– как и Федор, крикнула издали Арина.
– На Куличик упала! – Ветер относил слова, и отцу Модесту пришлось кричать. – Федины собаки, может, след возьмут, а может, и нет. Уж и не знаю, как лучше: то ли к Куличику ворочаться, то ль просто лес чесать.
– Княсь Андрей Львович велел всем разбиться по округе, а кто первый наткнется, чтоб два выстрела дал. Он и сам поехал, а с ним франк, тот в вифлиофике сидел, не поспел с нами.
– Ладно, княжна, уж возьмите в свой отряд амазонок маленькую Нелли, а мы с Ильей Сергеичем поскачем вправо от Эрликова логова.
– Хорошо, а мы уж тогда слева, – Арина хлестнула лошадь.
Нелли, разворачиваясь на скаку, успела еще озадачиться вопросом, что делал Филипп в вифлиофике. Потом стало не до того.
– Ленушка, конь у тебя не устал? – Арина усмехнулась. – Вишь каков, он вить тебя с нами определил, думал, если кто и найдет лазутчика, так не мы. А еще поглядим!
– Конь не устал, мы мало галопом скакали.
– А они ж без собак, – удивилась Катя.
– Так еще неизвестно, пригодятся ль собаки-то? Некогда лясы точить, вперед!
И весенний голый отлог понесся внизу под стук копыт.
– Самоуверенной, как пень, и всегда таким был, – бормотала себе под нос Арина, и Нелли прыснула, когда наконец уразумела, что сие относится к отцу Модесту. – А поспорю, что не все ты уж помнишь под горою, ох, не все…
Всадницы миновали священный кедр, но то был не первый Неллин знакомец, а другой, выше и старше: уж мало оставалось ветвей, до коих можно было дотянуться хоть бы и с лошади. Некоторые ленты опоясывали ствол.
– Отсюда свернем за валуном к ручью, – распорядилась Арина. – Небось коли и была у него фляжка, да опустела.
Еще не спрятанный травою родничок бился о камни, разбрызгивая вокруг себя влагу сплошной сверкающей на солнце пеленою.
– След! – возбужденно крикнула Катя, указывая хлыстом.
На мокрой земле по другую сторону ручья виднелась четко выдавленная подошва мужского сапога.
– Ай, хорош след, хоть вынимай! – У Кати разгорелись щеки. – Молодец ты, княжна!
– Не здешней работы сапог, – нагнувшись с седла, заметила Арина. – Наши носят ойротские.
– След, Белоух, след!!
Собаки залились лаем. Лошади перескочили ручей.
– Взял! Ей-же-ей, Белоушка взял след! Ах ты, умница! – звонко кричала Арина. – Волчек! Лобан! Ну же, вперед, яхонтовые мои!
Лошади мчались за собаками, собаки летели вперед лошадей. Сердце в груди Нелли отчаянно колотилось. Собаки скрылись в кедровом молодняке. Исхлестываясь ветками, всадницы последовали за ними. Лай звенел все громче.
– На помощь! – отчаянно закричал мужской голос в глубине зарослей. – Помогите кто-нибудь!
– Теперь не уйдешь! – Арина засвистала, отзывая собак. – Катюха, второй пистолет Ленушке отдай!
Катя перекинула оружие на скаку, и Нелли успела его поймать.
Вскинув ружье в небо, Арина выстрелила. Переждала немного, затем выстрел повторила.
– Тихо! Тихо!
Возбужденные, дрожащие от ярости собаки никак не могли уняться, обступив кольцом молодого человека в дорожном наряде. Наряд сей между тем пострадал: кровь выступила на лохмотьях штанины, где только что прошлись собачьи зубы. Рядом валялся на земле дорожный мешок, сам же незнакомец стоял нагнувшись к ране и с усилием выпрямился, только когда всадницы подскакали.
– Для чего травите людей собаками? – укоризненным, хоть и ослабшим голосом спросил он, поднимая лицо. Нелли не без изумленья узнала московского студента Сирина. – И из чего ты, мальчик, грозишь мне пистолетом?
Катя вправду держала свой пистолет нацеленным в грудь пришельца.
– Человече, – со сдерживаемым гневом ответила с седла Арина, – разве тебя сюда кто-нибудь звал?
– Я много странствую по этим краям, – с достоинством отвечал студент, – и везде доводилось мне доселе убеждаться, что нечаянному гостю ради.
– Те пределы ты уже прошел, – сурово произнесла Арина. – Россия позади, впереди дикия орды. А между ними – мы. Здесь правит наш закон, и он карает любопытствующих.
– Неужто вправду вы не выдумка? – Сирин впился глазами в лицо княжны, затем перевел взгляд на лица Нелли и Кати. – Похоже, что так, юная дева, ты кажешься не чужеземкою, но и не русской. В России таких, как ты, нету. Ты не крестьянка и не барышня и слишком повелительна для полу твоего и для твоих лет. Ты словно явилась из прошлого, верней сказать, я ехал в другие места, а попал в другие времена. Но этих мальчиков я встречал прежде, хоть и не помню где… Нет, не помню.
Катя, как Нелли приметила, давно уж неудобно шарила левою рукою по карманам. В лице девочки проступило недоброе торжество.
– Чего б ты ни искал в этих краях, – воскликнула она, – а нас повстречал там, где потерял вот это! Признаешь свою вещицу?
В пальцах ее оказался зажат ободок, украшенный мертвою головою.
Сирин с отвращением отшатнулся.
– Ты – франкмасон! – воскликнула Нелли, обратившись мыслями к незаконченному рассказу фон Зайница. – И ты сие скрывал, иначе б носил кольцо на пальце, а не в кармане!
– Видит Бог, мне есть чего скрывать, – хрипло прошептал Сирин.
Нелли услышала между тем за спиною треск и шорох ветвей: за ними следом пробивался всадник, но лица она, обернувшись, не различила.
– Худо, что ты знаешь о нас, – морщинка меж бровями Арины углубилась. – Хуже того, что ты каменщик.
– Никак поймали змеиного наездника? – Роскоф, а это был он, расхохотался, но тут же помрачнел. – Стало быть, сударь, Вы нашли то, не знали что.
– Вон оно как, мы видались на дороге, где вас заснежило! – вспомнил Сирин. – Вы француз. И мальчики были там же, теперь я вспомнил наверное.
– Мы чуть было не повстречались в Омске, – хмуро добавил Роскоф. – Ненамного разминулись.
– В Омске? – Сирин, наклонившийся было вновь к кровоточащей ноге, поднял лицо. – Вот этого не припомню.
– Вы весьма поспешали. Даже сменялись с кем-то лошадью. Сей путник опасен, княжна. Как бы доставить его в Крепость? Вы сильно поранены, сударь?
– Идти я могу, ведите, куда почтете нужным, – с непонятным выраженьем ответил Сирин.
– Далеко, – Роскоф задумался. – Вот что, сударь, залезайте-ко позади меня. Сия тамплиеровская символика, Вам, должно быть, не вовсе незнакома. Думаю, Вы довольно благоразумны, чтобы удержаться от попыток побегу. Девицы поскачут вокруг нас с собаками.
– Девицы? – Сирин прежде, чем поднять свой мешок, кинул еще взгляд на Нелли и Катю. – Вот уж вправду я попал в страну чудес.
– Лезьте! – поторопил Роскоф, протягивая руку. Сирин, опершись на стремя, ухватился за нее.
Обратно ехали медленнее, жалея лошадь Филиппа. Других сысковых отрядов по дороге не встретилось, верно, были слишком далеко от выстрелов Арины.
Странным показалось Нелли лицо пленника, когда, миновав оградительные валуны, они въехали в Белую Крепость. В нем было изумление пробудившегося ото сна, который обнаружил вдруг, что помнившиеся ему диковины наяву не исчезли.
– Савелий! Ермил! – окликнула Арина сторожевых, и без того поспешавших вниз.
– Неужто вправду лазутчик?
– Куда ж его покуда?
– Да в поруб, куда прежде ордынцев саживали, – определился широкобородый Ермил.
– Там, я чаю, трухляво, сколько уж лет не пользовались, – усомнилась Арина. – Ну да глядите сами. Ты бы, Савельюшка, послал мальчишек пострелять в лесу, что поймали уже. А я к нему лекарку Василису тем временем отправлю.
– Спасибо за твою доброту, дева-греза, – Сирин поклонился, покорно следуя по улице меж стражами. С лица его не сходило изумление, и он все вертел головою по сторонам.
– Эк он колечка-то испугался! – самодовольно шепнула Катя на ухо Нелли. – А вить я и сама не знаю, чего в нем такого.
– Расспрошу я одного из здешних, так и будем толком знать, – ответила Нелли, вспомнив о фон Зайнице.
Однако ж поговорить с последним в тот же день не удалось. Слишком большое оживленье воцарилось в Крепости, мужчины, возвращавшиеся по двое и по трое, толковали меж собою.
– Отчего все так озаботились? – спросила Нелли Арину уже в горницах.
– Как ты думаешь, многих лазутчиков до него ловили? – вопросом ответила та.
– Откуда мне знать, – Нелли пожала плечами. – Верно, мало, раз такая суматоха.
– Ни одного.
– А поглядеть со стороны, вы уж не одну сотню лет их ловите, – удивилась Нелли.
– Не одну сотню лет ждем, – поправила княжна невесело. – Вот и дождались теперь. Пойми, столько дел мы в России творим, что поздно иль рано кто-нибудь должен был на след натолкнуться. И скорей всего, худые людишки по нему пустятся. Так оно и вышло. Допросят лазутчика, потом большой совет держать станут. Больно близко к нам города придвинулись, не пришлось бы сниматься с насиженных мест. А там снова с дикими воевать, куда ни кинь, все неладно.
– Крепость же Катунь защищает! – При мысли о том, что таежная обитель может опустеть, сердце Нелли сжалось.
– Где город вырос да дороги легли, там уж мост перекинуть не трудность. Ладно, рано покуда горевать. Малый-то назад не вернется и ничего не расскажет.
– Его убьют? – спросила Нелли тихо. Веселого студента, что с песнею орудовал тогда лопатою, было жалко. Впрочем, он вить и сам убивец.
– Зачем убьют? – Княжна недобро усмехнулась.
– Затем, что пленник всегда может сбежать, хоть бы и через десять лет! А сторожить? Зачем такое бремя?
– Не вчера эту загадку разгадывали, – ответила княжна туманно. – А убивать нам не пристало, хоть иной раз и покажется, что было б оно пощадливее.
Глава XIX
Фон Зайница Нелли нашла на другое утро в вифлиофике. На сей раз там было пусто, зато узкие деревянные улицы противу обыкновения оказались людны. Словно все сговорились забросить дела и не ходить в тайгу, подумала Нелли, пробираясь меж столами и полками волюмов. Человека три на расспросы послали ее сюда, однако ж не ошиблись ли?
Илья Сергеич сидел близ портрета царевича Георгия, углубленный, казалось, в разлохмаченную рукопись, кою читал… нет! Перед ним стояла открыта пузатая стеклянная чернильница, а по столешнице разбросаны были перья. Одно из них застыло в руке безо всякого движения, отчего Нелли и не поняла сразу, чем он занят. Даже не подняв головы на постук шагов, Зайниц вглядывался в чистый еще лист, словно наблюдая в его белизне тайное движение мыслей и событий.
– Извините ль Вы, коли я отвлеку Вас, сударь? – спросила Нелли, усаживаясь за узкий стол напротив Зайница.
– Мадемуазель Сабурова, – Зайниц улыбнулся. – Вы не можете меня отвлечь, ибо Ваши вопросы и мое занятие совпадают. Давешние события послужили мне предостереженьем поторопиться излить на бумагу события давних лет, кои я начал было описывать, но по сю пору не закончил. О, милое дитя, да простительно мне будет так называть Вас, когда б Вы знали, сколько портретов многоликого Зла сосредоточено здесь на полках, под сим добрым портретом! Займет место средь них и моя повесть, тем паче что Рыльский ничего уж не напишет! Я – нерадивый свидетель, увы! Но быть может, интерес Ваш меня подстегнет.
– Прервались мы на том, как Игнотус все менял обличье, – Нелли, подперевши подбородок кулаком, внимательно уставилась на Зайница. – А свой лик Зла я тож повидала.
– Коли б я того не понял, разве стал бы рассказывать? – Пальцы Зайница расщипывали белое перо. – Меж тем достигли мы Воронежа, но словно бы чего-то там ожидали, сидя без толку на постоялом дворе. Тут уж Игнотус, теперь конопатый горбун со светлою косицей, меняться перестал, чтоб не вызывать подозрений у содержателей. Нрав его сделался раздражен, словно бы от разлития желчи. Даже обыкновенная теплота испарилась из его глаз, и сделалось вдруг заметно, что они малы. И маленькие эти глазки сверлами впивались в ужинавших путников, но ни на ком не задерживались надолго. Вьюноши по младости робкие, мы норовили побыстрей закончить с трапезою, дабы не ощущать неудовольствия нашего подопечного. Неожиданно он засмеялся. «Что-то вы приуныли, друзья мои! – воскликнул он, хотя упрек следовало бы оборотить вспять. – Прочь от нас все, что несет отпечаток меланхолии! Долой эту немецкую напыщенность, погруженную в „увы“! Будем скакать и плясать! Хозяин, подать вина получше, какое только сыщется!» Принесли рейнвейн. Надобно тут признаться в странном моем недостатке, причинявшем мне в юности немало конфузу. Есть недуг под названьем сенная лихорадка, приключающийся от самых различных причин. На некоторых нападает она в пору весеннего цветения, некоторым тяжек запах собачьей либо кошачьей шерсти. Мне же, к смеху знакомцев, не показан виноград и все из него изготовленное, особливо вино. Стоит мне сделать глоток-другой, как нос мой печальным образом краснеет и распухает, а из глаз прыщут слезы. К тому ж начинается и мучительный кашель. Зная о сем изъяне, я уж приноровился тогда в обществе подносить бокал к губам и отставлять незвначай, хотя иногда все же выходило неловко. Послужив мишенью насмешек, я тщился не признаваться прямо в сем недуге. Рыльский хвалил рейнвейн, а Игнотус потчевал нас с таким усердием, что даже уличил меня в том, что я еще не прикончил бокала. Рыльскому беда моя была известна, и он, улыбнувшись мне глазами, пару раз отвлекал вниманье Игнотуса, дабы я смог выплеснуть вино свое под стол.
– А как же… – Нелли замялась: вопрос ее был слишком уж короток, да и не имел прямого отношения к делу.
– Как я подхожу к святому Причастию, милое дитя? – угадал ее мысли фон Зайниц. – Я к нему подхожу. И недуга моего со мною не случается. Это вить уже не вино, не забывай.
– Я не хотела спрашивать, да не удержалась.
– Пустое. Меж тем заметил я, что безделье и сытный обед с обильным возлиянием сморили моего Алексея. Запасшись сальной свечою, мы поднялись в спальню. Постоялый двор в Воронеже был переполнен, и, к неудовольствию, какого Игнотус отнюдь не выражал в дороге, нам досталась одна комната на троих. Рыльский очень скоро захрапел, затих и Игнотус. Меня же Морфей бежал в ту ночь. Долго лежал я в смутной тревоге, слушая доброго сверчка. Неожиданно заскрипели половицы. У половиц есть привычка скрипеть особенно сильно всегда, как кто старается не шуметь. Ступая осторожно, Игнотус подошел к кровати Рыльского и склонился над ним. Затем шаги его направились ко мне. Не ведаю по сю пору, что побудило меня притвориться спящим! Быть может, обыкновенное человеческое любопытство как раз к тому, что от нас хотят скрыть.
– Мне не объясняйте, я всегда подслушиваю, – Нелли хмыкнула.
– Во всяком случае, я сомкнул веки и постарался дышать ровно. Скрип половиц приближался, и я на мгновение уловил чужое дыхание на своей щеке. Затем Игнотус отошел, и я, разжмурясь уже, увидал в отворенной им двери скачущий свет свечи. Кто-то вошел в комнату. «Другого места говорить нету», – произнес Игнотус. «Не хотел бы я говорить пусть и при своих», – ответил вошедший. Сквозняк подхватил пламя, и осветилось лицо неприметного человека, что ужинал в одной зале с нами. Тогда они не обменялись ни единым знаком. «Я укрепил их сон», – Игнотус хихикнул. Сие показалось мне гадким. Положим, вправду не по чину было слушать нам какой-нито разговор, но что мешало ему удалить нас, взявши слово чести? Так нет, надобно было сыпать какую-то дрянь в вино братьям! Не было сомнений, что дело в вине: я оставался бодр, а Рыльский спал непробудно. Злость разобрала меня. Когда мне не доверяют, нечего и от меня ждать, что я заткну уши! Совесть моя в рассуждении подслушивания успокоилась совершенно. «Ладно, коли Вы за сие в ответе», – отозвался гость. Собеседники уселись на лавке и теперь не были мне видны, хотя свеча отбрасывала на стену их черные тени. Горбатая тень Игнотуса отчего-то наполнила мою душу томительным хладом, хоть и превосходно я знал, что горб накладной, да и много ли страшного в настоящем? «Слажено ли дело? – спросил Игнотус. – Я устал уж ждать без толку известий в сей дыре». – «Задержка приключилась из-за того, что молодого человека увязалась проводить его старая бабка. Пришлось ждать, чтоб она спокойно отправилась восвояси, нето вышли б ненужные хлопоты». – «Мне ручались, что молодой человек – сирота, – недовольно сказал Игнотус. – Затем его и выбрали средь прочих». – «Наверное он сирота, да бабка взялась невесть откуда, выползла из деревни. По щастью, старуха неграмотна, так что писем ждать не станет». – «Жду услышать в подробностях, как все произошло», – черная тень горбуна качнулась. «Все сложилось наилучшим образом, – отвечал его собеседник. – Уже мы знали, что сей вьюноша, именем Викентий Козьмодемьянский, после получения сана направлен будет в дальний приход под Казань. Никто его там знать не может. Мы с братом, коего я не назову, хоть и доверяю Вашим людям и сонным зельям, ибо имя его Вам известно без того, присоединились к нему на большой дороге чуть дальше, чем предполагали, когда тот расстался с престарелою родственницей. Робкое сердце вчерашнего семинариста смутилось нарочитыми нашими россказнями о разбойниках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
– На Куличик упала! – Ветер относил слова, и отцу Модесту пришлось кричать. – Федины собаки, может, след возьмут, а может, и нет. Уж и не знаю, как лучше: то ли к Куличику ворочаться, то ль просто лес чесать.
– Княсь Андрей Львович велел всем разбиться по округе, а кто первый наткнется, чтоб два выстрела дал. Он и сам поехал, а с ним франк, тот в вифлиофике сидел, не поспел с нами.
– Ладно, княжна, уж возьмите в свой отряд амазонок маленькую Нелли, а мы с Ильей Сергеичем поскачем вправо от Эрликова логова.
– Хорошо, а мы уж тогда слева, – Арина хлестнула лошадь.
Нелли, разворачиваясь на скаку, успела еще озадачиться вопросом, что делал Филипп в вифлиофике. Потом стало не до того.
– Ленушка, конь у тебя не устал? – Арина усмехнулась. – Вишь каков, он вить тебя с нами определил, думал, если кто и найдет лазутчика, так не мы. А еще поглядим!
– Конь не устал, мы мало галопом скакали.
– А они ж без собак, – удивилась Катя.
– Так еще неизвестно, пригодятся ль собаки-то? Некогда лясы точить, вперед!
И весенний голый отлог понесся внизу под стук копыт.
– Самоуверенной, как пень, и всегда таким был, – бормотала себе под нос Арина, и Нелли прыснула, когда наконец уразумела, что сие относится к отцу Модесту. – А поспорю, что не все ты уж помнишь под горою, ох, не все…
Всадницы миновали священный кедр, но то был не первый Неллин знакомец, а другой, выше и старше: уж мало оставалось ветвей, до коих можно было дотянуться хоть бы и с лошади. Некоторые ленты опоясывали ствол.
– Отсюда свернем за валуном к ручью, – распорядилась Арина. – Небось коли и была у него фляжка, да опустела.
Еще не спрятанный травою родничок бился о камни, разбрызгивая вокруг себя влагу сплошной сверкающей на солнце пеленою.
– След! – возбужденно крикнула Катя, указывая хлыстом.
На мокрой земле по другую сторону ручья виднелась четко выдавленная подошва мужского сапога.
– Ай, хорош след, хоть вынимай! – У Кати разгорелись щеки. – Молодец ты, княжна!
– Не здешней работы сапог, – нагнувшись с седла, заметила Арина. – Наши носят ойротские.
– След, Белоух, след!!
Собаки залились лаем. Лошади перескочили ручей.
– Взял! Ей-же-ей, Белоушка взял след! Ах ты, умница! – звонко кричала Арина. – Волчек! Лобан! Ну же, вперед, яхонтовые мои!
Лошади мчались за собаками, собаки летели вперед лошадей. Сердце в груди Нелли отчаянно колотилось. Собаки скрылись в кедровом молодняке. Исхлестываясь ветками, всадницы последовали за ними. Лай звенел все громче.
– На помощь! – отчаянно закричал мужской голос в глубине зарослей. – Помогите кто-нибудь!
– Теперь не уйдешь! – Арина засвистала, отзывая собак. – Катюха, второй пистолет Ленушке отдай!
Катя перекинула оружие на скаку, и Нелли успела его поймать.
Вскинув ружье в небо, Арина выстрелила. Переждала немного, затем выстрел повторила.
– Тихо! Тихо!
Возбужденные, дрожащие от ярости собаки никак не могли уняться, обступив кольцом молодого человека в дорожном наряде. Наряд сей между тем пострадал: кровь выступила на лохмотьях штанины, где только что прошлись собачьи зубы. Рядом валялся на земле дорожный мешок, сам же незнакомец стоял нагнувшись к ране и с усилием выпрямился, только когда всадницы подскакали.
– Для чего травите людей собаками? – укоризненным, хоть и ослабшим голосом спросил он, поднимая лицо. Нелли не без изумленья узнала московского студента Сирина. – И из чего ты, мальчик, грозишь мне пистолетом?
Катя вправду держала свой пистолет нацеленным в грудь пришельца.
– Человече, – со сдерживаемым гневом ответила с седла Арина, – разве тебя сюда кто-нибудь звал?
– Я много странствую по этим краям, – с достоинством отвечал студент, – и везде доводилось мне доселе убеждаться, что нечаянному гостю ради.
– Те пределы ты уже прошел, – сурово произнесла Арина. – Россия позади, впереди дикия орды. А между ними – мы. Здесь правит наш закон, и он карает любопытствующих.
– Неужто вправду вы не выдумка? – Сирин впился глазами в лицо княжны, затем перевел взгляд на лица Нелли и Кати. – Похоже, что так, юная дева, ты кажешься не чужеземкою, но и не русской. В России таких, как ты, нету. Ты не крестьянка и не барышня и слишком повелительна для полу твоего и для твоих лет. Ты словно явилась из прошлого, верней сказать, я ехал в другие места, а попал в другие времена. Но этих мальчиков я встречал прежде, хоть и не помню где… Нет, не помню.
Катя, как Нелли приметила, давно уж неудобно шарила левою рукою по карманам. В лице девочки проступило недоброе торжество.
– Чего б ты ни искал в этих краях, – воскликнула она, – а нас повстречал там, где потерял вот это! Признаешь свою вещицу?
В пальцах ее оказался зажат ободок, украшенный мертвою головою.
Сирин с отвращением отшатнулся.
– Ты – франкмасон! – воскликнула Нелли, обратившись мыслями к незаконченному рассказу фон Зайница. – И ты сие скрывал, иначе б носил кольцо на пальце, а не в кармане!
– Видит Бог, мне есть чего скрывать, – хрипло прошептал Сирин.
Нелли услышала между тем за спиною треск и шорох ветвей: за ними следом пробивался всадник, но лица она, обернувшись, не различила.
– Худо, что ты знаешь о нас, – морщинка меж бровями Арины углубилась. – Хуже того, что ты каменщик.
– Никак поймали змеиного наездника? – Роскоф, а это был он, расхохотался, но тут же помрачнел. – Стало быть, сударь, Вы нашли то, не знали что.
– Вон оно как, мы видались на дороге, где вас заснежило! – вспомнил Сирин. – Вы француз. И мальчики были там же, теперь я вспомнил наверное.
– Мы чуть было не повстречались в Омске, – хмуро добавил Роскоф. – Ненамного разминулись.
– В Омске? – Сирин, наклонившийся было вновь к кровоточащей ноге, поднял лицо. – Вот этого не припомню.
– Вы весьма поспешали. Даже сменялись с кем-то лошадью. Сей путник опасен, княжна. Как бы доставить его в Крепость? Вы сильно поранены, сударь?
– Идти я могу, ведите, куда почтете нужным, – с непонятным выраженьем ответил Сирин.
– Далеко, – Роскоф задумался. – Вот что, сударь, залезайте-ко позади меня. Сия тамплиеровская символика, Вам, должно быть, не вовсе незнакома. Думаю, Вы довольно благоразумны, чтобы удержаться от попыток побегу. Девицы поскачут вокруг нас с собаками.
– Девицы? – Сирин прежде, чем поднять свой мешок, кинул еще взгляд на Нелли и Катю. – Вот уж вправду я попал в страну чудес.
– Лезьте! – поторопил Роскоф, протягивая руку. Сирин, опершись на стремя, ухватился за нее.
Обратно ехали медленнее, жалея лошадь Филиппа. Других сысковых отрядов по дороге не встретилось, верно, были слишком далеко от выстрелов Арины.
Странным показалось Нелли лицо пленника, когда, миновав оградительные валуны, они въехали в Белую Крепость. В нем было изумление пробудившегося ото сна, который обнаружил вдруг, что помнившиеся ему диковины наяву не исчезли.
– Савелий! Ермил! – окликнула Арина сторожевых, и без того поспешавших вниз.
– Неужто вправду лазутчик?
– Куда ж его покуда?
– Да в поруб, куда прежде ордынцев саживали, – определился широкобородый Ермил.
– Там, я чаю, трухляво, сколько уж лет не пользовались, – усомнилась Арина. – Ну да глядите сами. Ты бы, Савельюшка, послал мальчишек пострелять в лесу, что поймали уже. А я к нему лекарку Василису тем временем отправлю.
– Спасибо за твою доброту, дева-греза, – Сирин поклонился, покорно следуя по улице меж стражами. С лица его не сходило изумление, и он все вертел головою по сторонам.
– Эк он колечка-то испугался! – самодовольно шепнула Катя на ухо Нелли. – А вить я и сама не знаю, чего в нем такого.
– Расспрошу я одного из здешних, так и будем толком знать, – ответила Нелли, вспомнив о фон Зайнице.
Однако ж поговорить с последним в тот же день не удалось. Слишком большое оживленье воцарилось в Крепости, мужчины, возвращавшиеся по двое и по трое, толковали меж собою.
– Отчего все так озаботились? – спросила Нелли Арину уже в горницах.
– Как ты думаешь, многих лазутчиков до него ловили? – вопросом ответила та.
– Откуда мне знать, – Нелли пожала плечами. – Верно, мало, раз такая суматоха.
– Ни одного.
– А поглядеть со стороны, вы уж не одну сотню лет их ловите, – удивилась Нелли.
– Не одну сотню лет ждем, – поправила княжна невесело. – Вот и дождались теперь. Пойми, столько дел мы в России творим, что поздно иль рано кто-нибудь должен был на след натолкнуться. И скорей всего, худые людишки по нему пустятся. Так оно и вышло. Допросят лазутчика, потом большой совет держать станут. Больно близко к нам города придвинулись, не пришлось бы сниматься с насиженных мест. А там снова с дикими воевать, куда ни кинь, все неладно.
– Крепость же Катунь защищает! – При мысли о том, что таежная обитель может опустеть, сердце Нелли сжалось.
– Где город вырос да дороги легли, там уж мост перекинуть не трудность. Ладно, рано покуда горевать. Малый-то назад не вернется и ничего не расскажет.
– Его убьют? – спросила Нелли тихо. Веселого студента, что с песнею орудовал тогда лопатою, было жалко. Впрочем, он вить и сам убивец.
– Зачем убьют? – Княжна недобро усмехнулась.
– Затем, что пленник всегда может сбежать, хоть бы и через десять лет! А сторожить? Зачем такое бремя?
– Не вчера эту загадку разгадывали, – ответила княжна туманно. – А убивать нам не пристало, хоть иной раз и покажется, что было б оно пощадливее.
Глава XIX
Фон Зайница Нелли нашла на другое утро в вифлиофике. На сей раз там было пусто, зато узкие деревянные улицы противу обыкновения оказались людны. Словно все сговорились забросить дела и не ходить в тайгу, подумала Нелли, пробираясь меж столами и полками волюмов. Человека три на расспросы послали ее сюда, однако ж не ошиблись ли?
Илья Сергеич сидел близ портрета царевича Георгия, углубленный, казалось, в разлохмаченную рукопись, кою читал… нет! Перед ним стояла открыта пузатая стеклянная чернильница, а по столешнице разбросаны были перья. Одно из них застыло в руке безо всякого движения, отчего Нелли и не поняла сразу, чем он занят. Даже не подняв головы на постук шагов, Зайниц вглядывался в чистый еще лист, словно наблюдая в его белизне тайное движение мыслей и событий.
– Извините ль Вы, коли я отвлеку Вас, сударь? – спросила Нелли, усаживаясь за узкий стол напротив Зайница.
– Мадемуазель Сабурова, – Зайниц улыбнулся. – Вы не можете меня отвлечь, ибо Ваши вопросы и мое занятие совпадают. Давешние события послужили мне предостереженьем поторопиться излить на бумагу события давних лет, кои я начал было описывать, но по сю пору не закончил. О, милое дитя, да простительно мне будет так называть Вас, когда б Вы знали, сколько портретов многоликого Зла сосредоточено здесь на полках, под сим добрым портретом! Займет место средь них и моя повесть, тем паче что Рыльский ничего уж не напишет! Я – нерадивый свидетель, увы! Но быть может, интерес Ваш меня подстегнет.
– Прервались мы на том, как Игнотус все менял обличье, – Нелли, подперевши подбородок кулаком, внимательно уставилась на Зайница. – А свой лик Зла я тож повидала.
– Коли б я того не понял, разве стал бы рассказывать? – Пальцы Зайница расщипывали белое перо. – Меж тем достигли мы Воронежа, но словно бы чего-то там ожидали, сидя без толку на постоялом дворе. Тут уж Игнотус, теперь конопатый горбун со светлою косицей, меняться перестал, чтоб не вызывать подозрений у содержателей. Нрав его сделался раздражен, словно бы от разлития желчи. Даже обыкновенная теплота испарилась из его глаз, и сделалось вдруг заметно, что они малы. И маленькие эти глазки сверлами впивались в ужинавших путников, но ни на ком не задерживались надолго. Вьюноши по младости робкие, мы норовили побыстрей закончить с трапезою, дабы не ощущать неудовольствия нашего подопечного. Неожиданно он засмеялся. «Что-то вы приуныли, друзья мои! – воскликнул он, хотя упрек следовало бы оборотить вспять. – Прочь от нас все, что несет отпечаток меланхолии! Долой эту немецкую напыщенность, погруженную в „увы“! Будем скакать и плясать! Хозяин, подать вина получше, какое только сыщется!» Принесли рейнвейн. Надобно тут признаться в странном моем недостатке, причинявшем мне в юности немало конфузу. Есть недуг под названьем сенная лихорадка, приключающийся от самых различных причин. На некоторых нападает она в пору весеннего цветения, некоторым тяжек запах собачьей либо кошачьей шерсти. Мне же, к смеху знакомцев, не показан виноград и все из него изготовленное, особливо вино. Стоит мне сделать глоток-другой, как нос мой печальным образом краснеет и распухает, а из глаз прыщут слезы. К тому ж начинается и мучительный кашель. Зная о сем изъяне, я уж приноровился тогда в обществе подносить бокал к губам и отставлять незвначай, хотя иногда все же выходило неловко. Послужив мишенью насмешек, я тщился не признаваться прямо в сем недуге. Рыльский хвалил рейнвейн, а Игнотус потчевал нас с таким усердием, что даже уличил меня в том, что я еще не прикончил бокала. Рыльскому беда моя была известна, и он, улыбнувшись мне глазами, пару раз отвлекал вниманье Игнотуса, дабы я смог выплеснуть вино свое под стол.
– А как же… – Нелли замялась: вопрос ее был слишком уж короток, да и не имел прямого отношения к делу.
– Как я подхожу к святому Причастию, милое дитя? – угадал ее мысли фон Зайниц. – Я к нему подхожу. И недуга моего со мною не случается. Это вить уже не вино, не забывай.
– Я не хотела спрашивать, да не удержалась.
– Пустое. Меж тем заметил я, что безделье и сытный обед с обильным возлиянием сморили моего Алексея. Запасшись сальной свечою, мы поднялись в спальню. Постоялый двор в Воронеже был переполнен, и, к неудовольствию, какого Игнотус отнюдь не выражал в дороге, нам досталась одна комната на троих. Рыльский очень скоро захрапел, затих и Игнотус. Меня же Морфей бежал в ту ночь. Долго лежал я в смутной тревоге, слушая доброго сверчка. Неожиданно заскрипели половицы. У половиц есть привычка скрипеть особенно сильно всегда, как кто старается не шуметь. Ступая осторожно, Игнотус подошел к кровати Рыльского и склонился над ним. Затем шаги его направились ко мне. Не ведаю по сю пору, что побудило меня притвориться спящим! Быть может, обыкновенное человеческое любопытство как раз к тому, что от нас хотят скрыть.
– Мне не объясняйте, я всегда подслушиваю, – Нелли хмыкнула.
– Во всяком случае, я сомкнул веки и постарался дышать ровно. Скрип половиц приближался, и я на мгновение уловил чужое дыхание на своей щеке. Затем Игнотус отошел, и я, разжмурясь уже, увидал в отворенной им двери скачущий свет свечи. Кто-то вошел в комнату. «Другого места говорить нету», – произнес Игнотус. «Не хотел бы я говорить пусть и при своих», – ответил вошедший. Сквозняк подхватил пламя, и осветилось лицо неприметного человека, что ужинал в одной зале с нами. Тогда они не обменялись ни единым знаком. «Я укрепил их сон», – Игнотус хихикнул. Сие показалось мне гадким. Положим, вправду не по чину было слушать нам какой-нито разговор, но что мешало ему удалить нас, взявши слово чести? Так нет, надобно было сыпать какую-то дрянь в вино братьям! Не было сомнений, что дело в вине: я оставался бодр, а Рыльский спал непробудно. Злость разобрала меня. Когда мне не доверяют, нечего и от меня ждать, что я заткну уши! Совесть моя в рассуждении подслушивания успокоилась совершенно. «Ладно, коли Вы за сие в ответе», – отозвался гость. Собеседники уселись на лавке и теперь не были мне видны, хотя свеча отбрасывала на стену их черные тени. Горбатая тень Игнотуса отчего-то наполнила мою душу томительным хладом, хоть и превосходно я знал, что горб накладной, да и много ли страшного в настоящем? «Слажено ли дело? – спросил Игнотус. – Я устал уж ждать без толку известий в сей дыре». – «Задержка приключилась из-за того, что молодого человека увязалась проводить его старая бабка. Пришлось ждать, чтоб она спокойно отправилась восвояси, нето вышли б ненужные хлопоты». – «Мне ручались, что молодой человек – сирота, – недовольно сказал Игнотус. – Затем его и выбрали средь прочих». – «Наверное он сирота, да бабка взялась невесть откуда, выползла из деревни. По щастью, старуха неграмотна, так что писем ждать не станет». – «Жду услышать в подробностях, как все произошло», – черная тень горбуна качнулась. «Все сложилось наилучшим образом, – отвечал его собеседник. – Уже мы знали, что сей вьюноша, именем Викентий Козьмодемьянский, после получения сана направлен будет в дальний приход под Казань. Никто его там знать не может. Мы с братом, коего я не назову, хоть и доверяю Вашим людям и сонным зельям, ибо имя его Вам известно без того, присоединились к нему на большой дороге чуть дальше, чем предполагали, когда тот расстался с престарелою родственницей. Робкое сердце вчерашнего семинариста смутилось нарочитыми нашими россказнями о разбойниках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69