Теперь Нелли видела, что расстояние между ними и преследователями чуть-чуть, да увеличилось. Так-то, ящерицы! Куда вам противу таких коней на своих коротконожках!
– Слышь, барин! Я вить с тобой от погони утекать не подряжался!
– Дурья башка, не видишь, это ж грабители! Хотят хороших лошадей отобрать!
– Эвона что! Так лошади-то твои, не мои!
– Не трусь ты, оторвемся, лишь бы до места доскакать!
– Далече будет!
– Делать нечего!
Нелли трудно было кричать, скачка отнимала все дыхание. Ей казалось уже, что мокрая тьма доносит свистяще-шипящую речь слуг Венедиктова. Бревна под копытами вдруг кончились: верно мужики растащили для своих нужд. Копыта начали месить грязь: расстояние сократилось.
Ничего, только не бояться! Топкий участок кончится, но и врагам его по воздуху не перелететь. Это только сейчас так страшно от их приближения!
– Э, нет, сударик! Коли им лошади нужны, так пускай берут, а с меня взятки гладки! – Емелька на скаку соскочил с седла и, кувырнувшись через голову, скатился в канаву.
– Ах, ты!..
Рох, вскинув голову, тревожно заржал, остановясь посреди дороги.
Нелли в отчаяньи закусила губы. Она успеет оторваться, если помчит дальше одна. Но Рох! Как бросить Роха?! Как посмотрит она в глаза Катьке? Нет, ни за что на свете!
Ах, лошади, до чего ж вы благородны и чутки и вместе с тем до чего вы глупы! Разве собака осталась бы эдак стоять посреди дороги? Небось сама бы помчалась за хозяином, безо всякой веревки!
Плача от досады, Нелли соскочила с Нарда и, увязая сапогами, побежала к Роху. Быть может, она еще успеет накинуть его повод на заднюю луку своего седла? Шипящие крики доносились до нее уже не в воображении.
Шпага, скользнувшая в ее руку, казалась под ливнем искривленной в нескольких местах, словно молонья.
Враги попрыгали с низких своих лошадок.
Один из ящериц, верно, выкрикнул какую-то команду остальным, и они пошли на Нелли с трех сторон, парами. В руках их посверкивали ножи, но в блеске узких глаз таилось куда больше угрозы.
Быть может, Нелли и далеко было до легендарного фехтовальщика, о коем рассказывал Роскоф: стоя под ливнем, он остался сух. Однако и Нелли немало повывихивала кисть, чтобы освоить сей прием. Не так-то легко к ней подойти!
– Кубла, хурла! – выкрикнул главный. Ящерицы остановились в двух шагах: Нелли видела совсем близко, как стекает вода по их гладким черным волосам. Думают, она станет зря утруждать руку? Нелли застыла с поднятою шпагой. Ящерицы задвигались. Нелли возобновила вращение.
– Фултык!
Да на каком же языке они говорят?
Издали донесся топот. Неужто к ящерицам еще и подмога? Тогда дело вовсе плохо.
Недоуменно повернувшись назад, один из ящериц со стоном схватился за бок, на коем медленно проступило темное пятно.
– Так-то тебе! – Нелли отерла лезвие о плащ.
Наверное, это была не подмога врагу: очень уж обеспокоил ящериц дальний скок. Любой случайный путник, окажись он не трус, был бы куда кстати! Вот уже появилась вдали белая, далеко видная лошадь, над которою стлался черный плащ. Путник был без шапки, светловолос.
– Ах ты, нелегкая! – гневно воскликнул он, спешиваясь. – Держись, друг мой, сейчас я пробьюсь к тебе!
Ящерицы разделились: теперь спереди их была Нелли, а проезжий путник – с тылу, и он, вращая шпагою, но не вступая в сериозную схватку, рвался к Нелли.
Некогда было и разглядеть лица нечаянного помощника, когда он, наконец, оказался рядом. Ящерицы явно не давали о себе забыть.
– Спиною к спине! – крикнул ей путник.
Теперь они отражали нападение с двух сторон, что вправду было удобно. Нелли успела заметить две вещи. Первое – на ее компаниона ящерицы наскакивали куда яростнее, верно, им дано было указание захватить Нелли живою, а убить случайного ее защитника они не вменяли себе в большую проблему. Второе, более непонятное – компанион ее, несомненно искусный фехтовальщик, отчего-то все метил врагам по рукам и ногам, хотя раза два ему предоставлялась возможность хорошего смертоносного выпада.
Некоторое время ни защищавшимся, ни нападавшим было не до разговоров. Минуло около четверти часу, и до слуха Нелли вновь донесся топот, на
сей раз с другой стороны, от Новгорода, а не к нему. И топот был иной – не карьер, каким примчался недавний ее защитник, а скорая, но без торопливости рысь, которая вдруг сменилась галопом, словно путник увидал вдали драку. Так оно, верно, и было. Что же, и второй проезжий кстати, раз он не трус.
– Потроха святого Гри! Грабители! – На сей раз Нелли не видела самого всадника, но гневно-веселый его голос прозвучал в ее ушах музыкою. – Я иду, господа!
О, этот проезжий не церемонился! Едва спрыгнул он с коня, как двое ящериц повалились наземь по обеи стороны. Второй, впрочем, поднялся на ноги и, согнувшись вдвое, поковылял к своей лошади.
– Кубла-та!
Нелли щасливо расхохоталась, не справляясь с охватившим ее возбуждением: ящерицы, несомненно, отступали. Вот уже взбираются они на своих малорослых мохнаток, вот поворачивают к Петербурху. Уходят! Последним скакал раненый, а главный успел прихватить повод лошади убитого.
– А покойничек-разбойничек-то мой, – превесело заявил второй избавитель, касаясь распростертого тела носком сапога. – Экая, однако, страхолюдина.
– Ваш, сударь, Ваш, кто поспорит. – В голосе первого путника прозвучала улыбка. Он, в свою очередь, задумчиво наклонился над трупом.
Дождь вдруг кончился, и сквозь тучи проглянуло небо. Странное дело: ночь превратилась в ранний вечер. Трое соратников наконец увидели друг друга.
– А кто это? – спросила Нелли первого, указывая на тело.
– Утукки, а может, и асакки, кто его разберет, – спокойно отвечал он. – Не умею ответить тебе точнее, маленькая Нелли.
– Нелли! Так вот, как тебя звать на самом деле! – воскликнул второй избавитель и тут же, оборотясь к первому, любезно произнес: – Щаслив сделать знакомство, сударь. Филипп Антоныч Росков, французской дворянин.
– Священник храма Преображения в селе Сабурове Модест. Рад уместному знакомству. Третьего же из нас мы, кажется, знаем оба.

Глава XXXIV

Нелли подбежала к Роскофу. Тот, не чинясь, поднял ее под мышки, словно малого ребенка, и расцеловал в обе щеки, но тут же отчего-то покраснел.
– Филипп! – воскликнула Нелли, когда сапоги ее вновь соприкоснулись с землей. – Разве бывают в жизни такие удивительнейшие случайности?
– Случайностям нету места в нашей жизни, – произнес отец Модест. – Но сама жизнь причудливее всего, что творит воображение самого резвого книгописца.
– Не могу согласиться, – отозвался Роскоф. – Я чаял, мне потребуется немало усилий отыскать в Санкт-Петербурге моего маленького ученика в фехтовании. И вдруг оный сам собой оказывается на дороге, да еще в опасном положении.
– Ты хотел меня разыскать? – изумилась Нелли.
– Я не мог последовать с тобою, ибо ждал на месте распоряжений моего отца. Но не мог и спать спокойно, отпустив навстречу опасностям девицу столь юного возраста. В Новгороде я был по последнему отцовскому поручению, а в столицу свернул уже за тобою.
– Ищите и обрящете, – усмехнулся отец Модест. – Экое диво, что Вы обрели проще и скорей, чем надеялись? Однако поспешим, друзья мои, Венедиктов не успокоится на этой неудаче.
– Только одно, отче, – нахмурилась Нелли. – Вы мчались так, словно уж наверное знали, что эти… ну, слуги его, на меня нападут. Уж это никак не случайность? Как Вы могли знать?
– Я знал лишь, в какую сторону ты едешь, думаю, из того же источника, что и Венедиктов. Проще говоря, я побывал в доме Петряевой, а затем подкупил человека в конюшне.
– Нет, не сходится! Вы – священник, от Вас Матрена не стала скрывать, где мы держали коней. Но она славная женщина и за деньги бы не сказала. Как же узнал Венедиктов?
– Тогда спроси об этом не меня, а себя, – с неодобрением заметил отец Модест. – Я же могу повествовать лишь о себе. Я догадался, что ты в опасности, когда, едучи тебе вслед, был обогнан торопливой нечистью. Пришлось оставить твою подругу на ближайшей станции в карете, а самому пуститься верхом.
– Катька с Вами? – Нелли подпрыгнула.
– Нет, со мною Прасковия.
– Что?!
– Некогда, маленькая Нелли Сабурова, некогда! – отец Модест сунул в стремя ногу. – Очень о многом нам предстоит всем говорить, но не в пустынной местности в вечерний час.
– Мне многое темно, но Его Преподобие, несомненно, прав, – Роскоф подсадил Нелли.
Некоторое время путники молча ехали рысями.
– Отец Модест, ответьте хоть, отчего слуги Венедиктова не говорят по-нашему? Он вить давно тут живет.
– Утукки не могут понимать никакой человеческой речи. Ни русской, ни иного народа. Хозяин же их приказывает им энергиею мысли, и они чувствуют любое распоряжение вдесятеро лучше, чем рабы-человеки.
– Вы нарочно смеетесь надо мною? – Нелли начинала злиться не на шутку. – Что это еще за утукки такие?
– Да просто нежить, я думал, ты сама поняла. У нежити вить больше разновидностей, чем пород у собак.
– То есть это не люди?
– Не люди вовсе. Души у них нету. Думаю, я мог бы даже не бояться их убивать, но береженого Бог бережет, а положение обязывает.
– Это конь твоей подруги, его забыть трудно, – Роскоф кивнул на скаку на Роха. – А где ж она самое?
– Впереди. В Твери мы должны повстречаться.
– Это досадно, – отец Модест поморщился. – Я-то думал свернуть с дороги, как только нас догонит Парасковия. Следующий ход его будет хитрее, а мы тут затеяли поддавки.
– Но не можем же мы бросить Катьку!
– Ни ее, ни ларец мы не бросим, – меланхолически отвечал отец Модест. – Я просто досадую.
– Откуда Вы знаете про ларец? Уж никак не от Матрены.
– Посуди сама, разве б ты покинула город, не получив, чего хотела? Догадаться и тут не трудно. Скажешь, ларец не у ней?
– Нет, не у ней! – Нелли рассмеялась, перестав вдруг сердиться на священника. – Но драгоценности, драгоценности с нею!
На это рассмеялся и священник.
Дорогу совершенно развезло после бури. Грязь из-под копыт до колена обрызгивала ноги, липла к плащам.
– Откровенно говоря, я выпил бы горячего вина с пряностями или хотя бы русского напитка на меду, – признался Роскоф.
Возбуждение драки и радостное возбуждение встречи поутихли, и Нелли начала дрожать от леденящих прикосновений тяжелой мокрой одежды. Спутники ее тоже глядели не самым лучшим образом, особенно отец Модест, видно по дороге потерявший шляпу. Вода ручейками стекала с мокрой его головы по лицу и одежде.
– О столь изысканном напитке и не мечтайте, – отвечал он Роскофу. – Напиток же на меду называется сбитнем, и, Бог даст, им мы сумеем разжиться. И надеюсь, что скоро, потому что я вижу впереди деревню.
Деревня оказалась не почтовой, всего в несколько домов, однако казалось несомненным на таком важном тракте, что постой составляет одну из основных статей дохода ее жителей. Не прошло и четверти часу, как путешественники, устроивши лошадей, входили в длинную горницу, полностью отведенную хозяевами для нужд проезжих. Вдоль стен стояли лавки, служащие также постелями, а на столе, неслыханная роскошь, горела сальная свеча. Однако прислоняться к стенам не стоило из страха перед жирною сажей: печь была слажена по-черному. Но все же она топилась, и так жарко, что кинутый на лавку плащ Нелли тут же изошел сырым паром.
– Прошу у дамы прощения за вольность, – насмешливо поклонясь Нелли, отец Модест скинул камзол. Пальцы священника распустили короткую косу и принялись отжимать воду из прядей.
– Можете уж заодно снять и парик, – фыркнула Нелли. – Нето собьется, потом не расчешете.
– Снять что? – черные глаза священника превесело сверкнули.
– Парик, – удивилась Нелли.
– Воистину, мы живем в странный век. Ты вить видела, как я служу Литургию. Уж слишком большой невеждою надо быть, чтобы допустить, что я творю сие в парике.
– Но как же… – Нелли растерялась.
Отец Модест вытащил из кармана носовой платок и принялся неторопливо промакивать совершенно белые пряди волос.
– Вы – седой?
Вопрос явственно противуречил всяким представлениям о приличии.
– Признаюсь по чести, я немного нарочно уделяю сугубое внимание куафюре, – отец Модест улыбнулся. – Когда обстоятельства, как сейчас, вынуждают меня одеваться в гражданское платье, это легко сходит за парик. Молодой человек с седыми волосами – уж слишком оно западает в память. Сие не всегда входит в мои планы. Но ряса с париком – это нонсенс, тут уж мне, волей-неволей, не сбить с толку ни одного разумного человека. Экой стыд, маленькая Нелли! Неужто ты не знаешь, что мужчине не пристало покрывать в храме голову ничем, кроме разве митры, коей меня никто отнюдь не награждал.
– Многие мужчины ходят в церковь в париках, – заспорила для чего-то Нелли.
– Дорогое дитя, коли они так поступают, это их беда. Нынче время забвения канонов. Духовные стали как мирские, а мирские как свиньи.
Вовсе не об этом в действительности хотелось говорить Нелли с отцом Модестом, который все больше занимал ее мысли. Отчего он поседел? Где взаправду родился? Зачем поехал за нею вслед?
Стукнула дверь. В горницу вошел Роскоф, отлучавшийся на хозяйскую половину. В руках его дымилась глиняная корчага.
– Один бокал хорошего серебра у меня в суме, – Роскоф осторожно поставил сосуд на стол. – В крайнем случае будем пить вкруговую, все лучше, чем из деревянных плошек. Есть у меня и фляжка коньяку, его можно добавить в сей медовый кипяток. Также запасся я в Новгороде хорошим вяленым мясом, ибо те супы, что предлагают на здешних постоялых дворах, на мой французский вкус ужасны.
– Да Вы неоценимый товарищ в дороге, господин Росков.
– Сдается мне, что и Ваше Преподобие не шиты лыком, – отозвался Филипп, склоняясь над седельной сумою.
– Не лыком шиты, Филипп, – улыбнулась Нелли. – Мне думается, я должна рассказать тебе все как есть, а отец Модест должен поведать нам обоим, откуда все известно ему.
– На редкость ясное изложение мысли, маленькая Нелли, – священник кивнул с пресериозною миной. – Но для второй части твоего плана надобно дождаться обеих твоих подруг. До них сие также имеет касательство, поскольку только ты, с их помощью, можешь оказать мне важную услугу. Не думаю, что ты не захочешь этого сделать.
– Вам, отче, виднее, захочу я или нет, – Нелли приняла из рук Роскофа дымящийся стакан. Тяжелый старинный металл приятно грел пальцы, а первый глоток приторно-сладкого питья, противно отдающего спиртным, живительным теплом пробежал по жилам. – Вы, сдается, знаете слишком много, а я – слишком мало.
– Признаюсь, сударь, мне Вы также кажетесь человеком весьма сведущим, – задумчиво вглядываясь в лицо отца Модеста, молвил Роскоф, не уловивший сарказма Нелли.
– А Вы мне – человеком, которому есть что рассказать, – отец Модест в свою очередь приложился к бокалу. – Экой хороший у Вас коньяк!
– Ваше здоровье! – Роскоф, как всякой радушный потчеватель, наполнил себе бокал последним. – Думается, сударь, простите, Ваше Преподобие, меня сбивает с толку Ваше платье, почивать мы будем по очереди, за исключением, понятно, юного Романа.
– Надобно купить пороха, – меж бровей отца Модеста прорезалась озабоченная вертикальная складка. – Мой сегодня вовсе отсырел. Но здесь мы едва ли им запасемся. Сударь, спрошу покуда лишь одно – располагаете ли Вы неограниченным временем, быть может, двумя месяцами или даже полугодом, необходимыми, дабы помочь мне содеять дела, после которых мы сможем со спокойным сердцем сопроводить нашего юного… Романа под родительский кров?
– Я был не волен собою до прошлой недели, но теперь располагаю своим временем совершенно.
– На что же нам нужно полгода? – воскликнула Нелли, только сейчас сопоставившая скорое появление Параши с семейными своими обстоятельствами. – Если Парашка здесь, то родители меня уже обыскались! Они же ума лишатся за целых полгода!
– Не тревожься об этом. Прасковия сама тебе завтра расскажет, как мы удачно все уладили. Родители твои спокойны.
– Все одно, я хочу попасть домой поскорее. Ларец уже вернулся ко мне. Чем же таким я должна заниматься целых шесть месяцев ради Вашего удовольствия?
– Ты предпочла бы ради своего удовольствия поскорей уединиться дома, чтобы заняться тем, чем ты занимаешься с камнями. – Голос отца Модеста сделался неожиданно суров. – Но как долго, по-твоему, это удовольствие может продлиться, маленькая Нелли? Или родительский кров представляется тебе, как малолетнему младенцу, самым безопасным местом в мире, местом, которому ничто не может грозить?
Нелли потупилась: отец Модест был прав, но ей и в голову не приходило ране, что Венедиктов может последовать за нею столь далеко. Раз он послал такую погоню, то будет выслеживать ее, покуда не дознается, где она хранит свое сокровище! Как глупо с ее стороны!
– По щастию, наши цели совпадают. Выполнив мою просьбу, ты сможешь спокойно воротиться домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69