Но если она не была девственницей... Он слышал об островах в Тихом океане, где женщины любят так же легко, весело и естественно, как делают все остальное. Может, и у акоранцев так принято. Трудно было в это поверить, принимая во внимание обычай акоранских мужчин защищать своих женщин от посягательств, но кто знает?
Кроме того, она была принцессой. Может, для принцесс существовали иные правила?
Он, черт возьми, только на это и надеялся.
Конечно, это не решало проблемы возможной вовлеченности ее соотечественников в убийство пятидесяти девяти американских моряков. Если акоранцы действительно приложили руку к взрыву «Отважного», то войны между двумя странами не избежать. А когда дело дойдет до войны, они окажутся по разные стороны баррикад. Он был верен своей стране и ни на миг не мог представить, что она изменит своей.
И тогда они вообще могут никогда больше не оказаться вместе, и этот миг – все, что они могли бы украсть у судьбы. Если эта ночь – действительно единственная, что выпала им на долю...
– Амелия, – он чуть отстранил ее от себя, заглянул в ее глаза, увидел в них страсть и почувствовал, что отвердел еще сильнее, – ты знаешь, куда это нас приведет?
Она издала то ли всхлип, то ли стон, то ли вздох и прижалась головой к его груди.
– Я надеюсь.
Эти слова стали последней каплей. Нилс набрал воздуха в легкие, он стремился обрести контроль над собой. У мужчины должна быть гордость. Каким бы острым ни было желание, а видит Бог, он никого в жизни не желал сильнее, чем ее, он не мог допустить, чтобы у нее был повод для жалоб.
Она привела его сюда, но сейчас повести должен был он. Он был мужчиной, в конце концов, и в нем, как и во всяком мужчине, таился завоеватель. Сладкая победа, жаркая победа, жаркая схватка тел, прижатых друг к другу, одежда, сброшенная на землю, лунный свет, заливающий поле схватки.
Она помогала ему, развязывая узлы, которые его внезапно ставшие неловкими пальцы не могли развязать, она смеялась, когда они сражались с ботинками и туфлями, и ее смех заставлял его вздрагивать от удовольствия. Какая женщина! Встречалась ли ему подобная? Дерзкая и храбрая, залитая лунным сиянием, на островке, затерянном посреди озера, ласкающая его своими руками, своими губами. У него кружилась голова, желание отнимало силы, и в то же время он чувствовал себя сильнее, чем когда-либо в жизни.
Грудь ее была полной и дразнящей, и соски были твердыми и темными под его ладонями. Он вдруг представил себе, как эту грудь сосет младенец, и прогнал этот образ прочь. Силы, мощные, как океанский прилив, силы, знакомые и незнакомые, те и не те, что вызывают к жизни желание плоти, нахлынули на него.
И, движимый этой неназванной силой, он вошел в нее, проник за преграду, которую не думал найти, отчаянно попытался удержаться на грани, но, влекомый уже той силой, что была в ней, оказался наконец там, где, как ему вдруг привиделось, он должен был быть по предназначенному судьбой жребию.
– Амелия!
Его жизнь перетекла в нее в тот момент, когда она прогнула спину навстречу ему, в то время как ногти ее вонзились ему в спину и глаза ее широко открылись, отразив древнюю луну.
Все было сделано, и обратного пути не было. Она преступила черту. И от этого испытывала странное удовлетворение.
Нилс лежал рядом с ней, и этот миг был несравненно прекрасен. Мужчина недюжинной силы лежал беспомощный и сладко опустошенный в ее объятиях. Она обнимала его, и чувствовала биение его сердца, и тепло его кожи, и голова его приятной тяжестью лежала на ее груди, и ноги их были переплетены.
И она улыбалась, несмотря на шок, в который ввергли ее собственные действия. Не может быть – то была не она. Другое существо овладело ее телом, ее умом. Женщина, знавшая страсть и желание, женщина, которая не примет отказа.
И наградой ей было наслаждение – столь сильное, что оно и сейчас вибрировало в ней, и боль – сильнее, чем она ожидала, но по сравнению со всем остальным уже не имевшая значения.
И этот миг под луной – разве не был он основой, сущностью самой жизни?
Внезапно она почувствовала себя усталой, ей смертельно захотелось спать, и в то же время уснуть она не могла. Время принялось наверстывать упущенное, и мир, что недавно казался далеким, как мечта, вдруг приблизился вплотную. Она перешла черту, оба они перешли черту в этом маленьком храме посреди озера. Ей надо было быть осторожнее, хотя бы во имя тех, кого она любила и кто никогда не поймет, почему она так поступила.
Почему они так поступили?
Они станут обвинять его, Нилса, Волка. Он поднял голову и посмотрел на нее. Глаза его холодно поблескивали в темноте. Это был серый холод стали. Она знала, что он скажет еще до того, как были произнесены слова.
– Это была ошибка.
Больно, но так просто ее не сломить.
– Нет, – сказала она, все еще обнимая его. – Я сама этого хотела.
– Хотела? – О, этот холодный, жесткий взгляд! Она не выдержала и отвернулась.
– Кто знает, что ждет нас в будущем? Настоящее – только им одним и стоит жить. Иногда.
– Это импульс, – сказал он тоном человека, который глубоко презирал тех, кто действует необдуманно.
– Судьба, – возразила она. – Вы верите в судьбу?
Он приподнялся над ней на вытянутых руках. Мускулистые предплечья его блестели от пота. И ей вдруг стало холодно – не хватало его тепла.
– Нет, не верю.
– Почему? – не раздумывая спросила она. Ее народ тысячелетиями верил, что люди живут так, как предначертано им судьбой, и звезды хранят их. Как можно жить без веры?
Он ответил не сразу. – Человек сам хозяин своей судьбы.
Она улыбнулась, борясь с искушением прижать его к себе вновь.
– Конечно. Но мудрый человек знает, куда принесет его течение, и ищет свое предназначение в том же направлении, в котором ведет его жизнь.
Он отвернулся, уставившись в ночь.
– Такова философия акоранцев?
– Знание, – сказала она и выскользнула из-под него. Поднялся ветер, и стало холодно. Она потянулась за одеждой.
– Вы были девственницей.
Он встал, прекрасный в своей наготе, залитый лунным светом.
Она пожала плечами, с трудом заставив себя отвести от него взгляд.
– Выбор был за мной.
– Но я тоже должен был его иметь. – Он никак не мог взять в толк тот факт, что женщина сама может принять такого рода решение. – Почему я?
Она распрямилась, едва прикрытая кружевом и темнотой, и волосы ее разметались по плечам, и губы припухли от его поцелуев.
– Напрашиваетесь на комплимент, мистер Вулфсон?
– Нилс, – прикусив губу, сказал он. – Это то объяснение, которое я хотел бы получить, принцесса. То, что вы сейчас сделали, мы сделали – может, и приемлемо по акоранским стандартам, но ни к черту не годится по моим.
– Сожалею. – Но это было не сожаление. Она испытывала боль, которая нарастала. Нет, не сожаление, ибо она ощущала свою правоту, нормальность того, что произошло, и понять, отчего она считала произошедшее единственно верным, она не могла. И в то же время то чувство близости, что они обрели, стремительно исчезало. Внезапно она почувствовала себя страшно одинокой – такой одинокой, какой никогда еще не была в жизни. Словно пловец, нырнувший в ласковое море, которого это море вдруг больно ударило о камни, выбросив на неприветливый берег.
Нилс потянулся за брюками.
– Когда дело касается вас, я теряю контроль над собой, – сказал он.
Она могла бы заметить, что на ее вкус он вполне хорошо контролирует свои действия, но промолчала. Не смогла собраться с силами. Внезапно она осознала всю непоправимость произошедшего. И тотчас же остро ощутила необходимость в уединении. Спрятаться. Скрыться от бури нахлынувших на нее чувств.
И все же она нашла в себе силы улыбнуться. Он вел себя до смешного по-мужски – он был озадачен, раздражен, неуверен в себе, уязвлен в какой-то мере, хотя он бы скорее умер, чем признал это. И все из-за женщины. Из-за нее.
– До того, как мы пойдем обратно, – сказал он, натягивая рубашку, – просветите меня, принцесса. Какой ожидать реакции от вашей семьи – в особенности от вашего отца, братьев и кузенов? Как мне показалось, любой из них без колебаний вонзит в меня шпагу, если ему станет известно о том, что случилось.
Она отряхнула траву с юбки, собираясь с мыслями.
– Им ни к чему об этом знать.
– Это не ответ. Или в Акоре такого рода поступки расцениваются по-другому?
– Да, – сказала она, и это было правдой лишь отчасти. Акора действительно во многом отличалась от Англии, но не в том, что касалось определенных аспектов человеческих взаимоотношений. – И нет, – добавила она и встретилась с ним взглядом. И подавила в себе инстинктивное желание успокоить его закипающий гнев. – Первое, что они захотели бы сделать, – это убить вас.
Он даже не поморщился. Но он покачал головой, словно в том, что произошло между ними, была лишь его вина.
– Это я могу понять.
– Вы можете, а я – нет. В любом случае вам не о чем беспокоиться. Они не узнают.
Она отошла от него. Ей очень захотелось исчезнуть. Она сделала шаг и оступилась. Нилс успел подхватить ее, не дав упасть.
– Амелия...
– Довольно! Вы сожалеете обо всем. Мне не надо было вас соблазнять.
– Соблазнять меня? О чем вы? Я мог в любой момент развернуться и уйти.
Она обернулась, вдруг оказавшись в его объятиях – невольных объятиях.
– Так почему вы не ушли? – сверкая глазами, спросила она.
Почему? Почему он сделал то, что по всем понятиям чести было за гранью допустимого?
Потому что она внушила ему желание, которое он не смог преодолеть? Потому что он предчувствовал, что получит наслаждение выше всего того, что ему доводилось испытывать?
Слабые оправдания. Годы – годы! – самоконтроля, самодисциплины и самоограничения, железные принципы, которыми он не мог и помыслить поступиться. И все сгорело в один миг. В ее объятиях.
– Вам что, просто нужна была женщина? – спросила она, и губы ее дрогнули. – Прошло слишком много времени с тех пор, как вы последний раз были с подружкой?
– Нет! Не смейте думать о себе так!
– Почему нет? Потому что вы мне запрещаете? Плевать мне на вас! Я буду думать так, как считаю нужным! Вы ничего мне не должны. Ничего! Я выбрала вас, я поступила так, как хотела, и я не сожалею об этом. Будьте уверены, мистер Нилс Вулфсон, я сохраню о вас приятное воспоминание.
Он прижал ее к себе крепче.
– О нет, принцесса. Я очень далек от того, чтобы стать воспоминанием. Чувствуете? – Он прижал ее к себе изо всех сил. – Я реальность, и с этой реальностью вам еще не раз предстоит столкнуться, и то, что было между нами, еще далеко не закончено.
– Я скажу, когда все будет закончено, а не вы.
– Вы так думаете? Я – нет.
Они стояли под луной, зло уставившись друг на друга. Наконец он ее отпустил. Нарочито медленно разжал палец за пальцем, не оставляя у нее никакого сомнения в том, что отпустить ее – его решение, и, если бы он захотел, он мог бы без усилий держать ее при себе столько, сколько сочтет нужным.
Она пошла по каменной дорожке одна. Пусть, если хочет, идет следом.
Нилс выбрал иной путь – переправился вплавь. И холодная вода лишь слегка успокоила жар его тела.
Тела, но не сердца. Он говорил, что у него нет сердца, что оно вымерзло той холодной зимой, когда он преследовал человека, который должен был убить его идеал. Одного, потом другого. Выследив и убив их, одного за другим, с каждой смертью он убивал что-то и в себе. И в один прекрасный день он понял, что стал Волком.
Он вышел из озера, отряхнулся, как зверь, и встал под луной, залитый серебристым светом. Он стоял и ждал, пока не убедился, что все в Босуике крепко уснули. Только тогда он сам направился в дом на покой, если, конечно, было на земле место, где он мог бы его обрести.
Глава 10
Шедоу ждал Нилса в конюшне во дворе позади лондонского дома. Он чистил коня размашистыми ритмичными движениями человека, для которого эта работа давно стала привычкой и не требовала усилий мысли. Диабо стоял смирно, но при появлении Брутуса тихонько заржал. Жеребцы были братьями и редко разлучались с самого рождения. Они были удивительно близки. Так близки, что чувствовали друг друга. То же можно было сказать об их хозяевах.
– Как Босуик? – спросил Шедоу, не прерывая своего занятия.
– Неплохо, – ответил Нилс, снимая с коня седло.
В конюшне было тихо, но и сюда проникали приглушенные звуки города, через который только что проехал Нилс, расставшись с акоранцами возле их резиденции. Амелия даже не смотрела в его сторону. Ну и отлично, да будет так. Он и не притворялся, что понимает ее, как не притворялся, что понимает природу того, что произошло между ними. Он знал лишь одно, что ни женщина, ни желание – ничто не может отвлечь его от выполнения возложенной на него миссии. Нилс всегда помнил, кто он: американец, уроженец Кентукки, сын диких гор и тяжелых воспоминаний. И это наследие он ни за что не предаст.
– Что случилось? – спросил Шедоу, глядя на брата.
– Ничего. – Нилс повесил седло на крюк и стащил одеяло, темное от конского пота. Брутус ткнулся мордой хозяину в шею.
Прошли благословенные минуты, заполненные привычными делами: напоить коня; проверить копыта.
Шедоу отложил в сторону щетку и обратился к брату.
– Не видел Ангела?
– Я был единственным гостем.
– Тогда ты впустую потратил время.
– Наверное. – Если не считать того, что вчерашний день изменил всю его жизнь, по крайней мере все его представления о жизни и о себе самом.
– Ты не похож на себя, – сказал Шедоу.
Только проявлений братской чуткости ему сейчас не хватало.
– А на кого я похож?
– Бог его знает. Что тебя гложет?
– Я поехал, Ангела там не было. Что еще я должен тебе сказать?
. – Ладно. Ты, случаем, не заболел?
– Боже упаси!
– С тобой такое случилось год назад.
– Подумаешь, полихорадило пару дней. Велика опасность! Это тебя в любой момент могут убить.
– Я знаю, – тихо сказал Шедоу. – И еще я знаю, что мы всегда постоим друг за друга. Я знаю тебя лучше, чем кого бы то ни было, и потому говорю – с тобой что-то не так. – Глаза Шедоу потемнели. – Это из-за женщины?
Нилс сжал кулаки, и костяшки его пальцев побелели. Он вел себя как дурак, но ничего не мог с этим поделать.
– У нее есть имя.
– О, черт, я так и знал!
– Все, что я сказал, это то, что у нее есть имя! Ты мог бы назвать ее по имени.
– Атрейдис, вот ее имя. Это по-акорански, на случай, если ты забыл.
– Видит небо, хотел бы я забыть. – Его слова были полны таким жаром, что Шедоу осекся.
Когда Шедоу заговорил вновь, голос его звучал тихо и сочувственно:
– Мне жаль тебя. Хотел бы я, чтобы все обстояло по-иному.
– Это не важно.
– Важно. Ты от нее без ума.
– Не важно, без ума я от нее или нет. Ничего не меняется.
Ничего и все. Он даже не пытался ложиться в ту ночь. Он сидел на кровати и смотрел на янтарные уголья в камине, пытаясь понять, сможет ли он выпутаться из той жуткой каши, которую сам заварил.
Он явился в дом Шеренски так рано, что горничная не смогла скрыть удивления.
– Мистер Вулфсон? Заходите. Я сейчас доложу мистеру Шеренски, что вы пришли.
Да будут благословенны слуги, которым чужды церемонии. Он поблагодарил ее и прошел в гостиную.
Шеренски присоединился к нему через несколько минут, заправляя рубашку в брюки.
– Что-то случилось, друг мой?
– Ничего такого, что не смогла бы поправить чашка твоего хорошего кофе.
Иванна, должно быть, угадала желание гостя, до того как он его озвучил, поскольку, не успел Нилс высказать его, как она уже появилась с подносом, на котором дымился кофейник. К кофе предусмотрительная служанка подала свежие булочки и печенье.
– Я очень уважаю британцев, но их увлеченность чаем меня слегка раздражает. Притом, что они даже не умеют сервировать его как следует.
– Это их недостаток, должен согласиться. Насчет меча...
Они поторговались, но недолго. Оба знали, что Нилс купит меч. Он заплатил хорошую цену и ясно дал понять Шеренски, что последнему не удастся получить большую сумму. Торговец дорожил своим постоянным клиентом и цену не заламывал. Он был человеком солидным, не из тех, кто срывает куш и бежит куда подальше, чтобы одураченный покупатель, опомнившись, не нашел продавца. После того как сделка была совершена и принесен еще один кофейник с отличным кофе, Шеренски спросил:
– Надолго в Англию?
– Пока не знаю. – Нилс не был расположен к пустым разговорам. – Я пришел к тебе с просьбой.
– Всегда к услугам.
– Но я должен предупредить. То, о чем я тебя попрошу, должно остаться между нами. И не на несколько дней или недель, а навеки.
У Шеренски округлились глаза, но он принял предостережение всерьез.
– Это имеет какое-то отношение к тому, что на самом деле привело тебя в Англию?
– Что на самом деле меня привело в Англию? Разве я не похож на джентльмена, прожигающего жизнь? Разве человеку, недавно ушедшему в отставку, нельзя заняться своим маленьким хобби?
Русский засмеялся.
– Отчего же, друг мой, можно. Но тем, кто знает тебя, уж очень трудно представить Нилса Вулфсона в этом качестве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28