…Пароходов на юг все еще не было. Они шли на север, везли лес, продукты, оборудование для полярных станций. На одном пароходе была даже целая животноводческая ферма. Два дня над бухтой слышалось грустное, протяжное мычание коров, заглушавшее музыку.
Скромные сбережения Ринтына таяли с каждым днем.
Вскоре ему пришлось отказаться от сытных обедов в портовой столовой и перейти на питание дома. Он брал банку свиной тушенки, полбуханки хлеба, и этого ему хватало на весь день. В кипятке недостатка не было: в бараке с утра до вечера на железной плите стоял бак с водой.
– Почему бы тебе временно до парохода не поступить на работу? – предложил как-то Каврай.– И талоны на еду дадут и на дорогу заработаешь.
Каврай сам сводил Ринтына в портовую кондору.
Начальник отдела кадров внимательно выслушал Ринтына.
– Мы тебе поможем, молодой человек,– сказал он, упираясь большими пальцами в зеленое сукно стола, и позвал: – Валя!
В комнату вошла тоненькая девушка.
– Возьмите у молодого человека паспорт и оформите временно тальманом.
Ринтын даже вспотел.
– У меня нет паспорта,– выдавил он из себя.– Есть только справка Улакского сельского Совета.– Он протянул начальнику отдела кадров сложенную бумажку.
– Вам пора получать паспорт,– сказал начальник.– Сегодня же сходите в паспортный стол к Папазяну. Фотография есть?
– Есть,– ответил Ринтын. У него оставалось несколько фотографических карточек еще с того времени, когда получал комсомольский билет.
У кабинета Папазяна долго ждать не пришлось. За столом сидел черный мужчина с выбритыми до синевы щеками и маленькими черными усиками.
– Садысь,– сказал он Ринтыну и улыбнулся.– Паспорт выдадим. Дело за небольшим: необходимы имя и отчество.
Ринтын, ободренный улыбкой милиционера, ответил:
– Но ведь у чукчей нет имени и отчества. Вот меня зовут Ринтын, и все. Скажем, как в древности называли Гомера, Аристотеля и других. Есть и еще один исторический пример: все короли носили имя с номером.
– Ай-ай-ай! Зачем комсомольцу брать пример с королей? Зачем в эпоху социализма мерить жизнь по древним образцам? Раз в паспортном бланке есть соответствующие графы, следовательно, они должны быть заполнены. Если затрудняетесь, могу вам подсказать. Хотите, как Пушкин, быть Александром Сергеевичем? Нет? Не нравится? Думайте, думайте, молодой человек. Рано или поздно вам придется обзаводиться именем и отчеством.
Ринтын лихорадочно перебирал в уме знакомые имена.
– Можно Анатолием Федоровичем?
– Можно,– ответил Папазян.– Так и запишем.
Он обмакнул перо в бутылочку с тушью.
– Подождите! Подождите! – остановил его Ринтын.– Я ведь должен его спросить. Я сегодня же съезжу на другой берег. Он там работает начальником полярной станции.
– Анатолий Федорович! Я его знаю. Сомневаюсь, чтобы он разрешил воспользоваться его именем и отчеством,– улыбнулся Папазян.– Как-никак человек занимает ответственный пост.
– Попробую все-таки,– тихо сказал Ринтын, в душе радуясь предлогу навестить Анатолия Федоровича и Лену.
– Попробуйте, попробуйте.– И Папазян снова улыбнулся.
11
Бухту Ринтын переехал на портовом катере. В отличие от противоположного берега, где крутые сопки начинались у самой воды, здесь берег был низкий и лишь на горизонте виднелись горы. Построек было немного. Высокие радиомачты и метеоплощадка, на которой стояли флюгер и будки, сразу же выдавали полярную станцию.
На крыльце самого большого дома сидела женщина с книгой в одной руке, другой она качала детскую коляску. Ринтын направился к ней, намереваясь спросить, где можно найти Анатолия Федоровича и Лену. Женщина подняла голову, и Ринтын застыл на месте: перед ним сидела Лена!
Некоторое время она пристально смотрела на Ринтына, потом тихо ахнула:
– Ринтын?
Она медленно положила книгу на ступеньки крыльца, встала и подошла к юноше.
– Это ты, Ринтын?
– Я,– пробормотал Ринтын и зачем-то прибавил: – Еду в Ленинград.
– Милый ты мой Ринтын,– ласково сказала Лена, так же, как при прощании, взяла двумя руками его лицо и крепко поцеловала в губы.
Она побежала к детской коляске, откинула покрывало и поманила Ринтына пальцем.
В коляске лежал розовощекий ребенок и сладко спал. Он изредка причмокивал губами, и в это время его редкие белесые ресницы дрожали.
– Это наш сын,– с гордостью сказала Лена,– Володенька!
– Значит, он будет Владимиром Анатольевичем,– грустно улыбнулся Ринтын, вспомнив, для чего он сюда приехал.
– Ну что мы стоим? Зайдем в дом,– засуетилась Лена. Она опустила покрывало на лицо сына и, подхватив под руку Ринтына, ввела его в дом.
Анатолий Федорович сидел в своем кабинете за столом, заваленным бумагами, письмами и телеграммами.
Он долго тряс руку Ринтына, хлопал его по плечу, по спине.
– Смотри, Лена, как вырос! Настоящий студент!
Лена сидела на диване и радостными глазами смотрела на Ринтына.
Вечером за ужином Ринтын рассказал о последних улакских новостях. Лена и Анатолий Федорович наперебой задавали вопросы, интересовались каждой мелочью.
В детской кроватке лежал маленький Владимир и шумно сосал пустышку. Лена часто подходила к нему и каждый раз целовала то его пухлую ножку, то щечку, то ручку.
Лена сильно изменилась. Похудела и вместе с тем как-то раздалась вширь, поступь ее стала степеннее, медлительнее. Анатолий Федорович изменился мало. Только на висках у него прибавилось седины и на переносье залегла глубокая морщина.
Ринтын ел, отвечал на вопросы и все обдумывал, как заговорить о своей просьбе.
На улице уже стемнело. Ринтын стал собираться в порт. Лена пыталась его удержать.
– Нет, я не могу,– сказал он,– мне завтра надо на работу выходить.
– А ты разве работаешь? – удивился Анатолий Федорович.
– Временно, до прихода парохода.– Ринтын замялся и пояснил: – Собственно, я еще не работаю, только устраиваюсь.
Анатолий Федорович решительно поднялся с места и сказал:
– А ну пойдем в кабинет, поговорим по-мужски.
Едва Ринтын уселся на стул, как Анатолий Федорович вплотную придвинулся к нему и спросил:
– А деньги у тебя на дорогу есть?
– Заработаю! – бодро ответил Ринтын и рассказал о том, как он красил здание редакции районной газеты в Кытрыне.
Анатолий Федорович вынул пачку “Беломора”, щелчком выбил папиросу и закурил.
– Скажи, Ринтын, чем я могу тебе помочь? Ведь воспользоваться помощью друга – в этом ничего плохого нет!
– Если хотите мне помочь,– сказал Ринтын,– разрешите мне взять ваше имя и отчество.
– Как это? – удивился Анатолий Федорович.
Ринтын рассказал о своем разговоре с начальником паспортного стола. Анатолий Федорович расхохотался:
– Вот так Папазян! Ничего! Я напишу ему записочку…
12
Через несколько дней Ринтын встал раньше всех в бараке и вышел умыться на улицу. В этот день ему предстояло выйти на работу – тальманом Гуврэльского порта.
Наступала осень. Вершины сопок побелели. Со стороны второй бухты тянуло ледяным сырым ветром. Где-то за сопкой сияло солнце, и часть его лучей падала на бухту у створа. Вокруг стояли подведенные под крышу недостроенные дома. Между ними уже обозначились улицы, переулки. Улицы шли одна над другой, уступами, а соединяющее их переулки круто карабкались в гору.
Ринтын поежился, отвернул кран и стал умываться ледяной водой.
– Привет!
Ринтын обернулся и увидел улыбающегося Василия Корнеевича.
– Почему в гости не заходишь?
– На работу устраивался, паспорт получал.– Ринтын похвастался новеньким паспортом.
Василий Корнеевич осторожно взял в руки паспорт и медленно прочитал:
– Анатолий Федорович… Неплохо звучит. Папазян придумал? Или ты сам предложил?
– У меня знакомый есть,– ответил Ринтын,– начальник полярной станции.
– Что ты говоришь?! – воскликнул Василий Корнеевич.– Повезло тебе. А вот мое имя-отчество на ходу придумали. Как раз в момент, когда я получал паспорт, в милицию доставили пьяного боцмана – Василия Корнеевича. Где-то теперь плавает мой тезка! – вздохнул Василий Корнеевич и поплелся в сторожевую будку.
Гриша уступил Ринтыну старую позеленевшую брезентовую куртку, такую жесткую, словно она была сшита из невыделанной моржовой кожи. Еще накануне Ринтыну выдали на складе рукавицы и сапоги.
Работа оказалась несложной. Ринтын сидел на борту судна рядом с лебедчиком и отмечал в блокноте количество заполненных грузом сетей.
Теперь он стал получать в конторе талоны в столовую и в обеденный перерыв как равный садился за стол рядом с Гришей.
Ринтын уже не экономил оставшиеся деньги и по вечерам ходил в портовый клуб смотреть кинофильмы.
Работа изменила Ринтына. Он уже не краснел, слыша крепкое ругательство, и даже иногда переругивался с пароходным тальманом, когда у них не сходились цифры.
Бывало, что моряки приглашали его обедать к себе на корабль. Моряки были на редкость гостеприимными и отзывчивыми людьми. Стоило кому-нибудь из них узнать, что Ринтын собирается ехать в Ленинград, как непременно находились советчики, которые рекомендовали наиболее выгодный и кратчайший путь. С легкой руки Гриши Каврая Ринтына стали звать студентом.
В воскресенье Ринтын еще раз съездил на противоположный берег бухты в гости к Лене и Анатолию Федоровичу.
Лена была на вахте, и Ринтын вместе с Анатолием Федоровичем пришли в радиорубку. Лена с наушниками сидела за столом. Комната была полна знакомых звуков.
– Разрешите представить вам Анатолия Федоровича Ринтына,– торжественно объявил Анатолий Федорович, подталкивая Ринтына вперед.
– Получил паспорт? – обрадованно спросила Лена.
– Получил,– ответил Ринтын.– Уже работаю в порту.
Лена взяла в руки паспорт Ринтына и прочитала вслух: “Ринтын, Анатолий Федорович, год рождения тысяча девятьсот тридцатый, место рождения село Улак Чукотского национального округа”.
– Вот и кончилось твое детство,– грустно сказала Лена.– Ты стал взрослым человеком.
– Что ж, надо вспрыснуть твое совершеннолетие,– улыбнулся Анатолий Федорович.– Верно, Лена?
– Только, чур, подождите меня,– шутливо погрозила она пальцем.
За столом Ринтын охмелел от двух рюмок красного вина. Когда Анатолий Федорович третий раз наполнил его рюмку, Ринтын решительно отказался и попросил чаю.
– Знаешь, Ринтын,– доверительно сказал Анатолий Федорович, когда Лена ушла мыть посуду,– надо реально смотреть на вещи. В этом году ты уже не сможешь попасть в университет. До начала учебного года остались считанные дни, а ты все еще на Чукотке. Я тебе предлагаю поработать на станции, а следующей весной с первым же пароходом отправишься на материк.
Ринтын отрицательно покачал головой.
– Не упрямься, Ринтын,– поддержала вошедшая Лена,– прием в университет уже закончен.
– Да, но ведь приехать в Ленинград можно в любое время. А если я буду там, то можно считать, что я уже в университете,– упрямо твердил Ринтын.– И в следующем году до поздней осени пароходы будут идти только на север, и снова придется столько же ждать.
Ночью Ринтын попрощался с Леной и Анатолием Федоровичем и на попутном катере переправился в порт.
13
Непросыхающая лужа возле водопроводного крана, где по утрам умывался Ринтын, замерзла. Даже в полдень, когда Ринтын подходил мыть руки, она не оттаивала до конца: по ее краям сверкала на солнце ледяная кромка. Ушли уже два парохода во Владивосток, но Ринтыну так и не удалось попасть на них. В порту с каждым днем все меньше становилось сезонных рабочих: почти все чукчи разъехались по домам. Пэлянны переселилась к крановщику Борису Борисовичу, который получил новую комнату. Те грузчики, которые захотели остаться на зиму, получили комнаты или места в новом доме, выстроенном недалеко от порта. Настал день, когда Ринтын остался один в брезентовом бараке.
Начальник порта уговорил Ринтына поработать еще немного и обещал его отправить на пароходе “Жан Жорес”, ожидавшемся со дня на день.
Дня за три до прихода парохода Ринтын уволился с работы и получил при расчете значительную сумму, вполне достаточную, как уверил начальник порта, чтобы скромно доехать до Ленинграда.
Стояли ясные осенние дни. Иногда по утрам шел редкий снег, который тут же смешивали с грязью автомашины. По вечерам, когда в портовом клубе не было кино, Ринтын шел в сторожку Василия Корнеевича и болтал с ним до полуночи.
Василий Корнеевич говорил с Ринтыном только на русском языке и не обращал внимания на бесконечные поправки Ринтына.
Однажды, когда Ринтын коротал вечер у Василия Корнеевича и ждал, пока вскипит чайник на маленькой печурке, верный страж социалистической собственности с гордостью показал Ринтыну пачку денег и отпускное удостоверение.
– Начальник порта премировал за отличную работу, завтра еду в родное стойбище.
14
На следующее утро Ринтыну не удалось подняться с постели. Только когда в ведре-жестянке из-под сухого картофеля не осталось ни капли воды, он с трудом оделся и вышел на улицу. Яркий солнечный свет так слепил глаза, что глядеть было нестерпимо больно. В воздухе стоял холодный металлический запах: Ринтына затошнило. Ему казалось, что все – тракторы, автомашины, портовые краны, большие черно-красные пароходы, стоящие на рейде и у причалов, и жестяная банка – все издает тошнотворный металлический запах.
Ринтын поспешил вернуться в палатку и лег на койку. Раздеться сил у него уже не хватило. Так он лежал, то впадая в забытье, то приходя в сознание. По положению светлых солнечных зайчиков от множества дырок в брезенте он определял время. Но долго смотреть на свет не мог: в глаза как будто насыпали толченого стекла.
Ринтын сознавал, что серьезно заболел, но был уверен, что быстро поправится: надо только отлежаться. Есть ему не хотелось, а воды у него было достаточно.
Лежа на спине, Ринтын вспоминал родной Улак. Но на ум приходили невеселые события. Припомнилась картина смерти дочери дяди Кмоля. Длинная, худая девочка лежала в углу полога, накрытая тонким одеялом, которое она то и дело сбрасывала с себя. Рядом сидел дядя Кмоль, суровый, молчаливый и очень несчастный.
Девочка металась в бреду, ей все казалось, что ее собираются растерзать большие красные злые собаки.
– Вот они! – кричала она.– Отгоните их! Почему вы меня бросили?
Или отчетливо рисовалась картина похорон бабушки Гивынэ.
Ринтын не знал, куда деться от этих мрачных мыслей. Чтобы отогнать их, он вспоминал отрывки из прочитанных произведений, читал про себя давно забытые стихи и старался побольше спать.
Дождь громко барабанил по брезенту. Ринтын проснулся, хотелось пить. Воды в жестянке оставалось на самом донышке. Перегнувшись, он пил прямо из банки. В воде увидел свое отражение – незнакомое распухшее лицо, покрытое красной сыпью. Ринтын невольно взглянул на руку: от самой кисти и насколько он мог отвернуть рукав – все покрыто мелкой красноватой сыпью. Это не на шутку перепугало его. Надо было идти в больницу. Но хватит ли у него сил? Идти надо немного в гору по вырубленной в скале улице. Можно держаться за каменную стену.
Ринтын полежал на койке с закрытыми глазами и поднялся. Шатаясь, он добрался до двери и вышел на улицу. Чтобы не упасть, шел медленно, осторожно переставляя ноги. Сделав несколько шагов, он останавливался и собирался с силами. Возле водопроводного крана переговаривались две женщины. Увидев шатающегося человека, одна укоризненно покачала головой и громко сказала:
– Ай-ай-ай! Такой молодой, а напился, как скотина…
Ринтын хотел улыбнуться ей, но только успел повернуть голову, как очутился на земле, больно ударившись о камень коленом.
Обе женщины подошли к Ринтыну, помогли подняться на ноги.
– Иди домой и проспись,– сердито сказала старшая.
– Я не пьяный… я больной,– прошептал пересохшими губами Ринтын.– Иду в больницу…– И потерял сознание.
15
Он очнулся и попробовал открыть глаза. Спокойный синий свет лился откуда-то сбоку, рядом слышалось сонное дыхание. Ринтын лежал на чистой постели. В комнате было тепло, и назойливый дождь не стучал по брезенту. Он приподнялся на локте. В палате, кроме него, лежали еще три человека. Кровать его стояла в углу так, чтобы свет от окна не падал на лицо. Видимо, кто-то позаботился об этом. Ринтын пошевелил пальцами ног, руками и с удовольствием отметил, что конечности у него в порядке. Он чувствовал слабость, и хотелось пить. Возле кровати на тумбочке Ринтын увидел графин и стакан. Дрожащими от слабости руками он налил воды, напился и с удовольствием вытянулся на кровати.
– Ожил, парень? – спросил сосед по кровати, разбуженный звоном стакана.
Ринтын вгляделся в соседа. Лицо худое, обтянутое тонкой кожей. Синий свет придавал ему мертвое выражение, живыми были только глаза – большие, блестящие.
Утром Ринтына разбудил шум в палате. Больные поднимались, ходили умываться в туалет, шаркали по полу огромными стоптанными шлепанцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62