— Тогда они уже будут слишком важными птицами чтобы жить здесь и посещать подобные кафе. Они найдут себе для бесед другое место.— Жерар, здесь не хватает чашек, — крикнула из кухни Анжель.Улыбнувшись, он проговорил:— Надеюсь, вы извините меня, — и ушел в кухню. До меня доносились их голоса.— Дорогая мама, ты всегда думаешь, что я тут умираю от голода.— Этого цыпленка тебе на какое-то время хватит. Он готовый, его можно есть, и еще я принесла торт, подадим его с кофе.— Маман, ты меня балуешь.— Ты ведь знаешь, я всегда беспокоюсь о тебе, думаю, как ты здесь живешь. Почему ты не хочешь переехать домой? Ты бы мог работать в Северной башне.— Нет, там совсем не то. Здесь я в своей компании. В мире есть только одно место, где может жить пробивающий себе дорогу художник, и это место — Париж. Все готово? Я понесу поднос. А ты неси этот роскошный торт.Сдвинув в сторону тюбики и кисти, он поставил на стол поднос. Анжель нарезала торт и передала блюдо по кругу.Жерар сказал мне:— Мама убеждена, что я здесь на грани голодной смерти. На самом деле я прекрасно питаюсь.— Одной только живописью сыт не будешь, — сказала Анжель.— Увы, это правда. И думаю, все присутствующие с тобой согласятся. Расскажите, как вы проводите время в Париже?Мы рассказали, какие достопримечательности успели посмотреть.— Ноэль все воспринимает с таким восторгом, — сказал робер. — Показывать ей город — одно удовольствие.— Это было замечательно, — сказала я.— Торт восхитительный, — вставила Мари-Кристин.— Раньше вы жили в Лондоне? — спросил Жерар, обращаясь ко мне. — У нас есть один англичанин в нашей обшине. Вы понимаете, мы живем как бы общиной. Все друг друга знают. Встречаемся в кафе или у кого-нибудь на квартире. Так мы общаемся каждый вечер.— И беседуете о замечательных картинах, которые вы собираетесь написать, — сказала Мари-Кристин.— Как ты догадалась?— Ты сам только что говорил об этом. Что вы собираетесь сделать — вот о чем вы говорите в кафе.— Это нас вдохновляет. Да, всем художникам нужно жить в Париже.— Надеюсь, ты покажешь Ноэль что-нибудь из твоих работ, — сказал Робер. — Я уверен, ей хочется их посмотреть.— В самом деле? — спросил он, глядя на меня.— Ну, конечно же, я хочу их посмотреть.— Только не ждите, что это будет нечто подобное Леонардо, Рембрандту, Рейнольдсу, Фрагонару или Буше.— Я полагаю, у вас есть собственный стиль.— Благодарю. Но, может быть, свойственная вам деликатность заставляет вас проявлять такой интерес к моим работам? Если я угадал, мне бы не хотелось злоупотреблять вашими хорошими манерами и утомлять вас. А ведь это может случиться.— Но я не могу заранее знать, как отнесусь к вашим картинам, пока их не увижу.— Хорошо, мы поступим вот как. Я покажу вам несколько картин и, если замечу признаки скуки, немедленно откажусь от этой затеи. Ну, как?— По-моему, прекрасная мысль.— Сначала скажите мне, как долго вы собираетесь пробыть во Франции?— Я пока точно не знаю.— Мы надеемся, что долго, — сказала Анжель.— Я уговорю ее, чтобы она осталась, — заявила Мари-Кристин.— Конечно, как же ты сможешь обойтись без уроков английского?— Эта мадам Гарньер, она все так же приходит помогать тебе по хозяйству? — спросила Анжель.— Да, приходит.— Пол в кухне давно пора мыть. Чем она тут занимается?— Милая старушка Гарньер. У нее великолепное лицо.— Ты писал ее?— Конечно.— По-моему, у нее отталкивающая внешность.— Ты не видишь внутренний мир женщины.— Значит, вместо того, чтобы убирать, она позирует тебе?Жерар повернулся ко мне.— Вы говорили, что хотели бы посмотреть мои картины. Начнем с мадам Гарньер.Он выбрал один из холстов и поставил его на мольберт. Это был портрет женщины — толстой, веселой, сметливой от природы и с изрядной долей алчности во взгляде.— Да, она именно такая, — сказала Анжель.— Очень интересно, — сказала я. Жерар внимательно смотрел на меня. — Такое чувство, будто мне многое про нее известно.— Что же именно? — спросил Жерар.— Она любит шутки, много смеется. Знает, чего хочет и как этого добиться. Она хитровата и отнюдь не бескорыстна, всегда берет больше, чем отдает.Улыбаясь, он кивал головой.— Спасибо. Вы подарили мне лучший комплимент.— Не сомневаюсь, — сказала Анжель, — что мадам Гарньер вполне устраивает сидеть спокойно на стуле и ухмыляться вместо того, чтобы выполнять свои обязанности.— Меня это тоже вполне устраивает, мама.— Вы обещали показать нам и другие картины, — напомнила я.— После вынесенного вами приговора по первой картине, я сделаю это почти охотно.— Я уверена, вы нисколько не сомневаетесь в своих работах, — сказала я. — Думаю, художник должен полностью верить в себя. Ведь если он сам не верит, поверит ли кто-то другой?— Мудрейшие слова! — воскликнул он чуть насмешливо. — Ну, хорошо, вот вам, пожалуйста, — это консьерж. Вот натурщица, которую иногда мы приглашаем. Немного схематично, да? А это madame le concierge. Слишком привыкла позировать, не совсем естественна.Я нашла его работы очень интересными. Он показал нам также несколько пейзажей Парижа: Лувр, сады Тильюри, улица; был и пейзаж, изображавший Мезон Гриз — с лужайкой и нимфами на пруду. Когда, перебирая холсты, он достал пейзаж Мулен Карефур, я немного растерялась.— Мельница, — сказала я.— Это старый этюд. Я написал его несколько лет назад. Вы узнали ее.— Мари-Кристин возила меня туда.Он перевернул холст лицом к стене и показал мне другую картину — портрет женщины за рыночным прилавком, продающую сыр.— Неужели вы пишете картины, сидя прямо на улице? — спросила я.— Нет. Я делаю наброски, а потом прихожу домой и работаю с ними. Конечно, не совсем то, чего бы хотелось, но тоже необходимо.— Как я понимаю, портреты — ваш конек?— Да, меня привлекает человеческое лицо. В нем можно увидеть так много, если умеешь смотреть. Однако большинство людей предпочитают скрывать то, что могло бы оказаться самым интересным.— Значит, когда вы пишете портрет, вы стараетесь отыскать то, что спрятано?— Если хочешь написать по-настоящему хороший портрет, нужно хоть немного знать о своей модели.— И всех людей, которых вам приходилось изображать, вы изучали.— Можно подумать, ты теперь настоящий детектив, — сказал Робер, — столько всего знаешь о людях, с которых пишешь портреты.— Не совсем так, — смеясь, возразил ему Жерар. — Все, что я знаю, важно только для меня одного. Эти знания остаются при мне, пока я работаю над портретом. Я хочу, чтобы мои картины были правдивы.— А вам не кажется, что людям хочется выглядеть на портретах не такими, каковы они на самом деле, а какими они бы хотели быть? — спросила я.— Модные художники именно так и делают. Я не из их числа.— Но если приукрашенный портрет доставляет удовольствие его владельцу, что в этом дурного?— Ничего. Просто это не то, чем я хочу заниматься.— А я бы хотела, чтобы меня приукрашивали, — сказала Мари-Кристин.— Осмелюсь предположить, что большинству людей этого хочется, — добавила Анжель.— Вы считаете, что вам в самом деле удается проникнуть в людские тайны, которые они пытаются скрыть? — спросила я.— Возможно, не всегда. Но художник-портретист обычно обладает живым воображением, и то, что ему не удается раскрыть, он придумывает.— И при этом не всегда находит правильный ответ.— Важно найти хоть какой-то ответ.— Но ведь если ответ неправильный, это может означать, что все его усилия были напрасными.— Но ему доставляет наслаждение сам процесс.— Мне кажется, — сказал Робер, — если при написании портрета приходится подвергаться такому скрупулезному анализу, следует хорошенько подумать, прежде чем соглашаться.— Я вижу, у вас сложилось обо мне неверное представление, — смеясь заметил Жерар. — Я говорил всего лишь об упражнении, которое художник выполняет для собственного удовольствия. Оно совершенно безобидно.На стеклянную дверь, выходящую на плоскую крышу дома, упала тень, и я разглядела чью-то фигуру. Человек огромного роста заглянул в комнату.— Привет, — сказал он по-французски с сильным акцентом.— Проходи, — сказал Жерар, хотя в его приглашении не было надобности, так как посетитель уже вошел в комнату.— Извините, я помешал, — сказал вошедший, улыбнувшись и окинув нас быстрым взглядом. Это был очень светлый блондин лет двадцати семи с поразительно голубыми глазами. В нем чувствовалось что-то подавляющее — и не только из-за его роста. Его властная натура видна была во всем.— Ларе Петерсон, мой сосед, — представил его Жерар.Я слышала раньше это имя. Это он писал портрет Марианны.Жерар представил ему меня. С другими новый гость, видимо, уже был знаком.— Какое удовольствие вновь видеть вас всех, — сказал Ларе Петерсон. — Вы должны простить меня за это вторжение. Я пришел одолжить немного молока. У тебя не найдется, Жерар? Если бы я знал, что у вас тут семейная встреча, я бы выпил кофе без молока.— У нас тоже есть кофе, — сказала Анжель. — Правда он, наверное, немного остыл.— Все равно, не откажусь.— Молоко тоже есть.— Благодарю, вы очень любезны.— Садитесь, пожалуйста, — пригласила его Анжель, и он сел на кушетку рядом с Мари-Кристин.— Вы ведь тоже художник, да? — спросила она.— Пытаюсь им быть.— И вы живете в соседней студии, а пришли через крышу.— Да, но это не так уж рискованно, как может показаться. Мы спокойно ходим по этой крыше, там даже есть специальный проход из студии в студию. Моя студия точно такая же, как эта. Они парные.Анжель налила ему кофе, за которое он подчеркнуто любезно поблагодарил.Мне показалось, что Жерар слегка раздосадован появлением своего соседа. Нужно признать, его приход произвел немедленный эффект. Он сразу завладел инициативой в разговоре, много внимания уделяя себе, рассказывая, как был студентом университета в Осло, а потом вдруг ему пришло в голову стать художником.— Это было то же, что случилось со святым Петром по дороге в Дамаск, когда он внезапно увидел свет, — говорил он. — И тогда, сложив чемодан, я приехал в Париж — Мекку художников. Такие милые, приветливые люди! Так хорошо ко мне относятся! И вот мы здесь, в своих мансардах, бедные, но счастливые. Художник должен быть счастливым, — при этом он довольно лукаво взглянул на Жерара, который, конечно, не мог причислять себя к бедным, имея такую семью.Но был ли он счастлив? У меня не осталось такого впечатления. Возможно, это было связано с гибелью его молодой жены.— Жизнь впроголодь — это обязательный признак принадлежности к высокому искусству, — продолжал Ларе Петерсон. — Поэтому мы все живем одним днем, зная , что впереди нас ждет слава и богатство, а сегодняшние трудности — это цена, которую нужно платить за будущие триумфы. Когда-нибудь имена Ларса Петерсона и Жерара де Каррона будут стоять в одном ряду с Леонардо да Винчи. Ничуть в этом не сомневаюсь. Таковы наши убеждения. Жить с ними удобно и приятно.Он рассказал нам, как приехал в Париж. Ему было нелегко первые годы, когда приходилось скитаться по углам. Потом удалось продать несколько картин. Одна из этих картин принесла успех. О нем заговорили.В тот день я была проницательной. Я сразу заметила особенное выражение, промелькнувшее на лице Жерара. Оно было мимолетным, но оно было — он подумал о написанном Ларсом Петерсоном портрете Марианны, привлекшем к себе такое внимание.— После первого успеха тобой начинают интересоваться, — продолжал Ларе Петерсон. — У меня стали покупать картины. Это было ступенькой вверх — то, что нужно каждому. Теперь у меня есть прекрасная студия, такая же, как эта — точная копия. Где найдешь что-то более подходящее для нашей работы ?Он продолжал рассказывать и, надо признать, слушать его было довольно занятно. Достаточно свободно владея французским, иногда он, подыскивая нужное слово, закидывал голову кверху и щелкал пальцами, как бы прося подсказки. Кто-нибудь, чаще всего это бывала Мари-Кристин, делал это. Он очень забавлял ее и, как я заметила, она получала гораздо большее удовольствие от нашей компании после того, как к ней присоединился Ларе Петерсон.Он описывал свою страну, великолепие фиордов.— Прекрасные пейзажи, отлично получаются на картинах, но, — он пожал плечами и покачал головой, — люди чаще предпочитают видеть на картинах Лувр или Нотр Дам, а не дикие прелести Норвегии. Да, да, если хочешь добиться успеха, ты должен пройти школу мастерства в Париже. Париж — это волшебный мир. Без Парижа не станешь великим художником.— Вот и Жерар уверяет нас в том же, — сказал Робер. Он взглянул на Анжель. — Думаю, дорогая, нам пора идти.— Было так весело! — воскликнула Мари-Кристин.— Вы ведь живете недалеко от Парижа, — сказал Ларе Петерсон. — Всего несколько миль, не так ли?— Да, — сказал Жерар, — вы должны чаще приезжать в Париж.— Обязательно, — сказала Мари-Кристин.— Я рада, что повидала тебя, Жерар, — сказала Анжель. — Приезжай скорее домой.— Приеду.Жерар взял мою руку.— Был счастлив с вами познакомиться. И я рад, что вы приехали во Францию. Я хочу написать ваш портрет.— После всего того, что вы нам рассказали? — засмеялась я.— Бывают такие лица, увидишь и сразу хочется написать. Вот так и сейчас.— Ну, что ж, я польщена. Боюсь только, это будет немного утомительно.— Обещаю вам, операция пройдет безболезненно.— Послезавтра мы возвращаемся.— Вы живете не так уж далеко. Ну как, соглашаетесь? Это доставит мне истинное удовольствие.— Можно мне подумать?— Пожалуйста.— А вы приедете в Мезон Гриз?— Я бы предпочел работать здесь. Великолепное освещение. И все, что надо — под рукой.— Но тогда это означает, что я должна остаться в Париже.— Всего на неделю. Почему бы нет? Вы уже здесь. Могли бы жить там же, в этом доме. Он совсем близко от студии.Я почувствовала волнение. День, несомненно, был полон необычных событий. В тот же вечер Анжель заглянула ко мне в комнату.— Интересно, что ты скажешь об этом визите к Жерару? — спросила она.— Мне очень понравилось. Было удивительно интересно.— Он всерьез меня беспокоит. Лучше бы ему приехать домой.— Но вы же знаете, что для него значит живопись.— Он мог бы этим заниматься и дома.— Но это совсем не одно и то же. Здесь он в своей компании. Представьте, все эти разговоры в кафе, жажда успеха, соперничество. Здесь все его друзья, так хорошо его понимающие. Конечно, ему здесь лучше.— Когда его жена была жива, все было по-другому. Она могла позаботиться о нем.— По-моему, с этим вполне справляется мадам Гарньер.Анжель сделала пренебрежительный жест.— И есть еще этот его сосед.— Он, конечно, любопытный персонаж. Вы, вероятно, хорошо его знаете.— Он уже давно живет в квартире рядом. И всегда при встречах весьма словоохотлив. Причем, основная тема разговоров — он сам.— Жерар просил меня позировать ему для портрета.— Знаю, я слышала, как он это говорил. По-моему, это прекрасно.— Вы в самом деле так считаете?— Убеждена.— Я ему сказала, что после этих его откровений я немного побаиваюсь.— О, это была просто пустая болтовня. Кроме того, у него же нет мрачных тайн.— И все же…— Я думаю, у него получится хороший портрет. Некоторые его работы просто изумительны.— Он, наверное, очень часто писал свою жену.— О, да. Она была его главной моделью. Есть несколько очаровательных полотен. Жаль, что столько шума устроили вокруг портрета Ларса Петерсона. По-моему, многие работы Жерара не хуже. Просто, все дело в личных вкусах критиков.— Нам он ни одного из ее портретов не показывал.— Я думаю, ему не хочется ворошить старые воспоминания. До сих пор… все так свежо. Но вы должны позволить ему написать вас.— Да, пожалуй, это будет довольно занятно.— Мы все устроим. Нам придется приехать в Париж еще. Сейчас я не могу больше задерживаться, чтобы не оставлять слишком надолго дом. Поэтому мы должны вернуться. Но через несколько недель мы приедем снова. Я бы тогда поехала вместе с вами, и вы могли бы каждый день ходить к нему в студию. Он предпочитает работать с утра. В это время самое лучшее освещение. Да, конечно же, мы все устроим. Скажем, недели через три.Эта перспектива не на шутку взволновала меня. Жизнь богемы казалась мне необыкновенно интересной и притягательной. Меня занимали разговоры Жерара и, я была уверена, что у него много друзей, таких же занятных как Ларе Петерсон.Когда мы вернулись в Мезон Гриз, оказалось, что меня ждет письмо. Оно было от Лайзы Феннел.Я узнала ее почерк, и мне стало как-то не по себе. Поездка в Париж помогла мне отойти немного от моего прошлого. Конечно, обстоятельства способствовали этому, особенно моя встреча с Жераром и возможность заглянуть в его жизнь.Я сочувствовала ему. Он потерял свою молодую жену, так же как я потеряла любимого человека, который так и не стал моим мужем, поэтому мне казалось, мы с ним как бы друзья по несчастью.А это письмо возвращало меня в прежний мир, из которого лишь так недавно мне удалось вырваться.Я пошла к себе в комнату, чтобы никто не помешал мне прочесть письмо. «Моя дорогая Ноэль! Я часто думаю о тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41