После установления личности англичане начали проявлять интерес только к последним неделям в Имперской канцелярии. Поскольку мне не приходилось скрывать никаких тайн, я отвечал на вопросы вполне откровенно и без принуждения. Постепенно стало ясно: англичане полагали, что Гитлер дал секретные указания насчет продолжения борьбы после его смерти. Я с чистой совестью отрицал это, ибо подобных приказов не было. Казалось, мне поверили. После трех-четырех допросов меня оставили в покое. Было довольно скучно, так как читать было почти нечего. Некоторое время со мной вместе сидел журналист Ганс-Георг фон Штудниц. Он развлекал нас всякими историями и анекдотами. Сколько-то дней в нашем барачном помещении находились и шесть молодых евреев из Восточной Европы; разговоры с ними были желанной сменой впечатлений.
8 февраля меня перевели в следственный лагерь Бад-Ненндорф. Еще в Изерлоне об этом лагере ходили дикие слухи, которым не хотелось верить, но действительность превзошла все ожидания. Снова знакомые уже по Изерлону грубые выкрики и брань охранников при поступлении в лагерь, снова личный обыск и лишение собственной одежды, взамен которой выдали какие-то ошметки. Меня засунули в (правда, обогреваемое днем) изолированное помещение, в котором стояли только койка, стол и стул. Передвигаться следовало бегом под постоянные окрики охраны. Питание было недостаточное и плохое. Бад-Ненндорф, где мне пришлось просидеть почти три месяца, явился наивысшей точкой всего моего плена. По ночам я слышал вопли заключенных. Мое предположение, что их истязают, было недалеко от истины.
Через несколько дней, когда я немного «обжился», меня вызвали на допрос. Пришлось бежать рысцой. Следователи заставляли меня часами стоять. Они опять принялись за уже подробно изученную в Изерлоне тему – предполагаемые секретные распоряжения Гитлера, – только с той разницей, что теперь мне не верили. Когда же я, придерживаясь истины, в здравом уме и со знанием дела, существование таких приказов отрицал, тон допроса становился еще более резким, а обращение со мной – еще хуже. Мне уменьшили и без того жалкую пайку, убрали из моей камеры всю убогую мебель, а на ночь бросали одеяло, завернувшись в которое, я спал на голом полу. Но и этот «ночной покой» длился всего четыре часа. Утром в 4.00 часовой одеяло отбирал. Так продолжалось примерно с неделю, в течение которой меня не допрашивали. Потом опять отвели на допрос, и я повторил свои показания. Один из допрашивавших, различными способами пытавшийся вытянуть из меня нужные показания, был, как оказалось, английский историк Тревор-Ропер.
Последствием моего упорного «отрицания» явилось продолжение попыток сломать меня. Все это показалось мне настолько глупым, что я решил, просто дабы улучшить свое положение, начать плести англичанам всякие небылицы. Когда я выразил готовность говорить «всю правду», меня сразу же отвели к начальнику следственного центра, который вместе с двумя другими офицерами был в полной военной форме – при парадном ремне и в фуражке (эта официальность показалась мне даже комичной), видимо, чтобы тем самым подчеркнуть всю важность как своего задания, так и моих ожидаемых показаний. Я преподнес им – хотя и не слишком грубо утрированную – смесь вымысла и правды. Последние дни в бункере я описал такими, какими я их пережил. В качестве первого успеха я смог констатировать возвращение в мою камеру прежней «мебели». Мне дали бумагу и ручку, и я письменно изложил свои показания в семи пунктах. С тех пор меня оставили в покое, но сначала я все еще находился в одиночном заключении. Впоследствии мне доставило немалое удовольствие прочесть в книге Тревор-Ропера «The Last Days of Hitler{303} (1947) болтовню о якобы данном мне Гитлером задании передать Кейтелю его секретное послание.
Одиночное заключение в Ненндорфе действовало на меня угнетающее, и я попытался найти какой-нибудь способ отвлечься. Скука моя исчезла, когда я нашел огрызок карандаша и стал на туалетной бумаге сочинять сказку для моих детей – историю мальчика, отправившегося в кругосветное путешествие. Через некоторое время меня перевели в помещение на цокольном этаже. Камеры здесь не запирались, и днем мы могли передвигаться свободно. Среди примерно 40 размещавшихся в дюжине камер лиц я нашел интересных собеседников и встретил некоторых знакомых. Вспоминаю двух членов правления концерна «Герман-Герингверке», нескольких дипломатов, а также офицеров ОКВ. Тут я встретил также журналиста Гейнца Лоренца из Имперской канцелярии, Фрейтага фон Лорингховена из штаба генерала Кребса. Пробыл я здесь до 11 июля.
Англичане, для которых мы были пустым местом, обращались с нами, как с китайскими кули: заставляли убирать и чистить помещения, мыть кухонную посуду. За это мы, однако, получали дополнительную еду, так что я быстро поднабрался сил.
В одиночном заключении я, разумеется, никакой информации о жизни и событиях не получал и только спустя четверть года снова стал читать газеты, а прочитанное радости никак не доставляло. Нам приходилось мириться с проигранной войной и государственной катастрофой огромного масштаба, начинать все заново с самого нуля. Меня особенно затронуло то, что из-за меня еще в январе 1946 г. перед британским военным судом (он проводился с большой шумихой и оглаской) пришлось предстать тем людям, которые помогли мне «нырнуть», в том числе моему тестю, брату жены и фройляйн Марии фон Гроот, получившей три месяца тюрьмы за то, что не выдала меня.
И июля 1946 г. меня доставили в британский тюремный лагерь Цедельгхем около Брюгге; поездка туда на грузовике была незабываемой. Генерал сухопутных войск Фрейтаг фон Лорингхофен и я были прикованы друг к другу цепью и едва могли двигаться.
Цедельгхем разделялся – на несколько «cages»{304} – для генералов, офицеров генерального штаба и старших офицеров.
Случаю было угодно, чтобы лагерным переводчиком оказался мой старый товарищ по школе из Ганновера. Условия жизни в Цедельгеме были недостойными. Нары в бараке на 100 с лишним заключенных. Мне потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть ко всему этому. Здесь я встретил много знакомых, установился какой-то распорядок дня. Хорошая погода тоже сделала свое, а потому пребывание стало более или менее сносным. Однако очень действовала на нервы неизвестность дальнейшей судьбы. Но все-таки образовался какой-то приятный круг общения, начались совместные прогулки, стали играть в бридж.
Мы жили слухами. Наиболее обсуждавшейся темой служили расформирование лагеря и его перевод в Германию. С этим связывались всякие спекулятивные предположения. 8 сентября нас действительно перевели в лагерь для военнопленных Мунстер, причем доставили туда неожиданно роскошным образом – в тогдашних экспрессных вагонах 2-го класса. Разместили нас в Мунстере по чинам. Я в течение полугода делил комнату с хорошо знакомым мне полковником Радушем, а потом – с одним успешно воевавшим командиром ночных истребителей.
Весной 1947 г. военнослужащие младших чинов, а также все связанные с «незначительными делами» подлежали освобождению из лагеря, между тем как так называемые «наци-офицеры» должны были оставаться под арестом еще неопределенное время. Решение о более продолжительном пребывании в заключении выносилось после изучения всего жизненного пути арестанта и его личного отношения к Третьему рейху, а также к нынешнему политическому положению в Германии – так называемого «sceening»{305}. Меня, разумеется, сочли наиболее опасным и вместе с другими камерадами 30 мая 1947 г. перевели в лагерь Адельхайде около Дельменхорста, где ранее находилась авиационная база.
Не успел я прибыть туда, как сокамерники сразу познакомили меня с подземной системой отопления, через которую в любую минуту можно было незаметно совершить побег. Насчет времени пребывания в этом лагере имелись совершенно различные точки зрения. Кое-кто говорил, что нам тут сидеть минимум еще 10 лет, другие считали возможным скорое освобождение. Так или иначе все наши разговоры крутились только вокруг одной и той же темы: когда мы, наконец, окажемся на свободе. От этого зависело наше соответственно менявшееся настроение. Британцы на сей счет помалкивали.
Меня поместили вместе с тремя офицерами генерального штаба сухопутных войск, и мы пустили в ход все рычаги, чтобы привлечь внимание внешнего мира к нашей ситуации. Нам удалось отправить из Адельхайде письмо британскому Верховному комиссару, которое дошло до министра по германским делам лорда Пекенхэма. Тот в конце года побывал в лагере и получил, также непосредственно от немецких заключенных, представление о существующих в нем условиях и о нашем неопределенном положении. Нам сделали некоторые послабле-ния (например, нас теперь могли целый день посещать жены). Разговоров насчет нашего предстоящего вскоре освобождения стало еще больше.
В Адельхайде я часто общался с Фрейтаг-Лорингховеном и подполковником службы генштаба бароном фон Гумбольдт-Дахреденом, с которыми неоднократно встречался в последние недели войны в Ставке фюрера. Товарищеские отношения служили нам взаимной поддержкой. В Сочельник 1947 г. или в канун нового, 1948 г. мы с бурным воодушевлением восприняли сообщение немецкого коменданта лагеря, что наш лагерь в течение следующего полугодия будет расформирован. Действительно, в январе началась проверка, в ходе которой обстоятельные британцы желали убедиться, достаточно ли мы созрели для демократии. Каждому из нас был преподан хороший урок. Моя проверка была назначена на 2 марта, и я уже стал надеяться, что меня скоро выпустят.
Нюрнберг
Вместо освобождения меня перевели в Нюрнберг. В предназначенном для свидетелей корпусе Нюрнбергской тюрьмы я встретил большое число старых знакомых; нам было много чего порассказать друг другу.
Причину моего пребывания там я узнал на допросе. Оказалось, фельдмаршал Мильх обвинялся по «делу XII» в так называемом «Процессе ОКВ» в связи с той ролью, которую он сыграл в феврале 1938 г. на Оберзальцберге во время визита австрийского федерального канцлера Шушнига. На допросе я пояснил, что Шперрле и Рейхенау привлечены к судебной ответственности только как статисты. Впоследствии мне доводилось слышать, что мое показание содействовало оправдательному приговору, вынесенному Шперрле в октябре 1948 г.
В остальном же пребывание в Нюрнберге было довольно скучным. Хотя меня еще не раз допрашивали, мне казалось, что эти допросы никакого значения не имели и никак с текущим судопроизводством связаны не были. Вероятно, следователям просто хотелось познакомиться со мной.
Кульминационной точкой моего пребывания в Нюрнберге стала прогулка с фельдмаршалом Мильхом, приговоренным в 1947 г. к пожизненному заключению. Суд счел его ответственным за применение «рабского труда». Обвинение, которое, собственно, следовало бы предъявить уже казненному Заукелю. Мильх держался великолепно. Но оптимизм обманул его. Он рассчитывал на скорое освобождение, но был выпущен из тюрьмы только в 1954 г.
Тупое ожидание в Нюрнберге – а я провел там 10 недель – было столь утомительным, что я попросил определить меня в кухонную обслугу. Моей обязанностью была раздача пищи. Это позволяло мне общаться со многими обвиняемыми, ожидавшими своего приговора. Я разговаривал с обвиняемыми по «делу VII» («Генералы Юго-Востока»), «делу VIII» («Расово-поселенческое управление СС), „делу IX“ („Войска для специального использования“), „делу X“ („Процесс Круп-па“) и „делу XII“ ( „Процесс ОКВ“). Мне открылись различные взаимосвязи моих адъютантских времен, а многие события и многих лиц я теперь увидел в ином, большей частью невыгодном для них свете. В целом же такой способ завершить ужасную главу германской истории с помощью обвинителей и палачей, какого едва ли знала Европа после Первой мировой войны, показался мне сомнительным и внушающим опасения. Я видел мало отправных пунктов для нового начала в том, чтобы оценивать вину и ответственность слишком односторонне. Но дело было в самой системе сажать на скамью подсудимых людей чести рядом с подлецами. Безрадостная и гнетущая атмосфера Нюрнберга побудила меня к письменным ходатайствам насчет как можно быстрейшей отправки обратно в Адельхайде, поскольку иначе о моем освобождения пока и думать не приходилось. В начале мая меня доставили туда в сопровождении дружелюбного унтер-офицера из цветных. Лагерь уже почти опустел. Но и для последних примерно 20 „неисправимых“ пришел час свободы.
14 мая 1948 г. мой плен закончился. Я поездом доехал до Герфорда, где меня ожидала жена с нашим сыном, которому только что исполнилось девять лет. Итак, наконец-то я был дома.
Хронология событий
1937 г.
16 июня – Вступление в должность адъютанта по люфтваффе в адъютантуру фюрера и рейхсканцлера.
6-13 сентября – 9-й Имперский съезд НСДАП («Партсъезд труда» (Нюрнберг).
19-26 сентября – Маневры вермахта в Мекленбурге.
25-29 сентября – Государственный визит Муссолини.
5 октября – «Карантинная речь» американского президента Рузвельта в Чикаго.
5 ноября – Совещание в Имперской канцелярии («Протокол Хоссбаха»).
21 ноября – Визит главы венгерского правительства в сопровождении министра иностранных дел.
1938 г.
15-22 января – Визит югославского премьер-министра Стояновича в Берлин.
24 января 5 февраля – Кризис Бломберг Фрич
5 февраля – Последнее заседание имперского правительства.
12 февраля – «Берхтесгаденское соглашение» Гитлера-Шушнига.
12-15 марта – Аншлюс Австрии.
3-10 мая – Государственный визит Гитлера в Италию.
28 мая – Совещание Гитлера с военным руководством в Имперской канцелярии (план «Грюн»).
13 июня – Речь Гитлера перед генералами сухопутных войск в Барте.
15 августа – Опытные стрельбы в Ютербоге.
17 августа – Указ Гитлера о «войсках особого назначения СС» как постоянных войсках в мирное и военное время.
21-27 августа – Государственный визит венгерского регента адмирала Хорти.
27-30 августа – Гитлер инспектирует Западный вал.
5-12 сентября – 10-й Имперский съезд НСДАП (Партсъезд «Великогермания»).
15 сентября – Встреча британского премьер-министра Чем-берлена с Гитлером на Оберзальцберге.
22-24 сентября – Встреча Чемберлена с Гитлером в Бад-Годесберге.
29 сентября – Мюнхенское соглашение между Германией, Великобританией, Францией и Италией.
3-4 октября – Поездка Гитлера в Эгер и Карлсбад. {306}
7 ноября – Покушение на советника германского посольства в Париже Рата. с 9 на 10 ноября «Имперская Хрустальная ночь».
1939 г.
26-27 января – Поездка Риббентропа в Варшаву.
14-15 марта – «Переговоры» с чешским президентом Гахой в Берлине.
15 марта – Оккупация «Остаточной Чехословакии», образование «Имперского протектората Богемия и Моравия».
25 марта – Вступление германских войск в Мемельскую область и соглашение с Литвой.
15-19 мая – Поездка Гитлера на Западный вал.
22 мая – Подписание в Новой Имперской канцелярии германо-итальянского договора о дружбе и взаимопомощи («Стальной пакт»).
23 мая – Совещание в Имперской канцелярии (главнокомандующие составных частей вермахта и начальники их генеральных штабов), «Малый Шмундт».
1-4 июня – Государственный визит регента югославского наследника престола Павла.
3 июля – Посещение Гитлером испытательного аэродрома Рехлин на оз. Мюритцзее (Мекленбург).
19 августа – Подписание германо-русского торгового соглашения.
23 августа – Подписание пакта о ненападении между Германией и Советским Союзом (с секретным дополнительным протоколом о разделе «сфер интересов» в Польше).
1 сентября – Начало Второй мировой войны.
3 сентября – Объявление Англией и Францией войны Германии.
28 сентября – Риббентроп подписывает в Москве германо-советский договор о дружбе и границе.
5 октября – Парад победы в Варшаве в присутствии Гитлера.
1940 г.
2-4 марта – Визит помощника государственного секретаря США Самнера Уэллеса в Берлин.
18 марта – Гитлер встречается с Муссолини на Бреннерс-ком перевале.
9 апреля – Оккупация Дании; высадка в Норвегии.
10 мая – Начало Западной кампании.
11 мая – Британский кабинет дает приказ командованию военно-воздушных сил о начале авиационных бомбардировок территории рейха «бомбовой войны».
18 июня – Гитлер встречается с Муссолини в Мюнхене.
22 июня – Заключение в Компьене перемирия между Германией и Францией.
10 июля – Беседа Гитлера с венгерским премьер-министром графом Телеки.
13 августа (до мая 1941 г.) – «Воздушная битва над Англией».
27 сентября – Подписание Тройственного пакта Германии, Италии и Японии.
4 октября – Гитлер встречается с Муссолини на Бреннерском перевале.
22 октября – Встреча Гитлера с Лавалем в Монтуаре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
8 февраля меня перевели в следственный лагерь Бад-Ненндорф. Еще в Изерлоне об этом лагере ходили дикие слухи, которым не хотелось верить, но действительность превзошла все ожидания. Снова знакомые уже по Изерлону грубые выкрики и брань охранников при поступлении в лагерь, снова личный обыск и лишение собственной одежды, взамен которой выдали какие-то ошметки. Меня засунули в (правда, обогреваемое днем) изолированное помещение, в котором стояли только койка, стол и стул. Передвигаться следовало бегом под постоянные окрики охраны. Питание было недостаточное и плохое. Бад-Ненндорф, где мне пришлось просидеть почти три месяца, явился наивысшей точкой всего моего плена. По ночам я слышал вопли заключенных. Мое предположение, что их истязают, было недалеко от истины.
Через несколько дней, когда я немного «обжился», меня вызвали на допрос. Пришлось бежать рысцой. Следователи заставляли меня часами стоять. Они опять принялись за уже подробно изученную в Изерлоне тему – предполагаемые секретные распоряжения Гитлера, – только с той разницей, что теперь мне не верили. Когда же я, придерживаясь истины, в здравом уме и со знанием дела, существование таких приказов отрицал, тон допроса становился еще более резким, а обращение со мной – еще хуже. Мне уменьшили и без того жалкую пайку, убрали из моей камеры всю убогую мебель, а на ночь бросали одеяло, завернувшись в которое, я спал на голом полу. Но и этот «ночной покой» длился всего четыре часа. Утром в 4.00 часовой одеяло отбирал. Так продолжалось примерно с неделю, в течение которой меня не допрашивали. Потом опять отвели на допрос, и я повторил свои показания. Один из допрашивавших, различными способами пытавшийся вытянуть из меня нужные показания, был, как оказалось, английский историк Тревор-Ропер.
Последствием моего упорного «отрицания» явилось продолжение попыток сломать меня. Все это показалось мне настолько глупым, что я решил, просто дабы улучшить свое положение, начать плести англичанам всякие небылицы. Когда я выразил готовность говорить «всю правду», меня сразу же отвели к начальнику следственного центра, который вместе с двумя другими офицерами был в полной военной форме – при парадном ремне и в фуражке (эта официальность показалась мне даже комичной), видимо, чтобы тем самым подчеркнуть всю важность как своего задания, так и моих ожидаемых показаний. Я преподнес им – хотя и не слишком грубо утрированную – смесь вымысла и правды. Последние дни в бункере я описал такими, какими я их пережил. В качестве первого успеха я смог констатировать возвращение в мою камеру прежней «мебели». Мне дали бумагу и ручку, и я письменно изложил свои показания в семи пунктах. С тех пор меня оставили в покое, но сначала я все еще находился в одиночном заключении. Впоследствии мне доставило немалое удовольствие прочесть в книге Тревор-Ропера «The Last Days of Hitler{303} (1947) болтовню о якобы данном мне Гитлером задании передать Кейтелю его секретное послание.
Одиночное заключение в Ненндорфе действовало на меня угнетающее, и я попытался найти какой-нибудь способ отвлечься. Скука моя исчезла, когда я нашел огрызок карандаша и стал на туалетной бумаге сочинять сказку для моих детей – историю мальчика, отправившегося в кругосветное путешествие. Через некоторое время меня перевели в помещение на цокольном этаже. Камеры здесь не запирались, и днем мы могли передвигаться свободно. Среди примерно 40 размещавшихся в дюжине камер лиц я нашел интересных собеседников и встретил некоторых знакомых. Вспоминаю двух членов правления концерна «Герман-Герингверке», нескольких дипломатов, а также офицеров ОКВ. Тут я встретил также журналиста Гейнца Лоренца из Имперской канцелярии, Фрейтага фон Лорингховена из штаба генерала Кребса. Пробыл я здесь до 11 июля.
Англичане, для которых мы были пустым местом, обращались с нами, как с китайскими кули: заставляли убирать и чистить помещения, мыть кухонную посуду. За это мы, однако, получали дополнительную еду, так что я быстро поднабрался сил.
В одиночном заключении я, разумеется, никакой информации о жизни и событиях не получал и только спустя четверть года снова стал читать газеты, а прочитанное радости никак не доставляло. Нам приходилось мириться с проигранной войной и государственной катастрофой огромного масштаба, начинать все заново с самого нуля. Меня особенно затронуло то, что из-за меня еще в январе 1946 г. перед британским военным судом (он проводился с большой шумихой и оглаской) пришлось предстать тем людям, которые помогли мне «нырнуть», в том числе моему тестю, брату жены и фройляйн Марии фон Гроот, получившей три месяца тюрьмы за то, что не выдала меня.
И июля 1946 г. меня доставили в британский тюремный лагерь Цедельгхем около Брюгге; поездка туда на грузовике была незабываемой. Генерал сухопутных войск Фрейтаг фон Лорингхофен и я были прикованы друг к другу цепью и едва могли двигаться.
Цедельгхем разделялся – на несколько «cages»{304} – для генералов, офицеров генерального штаба и старших офицеров.
Случаю было угодно, чтобы лагерным переводчиком оказался мой старый товарищ по школе из Ганновера. Условия жизни в Цедельгеме были недостойными. Нары в бараке на 100 с лишним заключенных. Мне потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть ко всему этому. Здесь я встретил много знакомых, установился какой-то распорядок дня. Хорошая погода тоже сделала свое, а потому пребывание стало более или менее сносным. Однако очень действовала на нервы неизвестность дальнейшей судьбы. Но все-таки образовался какой-то приятный круг общения, начались совместные прогулки, стали играть в бридж.
Мы жили слухами. Наиболее обсуждавшейся темой служили расформирование лагеря и его перевод в Германию. С этим связывались всякие спекулятивные предположения. 8 сентября нас действительно перевели в лагерь для военнопленных Мунстер, причем доставили туда неожиданно роскошным образом – в тогдашних экспрессных вагонах 2-го класса. Разместили нас в Мунстере по чинам. Я в течение полугода делил комнату с хорошо знакомым мне полковником Радушем, а потом – с одним успешно воевавшим командиром ночных истребителей.
Весной 1947 г. военнослужащие младших чинов, а также все связанные с «незначительными делами» подлежали освобождению из лагеря, между тем как так называемые «наци-офицеры» должны были оставаться под арестом еще неопределенное время. Решение о более продолжительном пребывании в заключении выносилось после изучения всего жизненного пути арестанта и его личного отношения к Третьему рейху, а также к нынешнему политическому положению в Германии – так называемого «sceening»{305}. Меня, разумеется, сочли наиболее опасным и вместе с другими камерадами 30 мая 1947 г. перевели в лагерь Адельхайде около Дельменхорста, где ранее находилась авиационная база.
Не успел я прибыть туда, как сокамерники сразу познакомили меня с подземной системой отопления, через которую в любую минуту можно было незаметно совершить побег. Насчет времени пребывания в этом лагере имелись совершенно различные точки зрения. Кое-кто говорил, что нам тут сидеть минимум еще 10 лет, другие считали возможным скорое освобождение. Так или иначе все наши разговоры крутились только вокруг одной и той же темы: когда мы, наконец, окажемся на свободе. От этого зависело наше соответственно менявшееся настроение. Британцы на сей счет помалкивали.
Меня поместили вместе с тремя офицерами генерального штаба сухопутных войск, и мы пустили в ход все рычаги, чтобы привлечь внимание внешнего мира к нашей ситуации. Нам удалось отправить из Адельхайде письмо британскому Верховному комиссару, которое дошло до министра по германским делам лорда Пекенхэма. Тот в конце года побывал в лагере и получил, также непосредственно от немецких заключенных, представление о существующих в нем условиях и о нашем неопределенном положении. Нам сделали некоторые послабле-ния (например, нас теперь могли целый день посещать жены). Разговоров насчет нашего предстоящего вскоре освобождения стало еще больше.
В Адельхайде я часто общался с Фрейтаг-Лорингховеном и подполковником службы генштаба бароном фон Гумбольдт-Дахреденом, с которыми неоднократно встречался в последние недели войны в Ставке фюрера. Товарищеские отношения служили нам взаимной поддержкой. В Сочельник 1947 г. или в канун нового, 1948 г. мы с бурным воодушевлением восприняли сообщение немецкого коменданта лагеря, что наш лагерь в течение следующего полугодия будет расформирован. Действительно, в январе началась проверка, в ходе которой обстоятельные британцы желали убедиться, достаточно ли мы созрели для демократии. Каждому из нас был преподан хороший урок. Моя проверка была назначена на 2 марта, и я уже стал надеяться, что меня скоро выпустят.
Нюрнберг
Вместо освобождения меня перевели в Нюрнберг. В предназначенном для свидетелей корпусе Нюрнбергской тюрьмы я встретил большое число старых знакомых; нам было много чего порассказать друг другу.
Причину моего пребывания там я узнал на допросе. Оказалось, фельдмаршал Мильх обвинялся по «делу XII» в так называемом «Процессе ОКВ» в связи с той ролью, которую он сыграл в феврале 1938 г. на Оберзальцберге во время визита австрийского федерального канцлера Шушнига. На допросе я пояснил, что Шперрле и Рейхенау привлечены к судебной ответственности только как статисты. Впоследствии мне доводилось слышать, что мое показание содействовало оправдательному приговору, вынесенному Шперрле в октябре 1948 г.
В остальном же пребывание в Нюрнберге было довольно скучным. Хотя меня еще не раз допрашивали, мне казалось, что эти допросы никакого значения не имели и никак с текущим судопроизводством связаны не были. Вероятно, следователям просто хотелось познакомиться со мной.
Кульминационной точкой моего пребывания в Нюрнберге стала прогулка с фельдмаршалом Мильхом, приговоренным в 1947 г. к пожизненному заключению. Суд счел его ответственным за применение «рабского труда». Обвинение, которое, собственно, следовало бы предъявить уже казненному Заукелю. Мильх держался великолепно. Но оптимизм обманул его. Он рассчитывал на скорое освобождение, но был выпущен из тюрьмы только в 1954 г.
Тупое ожидание в Нюрнберге – а я провел там 10 недель – было столь утомительным, что я попросил определить меня в кухонную обслугу. Моей обязанностью была раздача пищи. Это позволяло мне общаться со многими обвиняемыми, ожидавшими своего приговора. Я разговаривал с обвиняемыми по «делу VII» («Генералы Юго-Востока»), «делу VIII» («Расово-поселенческое управление СС), „делу IX“ („Войска для специального использования“), „делу X“ („Процесс Круп-па“) и „делу XII“ ( „Процесс ОКВ“). Мне открылись различные взаимосвязи моих адъютантских времен, а многие события и многих лиц я теперь увидел в ином, большей частью невыгодном для них свете. В целом же такой способ завершить ужасную главу германской истории с помощью обвинителей и палачей, какого едва ли знала Европа после Первой мировой войны, показался мне сомнительным и внушающим опасения. Я видел мало отправных пунктов для нового начала в том, чтобы оценивать вину и ответственность слишком односторонне. Но дело было в самой системе сажать на скамью подсудимых людей чести рядом с подлецами. Безрадостная и гнетущая атмосфера Нюрнберга побудила меня к письменным ходатайствам насчет как можно быстрейшей отправки обратно в Адельхайде, поскольку иначе о моем освобождения пока и думать не приходилось. В начале мая меня доставили туда в сопровождении дружелюбного унтер-офицера из цветных. Лагерь уже почти опустел. Но и для последних примерно 20 „неисправимых“ пришел час свободы.
14 мая 1948 г. мой плен закончился. Я поездом доехал до Герфорда, где меня ожидала жена с нашим сыном, которому только что исполнилось девять лет. Итак, наконец-то я был дома.
Хронология событий
1937 г.
16 июня – Вступление в должность адъютанта по люфтваффе в адъютантуру фюрера и рейхсканцлера.
6-13 сентября – 9-й Имперский съезд НСДАП («Партсъезд труда» (Нюрнберг).
19-26 сентября – Маневры вермахта в Мекленбурге.
25-29 сентября – Государственный визит Муссолини.
5 октября – «Карантинная речь» американского президента Рузвельта в Чикаго.
5 ноября – Совещание в Имперской канцелярии («Протокол Хоссбаха»).
21 ноября – Визит главы венгерского правительства в сопровождении министра иностранных дел.
1938 г.
15-22 января – Визит югославского премьер-министра Стояновича в Берлин.
24 января 5 февраля – Кризис Бломберг Фрич
5 февраля – Последнее заседание имперского правительства.
12 февраля – «Берхтесгаденское соглашение» Гитлера-Шушнига.
12-15 марта – Аншлюс Австрии.
3-10 мая – Государственный визит Гитлера в Италию.
28 мая – Совещание Гитлера с военным руководством в Имперской канцелярии (план «Грюн»).
13 июня – Речь Гитлера перед генералами сухопутных войск в Барте.
15 августа – Опытные стрельбы в Ютербоге.
17 августа – Указ Гитлера о «войсках особого назначения СС» как постоянных войсках в мирное и военное время.
21-27 августа – Государственный визит венгерского регента адмирала Хорти.
27-30 августа – Гитлер инспектирует Западный вал.
5-12 сентября – 10-й Имперский съезд НСДАП (Партсъезд «Великогермания»).
15 сентября – Встреча британского премьер-министра Чем-берлена с Гитлером на Оберзальцберге.
22-24 сентября – Встреча Чемберлена с Гитлером в Бад-Годесберге.
29 сентября – Мюнхенское соглашение между Германией, Великобританией, Францией и Италией.
3-4 октября – Поездка Гитлера в Эгер и Карлсбад. {306}
7 ноября – Покушение на советника германского посольства в Париже Рата. с 9 на 10 ноября «Имперская Хрустальная ночь».
1939 г.
26-27 января – Поездка Риббентропа в Варшаву.
14-15 марта – «Переговоры» с чешским президентом Гахой в Берлине.
15 марта – Оккупация «Остаточной Чехословакии», образование «Имперского протектората Богемия и Моравия».
25 марта – Вступление германских войск в Мемельскую область и соглашение с Литвой.
15-19 мая – Поездка Гитлера на Западный вал.
22 мая – Подписание в Новой Имперской канцелярии германо-итальянского договора о дружбе и взаимопомощи («Стальной пакт»).
23 мая – Совещание в Имперской канцелярии (главнокомандующие составных частей вермахта и начальники их генеральных штабов), «Малый Шмундт».
1-4 июня – Государственный визит регента югославского наследника престола Павла.
3 июля – Посещение Гитлером испытательного аэродрома Рехлин на оз. Мюритцзее (Мекленбург).
19 августа – Подписание германо-русского торгового соглашения.
23 августа – Подписание пакта о ненападении между Германией и Советским Союзом (с секретным дополнительным протоколом о разделе «сфер интересов» в Польше).
1 сентября – Начало Второй мировой войны.
3 сентября – Объявление Англией и Францией войны Германии.
28 сентября – Риббентроп подписывает в Москве германо-советский договор о дружбе и границе.
5 октября – Парад победы в Варшаве в присутствии Гитлера.
1940 г.
2-4 марта – Визит помощника государственного секретаря США Самнера Уэллеса в Берлин.
18 марта – Гитлер встречается с Муссолини на Бреннерс-ком перевале.
9 апреля – Оккупация Дании; высадка в Норвегии.
10 мая – Начало Западной кампании.
11 мая – Британский кабинет дает приказ командованию военно-воздушных сил о начале авиационных бомбардировок территории рейха «бомбовой войны».
18 июня – Гитлер встречается с Муссолини в Мюнхене.
22 июня – Заключение в Компьене перемирия между Германией и Францией.
10 июля – Беседа Гитлера с венгерским премьер-министром графом Телеки.
13 августа (до мая 1941 г.) – «Воздушная битва над Англией».
27 сентября – Подписание Тройственного пакта Германии, Италии и Японии.
4 октября – Гитлер встречается с Муссолини на Бреннерском перевале.
22 октября – Встреча Гитлера с Лавалем в Монтуаре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76