В те же дни, кажется, в Малаге мне снова представилась возможность посмотреть по телевидению корриду. Теперь уже в моем сознании обозначилась какая-то схема. В Мадриде у меня был знакомый - дон Хосе Артигас, кастильский аристократ, доктор философии, возглавлявший в то время Книжную палату Испании и кафедру философии мадридского университета. Он любезно пригласил меня на корриду, потом мы поехали ужинать в элитарный ресторан. Переводчик свободно владел русским. К этому времени у меня сложилась довольно четкая концепция корриды, и в разговоре я поделился ею со своими сотрапезниками. Они внимательно, с интересом выслушали меня. Потом дон Хосе Артигас, переговорив с друзьями, сказал:
- Для нас, испанцев, коррида - часть наших будней. Чего только ни писали о ней, но подобное толкование мы, честно говоря, впервые слышим.
Я улыбнулся. Поблагодарил за комплимент.
- Найдется время, запишите то, о чем вы сейчас говорили, - застенчиво предложил мне один из застольцев. - У нас собирают и публикуют высказывания иностранцев о корриде. Напишите, мы тиснем.
- Благодарю, но моя точка зрения нуждается в проверке, уточнении. Можете воспользоваться моими словами как заготовкой.
То, что мое толкование корриды привлекло внимание столь ученых людей и даже вызвало обсуждение, еще больше раззадорило меня. С утра пораньше я отправился в Эстрамадур и провел там три дня. Вернулся ночью, а на следующее утро, едва открыл глаза, снова стал размышлять о корриде.
Дел у меня особых не было, ничем другим я заниматься не мог, поэтому пришел на Пласу за два часа до начала корриды. Пока открылись кассы, я послонялся по базару. Наконец подошло время, и я пошел за билетом.
Деньги были на исходе, поэтому я прошел к кассе с самыми дешевыми билета-ми - восемьсот песет! Очередь оказалась небольшая. Передо мной стояла молодая женщина в джинсах, стало быть туристка. Испанцы, а тем более испанки, редко носят джинсы. У них свой стиль, довольно любопытный. По мнению философа господина Зураба Какабадзе, американки носят джинсы потому, что их крой подчеркивает сексуальные узлы, делая женщин притягательными. Правда, мода меняется с быстротой молнии, но в манере грузинок одеваться постоянной остается одна особенность: дабы привлечь внимание мужчин, они носят по возможности дорогую одежду, со вкусом сшитую, и держатся стиля капусты. Много тряпок, под которыми тело угадывается. Мне редко встречались красивые испанки - я, разумеется, имею в виду нормы красоты, принятые среди грузин, а по испанским понятиям, может, каждая вторая у них раскрасавица. Как бы то ни было, у испанок неповторимый стиль: они не позволяют себе слишком оголяться и вместе с тем как-то умудряются создать зримое ощущение изящества, упругости, трепета прикрытого одеждой тела. Возможно, это объясняется их пластичностью, они особенно грациозны.
На женщине передо мной были тесные джинсы и очень открытая майка - все в точном соответствии с американским рационализмом. Я несколько раз попытался заглянуть ей в лицо. Ничего не вышло: мы были ограничены с обеих сторон пери-лами, а женщине и в голову не приходило обернуться или посмотреть в сторону. В результате наблюдений мне удалось лишь установить, что в волосах у нее проседь, значит, лет ей, должно быть, около сорока. Незнакомка купила билет и повернулась, чтобы выйти. Она оказалась белокожей, С большими голубыми миндалевыми глазами, от век разбегались мелкие морщинки-лучики. Я улыбнулся ей. Она ответила на улыбку, но не остановилась. Протягивая деньги кассирше, я был уверен, что встречу незнакомку на трибуне.
Мне довелось увидеть ее раньше.
Сунув билет в карман, я послонялся по барахолке. Устал так, что у меня подкашивались ноги. Увидев в тенистой аллее расставленные там и сям лавки, присел на одну из них и только потом заметил, что рядом сидит моя незнакомка в джинсах. Она читала книгу. Я скосил глаза. Книга была английской, толстой, щедро иллюстрированной. На одной из фотографий я вдруг увидел дракона в пенсне. Вообразите! Меня как громом расшибло. Потом разобрал смех: каким макаром здесь оказался Лаврентий Павлович Берия?.. Женщина вскинула на меня удивленные глаза. Я попросил у нее книгу, она дала. На переплете огромными буквами значилось "KGB" и еще что-то по-английски. Я раскрыл книгу. В ней были собраны фотографии всех мало-мальски известных чекистов, которых когда-либо рождала Российская Империя. Я объяснил причину своего веселья. Теперь о том, как мы объяснялись. Я знаю немецкий, совсем чуточку, английский - такую же чуточку, русский - хорошо, грузинский - мой родной язык. К тому же у меня был при себе испанско-русский разговорник, которым я ловко пользовался. Незнакомка свободно изъяснялась по-немецки, сносно - по-русски и дай Бог каждому - по-английски. Клянусь, наша беседа стоила того, чтобы ее послушать. Открытая, общительная по натуре, американка тут же выложила, что звать ее Томи, мужским именем, что преподает она в университете историю, родители тоже профессора, ей под сорок, она не замужем, и у нее никогда не было мужа, она путешествует по Испании, маршруты выбирает сама. Томи говорила, и с лица ее не сходила улыбка. Мы условились, что я буду называть ее Тото, она меня - Гор. Не прошло и получаса, как мы стали ближайшими друзьями, оба помирали со смеху от нашей пятиязычной беседы с призвуком иронии, сопровождавшим наше общение с самого знакомства. Как-то так получилось, что я поделился с ней своими мыслями относительно джинсов и сексуальных узлов, высказался по поводу испанок и грузинок.
Тото слегка скорректировала свою улыбку, ближе к серьезной, и заметила:
- Когда я собиралась в Испанию, в мои планы не входили флирты и увлечения. Не думаю, чтобы я их изменила... Мистер Гор, вы бывали на корриде?
- Бывал ли я?! Я - теоретик, исследователь и эксперт корриды. У меня собст-венное учение, которое рассчитываю в ближайшем будущем распространить на все страны, где принят бой с быком. Тото, для вас это первая коррида?
- Да.
- Что вы говорите?! В таком случае вы самый подходящий объект для изложе-ния моих мыслей. Я не упущу такой возможности. Слушайте меня внимательно и не заигрывайте со мной, иначе мои мысли, и без того нескладные, вконец перепутаются.
- Слушаю.
- Вы историк и, конечно, знаете, что в Испании реконкиста - отвоевание территорий, захваченных врагом, - началась в восьмом веке. Корриду в ее первоначальном виде испанцы переняли в одиннадцатом веке у балканских народов, а на Балканы она попала в незапамятные времена - из Колхиды. Возможно, баски ввели это зрелище в Испании.
- Гипотеза мне известна.
- Рад слышать!.. Испанские народы и племена в течение семисот лет противостояли захватчикам...
- Сколько тебе лет, Гор? - по-русски спросила она и, мне думается, этим вопросом внесла простоту в наши отношения.
- Когда Иешуа распяли на кресте, мне было тридцать три года, я - почти вечность.
- Вы дружили?
- Да, с детства. Потом в юнкерском училище произошел разрыв. Он был очень упрямым, мы так и не сошлись. Я говорил ему: "Брось, ввяжешься в историю". Он не послушал и вот!
- Что послужило причиной вашего разрыва?
- Он твердил: "Но кто ударит тебя в правую щеку, обрати к нему и другую". Я же был убежден, что "не мир принес я вам, но меч".
Цитировать мне пришлось по-грузински, и мы отдали мукам перевода довольно много времени. Точнее, время отнял смех. Она хорошо знала евангелие, это выручало.
- Напрасно разошлись, - заметила Тото, когда мы успокоились.
- Продолжим лекцию! Разве удивительно, что у народа, занятого постоянными войнами, со временем возникает желание создать игру, отображающую борьбу с врагом и победу? У большинства наций существуют развлечения, зрелища или мистерии, выполняющие именно эту функцию. Испанцы постепенно приспособили корриду к своим потребностям и стали использовать ее как иллюстрацию процесса борьбы с завоевателем, победы над ним и уничтожения. Правда, в нашей действи-тельности коррида утратила свое первоначальное назначение, зато теперь ее миссия - воздействовать на историческую память народа, на его чувства, отодвинутые в подсознание. Как иначе объяснить разницу в интересе, проявляемом к корриде испаноязычными народами и всеми остальными?
- Гор, сколько у тебя детей? - прервала меня Тото, улыбкой давая понять, что я разжевываю азбучные истины.
У этой женщины для каждого оттенка настроения была своя улыбка.
- Если мы побудем еще некоторое время вместе, язык нам не понадобится, я буду читать по твоим улыбкам. У меня нет детей. Пошли, займем места.
Когда мы поднимались по лестнице амфитеатра, Тото предупредила меня:
- Во время корриды, пожалуйста, помолчи о своем учении. Я все поняла. Сама хочу разобраться. Если хочешь, поухаживай за мной.
Наши места оказались в одном из последних рядов, на самом солнцепеке "соль". Удобно устроившись на подушках, взятых напрокат у входа, я спросил:
- Я приобрел билет на эту жаровню только потому, что у меня вышли деньги. Ты что, тоже на мели?
- Нет, у меня достаточно денег. Понадобится, пришлют еще. Мне сказали, что коррида - ужасное зрелище, и я подумала, что мои нервы могут не выдержать, сбегу. Так вот, если я сбегу отсюда, потеряю восемьсот песет; из сомбры - четыре тысячи. Есть разница?
- Стопроцентная американка! Как ты думаешь, сколько сейчас градусов?
- Я знаю по справочникам, что здесь в полдень в июле бывает столько же градусов, сколько миллионов нынче проживает в Испании плюс сорок один-сорок два в тени... Ужасная жара, правда?.. Если бы я купила билет в сомбру, я бы не встретила тебя. Ты говоришь занятные вещи. Тут лучше.
- Спасибо, сеньорита.
Она, задумавшись, молчала.
- ...Это человечество! - как бы вслух продолжила она свою мысль. Я понял, она имела в виду битком набитые трибуны. - Человечество, которое было, есть и будет...
- Правильное начало, госпожа Тото!
В тот день прославленному мастеру Луису Рейне предстояло убить одного из быков. По установленному порядку церемониальное шествие участников проходи-ло под звуки оркестра. Парад открывали три матадора, в середине шел сам Луис Рейна, справа и слева шагали не менее известные эспады. За ними следовал верхом копьеносец, или пикадор, очень смахивающий на святого Георгия, если бы не кляча с набрюшником, предназначенным для защиты от бычьих рогов, на которой он восседал. За пикадором шествовали трое бандерильеро. Эти, когда настанет время, всадят в загривок быка украшенные лентами бандерильи. За ними развернулись в ряд трое капеадоров, которым предстояло раздразнить быка. Следом шагал пунтильер, задача которого всадить нож в загривок смертельно раненного шпагой матадора животного и прервать его агонию. Шествие замыкали куадрильи де араста - двое участников верхами, выволакивающие под конец с арены убитого быка. Участники парада в ярких цветных костюмах, расшитых золотом, двигались с подчеркнутым достоинством. Со стороны это всегда выглядит немного смешно, но апасионады - страстные болельщики, которые лучше азбуки знают все двести правил боя с быком - с такой серьезностью воспринимают пасио, с таким искренним восторгом приветствуют своих любимцев, что для юмора чужеземцев места не остается.
Парад прошел перед ложей префекта, поприветствовал его и двинулся к выходу. Я поделился с Тото мыслью о комизме зрелища.
- Да, забавно. Если бы кто-нибудь из летописцев с юмором живописал прошлое, может, составилась бы более достоверная история.
Парад кончился. На арене остались одни капеадоры и бандерильеро. Они слонялись по арене, беседовали друг с другом в ожидании знака префекта, по которому должны были выпустить из загона быка. Это зрелище пополнило новой деталью образный ряд, сотворенный моей фантазией; арена, пока на нее вырвался бык, - место мирного общения людей, наций и государств, наша круглая земля с проживающими на ней народами. Амфитеатры - человечество на одном этапе исторического развития. Завтра здесь будут сидеть иные люди, послезавтра - иные, но человечество, составленное из разных поколений, будет вечно, равно как и на этой вот арене одни народы будут сменять другие. Все изменчиво, кроме того инстинктивного страха, что на арену вырвется насильник и превратит гармонию в хаос. Вот это вечно!
Я был занят этими мыслями и не заметил, как префект махнул платком. Бык выскочил, как бешеный, и застыл, ослепленный ярким солнцем - несколько часов до начала боя его держали в темном загоне.
- Завоеватели в основном являются миру из тьмы, - заметил я, объясняя Тото причину оцепенения быка.
Бык, попривыкнув к свету, заметил капу - дразнящее глаз малиновое полотнище в руках капеадора - и ринулся на него. Капеадор мягко увернулся от рогов и бросился бежать. Бык за ним, но тот успел заскочить в укрытие. Таких укрытий несколько в ограждении, опоясывающем арену. Преследуемые быком капеадоры устремляются в них, сродни воинам, потерпевшим неудачу в бою и ищущим прибежище в своей крепости. Капеадоры сменяются один за другим и дразнят быка до тех пор, пока префект не сочтет нужным прервать десфиле и пригласить на арену пикадора.
- Совсем как история человечества. Разве нет, Гор? Ты прав: нападение, отражение, бегство, преследование, поражение, победа. Что еще? - спросила Тото и продолжила: - Так бывает на войне: что-то кончается, а что-то начинается. Война - это торжество грубой силы, и начало ее же смерти. Быка изматывает эта дразниловка, он устает, теряет силы и начинается его смерть!
- Этот процесс на профессиональном языке корриды называется суэртэ де муэртэ - процесс умерщвления.
Тото подняла на меня глаза, вслушиваясь, и пробормотала:
- Господи, какой ужас! Суэртэ де муэртэ - процесс умерщвления. Это ведь приложимо ко всем обстоятельствам...
На арене появился верхом на кляче пикадор. Ноги всадника от колен и ниже были защищены металлическими щитками. В руках он держал копье со стальным наконечником, насаженным на крестовину, чтобы острие не слишком глубоко вонзалось в бычий хребет, потому как убить животное надлежало матадору.
- Посмотри, Гор, на копье! Имитация креста! - заметила Тото. - Неужели назначение его - указывать на лицемерие христианства? Обрати внимание, люди смеются, свистят.
- Сдается мне, их потешает и надутый, самодовольный вид всадника. Они знают, что этот фанфарон, в образе святого Георгия, никакой не герой и не спаситель...
- В народе всегда живет подсознательное чувство неконкретизированного бунта, и его, как лишнюю кровь, время от времени нужно выпускать. Испанцы верующая нация, тем не менее в людях заложен внутренний протест против Бога и святых. Его нужно нейтрализовать, и вот, пожалуйста, - смейся и свисти сколько душе угодно! Это испытанное средство любой власти, - добавила Томи.
Тем временем раззадоренный бык боднул лошадь пикадора в брюхо, но не смог пробить набрюшник. Пикадор, воспользовавшись паузой, всадил быку копье между лопатками. Кровь хлынула струей, стекая кизиловым потоком по черным бокам животного. Бык, пуще распалившись, поддел лошадь рогами, уперся в нее лбом, будто отыскивая незащищенное место. Пикадор в другой раз всадил копье. Бык, подняв лошадь на рога, бросил ее оземь, падая, она подмяла под себя ногу всадника. Бык рванулся добить лошадь, но напеадоры, заманив его на сторону, тотчас окружили. Бык растерялся, застыл. Остальные бросились к кляче, пытаясь высвободить пикадора. Люди гоготали. Рев стоял такой, что Тото зажала уши.
Как только удалось увести быка в сторону, десфиле продолжалось. Высвободили ногу, подняли всадника, он уселся на лошадь и, не теряя достоинства, покинул арену.
- Тото, несмотря на обещание молчать во время корриды, я все-таки выскажу тебе одно соображение, чтобы убедиться в его правильности. Выслушаешь?
- Говори.
- Вот, предположим, отдельная территория, которую хочет подчинить себе некий завоеватель. На ней расположены какие-то государства, народы, среди которых есть, разумеется, лидер, наделенный силой. Вторгается завоеватель, лидер выжидает, чем кончится сопротивление соседей послабее, разжигает их ненависть, даже тайком помогает им, чтоб измотать, истощить врага, а потом уже двинуться на него самому. В этом ожидании заложен тайный умысел: после победы в решающей битве, в чем самодовольный лидер не сомневается, он сможет если не целиком, то хотя бы частично прибрать к рукам земли, потерянные мелкими козявками, потому как он - победоносец и освободитель. И вот тогда население присоединенных земель содрогнется от его ненасытной алчности и, может, с тоской возмечтает о возвращении побежденного захватчика. Все это народы хорошо знают и свое отрицательное отношение к лидеру выражают, как, например, испанцы, в комическом образе пикадора в корриде. Как ты думаешь, правильно ли такое определение художественного образа пикадора?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
- Для нас, испанцев, коррида - часть наших будней. Чего только ни писали о ней, но подобное толкование мы, честно говоря, впервые слышим.
Я улыбнулся. Поблагодарил за комплимент.
- Найдется время, запишите то, о чем вы сейчас говорили, - застенчиво предложил мне один из застольцев. - У нас собирают и публикуют высказывания иностранцев о корриде. Напишите, мы тиснем.
- Благодарю, но моя точка зрения нуждается в проверке, уточнении. Можете воспользоваться моими словами как заготовкой.
То, что мое толкование корриды привлекло внимание столь ученых людей и даже вызвало обсуждение, еще больше раззадорило меня. С утра пораньше я отправился в Эстрамадур и провел там три дня. Вернулся ночью, а на следующее утро, едва открыл глаза, снова стал размышлять о корриде.
Дел у меня особых не было, ничем другим я заниматься не мог, поэтому пришел на Пласу за два часа до начала корриды. Пока открылись кассы, я послонялся по базару. Наконец подошло время, и я пошел за билетом.
Деньги были на исходе, поэтому я прошел к кассе с самыми дешевыми билета-ми - восемьсот песет! Очередь оказалась небольшая. Передо мной стояла молодая женщина в джинсах, стало быть туристка. Испанцы, а тем более испанки, редко носят джинсы. У них свой стиль, довольно любопытный. По мнению философа господина Зураба Какабадзе, американки носят джинсы потому, что их крой подчеркивает сексуальные узлы, делая женщин притягательными. Правда, мода меняется с быстротой молнии, но в манере грузинок одеваться постоянной остается одна особенность: дабы привлечь внимание мужчин, они носят по возможности дорогую одежду, со вкусом сшитую, и держатся стиля капусты. Много тряпок, под которыми тело угадывается. Мне редко встречались красивые испанки - я, разумеется, имею в виду нормы красоты, принятые среди грузин, а по испанским понятиям, может, каждая вторая у них раскрасавица. Как бы то ни было, у испанок неповторимый стиль: они не позволяют себе слишком оголяться и вместе с тем как-то умудряются создать зримое ощущение изящества, упругости, трепета прикрытого одеждой тела. Возможно, это объясняется их пластичностью, они особенно грациозны.
На женщине передо мной были тесные джинсы и очень открытая майка - все в точном соответствии с американским рационализмом. Я несколько раз попытался заглянуть ей в лицо. Ничего не вышло: мы были ограничены с обеих сторон пери-лами, а женщине и в голову не приходило обернуться или посмотреть в сторону. В результате наблюдений мне удалось лишь установить, что в волосах у нее проседь, значит, лет ей, должно быть, около сорока. Незнакомка купила билет и повернулась, чтобы выйти. Она оказалась белокожей, С большими голубыми миндалевыми глазами, от век разбегались мелкие морщинки-лучики. Я улыбнулся ей. Она ответила на улыбку, но не остановилась. Протягивая деньги кассирше, я был уверен, что встречу незнакомку на трибуне.
Мне довелось увидеть ее раньше.
Сунув билет в карман, я послонялся по барахолке. Устал так, что у меня подкашивались ноги. Увидев в тенистой аллее расставленные там и сям лавки, присел на одну из них и только потом заметил, что рядом сидит моя незнакомка в джинсах. Она читала книгу. Я скосил глаза. Книга была английской, толстой, щедро иллюстрированной. На одной из фотографий я вдруг увидел дракона в пенсне. Вообразите! Меня как громом расшибло. Потом разобрал смех: каким макаром здесь оказался Лаврентий Павлович Берия?.. Женщина вскинула на меня удивленные глаза. Я попросил у нее книгу, она дала. На переплете огромными буквами значилось "KGB" и еще что-то по-английски. Я раскрыл книгу. В ней были собраны фотографии всех мало-мальски известных чекистов, которых когда-либо рождала Российская Империя. Я объяснил причину своего веселья. Теперь о том, как мы объяснялись. Я знаю немецкий, совсем чуточку, английский - такую же чуточку, русский - хорошо, грузинский - мой родной язык. К тому же у меня был при себе испанско-русский разговорник, которым я ловко пользовался. Незнакомка свободно изъяснялась по-немецки, сносно - по-русски и дай Бог каждому - по-английски. Клянусь, наша беседа стоила того, чтобы ее послушать. Открытая, общительная по натуре, американка тут же выложила, что звать ее Томи, мужским именем, что преподает она в университете историю, родители тоже профессора, ей под сорок, она не замужем, и у нее никогда не было мужа, она путешествует по Испании, маршруты выбирает сама. Томи говорила, и с лица ее не сходила улыбка. Мы условились, что я буду называть ее Тото, она меня - Гор. Не прошло и получаса, как мы стали ближайшими друзьями, оба помирали со смеху от нашей пятиязычной беседы с призвуком иронии, сопровождавшим наше общение с самого знакомства. Как-то так получилось, что я поделился с ней своими мыслями относительно джинсов и сексуальных узлов, высказался по поводу испанок и грузинок.
Тото слегка скорректировала свою улыбку, ближе к серьезной, и заметила:
- Когда я собиралась в Испанию, в мои планы не входили флирты и увлечения. Не думаю, чтобы я их изменила... Мистер Гор, вы бывали на корриде?
- Бывал ли я?! Я - теоретик, исследователь и эксперт корриды. У меня собст-венное учение, которое рассчитываю в ближайшем будущем распространить на все страны, где принят бой с быком. Тото, для вас это первая коррида?
- Да.
- Что вы говорите?! В таком случае вы самый подходящий объект для изложе-ния моих мыслей. Я не упущу такой возможности. Слушайте меня внимательно и не заигрывайте со мной, иначе мои мысли, и без того нескладные, вконец перепутаются.
- Слушаю.
- Вы историк и, конечно, знаете, что в Испании реконкиста - отвоевание территорий, захваченных врагом, - началась в восьмом веке. Корриду в ее первоначальном виде испанцы переняли в одиннадцатом веке у балканских народов, а на Балканы она попала в незапамятные времена - из Колхиды. Возможно, баски ввели это зрелище в Испании.
- Гипотеза мне известна.
- Рад слышать!.. Испанские народы и племена в течение семисот лет противостояли захватчикам...
- Сколько тебе лет, Гор? - по-русски спросила она и, мне думается, этим вопросом внесла простоту в наши отношения.
- Когда Иешуа распяли на кресте, мне было тридцать три года, я - почти вечность.
- Вы дружили?
- Да, с детства. Потом в юнкерском училище произошел разрыв. Он был очень упрямым, мы так и не сошлись. Я говорил ему: "Брось, ввяжешься в историю". Он не послушал и вот!
- Что послужило причиной вашего разрыва?
- Он твердил: "Но кто ударит тебя в правую щеку, обрати к нему и другую". Я же был убежден, что "не мир принес я вам, но меч".
Цитировать мне пришлось по-грузински, и мы отдали мукам перевода довольно много времени. Точнее, время отнял смех. Она хорошо знала евангелие, это выручало.
- Напрасно разошлись, - заметила Тото, когда мы успокоились.
- Продолжим лекцию! Разве удивительно, что у народа, занятого постоянными войнами, со временем возникает желание создать игру, отображающую борьбу с врагом и победу? У большинства наций существуют развлечения, зрелища или мистерии, выполняющие именно эту функцию. Испанцы постепенно приспособили корриду к своим потребностям и стали использовать ее как иллюстрацию процесса борьбы с завоевателем, победы над ним и уничтожения. Правда, в нашей действи-тельности коррида утратила свое первоначальное назначение, зато теперь ее миссия - воздействовать на историческую память народа, на его чувства, отодвинутые в подсознание. Как иначе объяснить разницу в интересе, проявляемом к корриде испаноязычными народами и всеми остальными?
- Гор, сколько у тебя детей? - прервала меня Тото, улыбкой давая понять, что я разжевываю азбучные истины.
У этой женщины для каждого оттенка настроения была своя улыбка.
- Если мы побудем еще некоторое время вместе, язык нам не понадобится, я буду читать по твоим улыбкам. У меня нет детей. Пошли, займем места.
Когда мы поднимались по лестнице амфитеатра, Тото предупредила меня:
- Во время корриды, пожалуйста, помолчи о своем учении. Я все поняла. Сама хочу разобраться. Если хочешь, поухаживай за мной.
Наши места оказались в одном из последних рядов, на самом солнцепеке "соль". Удобно устроившись на подушках, взятых напрокат у входа, я спросил:
- Я приобрел билет на эту жаровню только потому, что у меня вышли деньги. Ты что, тоже на мели?
- Нет, у меня достаточно денег. Понадобится, пришлют еще. Мне сказали, что коррида - ужасное зрелище, и я подумала, что мои нервы могут не выдержать, сбегу. Так вот, если я сбегу отсюда, потеряю восемьсот песет; из сомбры - четыре тысячи. Есть разница?
- Стопроцентная американка! Как ты думаешь, сколько сейчас градусов?
- Я знаю по справочникам, что здесь в полдень в июле бывает столько же градусов, сколько миллионов нынче проживает в Испании плюс сорок один-сорок два в тени... Ужасная жара, правда?.. Если бы я купила билет в сомбру, я бы не встретила тебя. Ты говоришь занятные вещи. Тут лучше.
- Спасибо, сеньорита.
Она, задумавшись, молчала.
- ...Это человечество! - как бы вслух продолжила она свою мысль. Я понял, она имела в виду битком набитые трибуны. - Человечество, которое было, есть и будет...
- Правильное начало, госпожа Тото!
В тот день прославленному мастеру Луису Рейне предстояло убить одного из быков. По установленному порядку церемониальное шествие участников проходи-ло под звуки оркестра. Парад открывали три матадора, в середине шел сам Луис Рейна, справа и слева шагали не менее известные эспады. За ними следовал верхом копьеносец, или пикадор, очень смахивающий на святого Георгия, если бы не кляча с набрюшником, предназначенным для защиты от бычьих рогов, на которой он восседал. За пикадором шествовали трое бандерильеро. Эти, когда настанет время, всадят в загривок быка украшенные лентами бандерильи. За ними развернулись в ряд трое капеадоров, которым предстояло раздразнить быка. Следом шагал пунтильер, задача которого всадить нож в загривок смертельно раненного шпагой матадора животного и прервать его агонию. Шествие замыкали куадрильи де араста - двое участников верхами, выволакивающие под конец с арены убитого быка. Участники парада в ярких цветных костюмах, расшитых золотом, двигались с подчеркнутым достоинством. Со стороны это всегда выглядит немного смешно, но апасионады - страстные болельщики, которые лучше азбуки знают все двести правил боя с быком - с такой серьезностью воспринимают пасио, с таким искренним восторгом приветствуют своих любимцев, что для юмора чужеземцев места не остается.
Парад прошел перед ложей префекта, поприветствовал его и двинулся к выходу. Я поделился с Тото мыслью о комизме зрелища.
- Да, забавно. Если бы кто-нибудь из летописцев с юмором живописал прошлое, может, составилась бы более достоверная история.
Парад кончился. На арене остались одни капеадоры и бандерильеро. Они слонялись по арене, беседовали друг с другом в ожидании знака префекта, по которому должны были выпустить из загона быка. Это зрелище пополнило новой деталью образный ряд, сотворенный моей фантазией; арена, пока на нее вырвался бык, - место мирного общения людей, наций и государств, наша круглая земля с проживающими на ней народами. Амфитеатры - человечество на одном этапе исторического развития. Завтра здесь будут сидеть иные люди, послезавтра - иные, но человечество, составленное из разных поколений, будет вечно, равно как и на этой вот арене одни народы будут сменять другие. Все изменчиво, кроме того инстинктивного страха, что на арену вырвется насильник и превратит гармонию в хаос. Вот это вечно!
Я был занят этими мыслями и не заметил, как префект махнул платком. Бык выскочил, как бешеный, и застыл, ослепленный ярким солнцем - несколько часов до начала боя его держали в темном загоне.
- Завоеватели в основном являются миру из тьмы, - заметил я, объясняя Тото причину оцепенения быка.
Бык, попривыкнув к свету, заметил капу - дразнящее глаз малиновое полотнище в руках капеадора - и ринулся на него. Капеадор мягко увернулся от рогов и бросился бежать. Бык за ним, но тот успел заскочить в укрытие. Таких укрытий несколько в ограждении, опоясывающем арену. Преследуемые быком капеадоры устремляются в них, сродни воинам, потерпевшим неудачу в бою и ищущим прибежище в своей крепости. Капеадоры сменяются один за другим и дразнят быка до тех пор, пока префект не сочтет нужным прервать десфиле и пригласить на арену пикадора.
- Совсем как история человечества. Разве нет, Гор? Ты прав: нападение, отражение, бегство, преследование, поражение, победа. Что еще? - спросила Тото и продолжила: - Так бывает на войне: что-то кончается, а что-то начинается. Война - это торжество грубой силы, и начало ее же смерти. Быка изматывает эта дразниловка, он устает, теряет силы и начинается его смерть!
- Этот процесс на профессиональном языке корриды называется суэртэ де муэртэ - процесс умерщвления.
Тото подняла на меня глаза, вслушиваясь, и пробормотала:
- Господи, какой ужас! Суэртэ де муэртэ - процесс умерщвления. Это ведь приложимо ко всем обстоятельствам...
На арене появился верхом на кляче пикадор. Ноги всадника от колен и ниже были защищены металлическими щитками. В руках он держал копье со стальным наконечником, насаженным на крестовину, чтобы острие не слишком глубоко вонзалось в бычий хребет, потому как убить животное надлежало матадору.
- Посмотри, Гор, на копье! Имитация креста! - заметила Тото. - Неужели назначение его - указывать на лицемерие христианства? Обрати внимание, люди смеются, свистят.
- Сдается мне, их потешает и надутый, самодовольный вид всадника. Они знают, что этот фанфарон, в образе святого Георгия, никакой не герой и не спаситель...
- В народе всегда живет подсознательное чувство неконкретизированного бунта, и его, как лишнюю кровь, время от времени нужно выпускать. Испанцы верующая нация, тем не менее в людях заложен внутренний протест против Бога и святых. Его нужно нейтрализовать, и вот, пожалуйста, - смейся и свисти сколько душе угодно! Это испытанное средство любой власти, - добавила Томи.
Тем временем раззадоренный бык боднул лошадь пикадора в брюхо, но не смог пробить набрюшник. Пикадор, воспользовавшись паузой, всадил быку копье между лопатками. Кровь хлынула струей, стекая кизиловым потоком по черным бокам животного. Бык, пуще распалившись, поддел лошадь рогами, уперся в нее лбом, будто отыскивая незащищенное место. Пикадор в другой раз всадил копье. Бык, подняв лошадь на рога, бросил ее оземь, падая, она подмяла под себя ногу всадника. Бык рванулся добить лошадь, но напеадоры, заманив его на сторону, тотчас окружили. Бык растерялся, застыл. Остальные бросились к кляче, пытаясь высвободить пикадора. Люди гоготали. Рев стоял такой, что Тото зажала уши.
Как только удалось увести быка в сторону, десфиле продолжалось. Высвободили ногу, подняли всадника, он уселся на лошадь и, не теряя достоинства, покинул арену.
- Тото, несмотря на обещание молчать во время корриды, я все-таки выскажу тебе одно соображение, чтобы убедиться в его правильности. Выслушаешь?
- Говори.
- Вот, предположим, отдельная территория, которую хочет подчинить себе некий завоеватель. На ней расположены какие-то государства, народы, среди которых есть, разумеется, лидер, наделенный силой. Вторгается завоеватель, лидер выжидает, чем кончится сопротивление соседей послабее, разжигает их ненависть, даже тайком помогает им, чтоб измотать, истощить врага, а потом уже двинуться на него самому. В этом ожидании заложен тайный умысел: после победы в решающей битве, в чем самодовольный лидер не сомневается, он сможет если не целиком, то хотя бы частично прибрать к рукам земли, потерянные мелкими козявками, потому как он - победоносец и освободитель. И вот тогда население присоединенных земель содрогнется от его ненасытной алчности и, может, с тоской возмечтает о возвращении побежденного захватчика. Все это народы хорошо знают и свое отрицательное отношение к лидеру выражают, как, например, испанцы, в комическом образе пикадора в корриде. Как ты думаешь, правильно ли такое определение художественного образа пикадора?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63