И соответствующего количества для других калибров. Я попытался доказать фюреру, что при нынешнем наличии у зенитной артиллерии 2500 орудий калибра 88 мм снарядов для них следует производить из расчета 40 на каждое орудие в месяц. Но он не уступал, аргументируя тем, что склады и так переполнены боеприпасами, а потому приоритет должно иметь производство не снарядов, а зенитных орудий.
Гитлер тщательно занимался оперативным планом сухопутных войск для похода на Польшу. Браухич и Гальдер обсуждали с ним подробности и получали его одобрение. Продолжалась и подготовка Имперского партийного съезда, а также празднования в конце августа 25-летия битвы под Танненбергом. Фюрер лично принял участие в «Дне германского искусства» в Мюнхене и посетил Байройтский фестиваль (25 июля – 2 августа), сделав небольшой перерыв для военных бесед в Берлине и на Западном валу в районе Саарбрюккена. Прием в честь музыкантов 1 августа в «Зигфрид-Вагнерхаузе» заставил его на какое-то время позабыть о военных планах. Пребывание Гитлера в Байройте завершилось 2 августа оперой «Гибель богов». Это был тот самый день, когда 25 лет назад началась Первая мировая война. Но об этой годовщине говорили мало. Гораздо большую роль играли в эти дни служебный юбилей Шмундта, а также поступление Гитлера в свое время добровольцем на военную службу в пехотный полк «Лист». Фюрер получил множество поздравлений, а большое число поздравителей собралось в «Бергхофе».
Своего шеф-адъютанта Шмундта Гитлер произвел в полковники, что служило знаком признания и доверия. Однако в кругу высших офицеров генштаба сухопутных войск это было воспринято иначе. Встреченный ими с недоверием уже просто как преемник Хоссбаха, Шмундт к тому же все эти годы часто подвергался с их стороны критике. Истинной же причиной было противоречие между ОКВ и ОКХ. Последнее не хотело и не могло примириться с тем, что ОКВ в качестве военного штаба Гитлера выполняло задачи в масштабе всего вермахта, т.е. и за сухопутные войска – все равно, касалось ли это командных вопросов или же экономики и вооружения. Офицеры генерального штаба сухопутных войск видели в Шмундте человека ОКВ, а не первого адъютанта и военного советника своего Верховного главнокомандующего. Они отказывали ему в том признании, которым вознаграждали Хоссбаха, хотя оба эти офицера по своей пригодности к данной деятельности стояли на равном уровне. Разница была лишь в их задачах. Хоссбах, по поручению начальника генерального штаба генерала Бека, был обязан следить за тем, чтобы Гитлер не вмешивался в дела сухопутных войск. Шмундт же имел от фюрера поручение, будучи его военным адъютантом, нести ответственность только перед ним лично. Теперь он вот уже полтора года находился в тяжелом положении, дискриминировавшем генштаб сухопутных войск. После всего того, что довелось пережить Шмундту с тех пор, перед ним мог стоять только один вопрос: pro или contra Гитлера?
Он решил быть за фюрера, между тем как его лучший друг со времен службы в 9-м пехотном полку Хеннинг фон Тресков принял решение быть против. Оба являлись солдатами, оба имели тогда одинаковое мировоззрение и оба верили в то, что, выполняя свои задачи, совершают наивысшее благо для собственного отечества. Шмундту было трудно выполнять свою задачу, и решение это далось ему нелегко. Он рассматривал свою должность как чисто военное дело. Особенно важным Шмундт считал хорошие отношения между Гитлером и руководством сухопутных сил. Ему постоянно приходилось бороться с влиянием на фюрера партии и СС. Усилия эти принесли лишь частичный успех, а несколько друзей – сослуживцев по генштабу даже называли его «чистейшей воды глупцом». Нет, в оценке своего шефа Шмундт «глупцом» не был. Он очень хорошо умел разглядеть события и лица и приходил в отчаяние от дистанцированной в отношении Гитлера позиции генералов. Однажды в разговоре со Шмундтом на эту тему я упрекнул его в том, что он мог бы оказывать большее влияние на персональное замещение должностей в штабах сухопутных войск, добиться чего ему удалось бы только через Гитлера. Но Шмундт был слишком порядочным человеком: в его глазах это было интриганством против своих генералов. Сам же он получил от них в ответ только неблагодарность и высокомерное сочувствие.
Итак, Гитлеру предстояло решить, предпринимать ли сосредоточение и развертывание сухопутных войск для назначенного на 26 августа нападения на Польшу. К середине месяца становилось все яснее: Польша окажет вступающим германским войскам сопротивление. В эти дни мне удалось переговорить с двумя нашими посетителями: Бем-Теттельбахом и Карлом Ханке. Последний был до недавнего времени статс-секретарем геббельсовского министерства пропаганды и имел мобилизационное предписание в танковые войска. Оба они в то, что при германском нападении на Польшу Англия останется нейтральной, не верили и считали, что это будет означать и одновременное военное столкновение с Францией. Ханке полагал, что германо-русский союз не произведет на британцев никакого впечатления. Это отвечало и моим представлениям, но я все-таки никак не мог поверить в то, что Польша рискнет пойти на сопротивление двум превосходящим ее по мощи державам – Германии и России. Пожалуй, это все же было бы последним шансом на новые переговоры с нею.
Я ценил Ханке, мы подружились и часто беседовали между собой. Мне были известны его умные и глубоко серьезные взгляды на многие вопросы политики и жизни. В последнее время его имя часто связывалось с любовными похождениями Геббельса с чешской кинодивой Лидой Бааровой. Во время Байройтского фестиваля Гитлер, мягко применив силу, снова воссоединил супружескую пару Геббельсов. Но этому предшествовали бурные недели. Поначалу Магда Геббельс обратилась за советом и помощью к Ханке в надежде на то, что он подействует на ее мужа и уговорит того прекратить свои любовные эскапады. И она, и Ханке знали, что этого желает и Гитлер. Тщетно пытался Ханке урезонить Геббельса, и это привело лишь к отчуждению между Ханке и Магдой. Тогда она решилась на развод с Геббельсом. Узнав об этом, фюрер вмешался, и Магда приняла его «судебный приговор». Мы же, однако, были убеждены в том, что на самом деле большой любовью Магды был не кто иной, как сам Адольф Гитлер, и, пусть даже эпизодически, она пользовалась его взаимностью. Брак с Геббельсом явился для нее выходом, дав возможность жить в близком общении с Гитлером. Иначе объяснить замужество этой необычайно привлекательной женщины с хромоножкой Геббельсом мы никак не могли.
Германо-русское соглашение
Тем временем на Оберзальцберге продолжалась обычная жизнь. Внешне не было заметно, чтобы политики и военные занимались какими-то исключительными делами. Шмундт и Хевель информировали меня после моего приезда о последних событиях.
Как и ожидалось, 12 августа Гитлер дал приказ о сосредоточении и развертывании вермахта против Польши и назначил «день X» (день нападения) на субботу, 26 августа. 14-го в «Бергхофе» побывали Браухич и Гальдер, имевшие продолжительный разговор с фюрером. Шмундт полагал, что он вызвал их, дабы еще разочек «всадить им здоровенный шприц в одно место». По мнению Гитлера, Польша совершенно изолирована и через недели две после нападения рухнет. За этот срок Англия и Франция никакой ощутимой помощи ей оказать не смогут. А если Англия все-таки вмешается, тем самым она поставит на карту существование своей мировой империи.
В этом случае Гитлер хотел напасть на Польшу, несмотря ни на что. Россия будет держаться нейтрально. Ее интересуют только Прибалтийские государства и Бессарабия. Хевель подтвердил, что Риббентроп форсирует кажущиеся благоприятными переговоры с русскими о торговом соглашении. Недоверие вызывает лишь поведение итальянцев. Довольно продолжительный визит итальянского министра иностранных дел графа Чиано{163} в конце прошлой недели имел целью удержать Гитлера от войны против Польши из-за опасения вмешательства Англии. У Хевеля сложилось впечатление, что фюреру не удалось убедить Чиано в необоснованности его опасения насчет большой войны.
Тем не менее Гитлер продолжал доверять Муссолини. По мнению Хевеля, итальянцы весьма точно знали не только германские намерения против Польши, но и английскую точку зрения. Фюрер очень откровенно высказал Чиано свои идеи и планы насчет Польши, но, как и обычно в своих беседах с итальянцами, многое изобразил утрированно, а это отчасти не соответствовало его мыслям. На сей раз ему гораздо важнее, чем когда-либо, были цель и воздействие его слов. Ему необходимо привлечь итальянцев на сторону своих планов против Польши и, будучи уверенным в том, что все, сказанное им, через Рим дойдет и до Лондона, он считает возможным таким образом внушить англичанам представление о своей военной мощи и решимости.
Пресса почти ежедневно сообщала об учащающихся эксцессах поляков против немецкого меньшинства в бывших германских областях Восточной Пруссии и Верхней Силезии. Поступавшие в «Бергхоф» донесения нашего посольства в Варшаве и германских консульств в Польше выглядели не только пропагандистскими, но и носящими серьезный характер, становясь день ото дня все тревожнее. Гитлер также и в кругу своих приватных гостей много говорил о «невыносимых» условиях для немцев в Польше и о большом числе беженцев. Поток немцев, бегущих из Польши, но данным наших органов, уже превысил 70 тыс. человек. «Заграничная организация НСДАП», которая в Австрии и Судетской области действовала в качестве «agent provocateur», в Польше была запрещена. Поведение польских властей и населения было подобно террору против немцев, совершенно независимо от их политических взглядов и вероисповедания. Все это не могло не оказывать воздействия на Гитлера. Как и в июне, из последовательно антинемецкой позиции польских официальных органов он сделал вывод о готовности поляков вступить в борьбу. Мол, объяснить это можно только польским шовинизмом. Ведь Польша – изолирована. Теперь дело только за нашими быстрыми успехами в первые же дни наступления.
Все это служило причиной многих тактических соображений, которые во всех подробностях занимали Гитлера в те дни. Особенное значение он придавал овладению неразрушенными мостами через Вислу, прежде всего в районе Грауденца{164}, а также внезапности действий в верхнесилезской промышленной области, чтобы не допустить возможных разрушений поляками. Он утвердил использование формирований СС и ударных групп, действующих в польской военной форме.
Эти первые впечатления в «Бергхофе» позволили мне ясно понять: Гитлер больше уступать не желает. Но тут произошло еще одно чудо, начало которому было, как казалось, положено 19 августа. Германо-русское торговое соглашение было уже подписано. Однако переговоры снова и снова затягивались, ибо фюрер не хотел пойти навстречу советскому желанию насчет политических договоренностей. Только после визита Чиано и осознания в его результате того обстоятельства, что в нападении Гитлера на Польшу Англия усмотрит для себя casus belli{165}, Риббентропу удалось переубедить фюрера. Гитлер позволил Риббентропу убедить себя в том, что заключение с русскими пакта о ненападении – последний шанс в случае германо-польского конфликта не допустить вмешательства в это столкновение Англии. Вот тогда-то фюрер и предложил Сталину как можно скорее принять Риббентропа. Согласие Сталина принять Риббентропа 23 августа было получено в «Бергхофе» 21-го вечером. Гитлер знал, что уже довольно продолжительное время англо-французская военная миссия ведет в Москве переговоры с высшим командованием Красной Армии. В этот вечер он долго совещался со своим министром иностранных дел и дал ему последние указания для бесед со Сталиным. Риббентроп видел себя уже у цели своих многомесячных усилий стоящим у истоков новой мирной эры в Европе.
Считая разрядку политической напряженности достигнутой, Гитлер 22 августа в 12 часов дня выступил перед собравшимися в большом холле его резиденции генералами и адмиралами{166} (о чем ему доложил Геринг), чтобы проинформировать их о ходе событий на данный момент. По указанию фюрера на совещание были вызваны главнокомандующие трех составных частей вермахта со своими начальниками генеральных штабов и важнейших управлений, а также предусматривавшиеся на случай мобилизации командующие групп армий и армий (тоже с их начальниками штабов), соответствующие командующие люфтваффе и военно-морского флота. Явились они в штатском и прибыли по. разработанным нами точным планам различными путями и в разное время.
Гитлер говорил почти два часа по написанному им самим краткому конспекту-памятке. Главная цель его речи состояла в том, чтобы заручиться доверием генералов к его решению напасть на Польшу. Он с большой убедительностью дал свою оценку положения с учетом всех политических, военных и экономических факторов отдельных европейских государств. Величайшее удивление вызвало его сообщение о том, что Риббентроп уже находится на пути в Москву с целью заключить со Сталиным пакт о ненападении; все были ошеломлены. После этого заявления объявили перерыв на обед. Союз с Россией был встречен высшими офицерами вермахта (все они знали Красную Армию по сотрудничеству с нею во времена рейхсвера) с пониманием и симпатией. Чувствовались своего рода разрядка и облегчение.
Во второй половине дня Гитлер говорил о некоторых тактических и оперативных подробностях. Он потребовал от командного состава войск суровых действий и гибкой тактики, подчеркнув свою веру в германского солдата и быструю победу в Польше. Пусть весь мир возымеет уважение к боевой силе германского вермахта, ибо огромное столкновение позднее – неизбежно!
Хотя я знал, что некоторые генералы настроены против Гитлера и его политики войны, а отдельные пункты в его оценке обстановки так и остались открытыми (например, насчет возможного влияния США на различные правительства в Европе), никаких вопросов или контраргументов не последовало. Несомненно, союз с Россией заткнул рот некоторым скептикам.
Заключительное слово произнес Геринг. От имени всех собравшихся генералов и офицеров он поклялся фюреру в верности, повиновении и безоговорочном следовании за ним.
После отъезда приглашенных Гитлер еще какое-то время беседовал с Герингом, а когда удалился и тот, – со Шмундтом, который вышел от него с озабоченным лицом. Причина у него имелась: сказанное ему фюрером о командовании сухопутных сил звучало угнетающе. Он не остановился и перед обвинениями по адресу генерал-полковника Секта{167}, который, будучи с марта 1920 г. до октября 1926 г. фактическим командующим вооруженных сил, сформулировал понятие «стоящего вне политики рейхсвера». Вновь вернувшись к напряженным событиям предыдущего года, фюрер сказал, что Сект разрушил самосознание офицерского корпуса и увольнял из армии сильные личности. В действительности же генералы рейхсвера занимались политикой куда больше, чем своим исконным ремеслом. А Бек плыл тем же фарватером. Он, Гитлер, знает со времен Хоссбаха, что генералы хотели держать его вдали от всех командных вопросов и задач сухопутных войск, чтобы оставить все по-старому. Вот почему, дабы убедить генералов, ему приходится выражаться резче и определеннее, чем хотелось бы. Он вынужден считаться с тем, что лишь часть сказанного им генералы понимают и делают. Гитлер бичевал «малодушие» командования сухопутных сил.
Я мог понять отчаяние Шмундта, ибо по своим взглядам и образу мыслей он происходил из того круга офицеров, которые резко критиковали Гитлера. Мы стояли перед фактом, что через несколько дней Германия окажется в войне, которую фюрер считал неизбежной и которой он хотел, не имея притом доверия к генералам, поскольку те видели в ней несчастье. Тем не менее ничего против Гитлера они не предпринимали.
Когда Гитлер на следующий день, 23 августа, утром, ранее обычного появился на террасе «Бергхофа», где его ожидал личный штаб, он прежде всего задал Хевелю вопрос, есть ли известия от Риббентропа. Хевель смог доложить только то, что министр иностранных дел находится в пути из Кенигсберга в Москву. Первое сообщение из Москвы он рассчитывал получить лишь во второй половине дня.
День прошел во множестве разговоров на военную и политическую темы. Перед обедом Гитлер принял английского посла Гендерсона, передавшего ему письмо Чемберлена. В присутствии Хевеля состоялась продолжительная беседа с послом. Во второй половине дня фюрер продиктовал ответное письмо и лично вручил его Гендерсону.
Шмундт получил решение Гитлера о дне нападения. Оно было назначено на 26 августа в 4 часа 30 минут. Германское посольство в Москве сообщило о прибытии Риббентропа в советскую столицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Гитлер тщательно занимался оперативным планом сухопутных войск для похода на Польшу. Браухич и Гальдер обсуждали с ним подробности и получали его одобрение. Продолжалась и подготовка Имперского партийного съезда, а также празднования в конце августа 25-летия битвы под Танненбергом. Фюрер лично принял участие в «Дне германского искусства» в Мюнхене и посетил Байройтский фестиваль (25 июля – 2 августа), сделав небольшой перерыв для военных бесед в Берлине и на Западном валу в районе Саарбрюккена. Прием в честь музыкантов 1 августа в «Зигфрид-Вагнерхаузе» заставил его на какое-то время позабыть о военных планах. Пребывание Гитлера в Байройте завершилось 2 августа оперой «Гибель богов». Это был тот самый день, когда 25 лет назад началась Первая мировая война. Но об этой годовщине говорили мало. Гораздо большую роль играли в эти дни служебный юбилей Шмундта, а также поступление Гитлера в свое время добровольцем на военную службу в пехотный полк «Лист». Фюрер получил множество поздравлений, а большое число поздравителей собралось в «Бергхофе».
Своего шеф-адъютанта Шмундта Гитлер произвел в полковники, что служило знаком признания и доверия. Однако в кругу высших офицеров генштаба сухопутных войск это было воспринято иначе. Встреченный ими с недоверием уже просто как преемник Хоссбаха, Шмундт к тому же все эти годы часто подвергался с их стороны критике. Истинной же причиной было противоречие между ОКВ и ОКХ. Последнее не хотело и не могло примириться с тем, что ОКВ в качестве военного штаба Гитлера выполняло задачи в масштабе всего вермахта, т.е. и за сухопутные войска – все равно, касалось ли это командных вопросов или же экономики и вооружения. Офицеры генерального штаба сухопутных войск видели в Шмундте человека ОКВ, а не первого адъютанта и военного советника своего Верховного главнокомандующего. Они отказывали ему в том признании, которым вознаграждали Хоссбаха, хотя оба эти офицера по своей пригодности к данной деятельности стояли на равном уровне. Разница была лишь в их задачах. Хоссбах, по поручению начальника генерального штаба генерала Бека, был обязан следить за тем, чтобы Гитлер не вмешивался в дела сухопутных войск. Шмундт же имел от фюрера поручение, будучи его военным адъютантом, нести ответственность только перед ним лично. Теперь он вот уже полтора года находился в тяжелом положении, дискриминировавшем генштаб сухопутных войск. После всего того, что довелось пережить Шмундту с тех пор, перед ним мог стоять только один вопрос: pro или contra Гитлера?
Он решил быть за фюрера, между тем как его лучший друг со времен службы в 9-м пехотном полку Хеннинг фон Тресков принял решение быть против. Оба являлись солдатами, оба имели тогда одинаковое мировоззрение и оба верили в то, что, выполняя свои задачи, совершают наивысшее благо для собственного отечества. Шмундту было трудно выполнять свою задачу, и решение это далось ему нелегко. Он рассматривал свою должность как чисто военное дело. Особенно важным Шмундт считал хорошие отношения между Гитлером и руководством сухопутных сил. Ему постоянно приходилось бороться с влиянием на фюрера партии и СС. Усилия эти принесли лишь частичный успех, а несколько друзей – сослуживцев по генштабу даже называли его «чистейшей воды глупцом». Нет, в оценке своего шефа Шмундт «глупцом» не был. Он очень хорошо умел разглядеть события и лица и приходил в отчаяние от дистанцированной в отношении Гитлера позиции генералов. Однажды в разговоре со Шмундтом на эту тему я упрекнул его в том, что он мог бы оказывать большее влияние на персональное замещение должностей в штабах сухопутных войск, добиться чего ему удалось бы только через Гитлера. Но Шмундт был слишком порядочным человеком: в его глазах это было интриганством против своих генералов. Сам же он получил от них в ответ только неблагодарность и высокомерное сочувствие.
Итак, Гитлеру предстояло решить, предпринимать ли сосредоточение и развертывание сухопутных войск для назначенного на 26 августа нападения на Польшу. К середине месяца становилось все яснее: Польша окажет вступающим германским войскам сопротивление. В эти дни мне удалось переговорить с двумя нашими посетителями: Бем-Теттельбахом и Карлом Ханке. Последний был до недавнего времени статс-секретарем геббельсовского министерства пропаганды и имел мобилизационное предписание в танковые войска. Оба они в то, что при германском нападении на Польшу Англия останется нейтральной, не верили и считали, что это будет означать и одновременное военное столкновение с Францией. Ханке полагал, что германо-русский союз не произведет на британцев никакого впечатления. Это отвечало и моим представлениям, но я все-таки никак не мог поверить в то, что Польша рискнет пойти на сопротивление двум превосходящим ее по мощи державам – Германии и России. Пожалуй, это все же было бы последним шансом на новые переговоры с нею.
Я ценил Ханке, мы подружились и часто беседовали между собой. Мне были известны его умные и глубоко серьезные взгляды на многие вопросы политики и жизни. В последнее время его имя часто связывалось с любовными похождениями Геббельса с чешской кинодивой Лидой Бааровой. Во время Байройтского фестиваля Гитлер, мягко применив силу, снова воссоединил супружескую пару Геббельсов. Но этому предшествовали бурные недели. Поначалу Магда Геббельс обратилась за советом и помощью к Ханке в надежде на то, что он подействует на ее мужа и уговорит того прекратить свои любовные эскапады. И она, и Ханке знали, что этого желает и Гитлер. Тщетно пытался Ханке урезонить Геббельса, и это привело лишь к отчуждению между Ханке и Магдой. Тогда она решилась на развод с Геббельсом. Узнав об этом, фюрер вмешался, и Магда приняла его «судебный приговор». Мы же, однако, были убеждены в том, что на самом деле большой любовью Магды был не кто иной, как сам Адольф Гитлер, и, пусть даже эпизодически, она пользовалась его взаимностью. Брак с Геббельсом явился для нее выходом, дав возможность жить в близком общении с Гитлером. Иначе объяснить замужество этой необычайно привлекательной женщины с хромоножкой Геббельсом мы никак не могли.
Германо-русское соглашение
Тем временем на Оберзальцберге продолжалась обычная жизнь. Внешне не было заметно, чтобы политики и военные занимались какими-то исключительными делами. Шмундт и Хевель информировали меня после моего приезда о последних событиях.
Как и ожидалось, 12 августа Гитлер дал приказ о сосредоточении и развертывании вермахта против Польши и назначил «день X» (день нападения) на субботу, 26 августа. 14-го в «Бергхофе» побывали Браухич и Гальдер, имевшие продолжительный разговор с фюрером. Шмундт полагал, что он вызвал их, дабы еще разочек «всадить им здоровенный шприц в одно место». По мнению Гитлера, Польша совершенно изолирована и через недели две после нападения рухнет. За этот срок Англия и Франция никакой ощутимой помощи ей оказать не смогут. А если Англия все-таки вмешается, тем самым она поставит на карту существование своей мировой империи.
В этом случае Гитлер хотел напасть на Польшу, несмотря ни на что. Россия будет держаться нейтрально. Ее интересуют только Прибалтийские государства и Бессарабия. Хевель подтвердил, что Риббентроп форсирует кажущиеся благоприятными переговоры с русскими о торговом соглашении. Недоверие вызывает лишь поведение итальянцев. Довольно продолжительный визит итальянского министра иностранных дел графа Чиано{163} в конце прошлой недели имел целью удержать Гитлера от войны против Польши из-за опасения вмешательства Англии. У Хевеля сложилось впечатление, что фюреру не удалось убедить Чиано в необоснованности его опасения насчет большой войны.
Тем не менее Гитлер продолжал доверять Муссолини. По мнению Хевеля, итальянцы весьма точно знали не только германские намерения против Польши, но и английскую точку зрения. Фюрер очень откровенно высказал Чиано свои идеи и планы насчет Польши, но, как и обычно в своих беседах с итальянцами, многое изобразил утрированно, а это отчасти не соответствовало его мыслям. На сей раз ему гораздо важнее, чем когда-либо, были цель и воздействие его слов. Ему необходимо привлечь итальянцев на сторону своих планов против Польши и, будучи уверенным в том, что все, сказанное им, через Рим дойдет и до Лондона, он считает возможным таким образом внушить англичанам представление о своей военной мощи и решимости.
Пресса почти ежедневно сообщала об учащающихся эксцессах поляков против немецкого меньшинства в бывших германских областях Восточной Пруссии и Верхней Силезии. Поступавшие в «Бергхоф» донесения нашего посольства в Варшаве и германских консульств в Польше выглядели не только пропагандистскими, но и носящими серьезный характер, становясь день ото дня все тревожнее. Гитлер также и в кругу своих приватных гостей много говорил о «невыносимых» условиях для немцев в Польше и о большом числе беженцев. Поток немцев, бегущих из Польши, но данным наших органов, уже превысил 70 тыс. человек. «Заграничная организация НСДАП», которая в Австрии и Судетской области действовала в качестве «agent provocateur», в Польше была запрещена. Поведение польских властей и населения было подобно террору против немцев, совершенно независимо от их политических взглядов и вероисповедания. Все это не могло не оказывать воздействия на Гитлера. Как и в июне, из последовательно антинемецкой позиции польских официальных органов он сделал вывод о готовности поляков вступить в борьбу. Мол, объяснить это можно только польским шовинизмом. Ведь Польша – изолирована. Теперь дело только за нашими быстрыми успехами в первые же дни наступления.
Все это служило причиной многих тактических соображений, которые во всех подробностях занимали Гитлера в те дни. Особенное значение он придавал овладению неразрушенными мостами через Вислу, прежде всего в районе Грауденца{164}, а также внезапности действий в верхнесилезской промышленной области, чтобы не допустить возможных разрушений поляками. Он утвердил использование формирований СС и ударных групп, действующих в польской военной форме.
Эти первые впечатления в «Бергхофе» позволили мне ясно понять: Гитлер больше уступать не желает. Но тут произошло еще одно чудо, начало которому было, как казалось, положено 19 августа. Германо-русское торговое соглашение было уже подписано. Однако переговоры снова и снова затягивались, ибо фюрер не хотел пойти навстречу советскому желанию насчет политических договоренностей. Только после визита Чиано и осознания в его результате того обстоятельства, что в нападении Гитлера на Польшу Англия усмотрит для себя casus belli{165}, Риббентропу удалось переубедить фюрера. Гитлер позволил Риббентропу убедить себя в том, что заключение с русскими пакта о ненападении – последний шанс в случае германо-польского конфликта не допустить вмешательства в это столкновение Англии. Вот тогда-то фюрер и предложил Сталину как можно скорее принять Риббентропа. Согласие Сталина принять Риббентропа 23 августа было получено в «Бергхофе» 21-го вечером. Гитлер знал, что уже довольно продолжительное время англо-французская военная миссия ведет в Москве переговоры с высшим командованием Красной Армии. В этот вечер он долго совещался со своим министром иностранных дел и дал ему последние указания для бесед со Сталиным. Риббентроп видел себя уже у цели своих многомесячных усилий стоящим у истоков новой мирной эры в Европе.
Считая разрядку политической напряженности достигнутой, Гитлер 22 августа в 12 часов дня выступил перед собравшимися в большом холле его резиденции генералами и адмиралами{166} (о чем ему доложил Геринг), чтобы проинформировать их о ходе событий на данный момент. По указанию фюрера на совещание были вызваны главнокомандующие трех составных частей вермахта со своими начальниками генеральных штабов и важнейших управлений, а также предусматривавшиеся на случай мобилизации командующие групп армий и армий (тоже с их начальниками штабов), соответствующие командующие люфтваффе и военно-морского флота. Явились они в штатском и прибыли по. разработанным нами точным планам различными путями и в разное время.
Гитлер говорил почти два часа по написанному им самим краткому конспекту-памятке. Главная цель его речи состояла в том, чтобы заручиться доверием генералов к его решению напасть на Польшу. Он с большой убедительностью дал свою оценку положения с учетом всех политических, военных и экономических факторов отдельных европейских государств. Величайшее удивление вызвало его сообщение о том, что Риббентроп уже находится на пути в Москву с целью заключить со Сталиным пакт о ненападении; все были ошеломлены. После этого заявления объявили перерыв на обед. Союз с Россией был встречен высшими офицерами вермахта (все они знали Красную Армию по сотрудничеству с нею во времена рейхсвера) с пониманием и симпатией. Чувствовались своего рода разрядка и облегчение.
Во второй половине дня Гитлер говорил о некоторых тактических и оперативных подробностях. Он потребовал от командного состава войск суровых действий и гибкой тактики, подчеркнув свою веру в германского солдата и быструю победу в Польше. Пусть весь мир возымеет уважение к боевой силе германского вермахта, ибо огромное столкновение позднее – неизбежно!
Хотя я знал, что некоторые генералы настроены против Гитлера и его политики войны, а отдельные пункты в его оценке обстановки так и остались открытыми (например, насчет возможного влияния США на различные правительства в Европе), никаких вопросов или контраргументов не последовало. Несомненно, союз с Россией заткнул рот некоторым скептикам.
Заключительное слово произнес Геринг. От имени всех собравшихся генералов и офицеров он поклялся фюреру в верности, повиновении и безоговорочном следовании за ним.
После отъезда приглашенных Гитлер еще какое-то время беседовал с Герингом, а когда удалился и тот, – со Шмундтом, который вышел от него с озабоченным лицом. Причина у него имелась: сказанное ему фюрером о командовании сухопутных сил звучало угнетающе. Он не остановился и перед обвинениями по адресу генерал-полковника Секта{167}, который, будучи с марта 1920 г. до октября 1926 г. фактическим командующим вооруженных сил, сформулировал понятие «стоящего вне политики рейхсвера». Вновь вернувшись к напряженным событиям предыдущего года, фюрер сказал, что Сект разрушил самосознание офицерского корпуса и увольнял из армии сильные личности. В действительности же генералы рейхсвера занимались политикой куда больше, чем своим исконным ремеслом. А Бек плыл тем же фарватером. Он, Гитлер, знает со времен Хоссбаха, что генералы хотели держать его вдали от всех командных вопросов и задач сухопутных войск, чтобы оставить все по-старому. Вот почему, дабы убедить генералов, ему приходится выражаться резче и определеннее, чем хотелось бы. Он вынужден считаться с тем, что лишь часть сказанного им генералы понимают и делают. Гитлер бичевал «малодушие» командования сухопутных сил.
Я мог понять отчаяние Шмундта, ибо по своим взглядам и образу мыслей он происходил из того круга офицеров, которые резко критиковали Гитлера. Мы стояли перед фактом, что через несколько дней Германия окажется в войне, которую фюрер считал неизбежной и которой он хотел, не имея притом доверия к генералам, поскольку те видели в ней несчастье. Тем не менее ничего против Гитлера они не предпринимали.
Когда Гитлер на следующий день, 23 августа, утром, ранее обычного появился на террасе «Бергхофа», где его ожидал личный штаб, он прежде всего задал Хевелю вопрос, есть ли известия от Риббентропа. Хевель смог доложить только то, что министр иностранных дел находится в пути из Кенигсберга в Москву. Первое сообщение из Москвы он рассчитывал получить лишь во второй половине дня.
День прошел во множестве разговоров на военную и политическую темы. Перед обедом Гитлер принял английского посла Гендерсона, передавшего ему письмо Чемберлена. В присутствии Хевеля состоялась продолжительная беседа с послом. Во второй половине дня фюрер продиктовал ответное письмо и лично вручил его Гендерсону.
Шмундт получил решение Гитлера о дне нападения. Оно было назначено на 26 августа в 4 часа 30 минут. Германское посольство в Москве сообщило о прибытии Риббентропа в советскую столицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76