Но это не важно. Ты хочешь поговорить о том, что случилось?
– Вообще-то не очень. Все это слишком неприятно, и я не хочу ворошить то, что болит.
Малридж, кажется, осталась довольна. Она не любила болтунов и называла их «проклятыми воробьями».
– Хорошо, что король умирает, – сказала старуха.
Амелия не высказала никакого удивления по поводу столь странного замечания. Ход мыслей старой няньки ей был ясен. Из-за болезни короля она получала свободу делать то, что хочет, и ехать туда, куда хочет, никому ничего не говоря. Вот только с Андре-асом проблема. Но была надежда на то, что дело, которым он был занят сейчас, отнимет у него еще немало времени.
С удовольствием доев остатки пудинга, Амелия вдруг почувствовала, что ей стало легче. Еда была тому причиной или горячая ванна, а может, немногословное участие няньки, но решение пришло к ней само. Она знала, что делать.
– Мне потребуются кое-какие припасы, – сказала Амелия.
Малридж кивнула.
– Я об этом позабочусь.
Малридж уже повернулась, чтобы уйти, когда Амелия схватила ее за руку.
– Спасибо тебе.
Худая, почти невесомая рука старухи коснулась ее волос.
– Я верю в тебя, маленькая разбойница.
– Господи, сделай так, чтобы ты не ошиблась во мне.
– Я не ошибаюсь, – сказала старуха и пошла собирать то, что потребовалось ее воспитаннице.
Амелия тем временем стала одеваться. Она надела простую удобную юбку и жакет из зеленого сукна с золотой тесьмой – тот самый наряд, что обычно надевала, когда устраивала вылазки на предмет осмотра окрестных пещер в Хоукфорте. Воспоминания, с которыми ассоциировалась эта одежда, были приятными, и это тоже хорошо. Волосы ее были все еще влажными после ванны. Она расчесала их щеткой, заплела в косу и не стала даже закалывать ее. На всякий случай она прихватила с собой ночную рубашку, смену белья и умывальные принадлежности, сложив все это в черный кожаный саквояж.
Уже на выходе из спальни взгляд ее упал на розы, что прислал Нилс. Должно быть, какая-нибудь горничная принесла их наверх, в ее спальню. Повинуясь странному порыву, она сорвала один бутон и засунула его за корсаж.
Малридж уже ждала ее внизу с корзинкой. Амелия осталась довольна выбором старухи. Она не стала спрашивать, каким образом Малридж удалось все это раздобыть, не обращаясь к помощи целительни-цы, которая такие вещи обычно держала у себя. Но у Малридж был талант приходить и уходить, оставаясь невидимой.
– Андреас рано или поздно закончит работу и тогда он спросит, где я.
– Что мне ему сказать?
Амелия медлила с ответом. Она была честной девушкой, и все в ней восставало против лжи. Но в исключительных обстоятельствах требовались исключительные меры.
– Солги ему. Если ты не хочешь принимать в этом участия, я могу оставить ему записку.
Малридж улыбнулась.
– Ты хорошая девушка, но со своей совестью я сама разберусь. Скажи мне, что ты едешь в Босуик.
– Что?
– Просто скажи мне это.
– Я еду в Босуик.
– Именно это я и скажу принцу Андреасу. Но ты должна мне пообещать, что будешь осторожной. При первом признаке опасности ты должна бежать.
Амелия и корзинку уложила в саквояж.
– Мне нечего бояться со стороны Нилса.
– Я тоже так думаю. Иначе я не позволила бы тебе вот так уходить. – Малридж вдруг взяла и крепко обняла свою выросшую воспитанницу и так же стремительно отпустила. – Тогда иди, пока я не передумала.
И Амелия пошла. Брутус, по-видимому, был удивлен, что его забирают из незнакомого стойла так скоро, но он при всей внушительности своих размеров был конем терпеливым. Или он просто почуял, что ему предстоит ехать домой. И рысь его стала бойче, как только они свернули на улицу, ведущую к дому Нилса.
Что до Амелии, то она бы предпочла, чтобы он, наоборот, замедлил ход, ибо, после того как ее всего пару часов назад выгнали, да еще учитывая сопутствующие обстоятельства, у нее не было никакой уверенности в том, что Нилс ее впустит. Она повела Брутуса в конюшню, успокаивая то ли его, то ли себя:
– Не бойся, мальчик, сегодня тебя больше никто не потревожит.
Расседлав коня и проверив, есть ли у того свежая вода, она погладила Брутуса по холке. Конь благодарно заржал и нежно потерся о нее боком. Итак, коню она понравилась, и это было хорошим знаком. С саквояжем в руках она направилась по тропинке через сад к дому. В воздухе восхитительно пахло влажной травой, и больше ничем. Дождь перестал. Скоро наступит утро. На ветках деревьев уже пробовали голос самые ранние птички.
Итак, она оказалась перед той самой дверью, за которую ее столь бесцеремонно выставили. Амелия не решалась постучать. Предательская мыслишка о бегстве зашевелилась у нее в голове.
И тогда она гордо вскинула голову и постучала.
Нилс медленно поднял голову. Кажется, он задремал в кресле у постели раненого. Шедоу метался по кровати и что-то невнятно бормотал. Увы, Нилс не мог разобрать ни слова. Успокаивало то, что лоб у него оставался прохладным и боли он, видимо, тоже не чувствовал. Нилс по опыту знал, что и жар, и боль могут прийти позже. И в ожидании того, что может случиться, Нилс принес бутылку бурбона. К морфию в качестве обезболивающего Нилс относился с предубеждением. Впрочем, морфия у него все равно не было.
Глядя на брата, едва не отправившегося на тот свет и продолжающего пребывать в пограничном состоянии, Нилс в сотый раз проклинал себя за то, что это случилось не с ним. В то время как Шедоу воткнули нож в грудь, он, Нилс, забавлялся тут с женщиной. Нет, не просто с женщиной, с Амелией. И «забавлялся» – не вполне подходящее слово. Он испытал с ней то, что в жизни не испытывал. Такой накал страстей. Такая полнота удовлетворения. Как бы то ни было, он, Нилс, – старший брат, не исполнил долга, данного ему от рождения, – не защитил младшего брата. Сколько раз Шедоу смеялся над казавшейся ему избыточной опекой брата, а вот теперь... Уж лучше бы он сам умер, чем видеть, как умирает брат.
Нилс чувствовал, что теряет опору в жизни. Он ощущал пустоту, никчемность своего существования. Утратив внутренний стержень, он стал подобен глиняному колоссу, готовому развалиться от первого порыва ветра. И, что самое страшное, понимая это, он не находил в себе сил что-либо изменить.
Но свой долг по отношению к стране он мог и должен был исполнить.
Нилс встрепенулся. Опять этот звук. Что это? Ветка, ударяющая о стекло? Что еще? Не может быть, чтобы кто-то почтил его своим присутствием в столь поздний час. Странно, звук был такой, словно кто-то стучал в дверь.
Нилс насторожился и превратился в слух. Стук прекратился. Потом он услышал тихий голос:
– Нилс, впусти меня. Я принесла лекарства для Шедоу. Ты должен меня впустить. Ради него.
Должно быть, это ему снится. Он сделал все, чтобы Амелия ушла из его жизни навсегда. Чтобы она его возненавидела. Амелия умоляет его впустить ее в дом? Неужели это ее голос? Или у него начались слуховые галлюцинации?
– Нилс!
Нет, на сей раз в голосе ее была не мольба, а настойчивое требование.
Он спустился вниз и одним махом распахнул дверь, захватив ее врасплох. Она так и замерла с поднятым кулаком. Она бы влетела в комнату, если бы он не перекрыл ей доступ, встав в проходе.
– Какого дьявола ты сюда пришла?
Он видел, как дрогнула ее нижняя губа. Если бы она заплакала, он не смог бы устоять. К счастью для него, она справилась с собой. Поджав губы, Амелия зло уставилась на негостеприимного хозяина.
– Ты что, меня не слышал? Я принесла лекарство для Шедоу.
– Мой брат прекрасно себя чувствует.
– В самом деле? И кто, смею спросить, сотворил это чудо? Сюда, часом, не залетала стая ангелов?
– Не богохульствуй.
– Не лицемерь. Мы оба знаем, что он чувствует себя далеко не прекрасно. А теперь отойди.
Сохранять непреклонность становилось все труднее. Она была так чертовски хороша в этом простом и ладно сидящем на ее великолепной фигуре костюме, и волосы ее, выбившиеся из косы, ветер разметал вокруг лица. И этот румянец, и этот блеск в глазах. Она была подобна чуду, и, утверждая это, он бы ничуть не богохульствовал.
– Я не зря отослал тебя прочь, Амелия.
– О да, у тебя был для того отличный предлог. Ты думаешь, что наши страны – твоя и моя – враги, и мы с тобой должны непременно возненавидеть друг друга. Так вот, позволь, я кое-что тебе скажу, Нилс Вулфсон. Это все чушь. Больше того, твоему брату станет лучше, он проснется и все тебе расскажет. И, когда он станет рассказывать тебе о том, что произошло с ним на самом деле, я хочу быть рядом. С нетерпением жду этого момента.
– Тебе хоть раз в жизни приходило в голову, что ты можешь ошибаться?
– Ошибаюсь я довольно часто, но в данном случае я знаю, что права. В том, что касается моей страны, меня и тебя, я не ошибаюсь. Дай мне войти!
В глазах ее стояли слезы. И эти слезы никак не вязались с запальчивой агрессивностью ее тона. Нилс видел и чувствовал, что она на грани срыва, и он не мог допустить, чтобы эта сильная женщина сломалась. Сломалась по его вине. Слова ее взывали к его рассудку, но глаза – к его чувству к ней, и вот, уже в который раз за последнюю неделю, чувства оказались сильнее доводов рассудка. Когда он успел завоевать ее доверие? Полное, абсолютное доверие? Когда в жизни кто-то, кроме Шедоу, мог так безоглядно ему доверять? Помимо всего, Шедоу действительно остро нуждался в ее помощи.
Нилс отошел от двери, но не закрыл ее.
– Где Брутус?
– В конюшне, расседланный и напоенный. И, скорее всего он уже спит.
– Ты взяла мое седло – мужское седло, и так скакала на нем через весь город?
– Если и так, что с того?
– Ты сильно сглупила.
– Брутус так не считает. А ты что, смотрел на меня? Зачем это?
– Должен же человек куда-то смотреть.
Он едва не съежился под ее оценивающим взглядом. Но, как бы то ни было, то, что она в нем увидела, ее удовлетворило, ибо она улыбнулась.
– Это верно. Где Шедоу?
– Оставь то, что ты принесла. Спасибо. А теперь поезжай домой.
– Даже и не подумаю. Я уже сказала, что хочу быть здесь, когда Шедоу придет в себя и начнет рассказывать о том, кто на него напал и где. Лестница там? – Нилс обернулся, и она успела проскользнуть мимо него в дом.
– Как я мог сомневаться в том, что ты – принцесса?
– Понятия не имею. Мне кажется, что это совершенно очевидно. – Она уже шла через кухню в зал и вскоре скрылась из вида. Он чувствовал себя несколько ошалевшим и предательски счастливым. И еще, как ни странно, ему показалось, что он почувствовал запах роз.
– Как он? – спросила Амелия, поставив саквояж на пол в спальне Шедоу. Он неподвижно лежал на кровати.
– Бредит, а так все в порядке.
– Жара нет?
– Пока нет.
– Ты знаешь, что температура поднимется, если не остановить развитие инфекции. Я принесла с собой снадобья, которые надо смешать в определенной пропорции и наложить на рану. Вода есть?
– Вон там, в кувшине на умывальнике. Но она уже остыла. Тебе нужна горячая вода?
– Лучше бы погорячей.
Она уже снимала жакет. Смятый бутон упал на пол. Он наклонился и поднял его.
– Это что?
Она выхватила бутон у него из рук и убрала в карман.
– Так, ничего.
– Это из тех, что я тебе послал? – Он с трудом в это верил, но разве могло быть иное объяснение?
– Да, бутон из букета. Того самого, что ты прислал вместе с запиской. Ну и что тут такого?
– В записке была цитата из «Ромео и Джульетты».
– Я знаю. Почему ты выбрал эту цитату?
– Не знаю. Написал первое, что пришло на ум.
Ничто не давалось ему в жизни просто. Он учился урывками, по ночам, по книгам, одолженным у знакомых, украдкой, чтобы родители не знали, а то заставят работать. Потом, уже будучи взрослым, он нанимал учителей. Если вначале его преподаватели считали, что их наняли для того, чтобы они обеспечили тот минимальный набор знаний, который позволит их ученику не робеть в высшем свете, то очень скоро им становилось понятно, что их ученик стремился утолить ненасытную жажду знаний – сколь редкий, столь и драгоценный дар.
– Обреченные любовники, разделенные враждой между кланами, – сказала Амелия. – Погибшие до того, когда могла начаться их настоящая жизнь. Ты пытался предупредить меня, чтобы я боялась... тебя.
– Ты слишком глубоко копаешь.
Она пожала плечами:
– Как тебе будет угодно. Так как насчет воды?
Он пошел на кухню. Желание выместить злость на печных горшках он подавил с трудом. Но справиться с искушением заехать в стену кулаком он не смог. Когда Нилс вернулся, Амелия уже сидела возле Ше-доу и держала его за руку.
– Он становится теплее.
Нилс потрогал лоб брата. Черты лица его словно разом заострились.
– Начинается жар.
– Значит, мы должны его остановить, – она и открыла саквояж.
Глава 14
Что бы ни было в той адской смеси, что Амелия толкла ступкой и взбивала пестиком, пахла она ужасно. Нилс не выдержал и, распахнув окно, высунул голову наружу. Свежий воздух немного улучшил атмосферу, но не настолько, чтобы тошнотворная вонь не ощущалась вовсе.
– Что это? – стараясь дышать ртом, спросил Нилс.
Амелия чуть отвернулась от фарфоровой миски, в которой готовила лекарство, и ответила:
– Сгнившая мякоть фрукта, который растет только у нас, в Акоре.
– Сгнившая? А свежая мякоть никак не подойдет?
– Нет, покуда фрукт не сгниет, от него никакой пользы.
– Я не дам намазать этой гадостью Шедоу.
– Именно это я и собираюсь сделать. Эта гадость остановит инфекцию.
– Эта дрянь его убьет.
– Нилс, это серьезное обвинение.
– Прости, я не хотел тебя обидеть. Я просто не понимаю, как это снадобье может ему помочь.
– Насколько я понимаю, на сгнившей мякоти растет что-то такое, что убивает инфекцию. По крайней мере, в большинстве случаев.
– Моя старая бабка останавливала кровотечение паутиной.
– Я слышала о таком методе. И еще я знаю, что змеиный яд заставляет сердце реже биться, что бывает необходимо при сложных хирургических операциях.
– Не говори мне о хирургах. Не вижу разницы между ними и мясниками.
– В Акоре все совсем не так. А теперь держи. – Она протянула ему миску с вонючим содержимым. С гримасой отвращения он взял ее у нее из рук.
С величайшей осторожностью она сняла повязку с раны и внимательно осмотрела шов.
– Нам ничего другого не остается.
– Ты в этом уверена?
– Не знаю более эффективного лекарства. – Взяв у него из рук миску, она осторожно намазала края раны полученной кашицей.
Закончив работу, она поставила миску с остатками на подоконник. Занимался рассвет. Скоро должны вернуться слуги.
– Я схожу на минутку вниз, – сказал он. – У тебя есть все необходимое?
Амелия кивнула.
– Да, на данный момент все есть. Но я была бы благодарна тебе за чашку горячего чая.
Он и сам мог бы догадаться. Она спала не больше, чем он, более того, она не побоялась приехать к нему среди ночи, после того как он сделал все, чтобы этого не допустить. Приехала, чтобы помочь его брату. Кто и когда так благородно поступал по отношению к любому из них? От отца остались лишь слабые воспоминания. Их мать, хорошая и сильная женщина, отправила сыновей в люди, где им предстояло столкнуться с суровой жизненной правдой, когда они были почти детьми. Иного выбора не было, учитывая обстоятельства их жизни и характер братьев. С тех пор и он, и Шедоу добывали средства к существованию самостоятельно. Они много сделали для своей страны, но ни тому, ни другому не приходило в голову ждать от мира ответного добра.
А что сейчас? Он прекрасно понимал, что Амелия отнеслась к нему как к собственному брату, к члену семьи. Она с ходу отмела все препятствия, вставшие у нее на пути, включая и его, Нилса, подозрительность. Та неизбывная любовь, которой природа наделила акоранцев, пролилась золотым дождем и на него, и на его брата. Для Нилса существование таких отношений стало шоком. И, что еще хуже, познав доброту, которой не видел прежде, он, наверное, с трудом сможет дальше жить без нее.
Он приготовил чай для Амелии и кофе для себя, поджарил тосты на очаге, нашел масло и джем и все это уложил на поднос. Готовить завтрак для двоих – как это приятно, как по-домашнему. Тайная мечта. Он усмехнулся. Чего бы его враги – а их был легион – не отдали, лишь бы узнать, что неуловимый Волк втайне мечтает о жизни заурядного обывателя, имеющего жену и детей, любящего их и заботящегося о них, как испокон веку положено человеку.
Он даже себе не смел признаться в том, что действительно этого хочет, но такая мечта, по здравом размышлении, казалась совершенно несбыточной. Он был тем, кто есть, – охотником и убийцей, человеком, которому положено выполнять то, что не могут другие.
И все же чай заварить он умел.
Поставив все на поднос, он вернулся в спальню Шедоу. Запах чувствовался уже не так сильно. Он даже мог дышать без отвращения. Амелия благодарно посмотрела на него.
– Ты и тосты с джемом приготовил?
– Это было нетрудно. К тому же ты голодна.
– Вы с Малридж мыслите одинаково. Она тоже считает, что добрая еда все поправит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– Вообще-то не очень. Все это слишком неприятно, и я не хочу ворошить то, что болит.
Малридж, кажется, осталась довольна. Она не любила болтунов и называла их «проклятыми воробьями».
– Хорошо, что король умирает, – сказала старуха.
Амелия не высказала никакого удивления по поводу столь странного замечания. Ход мыслей старой няньки ей был ясен. Из-за болезни короля она получала свободу делать то, что хочет, и ехать туда, куда хочет, никому ничего не говоря. Вот только с Андре-асом проблема. Но была надежда на то, что дело, которым он был занят сейчас, отнимет у него еще немало времени.
С удовольствием доев остатки пудинга, Амелия вдруг почувствовала, что ей стало легче. Еда была тому причиной или горячая ванна, а может, немногословное участие няньки, но решение пришло к ней само. Она знала, что делать.
– Мне потребуются кое-какие припасы, – сказала Амелия.
Малридж кивнула.
– Я об этом позабочусь.
Малридж уже повернулась, чтобы уйти, когда Амелия схватила ее за руку.
– Спасибо тебе.
Худая, почти невесомая рука старухи коснулась ее волос.
– Я верю в тебя, маленькая разбойница.
– Господи, сделай так, чтобы ты не ошиблась во мне.
– Я не ошибаюсь, – сказала старуха и пошла собирать то, что потребовалось ее воспитаннице.
Амелия тем временем стала одеваться. Она надела простую удобную юбку и жакет из зеленого сукна с золотой тесьмой – тот самый наряд, что обычно надевала, когда устраивала вылазки на предмет осмотра окрестных пещер в Хоукфорте. Воспоминания, с которыми ассоциировалась эта одежда, были приятными, и это тоже хорошо. Волосы ее были все еще влажными после ванны. Она расчесала их щеткой, заплела в косу и не стала даже закалывать ее. На всякий случай она прихватила с собой ночную рубашку, смену белья и умывальные принадлежности, сложив все это в черный кожаный саквояж.
Уже на выходе из спальни взгляд ее упал на розы, что прислал Нилс. Должно быть, какая-нибудь горничная принесла их наверх, в ее спальню. Повинуясь странному порыву, она сорвала один бутон и засунула его за корсаж.
Малридж уже ждала ее внизу с корзинкой. Амелия осталась довольна выбором старухи. Она не стала спрашивать, каким образом Малридж удалось все это раздобыть, не обращаясь к помощи целительни-цы, которая такие вещи обычно держала у себя. Но у Малридж был талант приходить и уходить, оставаясь невидимой.
– Андреас рано или поздно закончит работу и тогда он спросит, где я.
– Что мне ему сказать?
Амелия медлила с ответом. Она была честной девушкой, и все в ней восставало против лжи. Но в исключительных обстоятельствах требовались исключительные меры.
– Солги ему. Если ты не хочешь принимать в этом участия, я могу оставить ему записку.
Малридж улыбнулась.
– Ты хорошая девушка, но со своей совестью я сама разберусь. Скажи мне, что ты едешь в Босуик.
– Что?
– Просто скажи мне это.
– Я еду в Босуик.
– Именно это я и скажу принцу Андреасу. Но ты должна мне пообещать, что будешь осторожной. При первом признаке опасности ты должна бежать.
Амелия и корзинку уложила в саквояж.
– Мне нечего бояться со стороны Нилса.
– Я тоже так думаю. Иначе я не позволила бы тебе вот так уходить. – Малридж вдруг взяла и крепко обняла свою выросшую воспитанницу и так же стремительно отпустила. – Тогда иди, пока я не передумала.
И Амелия пошла. Брутус, по-видимому, был удивлен, что его забирают из незнакомого стойла так скоро, но он при всей внушительности своих размеров был конем терпеливым. Или он просто почуял, что ему предстоит ехать домой. И рысь его стала бойче, как только они свернули на улицу, ведущую к дому Нилса.
Что до Амелии, то она бы предпочла, чтобы он, наоборот, замедлил ход, ибо, после того как ее всего пару часов назад выгнали, да еще учитывая сопутствующие обстоятельства, у нее не было никакой уверенности в том, что Нилс ее впустит. Она повела Брутуса в конюшню, успокаивая то ли его, то ли себя:
– Не бойся, мальчик, сегодня тебя больше никто не потревожит.
Расседлав коня и проверив, есть ли у того свежая вода, она погладила Брутуса по холке. Конь благодарно заржал и нежно потерся о нее боком. Итак, коню она понравилась, и это было хорошим знаком. С саквояжем в руках она направилась по тропинке через сад к дому. В воздухе восхитительно пахло влажной травой, и больше ничем. Дождь перестал. Скоро наступит утро. На ветках деревьев уже пробовали голос самые ранние птички.
Итак, она оказалась перед той самой дверью, за которую ее столь бесцеремонно выставили. Амелия не решалась постучать. Предательская мыслишка о бегстве зашевелилась у нее в голове.
И тогда она гордо вскинула голову и постучала.
Нилс медленно поднял голову. Кажется, он задремал в кресле у постели раненого. Шедоу метался по кровати и что-то невнятно бормотал. Увы, Нилс не мог разобрать ни слова. Успокаивало то, что лоб у него оставался прохладным и боли он, видимо, тоже не чувствовал. Нилс по опыту знал, что и жар, и боль могут прийти позже. И в ожидании того, что может случиться, Нилс принес бутылку бурбона. К морфию в качестве обезболивающего Нилс относился с предубеждением. Впрочем, морфия у него все равно не было.
Глядя на брата, едва не отправившегося на тот свет и продолжающего пребывать в пограничном состоянии, Нилс в сотый раз проклинал себя за то, что это случилось не с ним. В то время как Шедоу воткнули нож в грудь, он, Нилс, забавлялся тут с женщиной. Нет, не просто с женщиной, с Амелией. И «забавлялся» – не вполне подходящее слово. Он испытал с ней то, что в жизни не испытывал. Такой накал страстей. Такая полнота удовлетворения. Как бы то ни было, он, Нилс, – старший брат, не исполнил долга, данного ему от рождения, – не защитил младшего брата. Сколько раз Шедоу смеялся над казавшейся ему избыточной опекой брата, а вот теперь... Уж лучше бы он сам умер, чем видеть, как умирает брат.
Нилс чувствовал, что теряет опору в жизни. Он ощущал пустоту, никчемность своего существования. Утратив внутренний стержень, он стал подобен глиняному колоссу, готовому развалиться от первого порыва ветра. И, что самое страшное, понимая это, он не находил в себе сил что-либо изменить.
Но свой долг по отношению к стране он мог и должен был исполнить.
Нилс встрепенулся. Опять этот звук. Что это? Ветка, ударяющая о стекло? Что еще? Не может быть, чтобы кто-то почтил его своим присутствием в столь поздний час. Странно, звук был такой, словно кто-то стучал в дверь.
Нилс насторожился и превратился в слух. Стук прекратился. Потом он услышал тихий голос:
– Нилс, впусти меня. Я принесла лекарства для Шедоу. Ты должен меня впустить. Ради него.
Должно быть, это ему снится. Он сделал все, чтобы Амелия ушла из его жизни навсегда. Чтобы она его возненавидела. Амелия умоляет его впустить ее в дом? Неужели это ее голос? Или у него начались слуховые галлюцинации?
– Нилс!
Нет, на сей раз в голосе ее была не мольба, а настойчивое требование.
Он спустился вниз и одним махом распахнул дверь, захватив ее врасплох. Она так и замерла с поднятым кулаком. Она бы влетела в комнату, если бы он не перекрыл ей доступ, встав в проходе.
– Какого дьявола ты сюда пришла?
Он видел, как дрогнула ее нижняя губа. Если бы она заплакала, он не смог бы устоять. К счастью для него, она справилась с собой. Поджав губы, Амелия зло уставилась на негостеприимного хозяина.
– Ты что, меня не слышал? Я принесла лекарство для Шедоу.
– Мой брат прекрасно себя чувствует.
– В самом деле? И кто, смею спросить, сотворил это чудо? Сюда, часом, не залетала стая ангелов?
– Не богохульствуй.
– Не лицемерь. Мы оба знаем, что он чувствует себя далеко не прекрасно. А теперь отойди.
Сохранять непреклонность становилось все труднее. Она была так чертовски хороша в этом простом и ладно сидящем на ее великолепной фигуре костюме, и волосы ее, выбившиеся из косы, ветер разметал вокруг лица. И этот румянец, и этот блеск в глазах. Она была подобна чуду, и, утверждая это, он бы ничуть не богохульствовал.
– Я не зря отослал тебя прочь, Амелия.
– О да, у тебя был для того отличный предлог. Ты думаешь, что наши страны – твоя и моя – враги, и мы с тобой должны непременно возненавидеть друг друга. Так вот, позволь, я кое-что тебе скажу, Нилс Вулфсон. Это все чушь. Больше того, твоему брату станет лучше, он проснется и все тебе расскажет. И, когда он станет рассказывать тебе о том, что произошло с ним на самом деле, я хочу быть рядом. С нетерпением жду этого момента.
– Тебе хоть раз в жизни приходило в голову, что ты можешь ошибаться?
– Ошибаюсь я довольно часто, но в данном случае я знаю, что права. В том, что касается моей страны, меня и тебя, я не ошибаюсь. Дай мне войти!
В глазах ее стояли слезы. И эти слезы никак не вязались с запальчивой агрессивностью ее тона. Нилс видел и чувствовал, что она на грани срыва, и он не мог допустить, чтобы эта сильная женщина сломалась. Сломалась по его вине. Слова ее взывали к его рассудку, но глаза – к его чувству к ней, и вот, уже в который раз за последнюю неделю, чувства оказались сильнее доводов рассудка. Когда он успел завоевать ее доверие? Полное, абсолютное доверие? Когда в жизни кто-то, кроме Шедоу, мог так безоглядно ему доверять? Помимо всего, Шедоу действительно остро нуждался в ее помощи.
Нилс отошел от двери, но не закрыл ее.
– Где Брутус?
– В конюшне, расседланный и напоенный. И, скорее всего он уже спит.
– Ты взяла мое седло – мужское седло, и так скакала на нем через весь город?
– Если и так, что с того?
– Ты сильно сглупила.
– Брутус так не считает. А ты что, смотрел на меня? Зачем это?
– Должен же человек куда-то смотреть.
Он едва не съежился под ее оценивающим взглядом. Но, как бы то ни было, то, что она в нем увидела, ее удовлетворило, ибо она улыбнулась.
– Это верно. Где Шедоу?
– Оставь то, что ты принесла. Спасибо. А теперь поезжай домой.
– Даже и не подумаю. Я уже сказала, что хочу быть здесь, когда Шедоу придет в себя и начнет рассказывать о том, кто на него напал и где. Лестница там? – Нилс обернулся, и она успела проскользнуть мимо него в дом.
– Как я мог сомневаться в том, что ты – принцесса?
– Понятия не имею. Мне кажется, что это совершенно очевидно. – Она уже шла через кухню в зал и вскоре скрылась из вида. Он чувствовал себя несколько ошалевшим и предательски счастливым. И еще, как ни странно, ему показалось, что он почувствовал запах роз.
– Как он? – спросила Амелия, поставив саквояж на пол в спальне Шедоу. Он неподвижно лежал на кровати.
– Бредит, а так все в порядке.
– Жара нет?
– Пока нет.
– Ты знаешь, что температура поднимется, если не остановить развитие инфекции. Я принесла с собой снадобья, которые надо смешать в определенной пропорции и наложить на рану. Вода есть?
– Вон там, в кувшине на умывальнике. Но она уже остыла. Тебе нужна горячая вода?
– Лучше бы погорячей.
Она уже снимала жакет. Смятый бутон упал на пол. Он наклонился и поднял его.
– Это что?
Она выхватила бутон у него из рук и убрала в карман.
– Так, ничего.
– Это из тех, что я тебе послал? – Он с трудом в это верил, но разве могло быть иное объяснение?
– Да, бутон из букета. Того самого, что ты прислал вместе с запиской. Ну и что тут такого?
– В записке была цитата из «Ромео и Джульетты».
– Я знаю. Почему ты выбрал эту цитату?
– Не знаю. Написал первое, что пришло на ум.
Ничто не давалось ему в жизни просто. Он учился урывками, по ночам, по книгам, одолженным у знакомых, украдкой, чтобы родители не знали, а то заставят работать. Потом, уже будучи взрослым, он нанимал учителей. Если вначале его преподаватели считали, что их наняли для того, чтобы они обеспечили тот минимальный набор знаний, который позволит их ученику не робеть в высшем свете, то очень скоро им становилось понятно, что их ученик стремился утолить ненасытную жажду знаний – сколь редкий, столь и драгоценный дар.
– Обреченные любовники, разделенные враждой между кланами, – сказала Амелия. – Погибшие до того, когда могла начаться их настоящая жизнь. Ты пытался предупредить меня, чтобы я боялась... тебя.
– Ты слишком глубоко копаешь.
Она пожала плечами:
– Как тебе будет угодно. Так как насчет воды?
Он пошел на кухню. Желание выместить злость на печных горшках он подавил с трудом. Но справиться с искушением заехать в стену кулаком он не смог. Когда Нилс вернулся, Амелия уже сидела возле Ше-доу и держала его за руку.
– Он становится теплее.
Нилс потрогал лоб брата. Черты лица его словно разом заострились.
– Начинается жар.
– Значит, мы должны его остановить, – она и открыла саквояж.
Глава 14
Что бы ни было в той адской смеси, что Амелия толкла ступкой и взбивала пестиком, пахла она ужасно. Нилс не выдержал и, распахнув окно, высунул голову наружу. Свежий воздух немного улучшил атмосферу, но не настолько, чтобы тошнотворная вонь не ощущалась вовсе.
– Что это? – стараясь дышать ртом, спросил Нилс.
Амелия чуть отвернулась от фарфоровой миски, в которой готовила лекарство, и ответила:
– Сгнившая мякоть фрукта, который растет только у нас, в Акоре.
– Сгнившая? А свежая мякоть никак не подойдет?
– Нет, покуда фрукт не сгниет, от него никакой пользы.
– Я не дам намазать этой гадостью Шедоу.
– Именно это я и собираюсь сделать. Эта гадость остановит инфекцию.
– Эта дрянь его убьет.
– Нилс, это серьезное обвинение.
– Прости, я не хотел тебя обидеть. Я просто не понимаю, как это снадобье может ему помочь.
– Насколько я понимаю, на сгнившей мякоти растет что-то такое, что убивает инфекцию. По крайней мере, в большинстве случаев.
– Моя старая бабка останавливала кровотечение паутиной.
– Я слышала о таком методе. И еще я знаю, что змеиный яд заставляет сердце реже биться, что бывает необходимо при сложных хирургических операциях.
– Не говори мне о хирургах. Не вижу разницы между ними и мясниками.
– В Акоре все совсем не так. А теперь держи. – Она протянула ему миску с вонючим содержимым. С гримасой отвращения он взял ее у нее из рук.
С величайшей осторожностью она сняла повязку с раны и внимательно осмотрела шов.
– Нам ничего другого не остается.
– Ты в этом уверена?
– Не знаю более эффективного лекарства. – Взяв у него из рук миску, она осторожно намазала края раны полученной кашицей.
Закончив работу, она поставила миску с остатками на подоконник. Занимался рассвет. Скоро должны вернуться слуги.
– Я схожу на минутку вниз, – сказал он. – У тебя есть все необходимое?
Амелия кивнула.
– Да, на данный момент все есть. Но я была бы благодарна тебе за чашку горячего чая.
Он и сам мог бы догадаться. Она спала не больше, чем он, более того, она не побоялась приехать к нему среди ночи, после того как он сделал все, чтобы этого не допустить. Приехала, чтобы помочь его брату. Кто и когда так благородно поступал по отношению к любому из них? От отца остались лишь слабые воспоминания. Их мать, хорошая и сильная женщина, отправила сыновей в люди, где им предстояло столкнуться с суровой жизненной правдой, когда они были почти детьми. Иного выбора не было, учитывая обстоятельства их жизни и характер братьев. С тех пор и он, и Шедоу добывали средства к существованию самостоятельно. Они много сделали для своей страны, но ни тому, ни другому не приходило в голову ждать от мира ответного добра.
А что сейчас? Он прекрасно понимал, что Амелия отнеслась к нему как к собственному брату, к члену семьи. Она с ходу отмела все препятствия, вставшие у нее на пути, включая и его, Нилса, подозрительность. Та неизбывная любовь, которой природа наделила акоранцев, пролилась золотым дождем и на него, и на его брата. Для Нилса существование таких отношений стало шоком. И, что еще хуже, познав доброту, которой не видел прежде, он, наверное, с трудом сможет дальше жить без нее.
Он приготовил чай для Амелии и кофе для себя, поджарил тосты на очаге, нашел масло и джем и все это уложил на поднос. Готовить завтрак для двоих – как это приятно, как по-домашнему. Тайная мечта. Он усмехнулся. Чего бы его враги – а их был легион – не отдали, лишь бы узнать, что неуловимый Волк втайне мечтает о жизни заурядного обывателя, имеющего жену и детей, любящего их и заботящегося о них, как испокон веку положено человеку.
Он даже себе не смел признаться в том, что действительно этого хочет, но такая мечта, по здравом размышлении, казалась совершенно несбыточной. Он был тем, кто есть, – охотником и убийцей, человеком, которому положено выполнять то, что не могут другие.
И все же чай заварить он умел.
Поставив все на поднос, он вернулся в спальню Шедоу. Запах чувствовался уже не так сильно. Он даже мог дышать без отвращения. Амелия благодарно посмотрела на него.
– Ты и тосты с джемом приготовил?
– Это было нетрудно. К тому же ты голодна.
– Вы с Малридж мыслите одинаково. Она тоже считает, что добрая еда все поправит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28