода плескалась у толстого излома синего льда. Токо посмотрел на восточную сторону небосклона, туда, где дальний мыс далеко уходил черным пальцем в морской простор. Небо над скалами было чисто, ничто не предвещало перемены погоды. Но весной надо быть начеку. Ветер может измениться неожиданно, а испещренный трещинами лед от легкого дуновения может рассыпаться на отдельные льдины, и охотников унесет в открытое море.
Медленно текло в ожидании лахтака время, отмеряемое громкими звуками капель, падающих со льда на водную поверхность океана.
То и дело показывались нерпы. Они плыли неторопливо и порой так близко оказывались от Токо, что он мог дотянуться до них багорчиком.
Выстрел рванул воздух. Токо вскочил на ноги и бросился к Джону, который уже разматывал над головой акын. В растекающемся пятне крови плавал мертвый лахтак. Джон закинул акын чуть подальше зверя, подтянул и, сделав рывок, зацепил.
Вдвоем едва вытянули на лед мертвого лахтака. Токо не нужно было рассматривать зверя, чтобы убедиться, что кожа у него как раз такая, какая требовалась для охотничьей обуви, – крепкая и толстая.
– Ты добыл лахтака! – воскликнул Токо, бросая на Джона взгляд восхищения и благодарности.
– Я его с трудом узнал, – с улыбкой признался Джон. – Вернее, не узнал, а как-то почувствовал: какой-то странный зверь. Решил, что это и есть лахтак, и выстрелил.
– Молодец! – похвалил Токо. – Теперь тебе осталось загарпунить моржа, поохотиться на кита и заколоть копьем умку – белого медведя…
– С меня довольно нерпы, уток и лахтака, – с грустью в голосе ответил Джон, – и то слишком много для меня.
– Хочешь, переходи на мое место? – предложил Токо. – – Рядом будем сидеть, не так скучно тебе будет.
– Разве нам мало одного лахтака? – спросил Джон.
– Вообще-то нет, да ведь мы только пришли, – глядя куда-то в сторону, ответил Токо.
Джон почувствовал в его словах оттенок обиды. Действительно, картина возвращения будет не очень приятной: белый человек, можно сказать, безрукий, с добычей, а Токо – пустой.
Токо ловко надрезал усатые губы лахтака, продернул буксировочный ремень и подтащил лахтака к своему укрытию, сделанному из обломка льдины.
Токо занял свое место, а Джон расположился рядом, держа в руках заряженный винчестер со взведенным курком.
Вдали показалась нерпа, медленно направляясь к охотникам. Джон смотрел ей в глаза. Заметив его движение, нерпа нырнула.
– Почему у нерпы такие человеческие глаза? – спросил Джон. – Может быть, она тоже родственник какому-нибудь народу?
– А почему бы нет? – отозвался Токо. – Каждый зверь имеет родственников среди людей. А те из нас, кого уносит ветер и долго держит в плену во льдах, понемногу превращаются в тэрыкы, в оборотней. Человек дичает и не может жить людской жизнью. Он бродит по тундре, по горам, нападает на зверей и ест мясо сырьем.
– А ты видел этих тэрыкы? – спросил Джон.
– Один раз видел, – ответил Токо.
Джон повернулся к нему, думая, что Токо шутит. Но лицо чукчи было серьезно.
– Тогда я был еще очень молодой, неженатый. Охотился вот так весной на лахтака. Увидел зверя на льду. Стал к нему подкрадываться. Долго полз, застудил руки и колени. А как собрался прицелиться – вижу тэрыкы. Вылупил на меня глазища и улыбается. Вскочил я на ноги и бежать. До самого селения бежал, без передышки.
– Ну и каков он собой? – спросил Джон.
– Гладкий. Совсем голый. Только тонкая красноватая шерсть на теле… Поглядеть – страшно!
Послышался всплеск. На ровной гладкой поверхности воды показалась усатая голова.
– Тс-с, – Токо прицелился. – Ты не стреляй, я буду. Джон опустил ствол винчестера.
Лахтак быстро приближался к ледяному берегу. Видимо, он намеревался вылезти на лед и погреться в лучах весеннего солнца. От усатой головы в разные стороны расходились две гладкие волны. Джон подивился его скорости. Зверь был совсем близко, когда грянул выстрел. Пуля ударила в голову. Смерть была мгновенной, но лахтак по инерции еше плыл к припаю.
Токо схватил легкий багор и кинулся к краю ледяного обрыва. Он попытался достать лахтака железным крючком, но багорчик оказался короток. Не хватало самой малости, на длину указательного пальца. Токо перегнулся через край ледяною барьера, повиснув над водой. Он уже почти достал лахтака и хотел было сделать рывок, чтобы зацепить тушу, как вдруг заскользил сам по льду и с громким плеском, подняв фонтан брызг, плюхнулся в воду. И сразу же скрылся с головой. Вынырнув, с искаженным от ужаса лицом, он неуклюже забарахтался в воде.
Вспомнив, что чукчи совершенно не умеют плавать, Джон кинулся к краю припая, протягивая утопающему первую попавшуюся под руку вещь – винчестер.
Токо поймал граненый ствол и крепко ухватился. Острая мушка врезалась в ладонь и не давала соскользнуть рукам.
Джон напряг все силы и, пятясь назад, наполовину вытащил Токо. Из намокшей одежды струилась вода. В общем-то невысокий и далеко не тучный Токо стал удивительно тяжел.
Токо перегнулся через край ледяного обрыва. Джону стало легче. Он посмотрел на свои руки, и на голове зашевелились волосы: с его культи медленно сползало намертво прикрепленное толстое кожаное кольцо… Но Токо почти весь уже был на льду. Джон перенес все усилие на левую руку, где кольцо держалось крепко и попытался передвинуть правую руку чуть дальше, за спусковую скобу…
И тут грянул выстрел! Джон в удивлении обернулся, не понимая, что винчестер выстрелил в его руках. Когда догадка пронзила его мозг, а глаза увидели расплывающееся алое пятно под поникшим Токо, он не мог сдержать вопля ужаса.
– Токо! Токо! Неужели это мой винчестер?
– Ты в меня попал, – тихо произнес Токо. Он выпустил ствол, и тело его начало медленно сползать обратно в море, оставляя на льду широкий кровавый след.
Джон прыгнул и навалился на Токо, вцепился в его камлейку зубами и потащил от края ледяного обрыва. Убедившись, что опасности снова свалиться в воду нет, Джон перевернул Токо на спину.
Смуглое лицо покрыла мертвенная бледность. Токо медленно, с трудом открыл глаза и пересохшими губами прошептал:
– Кровь выходит из меня…
Джон перевел взгляд на рану. Окаймленное большим кровавым пятном, на камлейке чернело отверстие. Оно было совеем небольшим, даже пальца не просунуть. Из него неровными толчками хлестала кровь.
– Снегом закрой… Снегом, смоченным водой…
Джон бросился собирать скудные остатки не успевшего растаять рыхлого сырого снега. Он соскабливал кожаными культями снег, и клал на рану. Осторожно разрезав камлейку и кухлянку, обнажил грудь Токо. Снег быстро пропитывался кровью и таял. Тогда Джон стянул с себя камлейку и зубами разорвал ее на широкие полосы. Этими полосами он постарался туго перевязать грудь Токо.
Раненый тихо стонал и не открывал глаз. Закончив перевязку, Джон наклонился к лицу Токо и спросил:
– Как тебе?
– Холодно и пить хочется…
Джон вложил в раскрытый рот горсть снега.
– Как же мне тебя дотащить до дому?
– Оставь меня здесь, иди за нартой – проговорил Токо.
– Нет, я тебя не оставлю.
– Сон, ты не виноват. С каждым может такое случиться. Ты не виноват.
Джон с ненавистью посмотрел на лахтака, лежащего чуть поодаль, словно виноват был он, и вдруг догадка осенила его:
– Токо! Я тебя дотащу на лахтачьей коже!
Не теряя времени, Джон вытащил нож, воткнул в держалку и принялся разделывать лахтака. Он снимал кожу вместе со слоем жира, чтобы раненому не было жестко.
– Осторожнее, – предостерег Токо, – не продырявь кожу.
Джону никогда не приходилось разделывать добычу. Вскоре он весь покрылся кровью. Наконец отделил кожу лахтака от мяса и откатил в сторону ободранную тушу. Расправив кожу, он осторожно перетащил на нее Токо, завернул кожу и закрепил несколькими стежками, использовав кусок ремня от акына.
Нацепив на ноги лыжи-снегоступы, чтобы подошвы торбасов не скользили по обнаженному льду, Джон, надев на грудь лямку, двинулся по направлению к берегу. Он торопился, но, помня о раненом, он обходил ропаки и торосы, стараясь ступать только по ровному, гладкому льду. Со стороны могло показаться, что ничего особенного не случилось: просто идет охотник и тащит за собой убитого лахтака. Иногда Джон останавливался и подходил к Токо.
– Как ты чувствуешь себя?
– Ничего. – силился улыбнуться Токо. – Положи мне в рот еще снегу. А лучше отколи ножом кусок льда. Холодно и пить хочется…
– Потерпи, – дробя ножом лед, говорил Джон, – немного осталось до берега.
Солнце стояло низко. От торосов и прибрежных скал и человека тянулись длинные синие тени.
Порой Джону казалось, что сердце вот-вот вырвется из груди. Оно колотилось где-то возле самой глотки, воздуха не хватало, но Джон не мог остановиться и передохнуть. В голове не было ни одной здравой мысли, лишь упорно и настойчиво в ушах звучала нелепая и странная фраза:
– Я убил кита!.. Я убил кита!.. Я убил кита!..
Берег медленно приближался. Вот уже можно различить Челюстные Китовые Кости…
– Я убил кита! Я убил кита!
Джону вдруг показалось, что Токо уже мертв. Он торопливо скинул лямку и наклонился над раненым. Собственное дыхание Джона было шумным и прерывистым, глаза застилали слезы, перемешанные с соленым потом. Тогда он приблизил свои губы к губам Токо. Они были теплые и даже вздрогнули.
Джон с новой силой потянул лямку. Он не чувствовал, как упряжный ремень перетер кухлянку. Показались яранги. С такого расстояния они еще не были похожи на человеческие жилища и скорее напоминали нагромождение огромных валунов. Но Джон уже мог точно сказать, где чья яранга стоит, и даже мысленным взором увидеть обитателей их.
Он мог увидеть глаза Пыльмау, грубое, словно высеченное из темного камня лицо Орво, маленькие круглые глазки Армоля… Он даже мог представить себе, как, собравшись возле яранги Токо, охотники передают из рук в руки бинокль…
Но ведь выстрелило его ружье и его пуля сидит в груди Токо! Если Токо умрет, неизвестно еще, как отомстят жители Энмына чужеземцу. Скорее все они потребуют его жизнь за жизнь охотника. Жизнь за жизнь – такое правило существует не только в мире дикарей. В цивилизованном обществе оно облечено в форму закона. Правда, при судебном разбирательстве учитываются всякие обстоятельства, смягчающие вику подсудимого. Бывает, что обвиняемого оправдывают. Но ведь Джон не знает, что за суд у чукчей и есть ли он вообще у них. И если Токо умрет, уже никто не подтвердит рассказа Джона.
Джон снова остановился.
Токо дышал, он даже приоткрыл глаза и опять попросил льду.
– Осталось совсем немного, – успокаивал его Джон, осторожно вкладывая льдинки в его рот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63