Хорошо. Я мечтаю о совершенно мне недоступной прустовской точности и хоч
у скорее перейти к делу, всякий раз забывая, что дело-то Ц это я. В 1966-м, на по
минках по матери моего приятеля и сослуживца Егора Дрейнера (настоящая ф
амилия его отца, эльзасского барона, была Де Рейнер), я увидел на дряхлом к
омоде, перед зеркалом, коричневую фотографию красивого молодого челове
ка с гладко выбритым американским (почему американским?) лицом и надпись
ю «ВСХ!». «Вадим Сергеевич!» Ц не удержавшись, вскрикнул я. Но Егор строго
меня поправил, объяснив, что если после инициалов стоит восклицательный
знак, то они, естественно, обозначают того, кому подарено фото, а не того, кт
о его подарил, и добавил, что это портрет Михаила Ивановича на память Вади
му Сергеевичу. Они в юности ухаживали за его матерью. «Но где они сейчас?»
Ц «Не знаю. Михаил Иванович полностью исчез в конце 17-го. Куда Ц никто не
знает. Так мама мне говорила. Вадима Сергеевича я помню, хотя смутно. Он к н
ам захаживал перед войной, кажется... Нет, вспомнил! Он пришел к нам летом 33-г
о, в день моего рождения, с коробкой торгсиновских конфет «Французский н
абор». Мама говорила, что он ее старше на восемь лет. Так что теперь ему был
о бы 80».
«Итак, Ц попытался суммировать я, Ц Михаил Иванович не мог считать Вади
ма Сергеевича предателем, а то бы он не подарил ему своего фото, не так ли?»
Егору, однако, это соображение показалось крайне нелепым. Он терпеливо (к
ак библиограф) стал мне объяснять, что нет, ну конечно же нет, ни о каком пре
дательстве не могло быть и речи, хотя... и здесь он почему-то замолчал и стал
внимательно рассматривать портрет, словно в первый раз его увидел.
Гости расселись за огромным дубовым столом, занимавшим чуть ли не полови
ну маленькой столовой в квартире Дрейнеров в Бескудникове. Егор разлива
л напитки, а две очень старые подруги его матери обносили гостей кутьей и
салатом из крутых яиц с ветчиной. Я вышел покурить на лестничную площадк
у, и тут Егор, на мгновение высунувшись из двери, быстро проговорил: «Ну я н
е знаю, что ты обо всем этом знаешь, но сейчас мне вдруг вспомнилось, что, ко
гда мы вернулись из эвакуации, мама сказала, что очень боится посещений В
адима Сергеевича и что лучше бы он о нас забыл. Но... он все-таки заглянул ра
зок и, не застав нас дома Ц мы тогда еще жили в коммуналке у Красных Ворот,
Ц оставил у соседей этот портрет для мамы».

Глава 2
У кузена Кирилла

Une v?rit? bouleversante, c'est une cote de la v?rit?.
Louis Powell

Кузен Кирилл сидел прямой, как доска, на железной кровати и явно обрадова
лся приходу незнакомых посетителей. Мы назвали себя, и он сразу же, не дожи
даясь разъяснений, быстро заговорил тем же высоким, сухим голосом, знако
мым мне по эпизоду в электричке ровно двадцать лет назад: «Ну да Ц пневмо
ния. Чистая случайность Ц дураки поставили правильный диагноз. Я катего
рически отказываюсь от антибиотиков. Выбрасываю их в унитаз. Надеюсь, чт
о и на этот раз мой еще не до конца изношенный организм справится сам. Ведь
я еще почти молод Ц 68 лет. Я недавно сделал формальное предложение одной
молодой особе. Ей 32 года, и у нее две девочки, которых я согласился воспитыв
ать». Ко мне: «Кстати, коллега, вы не сын Леонида Абрамовича?» Ц «О, нет!» «Т
огда, может быть, Григория? (Тоже Ц нет, не без некоторого сожаления.) У нас
много свободного времени. Моя невеста, Анна Васильевна, не придет раньше
шести».
Затем, когда я изложил, с некоторыми преувеличениями, историю моего знак
омства с его кузиной, он продолжал: «Елена Константиновна Ц божественно
е существо, но Ц дура страшная. Дура до смерти. Время ее не останавливало
... (»Замечательно сказано», Ц с восторгом прошептал мне в ухо мой спутник
Шлепянов.) Она никогда не смотрела на часы, совсем как мой покойный профес
сор Каблуков. Он смотрел на часы, только когда его спрашивали, сколько ему
лет. Потом эта его манера ошибочно приписывалась покойному Ивану Соллер
тинскому, что вздор! Иван всегда знал, который час. Рад вашему приходу. Мне
категорически не с кем говорить. Если бы Елена Константиновна вышла за м
еня замуж, то я был бы ей свято верен до самой ее смерти. Даже любовницу не з
авел бы ни разу. Хотя, коллеги, кто из нас себя знает? Да и других? Так вы, знач
ит, от Егора. Он Ц ИванушкаЦ дурачок из сказки, со временем превративший
ся в закоренелого дурака всей семьи Де Рейнеров. Отец, Георгий, был дурак и
сключительный, да и брат отца, Осип, Ц тоже. Хотя дурак-дурак, а владелец ш
ести фабрик в Сиэттле, штат Вашингтон. Это, коллеги, сугубо между нами. О та
ких вещах и сейчас следует упоминать с опаской. Он, говорят, жив еще, а если
и умер, то, по крайней мере, не как его брат, задохнувшийся в собственных эк
скрементах в Саратовской пересылке. И женат на известной голливудской а
ктрисе. Когда в 21-м дядя Вадя стал страдать от... (Я замер: и спрашивать оказал
ось ненужным.) Но это Ц совсем другая история...»
Он явно устал. «Вадим Сергеевич, Ц решился я, Ц в 21-м стал страдать от отсу
тствия сигар, не правда ли?» «Извините меня, коллеги, Ц он вытянулся на по
стели. Ц В сигарах, насколько мне известно, у него никогда не было недост
атка. Тогда он их регулярно получал от Левенталя, из Риги. О, Левенталь был
полный дурак, связался с этим бандитом Петерсом. Да нет, не с Петерсом, а с Д
анишевским. Ну тот-то был дурак патологический. Инстинкт самосохранения
всегда заменял в Вадиме Сергеевиче все прочие инстинкты. Когда Чека при
шли брать Кузьму Сакеловича, то, говорят, в тот день Вадим Сергеевич к нему
с дачи приехал. Сидел, пил чай. Потом вдруг встает и говорит Кузьме, что над
о ему срочно к Мнушкину сходить постричься, прическу сделать. Возвращает
ся и Ц здрасьте. Дверь опломбирована. Ни Кузьмы, ни саквояжика Вадима Сер
геевича с дюжиной гаванских регалий. Тогда он на извозчике через всю Мос
кву Ц на Рогожскую, к Соломону Минцу, который контрабанду держал. Доехал,
а на двери-то у Минца тоже Ц печать и пломба. Так он, коллеги, оттуда Ц на С
елезневку, к Андрею Андреевичу Горшунову; они еще студентами вместе в ви
нт играли в арбатской компании Сергея Васильевича, когда тот в Большом д
ирижировал. Взял у Горшунова полдюжины сигар, от него к нам явился ужинат
ь, а к себе на дачу в тот вечер не вернулся. Сказал, что на свою опломбирован
ную дверь он и завтра наглядеться успеет. Там у него, говорили, сто коробок
сигар лежали на чердаке в мокрых опилках, чтоб не пересыхали».
Сейчас, вспоминая об этом, я слышу несхваченную мною тогда интонацию. Гол
ос вечного победителя в трехкопеечных схватках с жизнью, чемпиона кухон
ных перебранок, гения памяти на тривиальности чужих существований. «Жал
кий субъект, Ц прошептал мне в ухо Шлепянов, Ц но он знает схему своей жи
зни». А что остается мне, жалкому наблюдателю чужой схемы, не заметившему,
как потерял свою? Но хватит, хватит! Пора кончать с кузеном, его дядей и все
м этим. Итак, последний вопрос: мог ли Вадим Сергеевич в то именно время, ос
енью 1921-го, уехать, или было уже поздно, непоправимо поздно?
«Я думаю, что мог, Ц убежденно сказал кузен Кирилл. Ц Как Ц не знаю. Он мо
г, но не хотел. Всегда делал, как ему лучше. К концу 22-го не осталось почти ник
ого из связанных с ним людей в Москве. Последними, уже в ноябре, взяли Горш
унова и Багратова. Мы тогда почти не видели Вадима Сергеевича у себя. Папа
все повторял, что с ним исчез сигарный дух из нашей квартиры. И вот наступи
ло роковое время для нашей семьи. В январе 24-го стал умирать Владимир Ильи
ч Беккер, сводный папин брат, который с 1914-го фактически всех нас содержал.
Ранний удар Ц последствие наследственного сифилиса. Тогда впервые за ч
уть ли не два года появился Вадим Сергеевич со своим доктором, Вольдемар
ом Ловиным, которого считал чуть ли не за гения. Стужа стояла свирепая. Ота
пливаться почти нечем. Они явились с мороза, как из бани, румяные, нарядные
, тьфу! Ну что он сказал, гений этот? Люэс, говорит, в исходной фазе, и ни черт,
ни Бог ему не помогут. Это мы с папой и без него знали. И еще, словно в издевк
у: даю, говорит, ему два дня. Потом на часы взглянул и добавил: и девять часов
. Так точно оно и случилось. Дядю Володю хоронили на Ваганьковском, и Ловин
ему в гроб положил свою фрачную перчатку лайковую».
«Ну, пора закругляться, Ц шепотом, но твердо сказал Шлепянов. Ц Эдак он д
о второго пришествия будет...» «Я был бы вам чрезвычайно признателен, Ц р
ешился я на последнюю попытку выяснить невыяснимое, Ц если бы вы нескол
ько подробнее остановились на характере Вадима Сергеевича, если это вам
не трудно, конечно». Кузен опять сел перпендикулярно к кровати и стал час
то-часто морщить лоб, белый, покрытый красными точками. «Когда он к нам пр
иходил, Ц быстро заговорил он, Ц то всегда приносил с собой атмосферу, н
у, какой-то дурной расслабленности, двусмысленности какой-то. Ну, словно
то, что совершалось, совершалось хотя и не им Ц упаси Боже, но как бы с его в
едома и даже, грех говорить, молчаливого одобрения. Неудивительно поэтом
у, что и вокруг и в семье нашей стали поговаривать или, точнее, шептаться, ч
то здесь не была исключена и возможность... ну, скажем, и сотрудничества Ц
в той или иной форме».
Шлепянов откинулся на спинку стула, очаровательно улыбнулся и неожидан
но мягко, почти весело спросил: «В какой именно форме? Был ли он или мог бы б
ыть ведущим двойную жизнь предгубчека или следователем-любителем, каки
х тогда было немало, или, наконец, вульгарным ажаном, а?»
Было видно, что вопрос смутил кузена. Он поправил позади себя подушку, при
двинулся поближе к изголовью и, видимо, решившись на большую степень отк
ровенности, быстро и резко заговорил, сопровождая свою речь странными ру
бящими движениями ладоней: «Нет, коллеги. Нет и нет. Ни о какой конкретной
форме сказать ничего не могу Ц раз! Хотя при этом не могу и отрицать возмо
жности какой-либо из них Ц два! Меня тогда выставили из Высшего Техничес
кого за дворянско-буржуазное происхождение Ц три! И, как вы, возможно, зн
аете, хотя, наверняка, не знаете, поставили условием восстановления мое п
убличное отречение от отца Ц четыре! Папа меня буквально на коленях умо
лял это сделать. Я, естественно, не соглашался. В самый разгар наших терзан
ий вдруг здрасьте Ц является Вадим Сергеевич. Они с папой запираются в к
абинете и Ц спорят. Знаю, что обо мне, но ничего не стараюсь расслышать Ц
принципиально никогда не подслушиваю. И вдруг, коллеги, слышу, как Вадим С
ергеевич кричит. Нет, коллеги, он не кричал, а говорил, но таким голосом, кот
орый ледяным лезвием рассек мне кожу и жилы, врубился в кости, да так там и
остался: «ВЗОВ, говорит, Ц не хочет, чтоб было ЧХТЛ. И не может он хотеть, чт
об Кирюшу из Высшего Технического выгнали или чтоб у меня сигар не было
. Tr?s bien. Умывший руки не предавал. А предавший ведь мог и поколебаться, предат
ь ли, но Ц предал. Теперь скажи, много бы сделали его колебания для его, ха-
ха, репутации? Значит так, пусть мальчик предаст, а я умою руки, Ц bien? Ведь та
к быстрее пойдет то, что все равно шло и идет, Ц bien? A колебания только затяг
ивают агонию предающего, нисколько не облегчая положения других действ
ующих лиц, и замедляют, порою непростительно, сам ход действия и приближе
ние к развязке, Ц compris?» Вот что он заставил меня услышать. Вопрос о моем «от
речении» (в кавычках) был решен. Я восстановился в вузе и не жалею об этом в
ынужденном поступке, поскольку Ц и к этому нас вынуждает объективный вз
гляд на вещи Ц прогресс все-таки достигнут неслыханный, несмотря ни на ч
то, Ц он перестал резать ладонями воздух. Ц Что же касается слов, сказан
ных отцу Вадимом Сергеевичем, то не являются ли они идеологическим обосн
ованием предательства?»
«А он Ц жив?» Ц еще раз очаровательно улыбнувшись, спросил Шлепянов. «Не
знаю. У меня, когда роман с моей невестой Анной Васильевной начинался, еще
до ее брака с дураком этим Быстриковым, Ц она скоро его бросила, конечно,
поскольку он ее не удовлетворял ни в физическом, ни в нравственном отнош
ении, Ц так она с меня слово взяла: чтоб, говорит, всех этих Нейбауэров, Дре
йнеров, Кондауровых и Фонихиных и духа здесь не было. Я обещал и верен этом
у обещанию по сей день».
Он очень устал. Мы откланялись. «Изменить свою схему жизни, Ц сказал Шлеп
янов, когда мы шли по Маросейке, Ц невероятно трудно. Еще труднее, чем в зр
елом возрасте полностью перейти со своего языка на другой. В этом Ц огро
мный риск. Человек, меняющий схему, скажем, в середине своей жизни, может н
еожиданно оказаться в конце чужой или даже снова в начале своей собствен
ной. Неудивительно, что Вадим Сергеевич предпочел продолжение Ц и завер
шение Ц своей схемы крайней опасности ее смены. А уже самое бессмысленн
ое Ц это уехать в другой мир, продолжая жить в своем. Так вот именно и живу
т безнадежные души в чистилище, по Сведенборгу. Не забывайте, однако, что и
м-то, Вадиму Сергеевичу и Михаилу Ивановичу, в 1918-м было чуть больше тридца
ти, а вам уже тридцать семь, и ни о каких опасных изменениях схемы вашей жи
зни пока что и мысли не было». Я, разумеется, стал возражать, что какая уж та
м опасность, когда оставаться было опасно, а не уезжать. Ведь все эти, из ег
о компании, кого «взяли» или «брали», Ц это от них-то ни следа, ни пылинки
не осталось, а уехавшие выжили все-таки в основном. И не мог Вадим Сергеев
ич не знать, что он всегда, день и ночь, на очереди туда же. Но сам я чувствов
ал, что довод этот банален и упускает из виду что-то очень важное.
«Это две очень разные опасности Ц опасность сменить схему и опасность с
мерти, Ц подумав, ответил Шлепянов. Ц Я предполагаю Ц и только на основ
ании того, о чем мы с вами сейчас узнали, Ц что Вадим Сергеевич не считал с
ебя ни жертвой, ни даже объектом совершавшегося в те дни и года. Напротив,
он должен был бы себя считать хотя и не явным, но субъектом, более того Ц д
ействователем, агентом в событиях того времени. А у агента совсем иное, не
жели чем у других типов людей, отношение к событиям. Даже Ц а может быть, в
первую очередь Ц к событию своей смерти. Это Ц его смерть, и он не хочет д
ругой, как он не хочет и другой жизни. Но все это Ц об агенте как типе, а не о
Вадиме Сергеевиче, которого мы еще совсем не знаем».
Так мы дошли до Охотного Ц и уже выпили по первой чашечке кофе в кафе «Мос
ква», когда я его спросил: «А что же тогда был Михаил Иванович, антипод пре
дателя, так сказать, Ц тоже агент? Разумеется, совсем уже предположитель
но, ибо о нем-то мы уж решительно ничего не знаем». Ц «Я Ц киношник, Ц ска
зал Шлепянов, Ц мне нужен эпизод, хотя бы один, и обязательно с прямым дей
ствием. Иначе я просто ничего не увижу. Посмотрите, хоть из вторых, а то и тр
етьих рук, но мы уже знаем пять, по крайней мере, эпизодов с Вадимом Сергее
вичем (я рассказал ему о сцене в зимней электричке), да? И если моя гипотеза
о его типе верна, то он, конечно, никак не мог бы быть агентом Чека или чего-
либо еще в этом роде: настоящий агент может быть только своим агентом. Хор
ошо, теперь допустим, что кузина Аленушка была права и что Михаил Иванови
ч был антиподом нашего треклятого Вадима, о'кей! Но что есть антипод агент
а, действователя, все равно Ц тайного или явного? Вы скажете Ц объект, же
ртва, пассивный материал, да? Ничего подобного, ибо такие Ц не в счет. Един
ственный реальный антипод Ц и почти всегда друг агента Ц это наблюдате
ль! А? Не ожидали? Оттого и вам в ваших поисках следов и отгадок я бы пореком
ендовал придерживаться именно этой, пока еще чисто спекулятивной конце
пции: в той кровавой каше 17 21-го ищите наблюдателя. А найдете, тогда и спроси
те, себя или его самого, если он вдруг еще жив, а не Михаил Иванович ли он?»
Ц «Ну, а все-таки, Ц продолжал настаивать я, Ц а не могло бы одно его имя-
отчество сказать вам хоть что-нибудь Ц вам, с вашей уникальной памятью н
а имена и обстоятельства? Ну попытайтесь, пожалуйста».
«Тогда, пожалуй, начнем с фамилий, уже упомянутых кузеном Кириллом, черт е
го побери, Ц начал Шлепянов. Итак, Кузьма Феоктистович Сакелович, подъес
аул из кубанцев. Как его не замели до 21-го, Бог один знает. Горшунов Ц поруч
ик Ее Величества лейб-гвардии Уланского. Георгий Казимирович Де Рейнер
Ц явно отец вашего Егора, пошел на фронт вольноопределяющимся. Его отец
был банкир и пароходчик. Кондауровы Ц это не загадка, их все знают. Я с Леш
кой Кондауровым (видимо, внучатым племянником) в одном классе учился. Все?
Нет, еще какие-то Фонихины были упомянуты. Странная фамилия... О! Конечно же
, как Де Рейнер стал Дрейнером, так же... кто бы это мог быть? Ну конечно, барон
Ц не русский жалованный, а истинно германский Ц фон Эйхен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21