Русский джентльмен появлялся очень редко, раз в дв
а-три месяца. Всегда на такси, с тростью и портпледом. Больше никакого баг
ажа. Проводил здесь обычно день-два и исчезал до следующего раза». Ц «Зд
есь никто без него не жил?» Ц «Ни без него, ни с ним. Да и вообще, эта квартир
а ему не принадлежала. Он ее снимал у одного музыканта, тоже русского». Ц
«Вы не помните фамилии владельца?» Ц «Подождите».
Мир Джагат исчез и появился через две минуты с большой нотной тетрадью. «
Он оставил это для моего брата. Здесь Ц имя». На заглавной странице этюдо
в Черни я увидел: Ex/Libris Ya. I. Zaitsev. Теперь Ц к моим старым друзьям Зайцевым, на Мазв
ел-Хилл!
Вечером того же дня я сидел в гостиной с голубовато-серебристыми обоями
и камышовыми креслами в холщовых чехлах. Не нужно мемориальных дощечек:
на этом кресле в углу сидел молодой Орлов, а на этом Ц Георгий Иванович (к
его приезду мы всегда покупали арманьяк). А там у окна Ц Яшенька Хейфец, н
икогда ничего не пил. А на диванчике Ц Натан Мильштейн и Шура Черкасский.
Для Якова Ивановича и Софьи Бертольдовны гостиная заселена веселыми ду
хами живых, а не тенями мертвых. «А где же сидел Михаил Иванович?» Ц спрос
ил я после второго стакана чая (они пьют чай с бутербродами днем, вечером и
ночью). «Он сидел только за фортепьяно. Даже когда не играл. Он любил прихо
дить, когда никого других не было. Специально Сонечку об этом просил. Раз п
ришел, а на фортепиано Большая Соната Шуберта. Он стал играть, а тут Гизеки
нг великий явился неожиданно. Сидел, молчал, прослушал до конца, а потом по
дходит к Михаилу Ивановичу и говорит, что, мол, как это я вас никогда не слы
шал, вы, наверное, в Европе редко концертируете. Мы все до слез смеялись. А и
ногда просит меня принести Лебединого или Щелкунчика клавиры, и так часо
в до двух ночи и играет».
Мне безумно не хочется задавать новых вопросов да ведь они все давно ста
рые. Я даже себя не спрашиваю, почему, зная Зайцевых пятнадцать лет, ни раз
у не спросил у них о нем. Просто Ц не случилось. Я целую ручку Софье Бертол
ьдовне, запахиваю свой дождевик, обещаю быть к чаю на следующей неделе, в с
ледующий месяц, на следующий год. Буду, конечно. Я схожу по ступенькам из с
ада, вниз на Мазвел-Хилл, а оттуда направо, вниз к Хайгейту. Нет, видимо, бол
ьше о нем ничего не спросишь. Да и не о чем. (Тема искупления замерла в конце
века, как тема предательства в его середине.)
Глава 22
Я не предавал иностранный легион
О нет, даже и не начинайте угов
аривать меня, что я не прав, что надежды нет ни в чем, и что я так и останусь з
десь с вами навсегда!
Р. Л. Стивенсон
1993г. Сентябрь. «Я, Симон Долин, пришел вас увидеть, Ц сказал на крайне плохо
м (хотя, возможно, ему было еще далеко до края) русском невысокий, плотный и
очень загорелый человек. Ц Я не стал предупреждать мой визит к вам звонк
ом из нежелания рисковать отказом. Вместо того я позвонил в ваш колледж, у
знал время лекции и появился в вашем кабинете сразу же после ее конца, пол
агая, что вы вернетесь сюда хоть на короткое время, даже если затем вам буд
ет необходимо уходить».
Он снял легкий серый пиджак и повесил его на спинку стула, но сам не сел.
Ц Садитесь, пожалуйста, Симон, У меня есть время, но даже если бы его у меня
не было, ваша оперативность, столь необычная среди нынешних молодых люд
ей, заслуживает немедленного поощрения. Словом, я весь к вашим услугам.
Ц Оперативность у меня профессиональная, но про это после. Я Ц как бы эт
о идиотически ни звучит незаконный внук Михаила Ивановича...
Ц (Которого из двух? Ц подумал, но не спросил я).
Ц ...то есть, собственно, незаконный вдвойне, поскольку являюсь незаконны
м сыном его незаконной дочери и одного сумасшедшего шведа, утонувшего в
Финском заливе во время прогулки на своей самодельной подводной лодке. Н
а русском я Семен Долин. Мне тридцать шесть лет. Когда мне было двадцать че
тыре, я поступил в Иностранный легион, где прослужил пять лет. Оперативно
сть Ц оттуда. Я дрался в Центральной и Северо-Восточной Африке, на Мадага
скаре и в некоторых других районах. Потом я дезертировал и учился под чуж
им именем в Консерватории Парижа в классе гобоя (я также приличный фагот
ист), но не закончил класса, поскольку оказалось, что за мной следили и зах
отели меня арестовать, но...
Ц О Господи...
Ц ...это была совсем идиотская операция, если вы себе представляете, что д
ва вульгарных ажана, даже не из полевой жандармерии, приходят арестовать
легионера! Я себе давал слово их не трогать, чтобы потом не было новых юри
дических компликаций, и весьма аккуратно положил их рядом на постели оче
нь спокойно, однако совсем случайно выбил одному два зуба фаготом, когда
он не хотел, чтобы его привязывали, и...
Ц О! (Я уже начал уставать удивляться.)
Ц Пришлось немедленно удаляться, не имея в руках ничего, кроме гобоя и фа
гота. Тогда я быстро переехал на родину, в Швецию, где жил у мамы и заканчив
ал консерваторию в Стокгольме, но взял еще валторну, чтобы было три духов
ых инструмента. Я уже боюсь, что вам надоел. Буду кончать сейчас. О вашей ра
боте над биографией Михаила Ивановича (это роман, умоляю вас, роман!) мне р
ассказывал кавалер моей мамы. Он вас видел, когда вы приехали в Стокгольм
. (Я понял, задним числом, что речь идет о друге его матери, являющемся кавал
ером по шведской дворянской иерархии.)
Ц Вы с ним близки?
Ц О да, я могу с ним бесконечно разговаривать. Я помогаю ему в его Ордене, и
ногда играя на органе, хотя я не очень хороший органист.
Ц Вы член Ордена?
Ц Ну, говорить так будет некорректно. Возможно квалифицировать меня ка
к новициата. Кавалер мне рассказал, что этот Орден и Михаила Ивановича Ц
один и тот же.
Ц Но к чему вам Орден? Кроме, конечно, гипотетических ассоциаций с незако
нным дедом. Но ведь это несерьезно. Я начал чувствовать легкое раздражен
ие сродни тому, которое иногда чувствую, разговаривая с моей старшей доч
ерью, его ровесницей. Он попросил разрешения закурить и медлил с ответом,
глубоко и резко затягиваясь Житаной. Затем, словно решившись:
Ц Вам не будет неудобно со мной разговаривать на английском? Все-таки ру
сский язык у меня плохой.
Ц Да помилуйте, конечно нет.
Ц Ну и прекрасно (как если бы заговорил другой человек!). Вы сейчас сказал
и «гипотетические ассоциации» и «несерьезно». Это Ц именно так и есть. Д
ля меня все гипотетично и, если хотите, несерьезно. Вы задали мне этот вопр
ос как человек, который выбирает из нескольких гипотез одну, потому что с
читает ее истинной или, по крайней мере, более истинной. И это во всем Ц в н
ауке, философии, жизни. Я же, выбирая одну Ц хотя бы и ту же, что выбрали бы в
ы, Ц знаю, что она столь же гипотетична, как и все остальные, и что единстве
нным основанием выбора было мое желание, которое уже никак не обязательн
о ни для кого, кроме меня, да и то, пока оно остается. Но пока оно остается, он
о для меня так же серьезно Ц или, с вашей точки зрения, несерьезно, Ц как в
аше убеждение в истинности основания вашего выбора. Не можете же вы серь
езно думать, что я завербовался в Иностранный легион потому, что серьезн
о считал его миссию в Африке справедливой? Боже милостивый! Да такого кре
тина даже в наш идиотский Легион не взяли бы.
Я смирился с поражением и стал делать кофе. Раздражение прошло. Стало даж
е немного смешно. И стоит ли расспрашивать о матери, вернее Ц о бабке?
Ц Моя бабка Лилли, ее настоящее имя Ц Марина Андреевна, эвакуировалась
с англичанами из Мурманска в самый последний день. Потом она осела в Берг
ене, кажется, где стала преподавать французский.
Ц Но тогда, это Ц другой... (Это опять про себя.)
Ц Он тогда, кажется, занимался там перепродажей пароходов. Там они и встр
етились. Мама говорит, что прекрасно его помнит, что, по-моему, или гипотез
а, или, скорее, иллюзия памяти. Скажите, а он тоже верил в одну истину?
Ц Безусловно. И в честь. И в бесчестье. И в верность. И в предательство. И в б
езнадежность. И в искупление. Но я вас не собираюсь вербовать в адепты ско
мпрометированной морали начала века. Тем более, что сам я Ц где-то посере
дке между ним и вами.
Я дал ему три главы из второй части (тогда единственные перепечатанные), и
он ушел, пообещав прийти через неделю.
Раздражение вернулось. Он принес с собой новую невыясненность, но его не
хватило на ее выяснение. Его декларация о гипотетичности желания Ц не ф
акт самосознания, а отчет о факте. И вообще, так получается, что убить (или, п
о крайней мере, выбить зубы) тебя могут, как и раньше, в любой момент, но Ц б
ез проблемы жизни и смерти, а Ц так, между делом.
Этот его первый виденный мною внук, никогда им не виденный, был ему чужой,
чужой такой космической чужестью, которую не преодолеть и за миллион све
товых лет. А ведь идет (ездит, летает, плывет) по его, деда (?) следам, и туда же
Ц Швеция, Франция, Африка, Мадагаскар, даже Лондон. Сыновья, Иван, Петр нео
сознавшие себя имитаторы трагического оригинала. Его внуки Ц да, черт в
озьми, не все ли равно кого его! епископ-фундаменталист, фотограф-дизайне
р, музыкант-дезертир: здесь, конечно, возможна большая определенность. Но
определенность чего? Я, захотевший развязать этот чертов узел, еще туже е
го затянул, сам не знаю, как теперь развязаться. Да и кто его завязал Ц он и
ли я сам? (А она говорит, какой же ты дурак, смотри на это как на простую рабо
ту, ведь роман пишешь, а не новую гипотезу Канта-Лапласа. Но торопись, пока
ты еще тот, кто столько лет назад его начинал, а то будет поздно, придет дру
гой, кто не сможет написать конец, так как не узнает себя в писавшем начало
. Дописывай, как он когда-то свои балетные рецензии, кратко и просто! Ц Нет
, моя ненаглядная, так не уходят от поражения.)
Я окончательно поверил в гипотезу парности мировых событий, когда на сле
дующий день мне позвонил молодой человек и очень веселым голосом сообщи
л, что его зовут Саша Винский и что он Ц мой незаконный двоюродный племян
ник. Что он впервые в Лондоне и не может уехать, не повидав меня (приехать-т
о смог!). «Не двоюродный, а троюродный, Ц с удовольствием поправил его я,
Ц и не племянник, а брат. И вообще, ты, случайно, не служил в Иностранном лег
ионе?» Ц «Нет, Ц с изумлением отвечал Сашенька (так его шепотом называли
глубоко шокированные родичи), Ц но я отслужил два года на погранзаставе
на Хан га». Ц «А ты, случайно, оттуда не дезертировал?» Ц «Ну что вы, дядя С
аша (он упорно продолжал называть меня дядей), куда дезертировать? Не в Сев
ерную же Корею или Китайскую Манчжурию». Ц «Но ведь ты же дезертировал б
ы, если бы было куда?» Ц «Не знаю, наверное, нет». Ц «Но не хочешь же ты этим
сказать, что у тебя есть честь?» Ц «Опять не знаю, никогда о ней не думал».
Ц «Ну хорошо, а ты не играешь на каких-нибудь духовых инструментах и не г
оворишь ли на минимум четырех языках?» Ц «Я играю на гитаре, довольно при
лично, и еще немного на фортепьяно и неплохо знаю английский. Сойдет?» Ц «
Забеги сегодня ко мне. Я тебе дам часть моего романа, а на следующей неделе
придешь сюда ужинать. Будет еще один незаконный».
Его отец, мой двоюродный дядя, Александр Андреевич Левинский, был виртуо
зом геодезистом и очень хитрым евреем. Последнее особенно ярко проявило
сь в том, что когда за ним пришли в феврале 1938-го г. в его вагон-салон, стоявши
й на путях у Ростова-Товарного, то он именно в это время судил матч на респ
убликанское первенство по хоккею с шайбой в Харькове, о чем знала вся Укр
аина, кроме жены в Днепропетровске, любовницы в вагоне-салоне и НКВД. Когд
а сразу же после матча он рванулся на вокзал, чтобы на скором домчаться до
ростовской любимой женщины, то его перед самым стадионом перехватили дв
а майора из свердловского военного округа, почти насильно усадили в маши
ну и увезли на аэродром, а оттуда Ц на штурмовике в Свердловск, судить мат
ч ЦСКА Свердловск Ц Динамо Горький по тому же хоккею с шайбой (он был нара
схват). Опомнившиеся чекисты ждали на перроне, даже скорый задержали на п
олчаса. Что упало, то пропало. Выпав на неделю из украинской юрисдикции, ни
чего не подозревавший Саша Левинский вернулся в Ростов уже на спаде камп
ании (была опубликована статья о необходимости более бережного отношен
ия к ценным специалистам). По мнению родичей, он эту хитрость унаследовал
от своего отца, раввина Ария Левинского, весь страшный кременчугский пог
ром проспавшего на диване в гостиной у полицмейстера Чертова-Чертянко,
после тридцатишестичасового «Королевского винта».
Черт, вся эта проклятая бывальщина, не ею ли на длинном поводке держит мен
я непережитое прошлое? Да и такой ли уж он длинный? Все же кончу. Сашенька п
оявился на свет через двадцать лет после описываемого матча, где-то межд
у Абаканом и еще чем-то, у молодой жены начальника дистанции, в то время об
учавшегося в Москве на годичных курсах повышения квалификации мастеро
в пути. «Так мы и живем», Ц скромно заключил свой рассказ об этом событии
его отец, забежавший ко мне выпить чаю во время очередной командировки в
Москву осенью 1961го. Мы! Parlez pour vous, как любил говорить покойный Юрий Михайлович Л
отман. Мы по десять часов в день учим дравидийские языки или бесплодно пы
таемся поймать за хвост тень прошлого, в отблесках которого в 1911-м г. родил
ся Саша Левинский, а не ебемся на всех прогонах действующих и проектируе
мых железных дорог от Петрозаводска до Хабаровска. Мы...
Ладно, теперь будем ждать нового Эдвина с впечатлениями от прочитанных г
лав.
Был ясный, остановившийся осенний лондонский вечер, так похожий на весен
ний. В Англии погода Ц это не сценическая условность, а естественное усл
овие, включающее в себя все личное Ц кроме личного, здесь пока ничего нет
Ц разговор, отношение, покой, тревогу. Мы сидели на кухне у Квинта. Двое не
законнорожденных и двое законных. Трое тридцатишестилетних и я. Здесь ко
нчалось царство филологии, но действительность или судьба еще не остано
вила своего выбора на новом кандидате Ц человеке с улицы или просто фил
ософе. Семен и Сашенька говорили о любви. «Я Ц никто, Ц заявил Семен. Ц М
оя страсть к женщине всегда от удивления, что она любит вместо меня что-то
, о чем я не знаю или знаю только от нее. И не верю в его существование, когда
ее со мной нет. Поэтому, когда она не со мной, я начинаю сильно пить». Ц «Я
Ц твой антипод, Ц весело отвечал Сашенька. Ц Я точно знаю, кто я и что, но
совершенно, ну прямо ни в малейшей степени не знаю ее, ту, кого люблю. Я не оч
ень пьющий, и если пью, то только когда я с ней. Не считая, конечно, таких иск
лючительных случаев, как встреча с вновь обретенным дядей, открывшим мне
, что он Ц мой троюродный брат, и упорно требовавшим от меня, чтобы я был де
зертиром, полиглотом и Бог знает чем еще».
Было о чем подумать в сто первый раз. Прошлое, то есть то предпрошлое, кото
рое я всю жизнь делал моим прошлым, было безумной смесью объективностей,
выбранных для собственного субъективного употребления, и субъективнос
тей, перенаряженных в объективности, для употребления их другими. «По мн
е, так лучше предательство Ц ты, по крайней мере, сам его несешь чем чисто
е жульничество», Ц задумчиво произнес Сашенька. «Ну, это как на чей вкус,
Ц тоже очень спокойно возразил Семен. Ц Но я, я не предавал Иностранный
легион».
Поздним вечером у Зайцевых. Я допиваю последний стакан чая. Для меня еще е
сть маленькая рюмочка арманьяка. На этом витке все Ц тише. Я гляжу в раскр
ытую дверь балкона, как на террасу Отель Империаль в Монако. Михаил Ивано
вич (этот, а не тот, с черепом, простреленным в северной Португалии) играет
большую сонату Шуберта. Гипотетический внук подыгрывает ему на гобое. Уж
е давно можно не метаться меж разрушенных домов в поисках его последнего
лондонского прибежища. Теперь он надолго обосновался на Лазурном Берег
е.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
а-три месяца. Всегда на такси, с тростью и портпледом. Больше никакого баг
ажа. Проводил здесь обычно день-два и исчезал до следующего раза». Ц «Зд
есь никто без него не жил?» Ц «Ни без него, ни с ним. Да и вообще, эта квартир
а ему не принадлежала. Он ее снимал у одного музыканта, тоже русского». Ц
«Вы не помните фамилии владельца?» Ц «Подождите».
Мир Джагат исчез и появился через две минуты с большой нотной тетрадью. «
Он оставил это для моего брата. Здесь Ц имя». На заглавной странице этюдо
в Черни я увидел: Ex/Libris Ya. I. Zaitsev. Теперь Ц к моим старым друзьям Зайцевым, на Мазв
ел-Хилл!
Вечером того же дня я сидел в гостиной с голубовато-серебристыми обоями
и камышовыми креслами в холщовых чехлах. Не нужно мемориальных дощечек:
на этом кресле в углу сидел молодой Орлов, а на этом Ц Георгий Иванович (к
его приезду мы всегда покупали арманьяк). А там у окна Ц Яшенька Хейфец, н
икогда ничего не пил. А на диванчике Ц Натан Мильштейн и Шура Черкасский.
Для Якова Ивановича и Софьи Бертольдовны гостиная заселена веселыми ду
хами живых, а не тенями мертвых. «А где же сидел Михаил Иванович?» Ц спрос
ил я после второго стакана чая (они пьют чай с бутербродами днем, вечером и
ночью). «Он сидел только за фортепьяно. Даже когда не играл. Он любил прихо
дить, когда никого других не было. Специально Сонечку об этом просил. Раз п
ришел, а на фортепиано Большая Соната Шуберта. Он стал играть, а тут Гизеки
нг великий явился неожиданно. Сидел, молчал, прослушал до конца, а потом по
дходит к Михаилу Ивановичу и говорит, что, мол, как это я вас никогда не слы
шал, вы, наверное, в Европе редко концертируете. Мы все до слез смеялись. А и
ногда просит меня принести Лебединого или Щелкунчика клавиры, и так часо
в до двух ночи и играет».
Мне безумно не хочется задавать новых вопросов да ведь они все давно ста
рые. Я даже себя не спрашиваю, почему, зная Зайцевых пятнадцать лет, ни раз
у не спросил у них о нем. Просто Ц не случилось. Я целую ручку Софье Бертол
ьдовне, запахиваю свой дождевик, обещаю быть к чаю на следующей неделе, в с
ледующий месяц, на следующий год. Буду, конечно. Я схожу по ступенькам из с
ада, вниз на Мазвел-Хилл, а оттуда направо, вниз к Хайгейту. Нет, видимо, бол
ьше о нем ничего не спросишь. Да и не о чем. (Тема искупления замерла в конце
века, как тема предательства в его середине.)
Глава 22
Я не предавал иностранный легион
О нет, даже и не начинайте угов
аривать меня, что я не прав, что надежды нет ни в чем, и что я так и останусь з
десь с вами навсегда!
Р. Л. Стивенсон
1993г. Сентябрь. «Я, Симон Долин, пришел вас увидеть, Ц сказал на крайне плохо
м (хотя, возможно, ему было еще далеко до края) русском невысокий, плотный и
очень загорелый человек. Ц Я не стал предупреждать мой визит к вам звонк
ом из нежелания рисковать отказом. Вместо того я позвонил в ваш колледж, у
знал время лекции и появился в вашем кабинете сразу же после ее конца, пол
агая, что вы вернетесь сюда хоть на короткое время, даже если затем вам буд
ет необходимо уходить».
Он снял легкий серый пиджак и повесил его на спинку стула, но сам не сел.
Ц Садитесь, пожалуйста, Симон, У меня есть время, но даже если бы его у меня
не было, ваша оперативность, столь необычная среди нынешних молодых люд
ей, заслуживает немедленного поощрения. Словом, я весь к вашим услугам.
Ц Оперативность у меня профессиональная, но про это после. Я Ц как бы эт
о идиотически ни звучит незаконный внук Михаила Ивановича...
Ц (Которого из двух? Ц подумал, но не спросил я).
Ц ...то есть, собственно, незаконный вдвойне, поскольку являюсь незаконны
м сыном его незаконной дочери и одного сумасшедшего шведа, утонувшего в
Финском заливе во время прогулки на своей самодельной подводной лодке. Н
а русском я Семен Долин. Мне тридцать шесть лет. Когда мне было двадцать че
тыре, я поступил в Иностранный легион, где прослужил пять лет. Оперативно
сть Ц оттуда. Я дрался в Центральной и Северо-Восточной Африке, на Мадага
скаре и в некоторых других районах. Потом я дезертировал и учился под чуж
им именем в Консерватории Парижа в классе гобоя (я также приличный фагот
ист), но не закончил класса, поскольку оказалось, что за мной следили и зах
отели меня арестовать, но...
Ц О Господи...
Ц ...это была совсем идиотская операция, если вы себе представляете, что д
ва вульгарных ажана, даже не из полевой жандармерии, приходят арестовать
легионера! Я себе давал слово их не трогать, чтобы потом не было новых юри
дических компликаций, и весьма аккуратно положил их рядом на постели оче
нь спокойно, однако совсем случайно выбил одному два зуба фаготом, когда
он не хотел, чтобы его привязывали, и...
Ц О! (Я уже начал уставать удивляться.)
Ц Пришлось немедленно удаляться, не имея в руках ничего, кроме гобоя и фа
гота. Тогда я быстро переехал на родину, в Швецию, где жил у мамы и заканчив
ал консерваторию в Стокгольме, но взял еще валторну, чтобы было три духов
ых инструмента. Я уже боюсь, что вам надоел. Буду кончать сейчас. О вашей ра
боте над биографией Михаила Ивановича (это роман, умоляю вас, роман!) мне р
ассказывал кавалер моей мамы. Он вас видел, когда вы приехали в Стокгольм
. (Я понял, задним числом, что речь идет о друге его матери, являющемся кавал
ером по шведской дворянской иерархии.)
Ц Вы с ним близки?
Ц О да, я могу с ним бесконечно разговаривать. Я помогаю ему в его Ордене, и
ногда играя на органе, хотя я не очень хороший органист.
Ц Вы член Ордена?
Ц Ну, говорить так будет некорректно. Возможно квалифицировать меня ка
к новициата. Кавалер мне рассказал, что этот Орден и Михаила Ивановича Ц
один и тот же.
Ц Но к чему вам Орден? Кроме, конечно, гипотетических ассоциаций с незако
нным дедом. Но ведь это несерьезно. Я начал чувствовать легкое раздражен
ие сродни тому, которое иногда чувствую, разговаривая с моей старшей доч
ерью, его ровесницей. Он попросил разрешения закурить и медлил с ответом,
глубоко и резко затягиваясь Житаной. Затем, словно решившись:
Ц Вам не будет неудобно со мной разговаривать на английском? Все-таки ру
сский язык у меня плохой.
Ц Да помилуйте, конечно нет.
Ц Ну и прекрасно (как если бы заговорил другой человек!). Вы сейчас сказал
и «гипотетические ассоциации» и «несерьезно». Это Ц именно так и есть. Д
ля меня все гипотетично и, если хотите, несерьезно. Вы задали мне этот вопр
ос как человек, который выбирает из нескольких гипотез одну, потому что с
читает ее истинной или, по крайней мере, более истинной. И это во всем Ц в н
ауке, философии, жизни. Я же, выбирая одну Ц хотя бы и ту же, что выбрали бы в
ы, Ц знаю, что она столь же гипотетична, как и все остальные, и что единстве
нным основанием выбора было мое желание, которое уже никак не обязательн
о ни для кого, кроме меня, да и то, пока оно остается. Но пока оно остается, он
о для меня так же серьезно Ц или, с вашей точки зрения, несерьезно, Ц как в
аше убеждение в истинности основания вашего выбора. Не можете же вы серь
езно думать, что я завербовался в Иностранный легион потому, что серьезн
о считал его миссию в Африке справедливой? Боже милостивый! Да такого кре
тина даже в наш идиотский Легион не взяли бы.
Я смирился с поражением и стал делать кофе. Раздражение прошло. Стало даж
е немного смешно. И стоит ли расспрашивать о матери, вернее Ц о бабке?
Ц Моя бабка Лилли, ее настоящее имя Ц Марина Андреевна, эвакуировалась
с англичанами из Мурманска в самый последний день. Потом она осела в Берг
ене, кажется, где стала преподавать французский.
Ц Но тогда, это Ц другой... (Это опять про себя.)
Ц Он тогда, кажется, занимался там перепродажей пароходов. Там они и встр
етились. Мама говорит, что прекрасно его помнит, что, по-моему, или гипотез
а, или, скорее, иллюзия памяти. Скажите, а он тоже верил в одну истину?
Ц Безусловно. И в честь. И в бесчестье. И в верность. И в предательство. И в б
езнадежность. И в искупление. Но я вас не собираюсь вербовать в адепты ско
мпрометированной морали начала века. Тем более, что сам я Ц где-то посере
дке между ним и вами.
Я дал ему три главы из второй части (тогда единственные перепечатанные), и
он ушел, пообещав прийти через неделю.
Раздражение вернулось. Он принес с собой новую невыясненность, но его не
хватило на ее выяснение. Его декларация о гипотетичности желания Ц не ф
акт самосознания, а отчет о факте. И вообще, так получается, что убить (или, п
о крайней мере, выбить зубы) тебя могут, как и раньше, в любой момент, но Ц б
ез проблемы жизни и смерти, а Ц так, между делом.
Этот его первый виденный мною внук, никогда им не виденный, был ему чужой,
чужой такой космической чужестью, которую не преодолеть и за миллион све
товых лет. А ведь идет (ездит, летает, плывет) по его, деда (?) следам, и туда же
Ц Швеция, Франция, Африка, Мадагаскар, даже Лондон. Сыновья, Иван, Петр нео
сознавшие себя имитаторы трагического оригинала. Его внуки Ц да, черт в
озьми, не все ли равно кого его! епископ-фундаменталист, фотограф-дизайне
р, музыкант-дезертир: здесь, конечно, возможна большая определенность. Но
определенность чего? Я, захотевший развязать этот чертов узел, еще туже е
го затянул, сам не знаю, как теперь развязаться. Да и кто его завязал Ц он и
ли я сам? (А она говорит, какой же ты дурак, смотри на это как на простую рабо
ту, ведь роман пишешь, а не новую гипотезу Канта-Лапласа. Но торопись, пока
ты еще тот, кто столько лет назад его начинал, а то будет поздно, придет дру
гой, кто не сможет написать конец, так как не узнает себя в писавшем начало
. Дописывай, как он когда-то свои балетные рецензии, кратко и просто! Ц Нет
, моя ненаглядная, так не уходят от поражения.)
Я окончательно поверил в гипотезу парности мировых событий, когда на сле
дующий день мне позвонил молодой человек и очень веселым голосом сообщи
л, что его зовут Саша Винский и что он Ц мой незаконный двоюродный племян
ник. Что он впервые в Лондоне и не может уехать, не повидав меня (приехать-т
о смог!). «Не двоюродный, а троюродный, Ц с удовольствием поправил его я,
Ц и не племянник, а брат. И вообще, ты, случайно, не служил в Иностранном лег
ионе?» Ц «Нет, Ц с изумлением отвечал Сашенька (так его шепотом называли
глубоко шокированные родичи), Ц но я отслужил два года на погранзаставе
на Хан га». Ц «А ты, случайно, оттуда не дезертировал?» Ц «Ну что вы, дядя С
аша (он упорно продолжал называть меня дядей), куда дезертировать? Не в Сев
ерную же Корею или Китайскую Манчжурию». Ц «Но ведь ты же дезертировал б
ы, если бы было куда?» Ц «Не знаю, наверное, нет». Ц «Но не хочешь же ты этим
сказать, что у тебя есть честь?» Ц «Опять не знаю, никогда о ней не думал».
Ц «Ну хорошо, а ты не играешь на каких-нибудь духовых инструментах и не г
оворишь ли на минимум четырех языках?» Ц «Я играю на гитаре, довольно при
лично, и еще немного на фортепьяно и неплохо знаю английский. Сойдет?» Ц «
Забеги сегодня ко мне. Я тебе дам часть моего романа, а на следующей неделе
придешь сюда ужинать. Будет еще один незаконный».
Его отец, мой двоюродный дядя, Александр Андреевич Левинский, был виртуо
зом геодезистом и очень хитрым евреем. Последнее особенно ярко проявило
сь в том, что когда за ним пришли в феврале 1938-го г. в его вагон-салон, стоявши
й на путях у Ростова-Товарного, то он именно в это время судил матч на респ
убликанское первенство по хоккею с шайбой в Харькове, о чем знала вся Укр
аина, кроме жены в Днепропетровске, любовницы в вагоне-салоне и НКВД. Когд
а сразу же после матча он рванулся на вокзал, чтобы на скором домчаться до
ростовской любимой женщины, то его перед самым стадионом перехватили дв
а майора из свердловского военного округа, почти насильно усадили в маши
ну и увезли на аэродром, а оттуда Ц на штурмовике в Свердловск, судить мат
ч ЦСКА Свердловск Ц Динамо Горький по тому же хоккею с шайбой (он был нара
схват). Опомнившиеся чекисты ждали на перроне, даже скорый задержали на п
олчаса. Что упало, то пропало. Выпав на неделю из украинской юрисдикции, ни
чего не подозревавший Саша Левинский вернулся в Ростов уже на спаде камп
ании (была опубликована статья о необходимости более бережного отношен
ия к ценным специалистам). По мнению родичей, он эту хитрость унаследовал
от своего отца, раввина Ария Левинского, весь страшный кременчугский пог
ром проспавшего на диване в гостиной у полицмейстера Чертова-Чертянко,
после тридцатишестичасового «Королевского винта».
Черт, вся эта проклятая бывальщина, не ею ли на длинном поводке держит мен
я непережитое прошлое? Да и такой ли уж он длинный? Все же кончу. Сашенька п
оявился на свет через двадцать лет после описываемого матча, где-то межд
у Абаканом и еще чем-то, у молодой жены начальника дистанции, в то время об
учавшегося в Москве на годичных курсах повышения квалификации мастеро
в пути. «Так мы и живем», Ц скромно заключил свой рассказ об этом событии
его отец, забежавший ко мне выпить чаю во время очередной командировки в
Москву осенью 1961го. Мы! Parlez pour vous, как любил говорить покойный Юрий Михайлович Л
отман. Мы по десять часов в день учим дравидийские языки или бесплодно пы
таемся поймать за хвост тень прошлого, в отблесках которого в 1911-м г. родил
ся Саша Левинский, а не ебемся на всех прогонах действующих и проектируе
мых железных дорог от Петрозаводска до Хабаровска. Мы...
Ладно, теперь будем ждать нового Эдвина с впечатлениями от прочитанных г
лав.
Был ясный, остановившийся осенний лондонский вечер, так похожий на весен
ний. В Англии погода Ц это не сценическая условность, а естественное усл
овие, включающее в себя все личное Ц кроме личного, здесь пока ничего нет
Ц разговор, отношение, покой, тревогу. Мы сидели на кухне у Квинта. Двое не
законнорожденных и двое законных. Трое тридцатишестилетних и я. Здесь ко
нчалось царство филологии, но действительность или судьба еще не остано
вила своего выбора на новом кандидате Ц человеке с улицы или просто фил
ософе. Семен и Сашенька говорили о любви. «Я Ц никто, Ц заявил Семен. Ц М
оя страсть к женщине всегда от удивления, что она любит вместо меня что-то
, о чем я не знаю или знаю только от нее. И не верю в его существование, когда
ее со мной нет. Поэтому, когда она не со мной, я начинаю сильно пить». Ц «Я
Ц твой антипод, Ц весело отвечал Сашенька. Ц Я точно знаю, кто я и что, но
совершенно, ну прямо ни в малейшей степени не знаю ее, ту, кого люблю. Я не оч
ень пьющий, и если пью, то только когда я с ней. Не считая, конечно, таких иск
лючительных случаев, как встреча с вновь обретенным дядей, открывшим мне
, что он Ц мой троюродный брат, и упорно требовавшим от меня, чтобы я был де
зертиром, полиглотом и Бог знает чем еще».
Было о чем подумать в сто первый раз. Прошлое, то есть то предпрошлое, кото
рое я всю жизнь делал моим прошлым, было безумной смесью объективностей,
выбранных для собственного субъективного употребления, и субъективнос
тей, перенаряженных в объективности, для употребления их другими. «По мн
е, так лучше предательство Ц ты, по крайней мере, сам его несешь чем чисто
е жульничество», Ц задумчиво произнес Сашенька. «Ну, это как на чей вкус,
Ц тоже очень спокойно возразил Семен. Ц Но я, я не предавал Иностранный
легион».
Поздним вечером у Зайцевых. Я допиваю последний стакан чая. Для меня еще е
сть маленькая рюмочка арманьяка. На этом витке все Ц тише. Я гляжу в раскр
ытую дверь балкона, как на террасу Отель Империаль в Монако. Михаил Ивано
вич (этот, а не тот, с черепом, простреленным в северной Португалии) играет
большую сонату Шуберта. Гипотетический внук подыгрывает ему на гобое. Уж
е давно можно не метаться меж разрушенных домов в поисках его последнего
лондонского прибежища. Теперь он надолго обосновался на Лазурном Берег
е.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21