А Соломония Чага уж катила к кострищу второй котел, будто обруч, и ей помогала незнамо откуда выскочившая худенькая и темнокосая Соломония Пятница, Неллина ровесница. Она-то и поделилась только что с Нелли глотком воды из своей фляжки: больше там не было.
– Тебя за смертью посылать, – Арина подгребла к себе поближе запас железных стрел, мало похожих на стрелы.
Нелли не успела подосадовать на зряшное нетерпенье княжны, как на верхушке камня-валуна оказался вдруг монгол.
– Лестницы снаружи подперли, – пояснила Арина, приноравливаясь стрелять. Однако ж не успела: правее ухнул ружейный выстрел, и ордынец отправился туда, куда было изготовился, но только головою вниз.
– Похлебай овсяного киселя, – Сергий опустил ручницу.
Через камень слева появился еще один монгол, а на соседнем справа аж трое. Арина мелодично засмеялась где-то рядом, и одинокий по-куриному захлопал вдруг на месте руками и, откинувшись со стрелою в горле, канул обратно, словно его и не было. Но справа, соскользнув спиною, ордынец мягко приземлился. Второй не поспешил за ним, а принял что-то снаружи и успел кинуть внутрь прежде, чем его достиг один из трех прогремевших выстрелов.
Чуть выше человеческого роста, не сколоченная, а связанная ремнями, лестница валялась теперь поперек убитого монгола. От семи выстрелов упали трое, но Нелли уж не могла уследить за всеми, кто достиг перибола – мертвой земли.
Лестница многоного бежала к частоколу. Некоторые из несущих лестницу падали, но их тут же заменяли другие. Еще одна, как заметила Нелли краем глаза, упала из-за валунов.
Более редкие выстрелы доносились снизу, частые – сверху. Летело все – и пули, и стрелы. Оглушительно заухала кулеврина, но ядра падали вне Неллиной видимости.
– Аринушка, дай мне выстрелить! – взмолилась Нелли.
– Не дам. Бери вон ковш, станешь смолой поливать, покуда Модест тебя не согнал.
– Но почему? Почему тебе можно, а мне нет?
– Ты из другого мира, – нахмурилась княжна. – Мы вить тут, почитай, в шестнадцатом столетии зажились.
– А я что, из парадизу какого? – вспыхнула Нелли. – Меня в младенчестве чуть Пугач не погубил, только бабушка спасла.
– Это другое. Некогда спорить, лей!
Одну из лестниц, теперь их было много, уж подтаскивали внизу к стене. Две верхние почерневшие палки стукнулись о настил пола прямо рядом с Нелли.
С натугою зачерпнув, Нелли завела подале и опрокинула тяжелый ковш. Послышался гортанный вскрик, палки под ногами Нелли качнулись вдруг, снова стукнулись о настил, оторвались от него второй раз и полетели прочь, открывая глазу часть лестницы. Согнувшись вдвое, Нелли разглядела ее целиком – лестница валялась на земле, а рядом корчился, пытаясь высвободиться из перекладин, обожженный тартарин. Когда черный поток настиг его, он успел вскарабкаться до половины.
И тут сама Нелли оказалась в воздухе. Чьи-то руки железными тисками сжимали ее под мышками. Отчаянно болтая ногами, Нелли силилась либо достичь опоры, либо лягнуть сзади нежданного врага.
– Теперь каждый воин на счету, а на тебя в такую минуту положиться нельзя! – прошипел около ее уха голос отца Модеста. – А от тебя, княжна, не ждал такого ребячества!
Когда частокол сделался немного выше макушки, Нелли ощутила под ногами ступеньку. Трудно было не ощутить – отец Модест не поставил, а скорей швырнул ее на ноги. Нелли вывернулась из рук и оборотилась: лицо его разрумянилось от гнева.
– Чем я лучше других или же чем я их хуже?! – воскликнула она в свой черед возмущенно.
– Сие не твоя жизнь, – ответил отец Модест, сам не ведая, что повторяет за разруганной им только что Ариной. – Но препираться о том с тобою я не намерен. Не хочешь понять по-хорошему, поймешь по-плохому. Коли сию минуту не будет тебя в безопасной горнице, сразу после монгол отправлю тебя с подругами домой. С рук на руки родителям твоим! Даю в том слово чести! И наплевать на Венедиктова!
Нелли, не отвечая, круто развернулась на низких каблуках верховых сапог.
– Да ступай не к себе, далеко! – крикнул ей вслед отец Модест. – Иди в дом к Арине!
Обида, казалось, стучала в висках и застила дорогу. Нелли даже подивилась, что ноги донесли ее до терема княжны, а не на сыроварню или к порубу. По обыкновению Крепости дом был незаперт, да и запирать его было не на что. Нелли вошла: ни души! Небось даже старенькая бабушка дома не осталась. Только что была она в гуще самого настоящего бою, что оказалось и вовсе не страшно, а теперь бредет себе в домашней тишине привычных сеней, заходит в знакомую гостиную, где так смешно перемешаны предметы китайской роскоши с немануфактурными тканями и домашней работы утварью. Вот тоска-то, вот обида! А с него вить станется, в самом деле отправит домой!
Нелли решила подняться уж в Аринину горницу, там хоть книги есть, впрочем, едва ли можно читать себе книгу, когда все нормальные люди вокруг сражаются. Парашка-то небось пристроилась к своей старухе, лекарства варить для раненых. А Катька… Ладно, о Катьке сейчас думать не надобно, она выкрутится. И вообще всем сейчас веселей, чем ей, Нелли!
В горнице княжны было такое множество охотничьих трофеев, что Нелли никогда не могла упомнить хоть половину. Роскошная медвежья шкура покрывала сверху бирюзовый шелковый ковер, вешалками же для ручниц, луков и ножей служили рога.
С одного из них Нелли сняла от нечего делать булатную саблю в красиво окованных серебром ножнах. Шпаги в Крепости не были в ходу, фехтовать на них, строго говоря, учились лишь те из мужчин, кто бывал хоть изредка в России. И собственная же Неллина шпага пылилась в горнице – пришлась не к месту. Перешел на саблю даже Роскоф. А все ж шпага чем-то милей душе, подумала Нелли, вытаскивая из ножен сверкающий булат. Шпага либо уж меч, как в старину. Что-то чужое, коварное кроется в этой односторонней выгнутой полосе.
Стукнула створка окна. Арина даже больше других любит студить комнаты свежим ветром. В Сабурове климат куда мягче, а в такую раннюю весеннюю пору оконные рамы еще не выставлены, окна учиханы кудельными оческами. Нелли обернулась с саблею в руке.
На глубоком узком подоконнике, обитом рысьим мехом, стоял тартарин.

Глава XXV

Как он только здесь оказался? Нелли не успела даже испугаться, хотя стоило бы. Не монгол, глупое, ничего не говорящее слово, а тартарин из памяти Верхуславы. В синем полукафтане и кожаных штанах, колченогий и низкорослый, с окровавленной саблею в руке. Восковое лицо мертвенно отливало изнутри свинцом и не являло ни возраста, ни чувств, однако ж в черных щелочках очей явственно вспыхнуло торжество при виде некрепкого на вид недоросля, пусть и вооруженного.
Кануло лишь несколько мгновений, прежде чем ордынец упруго спрыгнул на пол с подоконника, как только успели глаза приметить столько подробностей, как промелькнуло столько мыслей в голове?
Пистолеты у Катьки, хорошо хоть, что в руках Аринина сабля, хотя чего хорошего? Биться на режущем оружье дело совсем иное, чем на колющем. Для сей утехи шляхетской нужна не только ловкость, но и сила.
А тартарин уж шел на Нелли. Саблю он, ухмыльнувшись, опустил, верно не сочтя, что понадобиться, а другою рукой начал вытаскивать из-за пояса сизую волосяную веревку.
Ах ты, нежить, чего захотел! Нелли чуть отступила назад, поднимая саблю обеими руками, словно меч. Благо рукоять оказалась никак не на ее руку, стало быть, сабля не Аринина, чья-то мужская.
Ордынец заквохтал мелким смехом, будто рот полоскал. Однако ж остановился, даже в свой черед отступил, прикидывая, как бы половчее метнуть свой аркан. А ведь метнет, окаянец! И чего тогда? Нелли на мгновение зажмурилась, угадывая, как просвистит сейчас жирная веревка, захватит руки или ноги, потянет…
Но веревка все не свистела. Тартарин стоял с напрягшеюся для броска рукой, между тем как за его спиною что-то мелькнуло в окне. Бесшумно, совсем бесшумно, еще кто-то проскользнул в окно, не успевши даже поставить на подоконник вторую ногу, вскинул руку с коротким ножом и изготовился к прыжку. Нелли не видела его толком, не будучи в силах оторвать глаз от веревки. И веревка метнулась к ней, но вполовину силы, упала на ходу, как умершая в прыжке змея. Словно пытаясь ее нагнать, ордынец рухнул головою вперед, стукнулся об пол шагах в трех от ног Нелли. Войлочная серая шапка при этом не слетела с его головы, да и не могла б слететь, пришпиленная прямо под затылком. Намертво пришпиленная, торчала только самая рукоять ножа.
– Заметил я, куда он проскочил. – Голос Неллиного спасителя звучал со странною хрипотой, словно говорить ему было трудно. Спутанные длинные волосы лезли ему в лицо, он небрежно откинул их рукою за спину. Так это ж давешний грубиян, как бишь его, Нифонт!
– Вовремя Вы подоспели, саблей мне рубиться несподручно. – Нелли силилась говорить ровно, но предатель-голос дрожал. – Он вить поранить кого-то успел.
– Не насмерть, – непонятный Нифонт шагнул к телу, нагнулся, вытягивая из толстой шапки окровавленный нож. О шапку же и вытер лезвие, она не вся успела пропитаться кровью.
Нелли не могла не пожалеть отливающего мягким блеском шелка бирюзового ковра. Нифонт же со спокойной деловитостью перевернул тело лицом кверху (смерть не изменила гадкого цвета кожи, только наполнила щели глаз тусклым свинцом.) постоял, размышляя, вытащил нож из голенища сапога, а от толстого пояса отцепил ножны сабли и что-то вроде большого черного кошеля. Тесемки он развязал: вывалились огниво, небольшая пилка, моток нитей и круглая золотая пластинка с затейливой чеканкою. Сам кошель и прочее невежа швырнул рядом с трупом, пластинку же отложил отдельно к взятому оружию. Затем с обеих сторон набросил на тело испачканный ковер и перехватил концы в узел, верно, чтоб удобней было тащить.
Оскорбленная пренебрежением, Нелли, скроив такую же, как во всяком случае ей представлялось, деловито-безразличную мину, распахнула дверь.
– Зачем еще? – Нифонт свел брови.
– Что ж, так и оставлять падаль в Арининой горнице? – холодно поинтересовалась Нелли. – Вы разве не намеревались, сударь, избавить княжну от столь неприятного сюрпризу?
– Так не через дверь же, – пожал плечами Нифонт.
– А как же еще? – Нелли опешила.
– После осквернения порога весь дом разбирают до бревнышка, а бревна сжигают.
Не глядя на приоткрывшийся рот Нелли, Нифонт поволок труп в ковре к окну. Да что ж он такое делает?! А делал Нифонт между тем вот чего – взваливал отвратительный узел на подоконник. Взваливши, с силою толкнул: снаружи застучало и шмякнуло.
Сама не зная зачем, Нелли подлетела к окну. Стремительно, Нифонт отпрянул в сторону, как от огня, Нелли просунулась в оконницу. Тело тартарина валялось на дворе, раскинувшись бессмысленною куклой.
– Глядеть надо! Еще б чуток, и не ровен час до меня дотронуться, – Нифонт казался сердит, впрочем, сердитость и без того была его свойством.
– Ну и что с того?
– Из каких же ты краев, когда не ведаешь того, что малый ребенок знает? – Нифонт поднял золотое украшенье, повертел, чтобы игра света отчетливей выявила рисунок.
– Да хоть бы из алеутских, – возмутилась Нелли. – Но в моих краях принято объяснять чужеземцу обычаи.
– Твоя правда, отрок, – Нифонт поднял глаза от украшения на Нелли. Глаза его были холодного цвету, похожего на легкий пепел, и черные зрачки головешками выглядывали из этого пепла. – Чего тебе растолковать, спрашивай.
Отрок?! Вот так кунштюк! Да вить вся Крепость знает, кто такова Нелли Сабурова! Сколько раз догадывались те, кто еще не был с нею знаком! Если он не знает, что Нелли Сабурова гостит в Крепости, отчего ж не поинтересуется, откуда взялся чужой отрок? Здесь вить нету чужих! Ну, не хочешь знать, так и не надобно.
– Его пришлось выкинуть в окно из-за того, что он через окно сюда пролез? – спросила она для начала.
– Глупости мелешь. Коли враг убит в доме, запрет есть выносить его через дверь.
– Почему? – не в шутку заинтересовалась Нелли.
– Мне неведомо, да и до меня уж давно никто того не знал. Старый то обычай, боле тысячи лет ему. Но оттого ль в России его забыли, что давно не убивали врагов? – Нифонт неожиданно усмехнулся, и словно бы крошечная искра вспыхнула на мгновение в головешках его зрачков.
– Боюсь, не от этого, – Нелли посерьезнела. – Там много чего забыто теперь такого, что к телу и душе, к соединяющей их нити касается. А откуда ты понял, что я из России?
– Догадался. На здешних не походишь.
– А отчего не спросишь, чего я здесь делаю?
– Без дела здесь российские не бывают. – Нелли не оставляло ощущение, что Нифонту трудно говорить.
– Тебе никто не рассказал, кто я?
– Со мною пустых разговоров не ведут.
Нелли хотела было спросить, почему до Нифонта нельзя дотрагиваться, но не решилась.
– А кого поранил ордынец? – поинтересовалась она вместо того.
– Меня, – послышалось из растворенной двери. В горницу легкою походкою вошел Никита Сирин.
Дорожный его сюртук, без того драный, был теперь рассечен на правом боку. Взрезанные края потемнели. Впрочем, глядел он молодцом, похоже, задело неглубоко.
– Задело неглубоко, – сказал Сирин. – Трое их свалилось на меня, окаянцев, немудрено, что один таки рубанул да убежал. Ну силен по крышам скакать, что твоя обезьяна.
– А как же ты выбрался, Никита? – Нелли рада была старому знакомцу, тем паче разбавившему своим появлением компанию Нифонта, каковая пусть и не была неприятна, однако ж настораживала.
– Так они же и выпустили, – засмеялся Сирин. – Чаяли поди, спасибо скажу.
Нелли засмеялась тоже, однако ж Нифонт глянул на Сирина исподлобья – не весьма приветливо.
– Ну бой вокруг кипит, – Сирин покачал головою. – Покуда сидел взаперти, думал, скончанье дней наступило.
– А другие двое – в Крепости? – обеспокоилась Нелли.
– Куда ж им деваться. Да не тревожься зря, милое дитя, они уж ни на кого не набросятся. Там и валяются, возле темницы.
– Так ты их поубивал?!
– Вестимо. Не так уж и плохо для мирного москвитянина. Саблю выхватил у ближнего, бедняга от неожиданности опешил. Вот собственною саблей и прикончил, а затем второго.
В Сирине проистекла явственная перемена: убитый отчаяньем в предыдущую встречу, он теперь вновь походил на прежнего весельчака-студиозуса.
– Не думай, надежды не питаю, что меня теперь сии недоверчивые горцы отпустят с миром, – усмехнулся Сирин, верно уловил мысль Нелли в ее лице. – Но все веселей, что не столь глупо сгинул.
– Так тебя и должен я был к монгольцам везти? – хмуро спросил Нифонт. – Я вить ради того и в Крепость пришел – весточку мне примчали.
– Доподлинно не отвечу, но едва ли кого-то еще, – Сирин изящно поклонился.
– А орда-то сама пожаловала, – Нифонт, казалось, размышлял. – Верно, иначе с тобой решат теперь. Обратно в поруб можешь не ворочаться, но и не дури под переполох. Бежать-то отсюда все одно некуда, сгинешь в пути. А верней, опять догонят.
Еще одна странность, отметила Нелли. Что делать с Сириным, решали все взрослые мужчины наверное, а еще некоторые из женщин. Нифонт же говорил так, словно его решенье судьбы Сирина никак не касалось. Быть может, потому, что он был не в Крепости тогда? Но вить знали же, где искать, раз прислали вестового.
– А ты не в Крепости живешь? – спросила она.
– Нет.
– Мудреная штука, – Сирин присел на корточки и поднял золотую пластинку. – Рисунок сюжетной. Мне читывать доводилось, тамошние обитатели все больше узоры пишут.
– Ладно, недосуг мне теперь, – Нифонт скрылся в дверях. Похоже, сию фразу следовало принять за прощание.
– Пожалуй, и я тож поспешу, – Сирин поднялся с украшением в руках. – Небось и руки негодяя соглядатая в сей час не лишни. А ты меж тем погляди, милое дитя, картинка любопытная. Каналией буду, ежели из здешней жизни.
Принявши украшение, Нелли не стала, само собой, удерживать Сирина. Пускай сражается. Поймут, может, тогда, что никакой он не убивец и соглядатай. А вот ей и вправду только и остается, что картинки разглядывать.
Тончайшей работы рисунок на пластине настолько изобиловал деталями, что основной сюжет выглядывался не враз – тонул в переплетениях деревьев с цветами, насекомых размером с людей, а сами люди были друг с дружкою словно лилипуты с Гулливерами. Гулливеры при том глядели горделиво, лилипуты же кланялись, ежели вообще не валялись на земле. И те и другие были занятные – одетые, словно древние египтяне, но при том несомненной принадлежности к черной расе. Губы у них были широки, а волосы курчавы. Надо ж уместить столько всего на штуковине величиною в ладонь! Не сразу и разглядишь, что устремлены все изображенные к молодой женщине, скорей даже девице – должно быть, царице или богине. Да, девица, и немногим старше Нелли. Сидит себе на чем-то наподобие легкого трона, удерживая в обеих руках змею-кобру. И хоть бы что ей! А на кудрях высоко поднятой головы еще две змеи, нет, скорей корона в виде змей, сжимающих что-то ртами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69