Никто не ожидал его появления на трибуне: дядя Кмоль не любил говорить на многолюдных собраниях.
– Вы знаете, что я не умею говорить речи,– начал он,– поэтому скажу просто: немцев побили, они отступают. Теперь их надо так гнать, чтобы они не успевали оглядываться. Мы снова должны помочь фронту нашим трудом. Вы знаете, как трудно добывать песца, но нашим бойцам на фронте приходится труднее. Предлагаю всех добытых песцов сдать в фонд обороны без всякого денежного вознаграждения.
– Согласны! Согласны! – закричали собравшиеся.
Дядя Кмоль был доволен: это была самая длинная речь в его жизни, и она достигла цели.
К весне сорок третьего года улакские охотники оказались первыми на Чукотке по добыче песцов. Все сто тридцать две шкурки были сданы в фонд обороны: хорошо просушенные и запакованные в матерчатые мешки.
Вести с фронта теперь приносили радость.
38
В класс вбежал Тэюттын. Толстые губы школьного истопника дрожали, в руках он держал дырявое ведро из-под угля.
– Что случилось? – спросила Зоя Герасимовна.– Звонка еще не было?
– У-у-у-мка по улице бежит! – выговорил, наконец, Тэюттын.– Б?большой умка!
Ребята повыскакивали из-за парт, и не успела Зоя Герасимовна и рта раскрыть, как класс опустел.
С улакской косы недалеко от ветродвигателя на лагуну спускался большой белый медведь. Он с беспокойством оглядывался на незнакомого железного великана, машущего крыльями, но шагу не прибавлял.
В стойбище медведя, должно быть, только что заметили: охотники с ружьями выбегали из яранг и устремлялись к нему. Высыпала на улицу и вся школа. Собаки, осмелевшие при виде людей, бросились на медведя. Медведь пустился рысцой. Он вышел на открытый простор лагуны и поскакал к противоположному берегу. За ним бросились собаки, за собаками бежали ребята, а за ребятами – охотники, которые не решались стрелять, боясь попасть в ребят. Погоня растянулась по всей лагуне. Лаяли собаки, визжали ребята, охотники кричали им, чтобы отошли в сторону. Иногда медведь замедлял шаг и оглядывался. Тогда бегущие впереди устремлялись обратно.
Медведь вдруг резко свернул влево. И тут все увидели бегущего прямо на него человека. Это был пекарь. Он несся прямо на медведя, держа наперевес дробовое ружье.
– Назад! – закричали охотники.
Но пекарь ничего не слышал. Подбежав почти вплотную к медведю, он выстрелил в упор. Медведь невольно оглянулся. Совсем близко от него стоял человек, причинивший ему сильную боль. Медведь нагнул голову и, зарычав, набросился на пекаря.
Некоторое время пекаря не было видно. Потом в воздухе замелькали то рука его, то нога. Медведь подкидывал его вверх, валял в снегу.
Охотники остановились. Молча они наблюдали за тем, как медведь расправляется с пекарем. Никто не решался выстрелить в зверя, боясь попасть в его жертву.
– Отойдите в сторону! – крикнул Кмоль и вышел вперед.
Толпа затаила дыхание. Кмоль сел на снег и долго целился. Раздался выстрел. Но медведь только оглянулся и с новой яростью принялся трепать пекаря. Грянул второй выстрел, третий, и только после четвертого, рявкнув, медведь сел на задние лапы и замотал головой, разбрызгивая по снегу кровь.
В это время раздалось еще два-три выстрела, и медведь распластался по льду.
– Папа-а! – закричал Петя и бросился к отцу, неподвижно лежавшему рядом с медведем.
Охотники окружили пекаря. Ринтын протолкался вперед. Пекарь лежал на животе. Он открыл глаза и застонал.
– Живой ты? – спросил дядя Кмоль.
– Вроде бы жив,– прохрипел пекарь и сел на снег.– Сильный зверюга!
Охотники бережно взяли на руки пекаря и понесли в стойбище.
С полярной станции пришел Семен Иванович. Народ не расходился: всем хотелось узнать, что скажет фельдшер. О белом медведе не вспоминали, пока Рычып не сказал:
– Зверя все-таки надо разделать. Замерзнет – топором не разрубишь.
Ринтын с Аккаем сели под окном.
– Он не умрет? – шепотом спросил Аккай.
– Наверное, нет. Он сильный,– ответил Ринтын.
– Ринтын! – позвал дядя Кмоль.– Иди помоги перетащить зверя.
Когда Ринтын возвратился к домику дядя Павла, кроме Аккая, там уже никого не было.
– О! – поднялся навстречу Аккай.– Семен Иванович сказал, что дядю Павла надо отвезти в Кытрын, в больницу. Завтра туда поедет на нарте Кукы. И тетя Дуся с ними.
– А Петя? – спросил Ринтын.
– Не знаю. Может быть, тоже поедет.
Скрипнула дверь, и на улицу вышел Петя.
– Ты тоже уезжаешь?
– Нет,– вздохнул в ответ Петя.
В дверях показалась тетя Дуся.
– Проходите,– пригласила она ребят,– только не шумите.
Дядя Павел лежал на широкой кровати. Голова у него была забинтована. Мальчики остановились у самой двери, не решаясь пройти дальше.
– Что стали, Ринтын, Аккай? – весело спросил дядя Павел.– Идите сюда. Садитесь на диван. Ну, каков медведь? Так и не пришлось мне его как следует рассмотреть.
– Большой,– ответил Ринтын.– Мы с дядей Кмолем еле дотащили шкуру до яранги. Завтра будем вымачивать.
Вошел Журин и сразу вступил в разговор:
– Что же получается, Павел Николаевич? Кто теперь будет обеспечивать стойбище хлебом? Нехорошо! Весьма легкомысленный поступок с вашей стороны.
– Да,– мрачно ответил дядя Павел,– виноват, что и говорить. А помните, просил я вас разрешить мне иметь ученика из местных? Как бы теперь это пригодилось! Глядишь, сейчас Ринтын или Аккай месили бы тесто, ставили опару… Верно я говорю, ребята?
– Представляю, какой хлеб они испекли бы,– проговорил сквозь зубы Журин и спросил: – Сына тоже берешь с собой в Кытрын?
– Нет, зачем? В учении еще отстанет, да и нарту надо специально брать.
– Позвольте,– встрепенулся Журин,– а у кого вы его оставите? Или, может быть, он будет один хозяйничать в доме? За дом я отвечаю.
– Найдется, у кого оставить,– сказал дядя Павел.– Небось весь Улак – его знакомцы. Ринтын, может, примешь в свою ярангу на недельку моего Петю?
– Как! – ужаснулся Журин.– Вы хотите собственного сына в яранге поселить?
– А что в этом особенного? – усмехнулся пекарь.
– Позвольте,– Журин от волнения даже сел на стул,– но ведь в яранге грязь, возможно, что насекомые. И потом – ужасный воздух!
– Вы-то сами бывали в яранге? – с раздражением спросил дядя Павел.– Жилище как жилище – люди в нем живут. А Пете там будет лучше, чем где-нибудь в другом месте.– Дяде Павлу было трудно говорить. Он был еще очень слаб. Бинт на краях взмок от пота.
– Дикость какая-то,– пробурчал Журин, направляясь к двери,– никакой цивилизованности.– Он остановился, доставая из кармана градусник.– Совсем было забыл,– сказал он.– Берите и измеряйте температуру…
Дверь за Журиным захлопнулась. В комнате наступила тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием дяди Павла.
– Ну, что, братцы, приуныли? – приподняв голову от подушки, сказал пекарь.– Ринтын, берешь к себе Петюшку?
– Беру,– ответил Ринтын.
– Ну вот и отлично,– сказал дядя Павел.– А теперь отправляйтесь домой уроки готовить и спать.
39
Дядя Павел с тетей Дусей рано утром уехали в Кытрын. Их повез Кукы, пристегнув к своей упряжке еще Петиных собак. Ринтын с Петей притащили в ярангу полосатый матрац, две простыни, подушку и ватное одеяло.
В яранге дядя Кмоль отозвал Ринтына в сторону и тихо сказал:
– Может быть, соорудить Пете кровать? Вон ту старую нарту можно приспособить. Спроси его.
– Хорошо,– ответил Ринтын,– в школе узнаю у него.
Вернувшись из школы домой, Ринтын не узнал ярангу. Собаки были изгнаны из чоттагына и, привязанные к наружной стене, жалобно скулили на холоде. Земляной пол тщательно выметен. Еще больше поразился Ринтын, когда вошел в полог. Лучшие оленьи шкуры были разостланы на полу, жирники горели ровным пламенем. Между деревянными планками, подпирающими стенки полога, был укреплен плакат, изображающий воздушный бой. У задней стенки стояла старая нарта, на которой были аккуратно разложены Петины вещи.
Возле чайного столика в ослепительно белых кальсонах, надетых вместо обычных домашних замшевых штанов, сидел дядя Кмоль и держал на руках маленького Етылъына. Рытлина в цветастом новом платье выкладывала в миску румяные лепешки, испеченные на нерпичьем жиру.
– Садитесь, ребята, пейте чай,– сказал дядя Кмоль.– Ты, Петя, располагайся поближе к свету.
Дядя Кмоль и тетя Рытлина то и дело поглядывали на Петю, стараясь по выражению его лица узнать, доволен ли он. Кажется, все было в порядке. Петя с таким аппетитом уплетал лепешки, что скоро его щеки залоснились от жира.
После чаепития тетя Рытлина подала тазик с теплой водой для рук и чистое полотенце. Дядя Кмоль завел патефон.
– Храбрый твой отец! – сказал дядя Кмоль, меняя пластинку.
– А мама говорит: дурень,– сказал Петя.– Она грозилась разбить об камень папино ружье. А еще сказала: “Мало тебе дохлого моржа, так ты еще на белого медведя полез”.
– Что слушать женщину! – возразил дядя Кмоль.– Они, женщины, в жизни мало понимают.
В чоттагыне раздались шаги.
– Мэй! Кто там? – спросила тетя Рытлина.
– Я,– ответил голос, и в полог просунулась голова старого Рычыпа.– Иду, слышу, музыка играет. Дай, думаю, загляну ненадолго, послушаю русские песни.
Старик говорил, а сам внимательно, оценивающе осматривал полог. Скользнув взглядом по застланной нарте, он удовлетворенно крякнул и обратился к Пете:
– Ну, как чувствуешь себя в пологе? Не скучаешь по своей деревянной комнате?
– Мне здесь нравится,– ответил Петя.– Только немного жарко.
– А ты совсем разденься. Вот как твой друг,– посоветовал Рычып, указывая на Ринтына, который был в одной длинной, до колен, нижней рубашке.
В чоттагыне кто-то закашлял.
– Мэй! Кто пришел?
– Это я.– Меховая занавесь заколебалась, и все увидели Тэюттына. Он пристроился рядом с Рычыпом и объявил: – Захотелось послушать патефон.
Почти сразу же вслед за ним пришли старая Пээп, потом Татро. Между старым Рычыпом и Татро протиснулся Аккай. А люди все приходили.
В этот вечер вдруг многие жители Улака захотели послушать патефон. Каждый старался не показать виду, что пришел единственно для того, чтобы посмотреть, как чувствует себя в чукотском жилище русский мальчик. Разговор шел о самых посторонних вещах. Рычып с жаром доказывал, что человек, выдумавший такой чудесный напиток, как чай, заслуживает увековечения. Старая Пээп не сводила подслеповатых глаз с Пети и все порывалась рассказать о чукотском мальчике, похищенном американской шхуной.
И лишь перед самым уходом Рычып торжественным голосом сказал:
– Ну, Петя, теперь ты настоящий чукча. И язык наш знаешь и пищей нашей не брезгуешь, а теперь даже в пологе поспишь. Вот еще тебе без подставки научиться спать, тогда будет совсем хорошо.
40
Пекарь с женой возвратились раньше, чем их ожидали.
Зоя Герасимовна отпустила Петю с уроков.
Вечером Ринтын отнес Петины вещи к нему домой.
– Починили меня, Ринтын,– сказал дядя Павел, крепко пожимая ему руку,– спасибо за заботу о Пете.
Ринтын сел на диван и вдруг заметил странного пушистого зверька, бегающего под ногами. От удивления он вскочил и закричал:
– Ой, какой-то зверек здесь бегает!
Дядя Павел расхохотался.
– Это кот.
– Какой ловкий! – все больше удивлялся Ринтын, наблюдая, как кот прыгает то на диван, то на стул.
В комнату вошел дядя Кмоль, таща за собой свернутую медвежью шкуру.
– Это тебе, Павел,– сказал он.– Я ее хорошо обезжирил и выделал.
– Спасибо, Кмоль,– с чувством сказал пекарь.– Ты настоящий друг. Большое спасибо за сына, за подарок, за все спасибо.
Он крепко обнял дядю Кмоля и трижды по-русски поцеловал его.
– Смотри, дядя, какой интересный и ловкий зверек! – Ринтын за рукав потряс Кмоля.
– Чудеса! – воскликнул дядя.– Никогда такого не видел. Что это за штука?
– Кот называется,– ответил пекарь.– В книжках пишут, что от тигров происходит. Как, Ринтын, понравился он тебе?
– Еще бы! Какой хорошенький! – с восхищением ответил Ринтын.
– Ну так возьми его себе. Что, отдадим Ринтыну кота? – обратился к жене пекарь.
– Пусть берет,– сказала тетя Дуся.
Так появился у Ринтына кот. После некоторого раздумья он решил назвать его Тигром.
Прослышав о необыкновенном зверьке, который может, подобно мухе, ходить по вертикальной стене, в ярангу дяди Кмоля повалили любопытные. Тигр прыгал по шкурам, забирался на подпиравшие полог столбики и оттуда поглядывал на всех зелеными глазами.
Каждый оценивал кота по-своему.
– Сколько же надо таких собачек в упряжку?
– Ласковый зверь!
– Ловкий щеночек!
– Он ест мясо,– заявил гордо Ринтын.
– Ого! Такой маленький, а знает, что сытно.
Тигр внес оживление в ярангу дяди Кмоля. Тетя Рытлина безропотно убирала за ним, пока Лена не посоветовала поставить в пологе ящичек с песком. Кот играл с маленьким Етыльыном, носился по тесному пологу или, свернувшись клубочком, спал возле жирника.
– Что это он все время хрипит? – спросила как-то Ринтына тетя.
– Это он мурлыкает от радости,– успокоил мальчик тетю Рытлину.
Весной Ринтын начал выводить Тигра на улицу. С каждым днем кот становился храбрее и отваживался уже один выходить из яранги. Собаки, почуяв Тигра, бросались за ним вдогонку. Коту как будто нравилось дразнить собак. Он взбирался на столбы, на крыши яранг и оттуда бесстрашно посматривал на лающую свору.
Отлучки Тигра становились все продолжительнее.
Дядя Кмоль говорил Ринтыну:
– Дичает твой зверь, скоро совсем уйдет в тундру.
Но кот не ушел в тундру. Его растерзали собаки у самой яранги на глазах Ринтына. Он с трудом разогнал разъяренную свору и поднял с земли окровавленного кота. Прижав его к груди, со слезами на глазах Ринтын внес его в ярангу. Тигр был мертв.
Всю ночь Ринтын не смыкал глаз, горюя над котом. В пологе было тихо, и казалось, умер не кот, а близкий человек.
Наутро, выпросив у тети Рытлины кусок материи, Ринтын зашил в нее кота и отправился хоронить на речку Тэювээм.
Он шел на лыжах по подтаявшему, мягкому снегу. На склонах холмов лыжи, сделанные дядей Павлом из оструганных дощечек, разъезжались в стороны.
На высоком берегу речки, откуда открывался вид на далекие горы, Ринтын вырыл в снегу ямку и закопал в нее Тигра. Он долго сидел на лыжах, вслушиваясь в небо. Высоко-высоко над редкими полупрозрачными облаками летели на запад самолеты. Последние дни гудение их моторов не умолкало над Улаком.
41
Все лето в Улаке главным предметом разговоров была шхуна “Касатка”. Улакский колхоз еще весной получил письмо от начальника Провиденских судоремонтных мастерских, в котором говорилось о том, что коллектив рабочих в неурочное время привел в порядок и отремонтировал старую шхуну “Касатка”. По постановлению общего собрания рабочих решено было ее передать тому зверобойному колхозу, который окажется победителем в социалистическом соревновании. Письмо было полной неожиданностью для улакских охотников, и они решили не отказываться от даровой шхуны. Тут вспомнили об Эрмэтэгине. По последнему нартовому пути он отправился в бухту Провидения принимать командование судном.
Потянулись дни ожидания. Ушел припай, море совершенно очистилось ото льда, и ничто, казалось, не могло помешать приходу шхуны, а ее все не было. Вместо шхуны председатель Татро получил от Эрмэтэгина письмо, содержание которого сразу же стало известно всему Улаку. Капитан писал, что требуется некоторое время, чтобы устранить в шхуне кое-какие недоделки.
“Вот была бы сейчас шхуна…” – эти слова теперь часто можно было услышать в Улаке.
Все уже знали историю судна. Незадолго до войны ее нашел, выкинутую на берег, охотник-эскимос с мыса Чаплина. На ней не было ни одного человека, но по этикеткам на консервных банках и по другим признакам удалось установить, что шхуна американская. Однако американские власти отказались признать ее своей, и шхуна была отбуксирована в бухту Провидения, где и стояла на приколе, пока начальнику мастерских не пришла в голову мысль отремонтировать ее.
Наконец шхуна прибыла в Улак. Она была меньше “Нерпы”, но больше обычного буксирного катера; имела одну мачту. От берега до шхуны из досок, положенных на связанные между собой железные бочки, были сооружены мостки.
Спустившись к морю, Ринтын прочитал на спасательных кругах и на носу шхуны название “Касатка”. Осторожно, боясь свалиться в воду с шатких мостков, Ринтын пробрался на судно. На шхуне, казалось, никого не было. Красный флаг на корме едва колыхался от слабого утреннего ветерка.
Шхуна имела вид большой закрытой лодки, без палубных надстроек. К корме верхняя палуба была немного скошена, и там виднелись штурвал и несколько деревянных бочонков для пресной воды. Рядом со штурвалом находился люк в виде небольшой дверцы, ведущей внутрь судна.
Из люка показалась взлохмаченная голова, плечи и, наконец, туловище человека. На человеке была настоящая моряцкая тельняшка. Это был Эрмэтэгин.
– Здравствуй, капитан!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
– Вы знаете, что я не умею говорить речи,– начал он,– поэтому скажу просто: немцев побили, они отступают. Теперь их надо так гнать, чтобы они не успевали оглядываться. Мы снова должны помочь фронту нашим трудом. Вы знаете, как трудно добывать песца, но нашим бойцам на фронте приходится труднее. Предлагаю всех добытых песцов сдать в фонд обороны без всякого денежного вознаграждения.
– Согласны! Согласны! – закричали собравшиеся.
Дядя Кмоль был доволен: это была самая длинная речь в его жизни, и она достигла цели.
К весне сорок третьего года улакские охотники оказались первыми на Чукотке по добыче песцов. Все сто тридцать две шкурки были сданы в фонд обороны: хорошо просушенные и запакованные в матерчатые мешки.
Вести с фронта теперь приносили радость.
38
В класс вбежал Тэюттын. Толстые губы школьного истопника дрожали, в руках он держал дырявое ведро из-под угля.
– Что случилось? – спросила Зоя Герасимовна.– Звонка еще не было?
– У-у-у-мка по улице бежит! – выговорил, наконец, Тэюттын.– Б?большой умка!
Ребята повыскакивали из-за парт, и не успела Зоя Герасимовна и рта раскрыть, как класс опустел.
С улакской косы недалеко от ветродвигателя на лагуну спускался большой белый медведь. Он с беспокойством оглядывался на незнакомого железного великана, машущего крыльями, но шагу не прибавлял.
В стойбище медведя, должно быть, только что заметили: охотники с ружьями выбегали из яранг и устремлялись к нему. Высыпала на улицу и вся школа. Собаки, осмелевшие при виде людей, бросились на медведя. Медведь пустился рысцой. Он вышел на открытый простор лагуны и поскакал к противоположному берегу. За ним бросились собаки, за собаками бежали ребята, а за ребятами – охотники, которые не решались стрелять, боясь попасть в ребят. Погоня растянулась по всей лагуне. Лаяли собаки, визжали ребята, охотники кричали им, чтобы отошли в сторону. Иногда медведь замедлял шаг и оглядывался. Тогда бегущие впереди устремлялись обратно.
Медведь вдруг резко свернул влево. И тут все увидели бегущего прямо на него человека. Это был пекарь. Он несся прямо на медведя, держа наперевес дробовое ружье.
– Назад! – закричали охотники.
Но пекарь ничего не слышал. Подбежав почти вплотную к медведю, он выстрелил в упор. Медведь невольно оглянулся. Совсем близко от него стоял человек, причинивший ему сильную боль. Медведь нагнул голову и, зарычав, набросился на пекаря.
Некоторое время пекаря не было видно. Потом в воздухе замелькали то рука его, то нога. Медведь подкидывал его вверх, валял в снегу.
Охотники остановились. Молча они наблюдали за тем, как медведь расправляется с пекарем. Никто не решался выстрелить в зверя, боясь попасть в его жертву.
– Отойдите в сторону! – крикнул Кмоль и вышел вперед.
Толпа затаила дыхание. Кмоль сел на снег и долго целился. Раздался выстрел. Но медведь только оглянулся и с новой яростью принялся трепать пекаря. Грянул второй выстрел, третий, и только после четвертого, рявкнув, медведь сел на задние лапы и замотал головой, разбрызгивая по снегу кровь.
В это время раздалось еще два-три выстрела, и медведь распластался по льду.
– Папа-а! – закричал Петя и бросился к отцу, неподвижно лежавшему рядом с медведем.
Охотники окружили пекаря. Ринтын протолкался вперед. Пекарь лежал на животе. Он открыл глаза и застонал.
– Живой ты? – спросил дядя Кмоль.
– Вроде бы жив,– прохрипел пекарь и сел на снег.– Сильный зверюга!
Охотники бережно взяли на руки пекаря и понесли в стойбище.
С полярной станции пришел Семен Иванович. Народ не расходился: всем хотелось узнать, что скажет фельдшер. О белом медведе не вспоминали, пока Рычып не сказал:
– Зверя все-таки надо разделать. Замерзнет – топором не разрубишь.
Ринтын с Аккаем сели под окном.
– Он не умрет? – шепотом спросил Аккай.
– Наверное, нет. Он сильный,– ответил Ринтын.
– Ринтын! – позвал дядя Кмоль.– Иди помоги перетащить зверя.
Когда Ринтын возвратился к домику дядя Павла, кроме Аккая, там уже никого не было.
– О! – поднялся навстречу Аккай.– Семен Иванович сказал, что дядю Павла надо отвезти в Кытрын, в больницу. Завтра туда поедет на нарте Кукы. И тетя Дуся с ними.
– А Петя? – спросил Ринтын.
– Не знаю. Может быть, тоже поедет.
Скрипнула дверь, и на улицу вышел Петя.
– Ты тоже уезжаешь?
– Нет,– вздохнул в ответ Петя.
В дверях показалась тетя Дуся.
– Проходите,– пригласила она ребят,– только не шумите.
Дядя Павел лежал на широкой кровати. Голова у него была забинтована. Мальчики остановились у самой двери, не решаясь пройти дальше.
– Что стали, Ринтын, Аккай? – весело спросил дядя Павел.– Идите сюда. Садитесь на диван. Ну, каков медведь? Так и не пришлось мне его как следует рассмотреть.
– Большой,– ответил Ринтын.– Мы с дядей Кмолем еле дотащили шкуру до яранги. Завтра будем вымачивать.
Вошел Журин и сразу вступил в разговор:
– Что же получается, Павел Николаевич? Кто теперь будет обеспечивать стойбище хлебом? Нехорошо! Весьма легкомысленный поступок с вашей стороны.
– Да,– мрачно ответил дядя Павел,– виноват, что и говорить. А помните, просил я вас разрешить мне иметь ученика из местных? Как бы теперь это пригодилось! Глядишь, сейчас Ринтын или Аккай месили бы тесто, ставили опару… Верно я говорю, ребята?
– Представляю, какой хлеб они испекли бы,– проговорил сквозь зубы Журин и спросил: – Сына тоже берешь с собой в Кытрын?
– Нет, зачем? В учении еще отстанет, да и нарту надо специально брать.
– Позвольте,– встрепенулся Журин,– а у кого вы его оставите? Или, может быть, он будет один хозяйничать в доме? За дом я отвечаю.
– Найдется, у кого оставить,– сказал дядя Павел.– Небось весь Улак – его знакомцы. Ринтын, может, примешь в свою ярангу на недельку моего Петю?
– Как! – ужаснулся Журин.– Вы хотите собственного сына в яранге поселить?
– А что в этом особенного? – усмехнулся пекарь.
– Позвольте,– Журин от волнения даже сел на стул,– но ведь в яранге грязь, возможно, что насекомые. И потом – ужасный воздух!
– Вы-то сами бывали в яранге? – с раздражением спросил дядя Павел.– Жилище как жилище – люди в нем живут. А Пете там будет лучше, чем где-нибудь в другом месте.– Дяде Павлу было трудно говорить. Он был еще очень слаб. Бинт на краях взмок от пота.
– Дикость какая-то,– пробурчал Журин, направляясь к двери,– никакой цивилизованности.– Он остановился, доставая из кармана градусник.– Совсем было забыл,– сказал он.– Берите и измеряйте температуру…
Дверь за Журиным захлопнулась. В комнате наступила тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием дяди Павла.
– Ну, что, братцы, приуныли? – приподняв голову от подушки, сказал пекарь.– Ринтын, берешь к себе Петюшку?
– Беру,– ответил Ринтын.
– Ну вот и отлично,– сказал дядя Павел.– А теперь отправляйтесь домой уроки готовить и спать.
39
Дядя Павел с тетей Дусей рано утром уехали в Кытрын. Их повез Кукы, пристегнув к своей упряжке еще Петиных собак. Ринтын с Петей притащили в ярангу полосатый матрац, две простыни, подушку и ватное одеяло.
В яранге дядя Кмоль отозвал Ринтына в сторону и тихо сказал:
– Может быть, соорудить Пете кровать? Вон ту старую нарту можно приспособить. Спроси его.
– Хорошо,– ответил Ринтын,– в школе узнаю у него.
Вернувшись из школы домой, Ринтын не узнал ярангу. Собаки были изгнаны из чоттагына и, привязанные к наружной стене, жалобно скулили на холоде. Земляной пол тщательно выметен. Еще больше поразился Ринтын, когда вошел в полог. Лучшие оленьи шкуры были разостланы на полу, жирники горели ровным пламенем. Между деревянными планками, подпирающими стенки полога, был укреплен плакат, изображающий воздушный бой. У задней стенки стояла старая нарта, на которой были аккуратно разложены Петины вещи.
Возле чайного столика в ослепительно белых кальсонах, надетых вместо обычных домашних замшевых штанов, сидел дядя Кмоль и держал на руках маленького Етылъына. Рытлина в цветастом новом платье выкладывала в миску румяные лепешки, испеченные на нерпичьем жиру.
– Садитесь, ребята, пейте чай,– сказал дядя Кмоль.– Ты, Петя, располагайся поближе к свету.
Дядя Кмоль и тетя Рытлина то и дело поглядывали на Петю, стараясь по выражению его лица узнать, доволен ли он. Кажется, все было в порядке. Петя с таким аппетитом уплетал лепешки, что скоро его щеки залоснились от жира.
После чаепития тетя Рытлина подала тазик с теплой водой для рук и чистое полотенце. Дядя Кмоль завел патефон.
– Храбрый твой отец! – сказал дядя Кмоль, меняя пластинку.
– А мама говорит: дурень,– сказал Петя.– Она грозилась разбить об камень папино ружье. А еще сказала: “Мало тебе дохлого моржа, так ты еще на белого медведя полез”.
– Что слушать женщину! – возразил дядя Кмоль.– Они, женщины, в жизни мало понимают.
В чоттагыне раздались шаги.
– Мэй! Кто там? – спросила тетя Рытлина.
– Я,– ответил голос, и в полог просунулась голова старого Рычыпа.– Иду, слышу, музыка играет. Дай, думаю, загляну ненадолго, послушаю русские песни.
Старик говорил, а сам внимательно, оценивающе осматривал полог. Скользнув взглядом по застланной нарте, он удовлетворенно крякнул и обратился к Пете:
– Ну, как чувствуешь себя в пологе? Не скучаешь по своей деревянной комнате?
– Мне здесь нравится,– ответил Петя.– Только немного жарко.
– А ты совсем разденься. Вот как твой друг,– посоветовал Рычып, указывая на Ринтына, который был в одной длинной, до колен, нижней рубашке.
В чоттагыне кто-то закашлял.
– Мэй! Кто пришел?
– Это я.– Меховая занавесь заколебалась, и все увидели Тэюттына. Он пристроился рядом с Рычыпом и объявил: – Захотелось послушать патефон.
Почти сразу же вслед за ним пришли старая Пээп, потом Татро. Между старым Рычыпом и Татро протиснулся Аккай. А люди все приходили.
В этот вечер вдруг многие жители Улака захотели послушать патефон. Каждый старался не показать виду, что пришел единственно для того, чтобы посмотреть, как чувствует себя в чукотском жилище русский мальчик. Разговор шел о самых посторонних вещах. Рычып с жаром доказывал, что человек, выдумавший такой чудесный напиток, как чай, заслуживает увековечения. Старая Пээп не сводила подслеповатых глаз с Пети и все порывалась рассказать о чукотском мальчике, похищенном американской шхуной.
И лишь перед самым уходом Рычып торжественным голосом сказал:
– Ну, Петя, теперь ты настоящий чукча. И язык наш знаешь и пищей нашей не брезгуешь, а теперь даже в пологе поспишь. Вот еще тебе без подставки научиться спать, тогда будет совсем хорошо.
40
Пекарь с женой возвратились раньше, чем их ожидали.
Зоя Герасимовна отпустила Петю с уроков.
Вечером Ринтын отнес Петины вещи к нему домой.
– Починили меня, Ринтын,– сказал дядя Павел, крепко пожимая ему руку,– спасибо за заботу о Пете.
Ринтын сел на диван и вдруг заметил странного пушистого зверька, бегающего под ногами. От удивления он вскочил и закричал:
– Ой, какой-то зверек здесь бегает!
Дядя Павел расхохотался.
– Это кот.
– Какой ловкий! – все больше удивлялся Ринтын, наблюдая, как кот прыгает то на диван, то на стул.
В комнату вошел дядя Кмоль, таща за собой свернутую медвежью шкуру.
– Это тебе, Павел,– сказал он.– Я ее хорошо обезжирил и выделал.
– Спасибо, Кмоль,– с чувством сказал пекарь.– Ты настоящий друг. Большое спасибо за сына, за подарок, за все спасибо.
Он крепко обнял дядю Кмоля и трижды по-русски поцеловал его.
– Смотри, дядя, какой интересный и ловкий зверек! – Ринтын за рукав потряс Кмоля.
– Чудеса! – воскликнул дядя.– Никогда такого не видел. Что это за штука?
– Кот называется,– ответил пекарь.– В книжках пишут, что от тигров происходит. Как, Ринтын, понравился он тебе?
– Еще бы! Какой хорошенький! – с восхищением ответил Ринтын.
– Ну так возьми его себе. Что, отдадим Ринтыну кота? – обратился к жене пекарь.
– Пусть берет,– сказала тетя Дуся.
Так появился у Ринтына кот. После некоторого раздумья он решил назвать его Тигром.
Прослышав о необыкновенном зверьке, который может, подобно мухе, ходить по вертикальной стене, в ярангу дяди Кмоля повалили любопытные. Тигр прыгал по шкурам, забирался на подпиравшие полог столбики и оттуда поглядывал на всех зелеными глазами.
Каждый оценивал кота по-своему.
– Сколько же надо таких собачек в упряжку?
– Ласковый зверь!
– Ловкий щеночек!
– Он ест мясо,– заявил гордо Ринтын.
– Ого! Такой маленький, а знает, что сытно.
Тигр внес оживление в ярангу дяди Кмоля. Тетя Рытлина безропотно убирала за ним, пока Лена не посоветовала поставить в пологе ящичек с песком. Кот играл с маленьким Етыльыном, носился по тесному пологу или, свернувшись клубочком, спал возле жирника.
– Что это он все время хрипит? – спросила как-то Ринтына тетя.
– Это он мурлыкает от радости,– успокоил мальчик тетю Рытлину.
Весной Ринтын начал выводить Тигра на улицу. С каждым днем кот становился храбрее и отваживался уже один выходить из яранги. Собаки, почуяв Тигра, бросались за ним вдогонку. Коту как будто нравилось дразнить собак. Он взбирался на столбы, на крыши яранг и оттуда бесстрашно посматривал на лающую свору.
Отлучки Тигра становились все продолжительнее.
Дядя Кмоль говорил Ринтыну:
– Дичает твой зверь, скоро совсем уйдет в тундру.
Но кот не ушел в тундру. Его растерзали собаки у самой яранги на глазах Ринтына. Он с трудом разогнал разъяренную свору и поднял с земли окровавленного кота. Прижав его к груди, со слезами на глазах Ринтын внес его в ярангу. Тигр был мертв.
Всю ночь Ринтын не смыкал глаз, горюя над котом. В пологе было тихо, и казалось, умер не кот, а близкий человек.
Наутро, выпросив у тети Рытлины кусок материи, Ринтын зашил в нее кота и отправился хоронить на речку Тэювээм.
Он шел на лыжах по подтаявшему, мягкому снегу. На склонах холмов лыжи, сделанные дядей Павлом из оструганных дощечек, разъезжались в стороны.
На высоком берегу речки, откуда открывался вид на далекие горы, Ринтын вырыл в снегу ямку и закопал в нее Тигра. Он долго сидел на лыжах, вслушиваясь в небо. Высоко-высоко над редкими полупрозрачными облаками летели на запад самолеты. Последние дни гудение их моторов не умолкало над Улаком.
41
Все лето в Улаке главным предметом разговоров была шхуна “Касатка”. Улакский колхоз еще весной получил письмо от начальника Провиденских судоремонтных мастерских, в котором говорилось о том, что коллектив рабочих в неурочное время привел в порядок и отремонтировал старую шхуну “Касатка”. По постановлению общего собрания рабочих решено было ее передать тому зверобойному колхозу, который окажется победителем в социалистическом соревновании. Письмо было полной неожиданностью для улакских охотников, и они решили не отказываться от даровой шхуны. Тут вспомнили об Эрмэтэгине. По последнему нартовому пути он отправился в бухту Провидения принимать командование судном.
Потянулись дни ожидания. Ушел припай, море совершенно очистилось ото льда, и ничто, казалось, не могло помешать приходу шхуны, а ее все не было. Вместо шхуны председатель Татро получил от Эрмэтэгина письмо, содержание которого сразу же стало известно всему Улаку. Капитан писал, что требуется некоторое время, чтобы устранить в шхуне кое-какие недоделки.
“Вот была бы сейчас шхуна…” – эти слова теперь часто можно было услышать в Улаке.
Все уже знали историю судна. Незадолго до войны ее нашел, выкинутую на берег, охотник-эскимос с мыса Чаплина. На ней не было ни одного человека, но по этикеткам на консервных банках и по другим признакам удалось установить, что шхуна американская. Однако американские власти отказались признать ее своей, и шхуна была отбуксирована в бухту Провидения, где и стояла на приколе, пока начальнику мастерских не пришла в голову мысль отремонтировать ее.
Наконец шхуна прибыла в Улак. Она была меньше “Нерпы”, но больше обычного буксирного катера; имела одну мачту. От берега до шхуны из досок, положенных на связанные между собой железные бочки, были сооружены мостки.
Спустившись к морю, Ринтын прочитал на спасательных кругах и на носу шхуны название “Касатка”. Осторожно, боясь свалиться в воду с шатких мостков, Ринтын пробрался на судно. На шхуне, казалось, никого не было. Красный флаг на корме едва колыхался от слабого утреннего ветерка.
Шхуна имела вид большой закрытой лодки, без палубных надстроек. К корме верхняя палуба была немного скошена, и там виднелись штурвал и несколько деревянных бочонков для пресной воды. Рядом со штурвалом находился люк в виде небольшой дверцы, ведущей внутрь судна.
Из люка показалась взлохмаченная голова, плечи и, наконец, туловище человека. На человеке была настоящая моряцкая тельняшка. Это был Эрмэтэгин.
– Здравствуй, капитан!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62