Я испытывала горькое разочарование своей жестокой судьбой, наносившей мне один удар за другим. Детство мое было наполнено смехом и радостью, но как скоро мне пришлось встретиться лицом к лицу с трагедией — и не однажды, но трижды. Судьба отнимала у меня всех, кого я любила.Я почувствовала отчаянное одиночество, но, вспомнив о Мари-Кристин, упрекнула себя. Она лишилась семьи. Она осталась одна в мире, о котором знала так мало.Некоторым образом она стала моим спасением и, думаю, я была тем же для нее. Мы были нужны друг другу.— Ты ведь никогда меня не оставишь, правда? Мы всегда будем вместе? — спросила она.— Мы будем вместе, если ты этого захочешь, — ответила я.— Я хочу этого, — сказала Мари-Кристин. — Я всегда буду этого хотеть.И потянулись недели.Шел март, когда в Бордо было ратифицировано мирное соглашение. Условия его были жестокими и унизительными для Франции, они вызывали чувство обиды и возмущения. Эльзас и Лотарингия должны были отойти к Германской империи. Кроме того, Франция обязана была выплатить контрибуцию в размере пяти миллиардов франков при этом германская оккупация продлится до тех поп пока не будет выплачена вся сумма. Император был отпущен на свободу и, поскольку во Францию ему дорога была закрыта, уехал в Англию, где в изгнании находилась императрица.Франция бурлила. В апреле произошло восстание коммунаров в Париже, и прежде, чем его удалось подавить в мае, городу был нанесен серьезный урон.Потом постепенно жизнь стала налаживаться.Мы слышали, что имение с домом унаследовал двоюродный брат Робера. Оно не могло перейти к Мари-Кристин, потону что старинный закон — Салическая правда — который до сих пор действовал в отношении знатных семей, запрещал передачу наследства по женской линии.Тем не менее в финансовом отношении дела Мари-Кристин обстояли не так уж плохо. Робер завещал мне некоторую сумму денег и лондонский дом, который он с самого начала намеревался передать мне.Однажды к нам заехал Ларе Петерсон. Он сильно изменился, в нем уже не было прежней бьющей ключом энергии и жизнерадостности, он стал серьезнее.Ларе объявил нам, что уезжает на родину. Париж потерял для него свое очарование. Он уже совсем не тот беззаботный город, прибежище художников. Нет, хватит с него Парижа, здесь слишком много печальных воспоминаний, чтобы можно было оставаться.Я сказала ему, что скоро уезжаю с Мари-Кристин, Мезон Гриз переходит в собственность кузена Робера, а мой прежний дом по завещанию возвращается мне.— Кто мог предположить, что все так получится? — говорил Ларе. — Жерар, дорогой мой старина Жерар. Знаете, ведь я любил его.Он печально покачал головой. Я подумала, что он, возможно, испытывает чувство вины и раскаяния, вспоминая, что пытался увести у Жерара его жену.Мы с Мари-Кристин проводили грустным взгляд ом его удаляющуюся коляску.Через несколько дней в Мезон Гриз прибыл новый наследник. Он был очень любезен и не скрывал восторга по поводу того, что дом столь неожиданным образом стал его собственностью.Я объяснила ему, что в ближайшее время мы уезжаем в Лондон, на что он милостиво ответил, что нам незачем торопиться.Он переночевал в замке и уехал на следующее утро.— Что ж, все решено за нас, — сказала я Мари-Кристин. — Интересно, понравится ли тебе Лондон?— Он мне понравится, если мы там будем вместе, — ответила Мари-Кристин. — Но там будет по-другому?— Да, по-другому.Я подумала о тех, кто ждет нас в этом доме, доме воспоминаний. Я представила маму в ее комнате: вот она прилегла на кровати, и ее великолепные волосы рассыпались по подушке, вот устраивает разнос Долли… Но больше всего меня преследовало кошмарное видение — мама, лежащая на полу, мертвая.Итак, французский этап моей жизни закончен. Я иногда спрашивала себя: если бы Жерар остался жив, вышла бы я за него замуж? Смогла бы я начать с ним новую жизнь, в которой меня бы не преследовали горькие воспоминания?Я уже никогда не узнаю об этом. Танцующие девы. Мы поселились в моем прежнем доме. Чета Кримпов была несказанно рада нам. Их обрадовал не только сам наш приезд, но и то, что дом опять принадлежит мне.Через несколько дней миссис Кримп даже сказала мне что, наконец, все идет так, как и должно было быть, потому что мсье Бушер, хоть и был благородным джентльменом, но, по ее мнению, это было довольно нелепо. А теперь все встало на свое место. «И вы — здесь, мисс Ноэль», — удовлетворенно добавила она.Миссис Кримп не терпелось рассказать, как обстоят дела в доме. Осталось только две служанки, Джейн и Кэрри. Этого хватало, пока они были кем-то вроде сторожей при доме, в котором никто не жил.— Вы, возможно, захотите что-то изменить, мисс Ноэль.Я сказала, что подумаю.— А эта мисс де Каррон — полагаю, ее надо называть мадемуазель — она будет жить здесь?— Да. Это будет ее дом, так же, как и мой. У нее не осталось никого из семьи. Она внучатая племянница мсье Робера. Он сам, отец Мари-Кристин и ее бабушка — все погибли, когда в дом попал орудийный снаряд при осаде Парижа. Они в этот момент находились в доме. От него остались одни руины. Погибли все, кто в нем был.— Ах, подлые негодяи! Такое злодейство! Бедное дитя!— Мы должны помочь ей, миссис Кримп. Она пережила ужасную утрату.Миссис Кримп кивнула, и я была уверена, что теперь она будет особенно добра к Мари-Кристин.Тем временем Мари-Кристин понемногу оправлялась от полученного удара. Этому способствовала окружающая ее совершенно новая обстановка. Она живо интересовалась Лондоном. Я показывала ей город. Мы гуляли в парках, побывали в Лондонской башне, осмотрели исторические здания и театры, где выступала мама. Она была очарована всем этим.Вскоре после приезда нас навестил Долли.— Я узнал, что ты в Лондоне, — сказал он. — Рад тебя видеть. — Он испытующе посмотрел на меня. — Как ты живешь, моя дорогая?— Спасибо, Долли. Все хорошо.— Я слышал про Робера. Какая трагедия! Все эта ужасная война. И ты привезла с собой его племянницу.— Его внучатую племянницу. Она потеряла всех своих близких — отца, бабушку и Робера. Это страшное несчастье, Долли.— Я понимаю. И она хочет остаться с тобой. Это хорошо, что вы здесь.— Вы что-нибудь слышали о Лайзе Феннел?— Об этой девушке? С ней произошла неприятность — несчастный случай. Все оказалось хуже, чем мы думали. Она потом вышла замуж. Между прочим, за сына Чарли.— Да, она мне писала.— Чарли теперь почти не бывает в Лондоне. Я его уже не видел целую вечность.Вошла Мари-Кристин, и я представила ее Долли.— Я хорошо знал вашего дядю, — сказал Долли. — Вы должны обязательно посмотреть один из моих спектаклей.По-видимому, это предложение Мари-Кристин пришлось по душе.— Называется «Удачливая Люси», — продолжал Долли. — Идет с аншлагом… пока что. Лотти Лэнгдон — молодец.— Она-то и есть удачливая Люси? — спросила я.— Разумеется. Вы должны прийти. Я позабочусь, чтобы у вас были лучшие места. Я рад, что ты опять в Лондоне, Ноэль.Мы правильно сделали, что пошли на спектакль. Мари-Кристин приходила в себя после шока и, думаю, здесь вдали от места трагедии, у нее это получалось лучше. Он; была молода, по натуре жизнерадостна и никогда не была слишком близка со своей семьей. Кажется, я для нее стал; значить больше, чем любой из них, даже до этой трагедии.Она быстро взрослела. Я полагаю, столь драматические события способствовали этому.Мне было приятно видеть, с каким наслаждением она следила за «Удачливой Люси».В антракте к нам подошел Долли, а после спектакля он провел нас за кулисы. Мари-Кристин познакомили с Лотти Лэнгдон, представшей перед нами во всем блеске и великолепии.Опьяненная успехом и аплодисментами восторженной публики Лотти была чрезвычайно любезна с Мари-Кристин и ласкова со мной.Мари-Кристин пребывала в прекрасном настроении, но для меня этот вечер был наполнен воспоминаниями о прошлом. Внезапно у меня возникло желание пойти в комнату мамы. Мне хотелось побыть там, как тогда, прежде, когда она поздно просыпалась по утрам и я прокрадывалась, к ней в постель, чтобы поговорить.Я спустилась в ее комнату и легла на кровать, думая о ней. В ту ночь светила полная луна, окутывая ореолом серебряной дымки каждый предмет. Я почувствовала, что мама здесь, рядом со мной.Не знаю, сколько я так пролежала, погрузившись в воспоминания.Потом я очнулась, услышав, что дверь медленно открывается. В комнату вошла Мари-Кристин.— Ноэль, — сказала она, — что ты здесь делаешь?— Я не могла заснуть.— Это из-за того, что мы ходили в театр, тебе опять все вспомнилось.— Наверное, так.— Должно быть, у тебя была удивительная жизнь.— Была.— Твоя мама была такой же красивой, как Лотти?— Гораздо красивее.— У нас обеих были красивые мамы.— Мари-Кристин, почему ты до сих пор не в кровати в такое время? — спросила я.— Я слышала, как ты вышла из комнаты. Я приоткрыла дверь и следила за тобой. Я не собиралась ничего делать, но тебя так долго не было, что я решила пойти посмотреть.— Да, Мари-Кристин, теперь я вижу, ты в самом деле решила заботиться обо мне.— Мы будем заботиться друг о друге, да?— Да, пока в этом будет необходимость.Она подошла к кровати и легла рядом со мной.— Я думала, ты выйдешь замуж за моего папу, — сказала она. — Я была бы рада. Ты бы тогда стала моей мачехой.— В роли моей падчерицы ты бы не стала мне еще ближе.— Я думаю, это было бы очень хорошо для тебя. Тебе ведь он очень нравился, правда?— Да.— Значит, если бы он был жив…— Я не знаю.— Но если бы он предложил тебе…?— Он так и сделал. Я сказала, что не могу ответить сразу. Мне нужно было время подумать.— Почему?— Это длинная история.— Ты любила кого-то еще?— Да, любила.— А он тебя не любил?— Нет, любил. Но оказалось, что мы брат и сестра.— Как это?— Этого в двух словах не расскажешь. Мы познакомились и полюбили друг друга. А потом узнали о нашем родстве.— Я не понимаю, как же вы раньше этого не знали?— Я знала его отца очень давно. Я считала, что он один из маминых друзей. У нее было много друзей. Оказалось, он и мама любили друг друга, и родилась я. Он жил в загородном имении с женой и сыном. Такие истории бывают.— С такими людьми, как твоя мама.— Она не жила по законам, принятым в обществе.— Как это было ужасно для тебя.— Если бы мама не умерла, ничего ужасного бы не было. Она бы увидела, что может получиться, и вовремя остановила бы нас. Но она умерла, и получилось вот так.— Не удивительно, что иногда ты выглядишь такой грустной.— Я была очень несчастна, Мари-Кристин. Это невозможно забыть.— Если бы ты вышла замуж за папу, это было бы хорошо для нас всех.— Может быть. Но мы никогда уже этого не узнаем.— И теперь ты вернулась в дом, где жила со своей мамой. А что случилось с твоим братом?— Он сейчас женат.— Значит, он нашел себе утешение.— Надеюсь, что да.— Ноэль, тебе тоже нужно найти утешение. Это могло бы быть с папой. Он был несчастлив из-за мамы. Ему становилось легче, когда ты приезжала. Вы могли помочь друг другу.— Этому не суждено было случиться.— Что ж, мы должны начать сейчас. Мы вернулись в этот дом. Это наш дом — и это дом, в котором жила она. Все здесь напоминает тебе о ней. Эта комната все такая же, как при ее жизни. Так не должно быть, Ноэль. Это теперь наш дом, твой и мой. Мы будем в нем жить, и он должен стать не таким, как был раньше. Ты не должна все время возвращаться к этим воспоминаниям. Мы начнем с этой комнаты.— Что ты имеешь в виду? Ты хочешь изменить ее?— Я хочу избавиться от всей этой одежды, которая висит в шкафу. Мы купим новые шторы, новый ковер. Здесь будут белые стены, а не бледно-зеленые. Мы уберем эту мебель, может быть отнесем ее на чердак или даже продадим. Пусть все будет новым. И когда мы с этим закончим, это будет моя комната, а не ее. Тогда ты перестанешь вспоминать и грустить. Она уйдет отсюда. Здесь не будет всех этих вещей, которые без конца напоминают тебе о ней. Ну, что ты скажешь о моей идее?— Я… я подумаю над этим.— Нечего здесь думать. Скажи: «Да, я считаю, это хорошая идея». Потому что она и в самом деле хорошая. Знаешь, здесь, в этой комнате… у меня такое чувство, как будто она говорит мне, что я должна делать. Она говорит: «Заботься о Ноэль. Помоги ей перестать думать о прошлом. Скажи ей, пусть лучше она забудет меня, если мысли обо мне делают ее такой несчастной». Вот что она говорит мне.— О, Мари-Кристин! — произнесла я, и мы обнялись.— Это будет так интересно! Мы повесим желтые шторы, потому что желтый — цвет солнечных лучей, мы ведь хотим, чтобы все тени ушли отсюда, чтобы пришло солнце. А ковер будет голубым. Голубое и желтое. Голубое небо и желтое солнце. О, давай так и сделаем, Ноэль!— Может быть, ты права, — начала я.— Я знаю, что я права. Начнем завтра же.Она горячо взялась за переустройство маминой комнаты. Купила материал для штор и отдала их шить. Выбрала ковер и теперь была озабочена мебелью.Ее явно увлекало это занятие, и меня трогала ее забота обо мне.Никогда еще после гибели своей семьи она не была такой веселой. И ее решение было правильным. Человек не должен делать из умерших идолов для поклонения. Это значит самому взращивать свое горе.Однажды она с горящими глазами вбежала в мою комнату, размахивая зажатыми в руке бумагами.— Ты помнишь письменный стол? — спросила она. — Я сейчас разбиралась в его ящиках, подумала, что его можно было бы отправить на чердак. Под одним из ящиков был еще один, совсем маленький. Если не знать о нем, так и не заметишь. Я просто сунула руку, проверить, не пристало ли там чего-нибудь, и нашла его. В нем были письма. Мне кажется, это важно.— Чьи письма? — спросила я. — Мамины?— Скорее, адресованные ей. Вероятно, она их берегла. Ее ведь звали Дейзи, не так ли? Они все адресованы «Любимой Дейзи».— Ты их читала?— Конечно же, читала. Я думаю, это важная находка.— Это же ее личные письма!Мари-Кристин раздраженно посмотрела на меня.— Говорю тебе, они могут оказаться важными. На, прочти сама. На них нет дат, но они лежат в том порядке, в каком я их нашла.Она передала их мне.Я прочитала первое письмо. «Менингарт под Бодмином. Любимая моя Дейзи! Я был потрясен этой новостью. И очень обрадован. Не уверен, что это возможно, но, может быть, теперь, когда эгпо произошло, тебе захочется вернуться? Я, конечно, понимаю, моя дорогая, что ты сейчас чувствуешь. Я знаю, что ты ненавидишь этот дом и все, что тебе в нем пришлось пережить. Я помню, как ты сказала, что не хочешь его больше видеть. Но у меня есть маленькая надежда, что, может быть, сейчас будет по-другому. Ведь там тебе с этим будет еще труднее. Ты знаешь, что я готов на все ради твоего счастья. А теперь еще и ради ребенка. Бесконечно любящий тебя, Эннис» Мари-Кристин пристально наблюдала за мной.— Теперь прочти остальные, — сказала она. «Менингарт под Бодмином. Любимая моя Дейзи. Я заранее знал, что ты мне ответишь. Я помню о твоих мечтах о славе и богатстве. Конечно, ты не можешь от них отказаться, особенно сейчас, когда появилась надежда, что они исполнятся. Если бы ты вернулась сюда, тебе бы пришлось с ними расстаться. Ты пишешь, что у тебя там есть хорошие друзья, и они все для тебя сделают, больше, чем мог бы сделать я. Они богаты и хотят быть рядом с тобой. Я бы только мешал тебе, и ты права, говоря, что это стало бы концом всех твоих надежд и мечтаний… И, кроме того, ребенку нужно дать его шанс. Ты не смогла бы привезти ее сюда. Когда ты уехала, я понял, что это навсегда. Я думал, тебе там придется трудно. Но, судя по всему, ты хорошо справляешься с трудностями. Я надеялся, что, может быть, из-за ребенка ты вернешься ко мне, но ты пишешь, что именно из-за него ты должна остаться. Я постараюсь это понять. Вечно любящий тебя, Эннис» Было еще одно письмо. «Менингарт под Бодмином. Любимая моя Дейзи. Я так счастлив узнать о твоем успехе. Ты теперь знаменита, моя дорогая. Я всегда знал, что ты сумеешь добиться того, чего захочешь. И ребенок тоже счастлив, у нее есть все, чего только можно пожелать — много больше того, что было бы у нее здесь. И ты намерена сделать все, чтобы ей не пришлось испытать того, что испытала ты. Тебя ждут еще большие успехи. Ты всегда добивалась своего. По-прежнему любящий тебя и ребенка, Эннис» Не успела я кончить читать, как Мари-Кристин спросила:— Что ты об этом думаешь? Ведь это ты — тот ребенок, о котором идет речь.— Да, может быть, я.— Иначе, почему он так пишет? Почему так интересуется тобой?— Он просит ее вернуться и выйти за него замуж.— Ноэль, ребенок, о котором он пишет — ты.— Но ведь прямо он этого не говорит.— Да, прямо не говорит, но, по крайней мере, это можно предположить. Мы должны все выяснить, Ноэль. Должны, понимаешь? Мы поедем туда, в этот… — она выхватила письма. — В Менингарт, — сказала она, — под Бодмином. Мы найдем Энниса. Необходимо это сделать. Ты только представь, если…— Если он мой отец?— Да, и если это так, тогда…— Слишком поздно, Мари-Кристин.— Мы должны это знать. Неужели тебе не хочется знать, кто твой отец?— Но эти письма — единственное, что у нас есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41