Ничего другого от дракона ожидать и не стоило. Людей они не любили и терпели только потому, что не могли существовать без них. Свободолюбивых тварей эта зависимость особенно бесила и при любом удобном или неудобном случае они давали это понять.
Ночное дежурство выдалось тяжелым. Я не стал спорить с драконом, а просто повернулся на бок, отворачиваясь от окна. Пробудившееся солнце заглядывало в комнату, а сил, чтобы встать и задернуть штору не осталось…
Джанира я знал. Не слишком хорошо, но пару раз, еще до отъезда Джанира, нам доводилось дежурить вместе. И – редкий случай – мы не потеряли друг друга за Рубежом, как это обычно происходило. За Рубежом каждый всадник остается наедине со своим драконом и лишь немногим удается нащупать контакт друг с другом и сплести общую Сеть-границу. Мне легче всего удавалось сохранить связь с Джеанной. Нечто похожее я испытал, общаясь с Джаниром. Может быть потому, что Джанир писал очень мелодичные баллады. Еще Джанир умел делать занятных птиц из деревянных реек и бумаги, невесомых, но крепких и способных долететь, казалось, до самого солнца. Но характер у Джанира был неважный – мятущийся, порывистый, беспокойный. Он никогда не ладил со своим драконом. Я всегда считал, что Джанир слишком завышает свои требования и к себе и к нему, но при этом не решается отпустить поводья. Это должно было плохо кончиться…
Потом я заснул и снился мне дракон, несущийся к звездам, окруженным золотым кольцом Рубежа, Но почти достигнув звезд дракон с размаху налетает на прозрачную преграду и, нелепо кувыркаясь, падает вниз, подрагивая исковерканными крыльями, как деревянная птица…
А после мне приснилась музыка.
Тлевшая где-то в подсознании боль от осознания чужой, но такой близкой смерти постепенно переродилась в медленную, печальную, при этом пронизанную ясными искорками мелодию, отражавшую умершего Джанира, как отражает бегучая вода зыбкий силуэт заглянувшего в нее.
Слитком переполненный новорожденным сочинением, чтобы спать безмятежно, я вскочил и потянулся к притихшему под кроватью сенсорину, коснулся пальцами струн, прислушиваясь. Разбуженный дракон нетерпеливо ждал. Я ощущал его молчаливое, но беспокойное присутствие. И вспышка драконьего раздражения слилась с моей собственной, когда в окошко легко постучали снаружи. Не выношу, когда отрывают от работы… Впрочем, в отличии от дракона, я моментально перестал сердиться, когда увидел, кто меня потревожил и распахнул окно, впуская крохотную птичку в комнату. Птичка позволила себя поймать и снять с лапки привязанную золотистой ниточкой записку: «Я жду тебя в „Мышеловке“. Отпущенная птичка упорхнула.
Несколько мгновений я смотрел на инструмент в своих руках, потом бросил его на кровать, проигнорировав неудовольствие дракона, и выскочил за дверь, едва не сбив с ног флегматичного служника, подметавшего щеточкой плафоны в коридоре.
Дракон угрюмо безмолвствовал.
В городе царило оживление по случаю выходного и, наконец-то, солнечного дня.
Казалось все до единого горожане высыпали на улицы, позабыв повседневные дела, только ради удовольствия бесцельно слоняться по мостовым, с наслаждением болтать и не зло переругиваться с соседями, Мелкие твари, обнаглевшие от редкого благодушия людей, безбоязненно шныряли под ногами, таскали оставленные без присмотра кошельки, носовые платки, сладости и овощи с лотков, дразнили детей и гонялись за кошками. Выловив очередного хвоста гика или полосатика в своем кармане горожане, вопреки традиции, не топили его в ближайшей металлической посудине с заговоренной водой, а рассеянно выбрасывали, даже не прервав беседы со спутниками.
– Эй, молодой-красивый-сероглазый, – одним духом выпалила сидящая у моста женщина в полосатой шали, ухватив меня за край куртки. – Купи девушке букетик… – Она протянула маленький букет светлых пушистых колокольчиков, последних в этом сезоне и выжидательно уставилась на меня снизу вверх красноватыми зрачками.
– А почему вы решили, что мне есть кому их подарить? – хмыкнул я.
– У такого красивого-сероглазого-молодого обязательно… – взгляд торговки зацепил серебристого дракона, вьющегося на рукаве моей куртки и она осеклась.
Я еще раз хмыкнул и протянул торговке монету, получив взамен хрупкий букет. Пушистые стебли щекотали ладонь, и с цветами в руках я чувствовал себя глупо, однако спрятать их в карман не решился – нежные колокольчики помнутся и быстро погибнут. Впрочем, люди вокруг не особенно обращали внимание на букетик, а если и обращали, то благожелательно улыбаясь.
«Мышеловка» размещалась почти в самом центре города, и пробираться через захлестывающие людские волны было делом долгим, муторным, если не безнадежным. Поэтому я решил двинуться в обход, по набережной, и подойти к «Мышеловке» через подворотни. Проталкиваясь, наступая кому-то на ноги и машинально извиняясь, я выбрался из толпы и спустился по лестнице к реке. Какой-то мелкий клыкастый тип позарился на букетик в моей руке, и пришлось сбить его наземь прицельным щелчком. Клыкастый долго ругался вслед, и бродившие по набережной люди с любопытством оглядывались. Но вскоре все они остались позади. Купальный сезон уже прошел и к холодной воде спускались лишь редкие парочки, искавшие уединения, На меня они обращали столько же внимания, сколько я на них.
Правый высокий берег Реки укрепили каменными плитами в давние времена, поэтому ходить здесь было удобно, хотя и небезопасно. Трудно отыскать в Городе более глухое место. Зато отсюда открывался восхитительный вид на другой берег, где главной достопримечательностью и украшением (а также раздражающим фактором для некоторых) являлась серебристая игла, бескомпромиссно вонзившаяся в небо. Игла именовалась Гнездом Драконов исключительно согласно традиции, Человек, обозвавший это остроконечное сооружение Гнездом обладал, надо полагать, изощренной фантазией. Однако название прижилось. Да и как иначе обозвать место обитания такого количества драконов и их владельцев? С этого берега здание казалось целиком отлитым из светлого серебра, но на самом деле вблизи было заметно, что постройка очень древняя, покрыта патиной и наслоениями, прорезана трещинами и выбоинами, сохранившимися с тех дней, когда ее атаковали день за днем войска Гарима Мертвоголового.
Взглянув на знакомую серебристую иглу, я вновь остро ощутил недовольство дракона, оставленного без внимания, занозой засевшее в душе. Она все время напоминала о себе смутным беспокойством, и существовал только один способ выдернуть ее – завершить начатое, в данном случае закончить мелодию, пришедшую во сне. Я пообещал себе сделать это, как только вернусь домой. Не помогло…
Деревья, окружавшие город зелено-золотым осенним ожерельем и местами вскрывшие даже каменные плиты на набережной, расступились, огибая лодочный причал, пустующий только зимой, от которого вверх, к жилым кварталам, взбегала широкая лестница. Поднявшись по ней, можно было добраться до внутренних переулков, лабиринт которых выводил терпеливого и знающего путника к сердцу Города. Я поначалу не удивился, обнаружив на причале множество людей (даже осенью все любят лодочные прогулки), но невольно замедлил шаги, пораженный всеобщим напряженным молчанием. Люди сгрудились полукругом у каменной кромки набережной и рассматривали нечто лежащее на плитах. Потом кто-то шумно вздохнул, зашевелился, выламываясь из толпы, и отбежал к ближайшим кустам, публично избавляясь от завтрака. Это послужило сигналом для остальных. Люди загомонили, переглядываясь и размахивая руками. Двое или трое побежали за городскими стражами.
Я приблизился, уже зная, что увижу, просто влекомый свойственным всему человеческому роду неуемным любопытством. Люди расступались неохотно, но все же позволили подойти достаточно близко, чтобы узреть окровавленное, перепачканное грязью и рыбьей чешуей, обезображенное до неузнаваемости тело. Его, похоже, отыскали под старой, валявшейся здесь дырявой лодкой, выброшенной на берег вчерашней непогодой. Судя по удрученному виду рассевшихся поблизости водяников, обнаружили труп именно они. Видно, копаясь, как обычно в мусоре нанесенном за ночь, твари случайно опрокинули лодку. И теперь не смели сбежать, хотя знали, что рытье в мусоре на причале строжайше запрещено городскими властями.
– А человек ли это? – послышался чей-то особенно громкий голос, заставивший всех обернуться.
Худощавый человек, смущенный всеобщим вниманием, смещался и потише добавил:
– Я просто хочу сказать, что теперь трудно определить, был ли несчастный человеком…
– Но уж во всяком случае, это точно не лесовик, – авторитетно проворчал его сосед, крепкий дебелый мужчина, по-хозяйски прижимающий к себе бледную, тоненькую девушку-цветок.
– От бедолаги почти ничего не осталось, – вступило в беседу бесполое существо в темной хламиде. – Что за сила могла сотворить с ним такое?..
Проблема живо заинтересовала присутствующих, и посыпались предположения, одно другого чудовищней. Воображения горожанам всегда хватало… Стоявший рядом со мной троллин инстинктивно облизнулся, алчно ловя каждое слово. Забытый труп, окруженный грустными водяниками и обласканный солнцем, начал благоухать.
– Все ваши версии безусловно достойны внимания и очень любопытны, – негромко, но внятно, обращаясь одновременно ко всем, вдруг заговорил невысокий старичок в добротном пальто, в шляпе и с тростью, – Однако если бы вы соизволили приглядеться внимательнее, то обнаружили бы недвусмысленные следы на теле усопшего здесь, здесь и здесь… – изящная тросточка потыкала труп в указанных местах, сгоняя мух и распугивая водяников. – Вот посмотрите… – Старичок повел кончиком трости вдоль изломанной грудины тела. – Такие раны были обнаружены и на пяти предыдущих жертвах…
– Что вы хотите сказать? – натужно морща лоб, осведомился один из слушателей.
– Я хочу сказать, что это шестой труп со дня Равновесия, а у нашей доблестной стражи ни одного предположения о том, кто бы это мог сотворить… – сердито заявил старичок.
Напряженно внимавшие его словам люди взбудоражено загалдели.
– А ведь верно! – вскрикнул кто-то. – Да что же это происходит в этом добром городе! По улицам безнаказанно рыскает убийца, а стража даже не спешит забирать трупы!..
– Да ладно вам, – отмахнулся безнадежно другой. – Стража у нас известно какая, а вот почему помалкивают эти умники из Гнезда? Где их хваленая защита?
– Ну что вы, право! При чем здесь Гнездо?
– А пусть вышлют своих крылатых! У них нюх, говорят, хороший! – ярился хриплый мужской баритон.
– Не кричите, накличете еще! У них, вроде у самих неприятности. Болтают, что появился какой-то зловещий дракон, пожирающий остальных! – нервно взвился женский голос.
– Что вы несете?! Вы послушайте, что вы несете? Повторяете досужие сплетни, байки, которыми пугают ребятню. По-вашему и этого несчастного загрыз дракон? – иронически усмехнулся рассудительный, все же теряя свое хладнокровие.
– А что вы-то о них знаете? Вся смута оттуда. Может им теперь человечья кровь по вкусу… – зачинщик перепалки угас, понимая, что зарвался.
Гам стих также внезапно, как и разросся, когда кто-то различил значок на моей куртке и предупреждающе толкнул в бок соседа. Волна шелеста и вздохов прокатилась по присутствующим и десятки глаз уставились на меня изучающе. Троллин, стоявший рядом, мгновение поколебался, а затем попятился, растворившись в задних рядах. Мне тоже захотелось так сделать, но чужие взгляды держали крепко.
– Вы уж простите, молодой человек, невежд, – не столько боязливо, сколько предельно осторожно заговорил невысокий человек в костюме настройщика, прижимающий к груди большую сумку с инструментами. – Но, возможно, вас не затруднит рассеять наши сомнения? Быть может, и в самом деле в Гнезде знают больше, чем известно нам, простым обывателям?
– Почему вы так решили? – осведомился я хмуро. Общее внимание тяготило.
– Вам сверху виднее… – прошелестел почтительный ответ из-за спины.
От необходимости отвечать меня избавило появление раздраженных, с удовольствием раздающих пинки зазевавшимся, стражников.
– А ну, разойдись! – рявкнули луженые глотки. – Нечего тут глазеть и мух глотать!
И минуты не прошло, как они разогнали возмущенно ропщущих зрителей, оцепили причал, сунули в мешки покорных водяников-свидетелей, ухватили под руки пару не успевших увернуться свидетелей-людей, закатали труп в простыню и исчезли, грохоча сапогами, лязгая челюстями и изредка гневно взревывая.
– Видал? – внезапно осведомились над моим ухом. Я дернулся и с неудовольствием повернулся, обнаружив возбужденно подсигивающего Тучакку. Широкие ноздри его нервно трепетали, с наслаждением втягивая насыщенный вонью разложения воздух, а встопорщенный ежик пегих волос на голове непрерывно шевелился.
– Что «видал»? – переспросил я, высвобождая свой локоть из потных пальцев Тучакки.
– Как его, а? – Тучакка оторвал, наконец, жадный взор от влажного пятна на каменных плитах и уставился на меня мутноватыми, сизыми глазками без белка. – Кто, думаешь, это сотворил?
– Еще один, – вздохнул я. – Откуда мне-то знать?
– Да-да, – Тучакка рассеянно покивал. – Верно, верно, откуда вам знать. Ничего вы там у себя не ведаете. А хотя бы то, что труп не шестой, а девятый, знаешь?
– Почему девятый?
– Потому что было еще три в прошлом году, да их списали на одного психа. Ему, дураку, все равно смертный приговор подписан. Да вот незадача – психа прикончили, а трупы появляются… – Тучакка булькнул жизнерадостно, оросив мою куртку слюной.
– Ты-то откуда знаешь?
– Ха! Так я тебе и сказал, Птенец… – Тучакка хихикнул, выставив когтистый палец к моему носу, но прежде, чем я успел разозлиться, сменил тон и почти просительно предложил: – Однако, могу поменяться, информацию за информацию. Договоримся?
– Чего тебе?
– Верно твердят, что у вас там завелся чудо-зверь, жрущий драконов? Вроде, двоих уже не досчитались? Одного прикончили прямо сегодня ночью?
– С собой он покончил. Сам. – Угрюмо ответил я. – Как и Аямилла.
Тучакка принюхался, вздернул почти невидимые брови, удивился:
– А ведь не врешь. Надо же. Двое?.. Гм, гм, любопытно… С чего бы это? Эпидемия? Ты как себя чувству ешь?
– Пошел ты… – вяло огрызнулся я.
Тучакка снова весело булькнул, наклонился к букетику в моей руке, вдохнул шумно, едва не вытянув цветы из ладони, и проговорил довольно:
– Вижу, вижу, ты в порядке. Значит, говоришь, с собой покончили… Занятно. Тогда еще вопросец: в народе болтают, де добровольных самоубийств среди Птенцов быть не может, а толкают бедолаг на крайний шаг их же собственные драконы.
– Зачем? – искренне поразился я.
– Кое-кто уверен, что за вас давно мыслят и действуют ваши твари, а вы при них вроде как придатков, рабов, и если раб оказывается недостоин чести… Ладно, ладно! Чего уставился! Просто передаю городские сплетни! Не нервничай! Экий ты впечатлительный… Ну, не буду больше тебя задерживать…
– Постой-ка, – теперь я ухватил верткого собеседника за рукав. – А где обещанная информация?
И без того напоминающее формой сосульку лицо скорбно вытянулось еще больше.
– Ну? – Из его тощей груди вырвался вздох. – А ты как думаешь, кто это мог сделать? – спросил я, кивнув на спешно высыхающее под жаркими лучами пятно на набережной. – Что ты чуешь? Только не говори, что у тебя внезапный приступ аллергии!
Поскольку намерение сказать именно это было подавлено в зародыше, Тучакка еще раз вздохнул и ответил:
– Знаю, что тебя беспокоит – с чего вдруг люди стали поминать всуе драконов? Отвечаю: с того, Птенец, что вчера, и позавчера, и позапозавчера над Городом видели смутную тень чудовищных размеров…
– Ну и что? Мало ли теней над Городом…
– А ничего… Вот только сегодняшнего бедолагу убили человечьи руки, накинувшие жертве на шею вполне натуральную удавку, и потом вполне настоящим ножом искромсали тело. Так же поступили и с остальными… – не совсем понятно ответил Тучакка, крутанулся на пятке и сгинул в зарослях прежде, чем я успел снова открыть рот.
Час был полуденный, но по случаю выходного все заведения в центре уже открыли. Людей здесь скопилось видимо-невидимо и пришлось проявить изрядную настойчивость, чтобы подобраться к заветной «Мышеловке». Центральную дверь плотно оккупировали страждущие, но я воспользовался особым входом. Прежде чем войти, задержался на пороге, под завистливыми взглядами оставшихся снаружи, и прикрыв глаза от солнца, попытался рассмотреть, чей же это дракон завис в небе. Однако дракон находился слишком далеко, так что узнать его не удалось.
«Мышеловка» теоретически считалась заведением для избранных, и пускали сюда далеко не всех, но значок на рукаве давал мне (и не только мне), право беспрепятственного прохода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52