Оттуда живьем не выберетесь… простите меня за откровенность, но я чувствую к вам симпатию и по-дружески предостерегаю… У вас есть время подумать до утра. Не торопитесь. Я только должен добавить, что, сотрудничая с нами, вы сколотите неплохое состояние… А теперь предлагаю принять ванну.
– Ванну? – с удивлением переспросил Джон.
– Да, ванну, – с загадочной улыбкой ответил Боб. – Правда, она километрах в двух отсюда, но прогулка по берегу – одно удовольствие.
Джон и Карпентер шли вдоль берега. Хмурое небо было затянуто облаками. Сильный, ровный ветер поднял волны, и соленая пыль долетала до путников. Карпентер, посасывая потухшую сигару, мечтал вслух:
– Еще год-два, и я уеду отсюда навсегда. В Сан-Францисском банке у меня лежит солидная сумма, вполне достаточная для того, чтобы безбедно прожить остаток жизни. Куплю дом во Флориде, открою отель и буду жить в свое удовольствие.
– Но каково будет вашей семье? – спросил Джон, – Им будет трудно привыкать к чужой земле, к чужому образу жизни.
– Разумеется, – согласился Карпентер и вздохнул: – Жаль, но им придется остаться здесь. Было бы жестоко, негуманно везти их с собой во Флориду, из Арктики в субтропики. Конечно, я позабочусь о том, чтобы им тут жилось безбедно…
В небольшой бассейн, вырытый в чистой песчаной почве, впадало два ручья. От одного из них шел попахивающий сероводородом пар.
Раздевшись, Джон и Боб влезли в пузырящуюся теплую воду. Карпентер стонал и выл от наслаждения. Джон плескался, мылся, соскребал с себя многомесячную грязь и думал о том, что, видно, самое трудное для него будет – это привыкнуть к недостатку горячей воды.
В спальне Боба Карпентера Джону уже была приготовлена постель.
Джон разделся донага и с наслаждением растянулся на чистых прохладных простынях. Засыпая, он слышал, как часы пробили двенадцать раз, и последний чистый звук тянулся долго, войдя вместе с ним в бархатный сон.
На следующий день Джон на вельботе Татмирака уехал обратно з Берингов пролив. За пыжиковые шкурки Карпентер отвалил достаточно и патронов, и множество других припасов.
В середине лета, когда прервался ход моржей, охотники стали возвращаться на родные стойбища. Повернули домой и байдары Энмына.
Когда вырвались за последний мыс, скрывавший от глаз Энмын, и показались яранги, радостное возбуждение охватило охотников.
В селении заметили байдары. Заметались, засновали фигурки у яранг. На берег потянулись люди и собаки. Мальчишки бежали сломя голову, и их громкие крики доносились до байдар, тихо плывущих под парусами.
– Вон мой сын! Как вырос! – закричал гарпунер Тнарат, показывая рукой на берег. Как он ухитрился увидеть маленького трехлетнего малыша на таком расстоянии, одному ему ведомо.
– Посмотри на Энмын, – сказал Орво, протягивая бинокль Джону. – Разве не радость – домой вернуться?
Джон молча кивнул, взял бинокль и направил на толпу. Он не сразу узнал Пыльмау. Она была в новой камлейке, густые черные волосы были аккуратно заплетены в две толстые косы и падали на грудь. Рядом стоял Яко и что-то говорил матери, показывая на байдару.
Байдары причаливали к берегу, и десяток рук ухватились за причальные концы. Охотники выскочили на берег. К удивлению Джона, никаких объятий и поцелуев не было. Самое большое, что позволили себе охотники, – это потрепать по плечу малышей да перекинуться двумя-тремя словами с женами и стариками.
Джон сошел с байдары и, чувствуя неловкость от взгляда Пыльмау, подошел к ней, погладил по щеке маленького Яко и спросил:
– Как здоровье?
– Хорошо, – ответила Пыльмау и засмеялась.
Джон окончательно смутился и поспешил присоединиться к остальным охотникам, вытаскивавшим моржовые кожи и мясо на берег. А перед этим мясо тщательно мыли в морской воде.
Основная часть добычи осталась на берегу Берингова пролива, в природном хранилище-леднике. Летом ее постепенно перевезут в Энмын. А пока охотники привезли лишь самые лакомые кусочки и моржовые кожи, которые надо срочно сушить, пока солнце в силе и нет дождей.
Орво стоял на берегу и распоряжался, указывая, куда складывать мясо. На берегу росли кучки по числу охотников в байдаре – доля каждого. Все доли были равные, только возле одной лежали две моржовые кожи и десяток бивней. Джон решил, что это доля Орво, как владельца байдары.
Орво взял Джона за локоть и поставил как раз возле этой кучи. Затем кивнул остальным, и каждый охотник встал подле той доли, которая ему приглянулась.
– Ну зачем мне столько? – возразил Джон. – Человеку, который меньше всех работал?
– Бери и не разговаривай, – перебил его Орво. – Таков обычай. Сегодня тебе дали большую долю, потому что ты только начинаешь жить. Это вроде помощи от всех нас, и мы хотим, чтобы ты нам был добрый друг. Чем сердиться, лучше сказал бы – спасибо.
Джон смутился и невнятно пробормотал:
– Вэлынкыкун!
Пыльмау уже хлопотала возле доли Джона. Она резала на куски мясо и складывала его в огромный кожаный с лямками мешок, похожий на гигантский рюкзак.
Орво кликнул мужчин:
– Помогите Сону отнести рэпальгит!
Мужчины скатали серые моржовые кожи так, как скатывают ковры, и взвалили на плечи. Уложив их возле стены яранги, завалили камнями и дерном, чтобы не достали собаки.
Пыльмау в кожаном мешке таскала мясо с берега в мясную яму. Джон предложил было помочь, но Пыльмау замотала головой.
– Люди будут смеяться, – объяснила она. – Смотри – мясо таскают только женщины.
– Пусть смеются, – махнул рукой Джон. – Не годится мужчине заставлять женщину таскать такую тяжесть.
– Не годится мужчине носить кожаный мешок, – терпеливо объясняла Пыльмау. В ее голосе звучали слезы. – Он женский.
– Лучше помоги мне взвалить его на плечи, – попросил Джон.
Мешок весил фунтов двести. Идти с ним по скользкой от жира и крови гальке было трудно. Ноги разъезжались, а мешок то и дело переваливался то на одну, то на другую сторону. И только толстые ременные лямки не давали ему окончательно свалиться со спины.
С трудом Джон дотащил мешок до ямы, вывалил мясо и опустился на землю передохнуть. Отдышавшись, вернулся на берег. Пыльмау сидела возле кучи мяса и плакала.
– Что с тобой, Мау? – встревоженно спросил Джон. – Почему ты плачешь? Обидели тебя?
– Да, обидели, – всхлипывая, ответила Пыльмау.
– Кто?
– Ты, – сказала Пыльмау и подняла залитое слезами лицо. Ты меня позоришь…
– Но тебе же тяжело! Я и то еле донес мешок до ямы, – ответил Джон.
– Позор снести труднее, – сказала Пыльмау и жалобно попросила: – Ступай домой. Я сейчас приду. Ну, прошу тебя.
– Хорошо, – согласился Джон и крикнул мальчику: – Яко, пошли домой!
Войдя в чоттагин и еще не оглядевшись, Джон уже почувствовал, что здесь что-то не так, как было, когда он уезжал на промысел моржа.
Земляной пол тщательно выметен, очаг обложен ровными, хорошо пригнанными друг к другу камнями. Яко побежал вперед, и Джон услышал медный звон. Невдалеке от того места, где обычно висело охотничье снаряжение, он увидел медный рукомойник с тазом! Это было так неожиданно и удивительно, что он не сдержался и воскликнул по-чукотски:
– Какомэй!
– Мзм принесла с большого корабля белых людей, – важно пояснил Яко, продолжай звенеть сосочком рукомойника.
Джон обследовал этот необычный для яранги предмет и обнаружил на нем выпуклые буквы «Вайгач».
Джон сходил к ручью, принес воды и налил в рукомойник. Приобретая рукомойник, Пыльмау не догадалась попросить у русских моряков кусок мыла. Но умывание даже без мыла доставило подлинное наслаждение Джону. Затем он помыл своей тряпочкой на держалке лицо маленькому Яко, который отнесся к этой процедуре без особого восторга, но тем не менее похвастался матери, когда та пришла:
– Мы с Соном мыли лица!
В родной яранге Пыльмау вела себя совсем иначе, чем на берегу моря. Там она лишь раз или два мельком взглянула на Джона, а здесь не знала, куда и посадить его. Передняя стенка полога была приподнята, к бревну-изголовью приставлен коротконогий столик, а в глубине полога расстелена белая оленья шкура.
– Ты садись туда, – Пыльмау показала на шкуру. – Отдыхай. Сейчас будем есть и пить настоящий русский чай.
Пыльмау носилась по чоттагину. Повесила котел над огнем, приготовила деревянное блюдо, достала из большого ящика, заменявшего шкаф, сверток и выложила перед Джоном две плитки черного плиточного чая, пачку курительного табака, несколько больших кусков сахару и бутылку водки.
– Все это я выменяла на русском корабле. Отдала за них четыре пыжиковые шкуры, а за это, – Пыльмау кивнула в сторону умывальника, – русские спросили только два моржовых клыка. Как ты думаешь, я не очень переплатила?
– Ты молодец, Мау! – улыбнулся Джон, притянул к себе женщину и поцеловал в губы. – Лучшего подарка ты бы не могла для меня придумать!
Пыльмау, пораженная поцелуем, удивленно посмотрела на Джона, дотронулась пальцами до своих губ и нерешительно спросила:
– Это и есть поцелуй белого человека?
– Да, – ответил Джон. – Не нравится?
– Чудно… – тихо произнесла Пыльмау, – словно ребенок, заблудившийся в поисках груди.
Пыльмау отказывалась выпить, но Джон настоял. Рюмка водки разрумянила смуглое лицо Пыльмау, но она вдруг погрустнела и замолчала.
– Почему ты молчишь, Мау? – спросил ее Джон.
– О чем говорить? – пожала плечами Пыльмау, глядя куда-то в сторону.
– Ну рассказала бы про корабль.
– Приплыли, ходили по яранге, меняли товары… Спрашивали у стариков про лед. Никак не понимали, что я хочу взять у них умывальник. Недолго пробыли здесь, торопились на север, на Невидимый остров… Вот и все, – совсем угасшим голосом закончила рассказ Пыльмау.
– Тебе плохо от водки? – сочувственно спросил Джон.
– Нет, – почти шепотом ответила Пыльмау. – Только мне очень захотелось, чтобы ты меня еще раз поцеловал, как ребенок, заблудившийся в поисках груди…
Джон улыбнулся и медленно поцеловал Пыльмау в твердые горячие губы.
Разморенный обильной едой и водкой, Джон заснул в пологе. Среди ночи он почувствовал, как Пыльмау раздевала его, а потом, потушив жирник, дрожащая от волнения, прилегла рядом. Джон обнял ее. Пыльмау что-то говорила, но Джон каждый раз закрывал ее рот поцелуем. Потом он лежал с широко открытыми в темноту глазами, и в сердце его входили мир и успокоение. «Я нашел себя и свое место на земле», – думал он, ощущая рядом горячее женское тело.
Когда Джон проснулся, ни Пыльмау, ни Яко в пологе уже не было. Прислушавшись, он услышал пение Пыльмау.
Джон высунул голову в чоттагин:
– Мау!
– Эгей, – отозвалась Пыльмау и вбежала в чоттагин.
– Где мои… – Джон не знал, как назвать по-чукотски часы. Вчера он забыл их завести и боялся, что они остановятся. – Они у меня были в кармане. Круглые такие…
– Стукалка, похожая на глаз? Со стеклом? – догадалась Пыльмау, нашла и подала часы.
Стрелки показывали двенадцать.
– Будешь чай пить или сначала умоешься? – заботливо спросила Пыльмау.
– Сначала умоюсь, – ответил Джон и лукаво добавил: – А я знаю, о чем ты пела.
Пыльмау покраснела и концом рукава прикрыла глаза.
– Я очень боялась… – смущенно пробормотала она. – Я боялась, что у тебя и все другое такое же чудное, как поцелуй… Но оказалось, ты человек как человек! Потому я и радовалась.
Такая неожиданная откровенность заставила покраснеть Джона, и он заспешил к умывальнику.
С этой ночи Джон уже не покидал полога и занял место, которое до него занимал Токо.
Через несколько дней охотники принялись перевозить добычу с Берингова пролива в свои домашние мясные хранилища. Иногда с ними ездил и Джон, но чаще всего он оставался дома, занятый переделкой яранги. Он решил сделать древнее жилище более удобным. На небольшой байдаре он ездил на противоположный берег лагуны и буксировал оттуда плавниковый лес. Однако когда возле яранги выросла внушительная груда бревен и досок, Джон обнаружил, что ему ничего не удастся сделать, поскольку у него нет ни одного гвоздя. И Орво подтвердил, что без гвоздей не обойтись.
На исходе лета в Энмын пришел «Вайгач». Когда энмынцы проснулись, корабль уже стоял на рейде.
Джона и Орво на корабле встретили как старых знакомых. Капитан подчеркнуто вежливо поблагодарил Орво за ценные сведения о ледовой обстановке.
– До мыса Биллингса ваш прогноз был совершенно точен, – сказал капитан. – Должен отметить, что в этом году обстановка на редкость благоприятная, и нам без особых приключений удалось добраться до острова Врангеля.
В капитанском салоне, отделанном светлыми деревянными панелями, был сервирован стол. С интересом разглядывая Джона и понимающе перемигиваясь по поводу того, что Орво правильно понял назначение столовых приборов, руководители экспедиции наперебой потчевали гостей. Наполнив рюмки, капитан сказал:
– Плывя вдоль этих унылых и пустынных берегов Российской империи, мы убедились, что господь не оставил своими милостями далекий край, населив его выносливым и смышленым племенем, способным выжить в самых суровых условиях. Просвещенные посетители этой земли с удивлением взирают на людей, которых только невежда может причислить к дикарям. Позвольте еще провозгласить гост за присутствующего за этим столом представителя чукотского племени Орво.
Переводчик переводил речь капитана, и Орво внимательно слушал. Ни один мускул не дрогнул на его лице, словно ему были привычны и эта обстановка, и высокопарные тосты в его адрес. В знак благодарности он слегка наклонил голову и чокнулся с капитаном.
Выпили и за Джона Макленнана. Капитан, провозгласивший тост за него, сравнил его с Миклухо-Маклаем, о котором Джон не имел ни малейшего понятия. Когда ему растолковали, кто был этот человек, Джон решил внести ясность и заявил, что он поселился среди чукчей отнюдь не для того, чтобы изучать их. Он просто хочет жить их жизнью, ибо убедился, что общество, в котором живут так называемые цивилизованные люди, далеко от совершенства и не дает возможности человеку проявлять его истинные человеческие качества. Речь Джона озадачила присутствующих, но капитан вышел из положения, предложив выпить за канадских мореплавателей, внесших большой вклад в освоение Арктики.
– Джентльмены, – обратился к присутствующим Джон, – я очень рад познакомиться с вами, с представителями великого русского народа и русского правительства. Должен вам заявить, что лучшим проявлением заботы со стороны правительства о своих подданных, населяющих северные районы, было бы ограждение их от грабителей в лице торговцев и всякого рода скупщиков пушнины. Чем меньше чукчи и эскимосы будут общаться с белыми, тем для них будет лучше… Я знаю, что Аляска была продана вашим правительством Соединенным Штатам Америки. Некоторое время я жил там и видел эскимосов, которые вместе с собаками копались в отбросах на окраинах городов. Я с ужасом думаю, что будет с этими людьми, если и Чукотку постигнет участь Аляски.
– Мистер Макленнан, – ответил Джону капитан, – мы понимаем ваше волнение. Но оно преувеличено. Прежде чем до Чукотки дойдет какая-нибудь цивилизация, пройдет не меньше столетия. Что же касается охраны государственной границы, то со следующего года намечено крейсирование военного корвета для охраны территориальных вод. Некоторое зремя тому назад предполагалось проведение транссибирской телеграфной линии через Берингов пролив на Американский материк, но с успешным завершением прокладки трансатлантического кабеля надобность в этом отпала, и эта оконечность Азии, кроме научного интереса, других помыслов не возбуждает. Так что будьте спокойны и живите той жизнью, которую избрали…
В последних словах капитана прозвучала ирония, которая начисто исчезла в переводе на чукотский для Орво.
Капитан спросил Джона, в чем он нуждается.
– Благодарю вас, – ответил Джон. – Я обеспечен всем, что мне нужно… Но если вы будете так любезны, я бы попросил у вас немного гвоздей.
– Мы пошлем шлюпку с гвоздями, – сказал капитан и сердечно попрощался с Орво и Джоном.
К вечеру обещанная шлюпка приплыла к берегу. Матросы принесли к яранге Джона три ящика гвоздей, зерновой кофе, четыре двадцатифунтовых мешка муки, мешок сахару и множество разных нужных мелочей, при виде которых Джон удивился, как ему удалось до сих пор обходиться без них. Здесь были молоток, пила, мыло, фланелевые матросские рубахи, отрезы яркого ситца, явно предназначенные Пыльмау, и даже несколько шерстяных одеял.
К подаркам было приложено письмо капитана «Вайгача».
«Уважаемый мистер Макленнан!
Прошу Вас принять эти подарки от имени Русской гидрографической экспедиции и от меня лично. Мы сделали бы для Вас больше, но возможности наши ограничены. Делимся с Вами тем, что имеем, и надеемся, что те скромные вещи, которые мы посылаем, окажутся Вам полезными. Благодарю за приятное общество и надеюсь встретиться с Вами еще раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
– Ванну? – с удивлением переспросил Джон.
– Да, ванну, – с загадочной улыбкой ответил Боб. – Правда, она километрах в двух отсюда, но прогулка по берегу – одно удовольствие.
Джон и Карпентер шли вдоль берега. Хмурое небо было затянуто облаками. Сильный, ровный ветер поднял волны, и соленая пыль долетала до путников. Карпентер, посасывая потухшую сигару, мечтал вслух:
– Еще год-два, и я уеду отсюда навсегда. В Сан-Францисском банке у меня лежит солидная сумма, вполне достаточная для того, чтобы безбедно прожить остаток жизни. Куплю дом во Флориде, открою отель и буду жить в свое удовольствие.
– Но каково будет вашей семье? – спросил Джон, – Им будет трудно привыкать к чужой земле, к чужому образу жизни.
– Разумеется, – согласился Карпентер и вздохнул: – Жаль, но им придется остаться здесь. Было бы жестоко, негуманно везти их с собой во Флориду, из Арктики в субтропики. Конечно, я позабочусь о том, чтобы им тут жилось безбедно…
В небольшой бассейн, вырытый в чистой песчаной почве, впадало два ручья. От одного из них шел попахивающий сероводородом пар.
Раздевшись, Джон и Боб влезли в пузырящуюся теплую воду. Карпентер стонал и выл от наслаждения. Джон плескался, мылся, соскребал с себя многомесячную грязь и думал о том, что, видно, самое трудное для него будет – это привыкнуть к недостатку горячей воды.
В спальне Боба Карпентера Джону уже была приготовлена постель.
Джон разделся донага и с наслаждением растянулся на чистых прохладных простынях. Засыпая, он слышал, как часы пробили двенадцать раз, и последний чистый звук тянулся долго, войдя вместе с ним в бархатный сон.
На следующий день Джон на вельботе Татмирака уехал обратно з Берингов пролив. За пыжиковые шкурки Карпентер отвалил достаточно и патронов, и множество других припасов.
В середине лета, когда прервался ход моржей, охотники стали возвращаться на родные стойбища. Повернули домой и байдары Энмына.
Когда вырвались за последний мыс, скрывавший от глаз Энмын, и показались яранги, радостное возбуждение охватило охотников.
В селении заметили байдары. Заметались, засновали фигурки у яранг. На берег потянулись люди и собаки. Мальчишки бежали сломя голову, и их громкие крики доносились до байдар, тихо плывущих под парусами.
– Вон мой сын! Как вырос! – закричал гарпунер Тнарат, показывая рукой на берег. Как он ухитрился увидеть маленького трехлетнего малыша на таком расстоянии, одному ему ведомо.
– Посмотри на Энмын, – сказал Орво, протягивая бинокль Джону. – Разве не радость – домой вернуться?
Джон молча кивнул, взял бинокль и направил на толпу. Он не сразу узнал Пыльмау. Она была в новой камлейке, густые черные волосы были аккуратно заплетены в две толстые косы и падали на грудь. Рядом стоял Яко и что-то говорил матери, показывая на байдару.
Байдары причаливали к берегу, и десяток рук ухватились за причальные концы. Охотники выскочили на берег. К удивлению Джона, никаких объятий и поцелуев не было. Самое большое, что позволили себе охотники, – это потрепать по плечу малышей да перекинуться двумя-тремя словами с женами и стариками.
Джон сошел с байдары и, чувствуя неловкость от взгляда Пыльмау, подошел к ней, погладил по щеке маленького Яко и спросил:
– Как здоровье?
– Хорошо, – ответила Пыльмау и засмеялась.
Джон окончательно смутился и поспешил присоединиться к остальным охотникам, вытаскивавшим моржовые кожи и мясо на берег. А перед этим мясо тщательно мыли в морской воде.
Основная часть добычи осталась на берегу Берингова пролива, в природном хранилище-леднике. Летом ее постепенно перевезут в Энмын. А пока охотники привезли лишь самые лакомые кусочки и моржовые кожи, которые надо срочно сушить, пока солнце в силе и нет дождей.
Орво стоял на берегу и распоряжался, указывая, куда складывать мясо. На берегу росли кучки по числу охотников в байдаре – доля каждого. Все доли были равные, только возле одной лежали две моржовые кожи и десяток бивней. Джон решил, что это доля Орво, как владельца байдары.
Орво взял Джона за локоть и поставил как раз возле этой кучи. Затем кивнул остальным, и каждый охотник встал подле той доли, которая ему приглянулась.
– Ну зачем мне столько? – возразил Джон. – Человеку, который меньше всех работал?
– Бери и не разговаривай, – перебил его Орво. – Таков обычай. Сегодня тебе дали большую долю, потому что ты только начинаешь жить. Это вроде помощи от всех нас, и мы хотим, чтобы ты нам был добрый друг. Чем сердиться, лучше сказал бы – спасибо.
Джон смутился и невнятно пробормотал:
– Вэлынкыкун!
Пыльмау уже хлопотала возле доли Джона. Она резала на куски мясо и складывала его в огромный кожаный с лямками мешок, похожий на гигантский рюкзак.
Орво кликнул мужчин:
– Помогите Сону отнести рэпальгит!
Мужчины скатали серые моржовые кожи так, как скатывают ковры, и взвалили на плечи. Уложив их возле стены яранги, завалили камнями и дерном, чтобы не достали собаки.
Пыльмау в кожаном мешке таскала мясо с берега в мясную яму. Джон предложил было помочь, но Пыльмау замотала головой.
– Люди будут смеяться, – объяснила она. – Смотри – мясо таскают только женщины.
– Пусть смеются, – махнул рукой Джон. – Не годится мужчине заставлять женщину таскать такую тяжесть.
– Не годится мужчине носить кожаный мешок, – терпеливо объясняла Пыльмау. В ее голосе звучали слезы. – Он женский.
– Лучше помоги мне взвалить его на плечи, – попросил Джон.
Мешок весил фунтов двести. Идти с ним по скользкой от жира и крови гальке было трудно. Ноги разъезжались, а мешок то и дело переваливался то на одну, то на другую сторону. И только толстые ременные лямки не давали ему окончательно свалиться со спины.
С трудом Джон дотащил мешок до ямы, вывалил мясо и опустился на землю передохнуть. Отдышавшись, вернулся на берег. Пыльмау сидела возле кучи мяса и плакала.
– Что с тобой, Мау? – встревоженно спросил Джон. – Почему ты плачешь? Обидели тебя?
– Да, обидели, – всхлипывая, ответила Пыльмау.
– Кто?
– Ты, – сказала Пыльмау и подняла залитое слезами лицо. Ты меня позоришь…
– Но тебе же тяжело! Я и то еле донес мешок до ямы, – ответил Джон.
– Позор снести труднее, – сказала Пыльмау и жалобно попросила: – Ступай домой. Я сейчас приду. Ну, прошу тебя.
– Хорошо, – согласился Джон и крикнул мальчику: – Яко, пошли домой!
Войдя в чоттагин и еще не оглядевшись, Джон уже почувствовал, что здесь что-то не так, как было, когда он уезжал на промысел моржа.
Земляной пол тщательно выметен, очаг обложен ровными, хорошо пригнанными друг к другу камнями. Яко побежал вперед, и Джон услышал медный звон. Невдалеке от того места, где обычно висело охотничье снаряжение, он увидел медный рукомойник с тазом! Это было так неожиданно и удивительно, что он не сдержался и воскликнул по-чукотски:
– Какомэй!
– Мзм принесла с большого корабля белых людей, – важно пояснил Яко, продолжай звенеть сосочком рукомойника.
Джон обследовал этот необычный для яранги предмет и обнаружил на нем выпуклые буквы «Вайгач».
Джон сходил к ручью, принес воды и налил в рукомойник. Приобретая рукомойник, Пыльмау не догадалась попросить у русских моряков кусок мыла. Но умывание даже без мыла доставило подлинное наслаждение Джону. Затем он помыл своей тряпочкой на держалке лицо маленькому Яко, который отнесся к этой процедуре без особого восторга, но тем не менее похвастался матери, когда та пришла:
– Мы с Соном мыли лица!
В родной яранге Пыльмау вела себя совсем иначе, чем на берегу моря. Там она лишь раз или два мельком взглянула на Джона, а здесь не знала, куда и посадить его. Передняя стенка полога была приподнята, к бревну-изголовью приставлен коротконогий столик, а в глубине полога расстелена белая оленья шкура.
– Ты садись туда, – Пыльмау показала на шкуру. – Отдыхай. Сейчас будем есть и пить настоящий русский чай.
Пыльмау носилась по чоттагину. Повесила котел над огнем, приготовила деревянное блюдо, достала из большого ящика, заменявшего шкаф, сверток и выложила перед Джоном две плитки черного плиточного чая, пачку курительного табака, несколько больших кусков сахару и бутылку водки.
– Все это я выменяла на русском корабле. Отдала за них четыре пыжиковые шкуры, а за это, – Пыльмау кивнула в сторону умывальника, – русские спросили только два моржовых клыка. Как ты думаешь, я не очень переплатила?
– Ты молодец, Мау! – улыбнулся Джон, притянул к себе женщину и поцеловал в губы. – Лучшего подарка ты бы не могла для меня придумать!
Пыльмау, пораженная поцелуем, удивленно посмотрела на Джона, дотронулась пальцами до своих губ и нерешительно спросила:
– Это и есть поцелуй белого человека?
– Да, – ответил Джон. – Не нравится?
– Чудно… – тихо произнесла Пыльмау, – словно ребенок, заблудившийся в поисках груди.
Пыльмау отказывалась выпить, но Джон настоял. Рюмка водки разрумянила смуглое лицо Пыльмау, но она вдруг погрустнела и замолчала.
– Почему ты молчишь, Мау? – спросил ее Джон.
– О чем говорить? – пожала плечами Пыльмау, глядя куда-то в сторону.
– Ну рассказала бы про корабль.
– Приплыли, ходили по яранге, меняли товары… Спрашивали у стариков про лед. Никак не понимали, что я хочу взять у них умывальник. Недолго пробыли здесь, торопились на север, на Невидимый остров… Вот и все, – совсем угасшим голосом закончила рассказ Пыльмау.
– Тебе плохо от водки? – сочувственно спросил Джон.
– Нет, – почти шепотом ответила Пыльмау. – Только мне очень захотелось, чтобы ты меня еще раз поцеловал, как ребенок, заблудившийся в поисках груди…
Джон улыбнулся и медленно поцеловал Пыльмау в твердые горячие губы.
Разморенный обильной едой и водкой, Джон заснул в пологе. Среди ночи он почувствовал, как Пыльмау раздевала его, а потом, потушив жирник, дрожащая от волнения, прилегла рядом. Джон обнял ее. Пыльмау что-то говорила, но Джон каждый раз закрывал ее рот поцелуем. Потом он лежал с широко открытыми в темноту глазами, и в сердце его входили мир и успокоение. «Я нашел себя и свое место на земле», – думал он, ощущая рядом горячее женское тело.
Когда Джон проснулся, ни Пыльмау, ни Яко в пологе уже не было. Прислушавшись, он услышал пение Пыльмау.
Джон высунул голову в чоттагин:
– Мау!
– Эгей, – отозвалась Пыльмау и вбежала в чоттагин.
– Где мои… – Джон не знал, как назвать по-чукотски часы. Вчера он забыл их завести и боялся, что они остановятся. – Они у меня были в кармане. Круглые такие…
– Стукалка, похожая на глаз? Со стеклом? – догадалась Пыльмау, нашла и подала часы.
Стрелки показывали двенадцать.
– Будешь чай пить или сначала умоешься? – заботливо спросила Пыльмау.
– Сначала умоюсь, – ответил Джон и лукаво добавил: – А я знаю, о чем ты пела.
Пыльмау покраснела и концом рукава прикрыла глаза.
– Я очень боялась… – смущенно пробормотала она. – Я боялась, что у тебя и все другое такое же чудное, как поцелуй… Но оказалось, ты человек как человек! Потому я и радовалась.
Такая неожиданная откровенность заставила покраснеть Джона, и он заспешил к умывальнику.
С этой ночи Джон уже не покидал полога и занял место, которое до него занимал Токо.
Через несколько дней охотники принялись перевозить добычу с Берингова пролива в свои домашние мясные хранилища. Иногда с ними ездил и Джон, но чаще всего он оставался дома, занятый переделкой яранги. Он решил сделать древнее жилище более удобным. На небольшой байдаре он ездил на противоположный берег лагуны и буксировал оттуда плавниковый лес. Однако когда возле яранги выросла внушительная груда бревен и досок, Джон обнаружил, что ему ничего не удастся сделать, поскольку у него нет ни одного гвоздя. И Орво подтвердил, что без гвоздей не обойтись.
На исходе лета в Энмын пришел «Вайгач». Когда энмынцы проснулись, корабль уже стоял на рейде.
Джона и Орво на корабле встретили как старых знакомых. Капитан подчеркнуто вежливо поблагодарил Орво за ценные сведения о ледовой обстановке.
– До мыса Биллингса ваш прогноз был совершенно точен, – сказал капитан. – Должен отметить, что в этом году обстановка на редкость благоприятная, и нам без особых приключений удалось добраться до острова Врангеля.
В капитанском салоне, отделанном светлыми деревянными панелями, был сервирован стол. С интересом разглядывая Джона и понимающе перемигиваясь по поводу того, что Орво правильно понял назначение столовых приборов, руководители экспедиции наперебой потчевали гостей. Наполнив рюмки, капитан сказал:
– Плывя вдоль этих унылых и пустынных берегов Российской империи, мы убедились, что господь не оставил своими милостями далекий край, населив его выносливым и смышленым племенем, способным выжить в самых суровых условиях. Просвещенные посетители этой земли с удивлением взирают на людей, которых только невежда может причислить к дикарям. Позвольте еще провозгласить гост за присутствующего за этим столом представителя чукотского племени Орво.
Переводчик переводил речь капитана, и Орво внимательно слушал. Ни один мускул не дрогнул на его лице, словно ему были привычны и эта обстановка, и высокопарные тосты в его адрес. В знак благодарности он слегка наклонил голову и чокнулся с капитаном.
Выпили и за Джона Макленнана. Капитан, провозгласивший тост за него, сравнил его с Миклухо-Маклаем, о котором Джон не имел ни малейшего понятия. Когда ему растолковали, кто был этот человек, Джон решил внести ясность и заявил, что он поселился среди чукчей отнюдь не для того, чтобы изучать их. Он просто хочет жить их жизнью, ибо убедился, что общество, в котором живут так называемые цивилизованные люди, далеко от совершенства и не дает возможности человеку проявлять его истинные человеческие качества. Речь Джона озадачила присутствующих, но капитан вышел из положения, предложив выпить за канадских мореплавателей, внесших большой вклад в освоение Арктики.
– Джентльмены, – обратился к присутствующим Джон, – я очень рад познакомиться с вами, с представителями великого русского народа и русского правительства. Должен вам заявить, что лучшим проявлением заботы со стороны правительства о своих подданных, населяющих северные районы, было бы ограждение их от грабителей в лице торговцев и всякого рода скупщиков пушнины. Чем меньше чукчи и эскимосы будут общаться с белыми, тем для них будет лучше… Я знаю, что Аляска была продана вашим правительством Соединенным Штатам Америки. Некоторое время я жил там и видел эскимосов, которые вместе с собаками копались в отбросах на окраинах городов. Я с ужасом думаю, что будет с этими людьми, если и Чукотку постигнет участь Аляски.
– Мистер Макленнан, – ответил Джону капитан, – мы понимаем ваше волнение. Но оно преувеличено. Прежде чем до Чукотки дойдет какая-нибудь цивилизация, пройдет не меньше столетия. Что же касается охраны государственной границы, то со следующего года намечено крейсирование военного корвета для охраны территориальных вод. Некоторое зремя тому назад предполагалось проведение транссибирской телеграфной линии через Берингов пролив на Американский материк, но с успешным завершением прокладки трансатлантического кабеля надобность в этом отпала, и эта оконечность Азии, кроме научного интереса, других помыслов не возбуждает. Так что будьте спокойны и живите той жизнью, которую избрали…
В последних словах капитана прозвучала ирония, которая начисто исчезла в переводе на чукотский для Орво.
Капитан спросил Джона, в чем он нуждается.
– Благодарю вас, – ответил Джон. – Я обеспечен всем, что мне нужно… Но если вы будете так любезны, я бы попросил у вас немного гвоздей.
– Мы пошлем шлюпку с гвоздями, – сказал капитан и сердечно попрощался с Орво и Джоном.
К вечеру обещанная шлюпка приплыла к берегу. Матросы принесли к яранге Джона три ящика гвоздей, зерновой кофе, четыре двадцатифунтовых мешка муки, мешок сахару и множество разных нужных мелочей, при виде которых Джон удивился, как ему удалось до сих пор обходиться без них. Здесь были молоток, пила, мыло, фланелевые матросские рубахи, отрезы яркого ситца, явно предназначенные Пыльмау, и даже несколько шерстяных одеял.
К подаркам было приложено письмо капитана «Вайгача».
«Уважаемый мистер Макленнан!
Прошу Вас принять эти подарки от имени Русской гидрографической экспедиции и от меня лично. Мы сделали бы для Вас больше, но возможности наши ограничены. Делимся с Вами тем, что имеем, и надеемся, что те скромные вещи, которые мы посылаем, окажутся Вам полезными. Благодарю за приятное общество и надеюсь встретиться с Вами еще раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63