Или, по крайней мер
е, сделался бы необходимым вопрос о ней».
Однако и это воображаемое мною ваше возражение было бы весьма нетрудно п
арировать Во-первых, когда обыкновенный человек уже знает правду о чем-т
о Ц в особенности, когда он ее «всегда знал» или когда «все об этом знают»
, Ц то сколь бы очевидной ни была другая правда, он в девяносто девяти слу
чаях из ста останется к ней нечувствителен. Во-вторых, даже если он, в одно
м случае из ста, почувствует какое-то сомнение, он никогда не задаст вопро
са об этом московскому Михаилу Ивановичу, ибо последний, безусловно, при
надлежал к той чрезвычайно редкой породе людей, которым не задают вопрос
а о них самих (Да, спору нет, плохо наводятся мостики от его петербургского
бытия к московскому. Слова Елбановского о его учительстве в Москве не бо
лее чем формально подтверждают рассказанное Вадимом и другими ученика
ми. Но что есть учитель, если уж мы дошли до этого? Учитель Ц не свидетельс
твует о себе. Он может учить учеников отстраненности и незаинтересованн
ости, сам не будучи ни отстраненным, ни незаинтересованным).
Но заметьте, я называю московского Михаила Ивановича «московским» чист
о условно, то есть как того, кого знали ваши московские знакомые (или кто у
годно еще, с их слов) в Москве, что нисколько не исключает, что он мог быть ро
дом откуда угодно и жить тоже где угодно. Таким образом, петербургский Ми
хаил Иванович, бывший, как мы знаем, киевлянином, мог неоднократно пересе
каться с московским в тех же местах и временах. Оба, например, могли обедат
ь в «Праге» на Арбате или покупать ветчину у Орлова на Морской, не ведая, ч
то одного из них какие-то москвичи упорно принимают за другого (то есть за
петербургского).
Но Ц не наоборот. Вы, мой дорогой друг, возможно первый, кто принял петерб
ургского за московского, соединив обоих в одном герое романа. Разумеется
, такого рода совпадения вполне возможны, но и они не могут длиться до беск
онечности. Наступает момент, когда личность становится однозначной Ц м
омент смерти. Тогда все многообразие личности будет сведено к тому, дале
е уже неразложимому «минимуму себя», которым она и отличается от любой д
ругой личности во вселенной, к тому одному знаку, по которому ее признает
ангел смерти и по которому ее узнают там те, кто знал ее здесь. Так вот, гипо
теза «единства» (или «единозначия») московского Михаила Ивановича с пет
ербургским опровергается фактом смерти первого из них 18-го декабря 1940-го
г., в то время как второму еще оставалось долгие шестнадцать лет скитатьс
я по давно уже нелюбимой им жизни. Эбер сказал, что видел, как московский М
ихаил Иванович умирал с пулей в затылке, в северопортугальском портовом
городке Каминья, что для меня как нейрохирурга звучит несколько сомните
льно. Ибо как он мог знать, что у того пуля была именно в затылке, если сам ем
у ее туда не всадил или не присутствовал при этом, что почти одно и то же. Вм
есте с тем, если отвлечься от такого рода технических неточностей или от
вполне допустимых умалчиваний с его стороны, то я не думаю, чтобы Эбер вра
л. Что нам с вами теперь остается, так это наивно спросить: зачем он, Эбер, ви
дел все это? Заметьте, именно «зачем», а не «почему» Ц ибо в то время всяко
е могло случиться. Итак, зачем пфальцскому аристократу, освобожденному и
з-за хромоты от военной службы, понадобилось оказаться в Каминье именно
в тот день, час и в ту минуту, когда должна была прийти смерть к московском
у бонвивану и спиритуалисту? Могли Эбер не знать, чью голову держал в свои
х полных крови ладонях? Да и тот, умиравший, мог ли он не знать, кому говорил
последние слова? Значит Ц это была заранее договоренная встреча, не так
ли? При этом вовсе не обязательно, чтобы оба или хотя бы один из них заране
е знал о ее неприглядном антураже, так сказать, не говоря уже о весьма печа
льном исходе. Обо всем этом, мой дорогой друг, вы и спросите Эбера. Спрашив
айте просто, напрямик. Он никого не принимает, так что вам придется «искат
ь вход» к нему через его бывших британских друзей. Уверен, что это вам легк
о и скоро удастся.
Ваш всегда Джон Келлер-Брадшоу
Р. S. В этом письме я решил не останавливаться на одном «маленьком», но не ли
шенном любопытности совпадении. А именно Ц что точно в то же время, когда
погиб московский Михаил Иванович, его более удачливый тезка пребывал пр
имерно в том же месте близ Каминьи и... весьма возможно занимался тем же де
лом, а? Но не будем умножать совпадений, рискуя опять же свести две безусло
вно разные личности к одной. На вашем месте я бы не стал заострять внимани
е Эбера на этом факте, дабы этим не предубедить чрезмерно его ответ на наш
главный вопрос.
Дж. К.-Б.

Квинт позвонил в три ночи и сообщил, что Эбер единственный и еще не такой у
ж старый человек, связанный с Михаилом Ивановичем в тридцатые и начале с
ороковых по той линии, Ц нашелся. Хотя... «Хотя что?» Ц простонал я в холод
ном поту, полубезумный от страха и с обрывками последнего сна в мутной го
лове. Квинт объяснил, что, по сведениям, полученным им от его троюродного д
яди Оскара по прозвищу «Бош», Эбер Ц ипохондрик и мизантроп, живет килом
етрах в ста от Мюнхена, никого не принимает и держит страшных овчарок, бук
вально рвущих в клочья непрошеных посетителей. Недавно одна чуть не насм
ерть искусала его собственного адвоката, и Эберу пришлось заплатить том
у 80 000 марок отступного, чтобы не доводить дело до суда. «Значит, у Эбера есть
деньги?» Ц «Это тоже неизвестно. Дядя Оскар подозревает, что в общем их у
него нет, но они появляются, когда случается что-нибудь экстренное». Ц «
А оно с ним часто случается, это экстренное?» Ц «Этого я не знаю, но думаю, ч
то твой приезд к нему окажется именно таким случаем». «Хорошо, пусть меня
тоже искусает его собака за 80 000 марок. Мне очень нужны деньги». Ц «На это лу
чше не рассчитывай и смотри, как бы тебе самому не пришлось платить деньг
и, чтобы выпутаться из какой-нибудь неприятной истории, связанной с твои
м посещением Эбера. Но имей в виду, что он уже сказал дяде Оскару, что будет
весьма рад тебя видеть в Эльсхейме Ц так называется его имение Ц после
завтра к ужину. Не позже семи тридцати. Фрак или смокинг Ц необязательны.
От станции надо идти шесть километров пешком, так что добавь час с четвер
тью. Машину за тобой он прислать не может, так как в этот вечер его дворецк
ий и шофер (если это не одно и то же лицо) оба выходные, а сам он будет занят п
риготовлениями к ужину.
«У тебя гениальная память, Ц поздравил я Квинта, ежась под лавиной обруш
ившейся на меня информации. Поблагодари от меня дядю Оскара и продолжай
спать». «Я еще и не начинал спать. Дядя позвонил мне из Бонна полчаса назад
, и я решил сразу же позвонить тебе, пока все это помню».
Отчего это дядя Оскар вздумал звонить в третьем часу ночи, напоминая о ве
щах, полузабытых и ждавших полного забвения лет эдак тридцать пять? Не бы
ло ли в этом запоздалого предъявления счетов безымянным должникам? Если
и так, то пока я откупился тремя часами блаженного утреннего сна. Посмотр
им, чем будут кормить в Эльсхейме?
Не знаю, был ли последний вопрос написан на моем лице, когда день спустя я
проходил через паспортный контроль мюнхенского аэропорта. А если и был н
аписан, то вряд ли правильно прочитан двумя сотрудниками службы безопас
ности, предложившими мне поднять руки и не двигаться. С восторгом! Но один
из них, словно не понимая моей полной готовности подчиниться высшей необ
ходимости закона и порядка, тут же заломил мне руки за спину и защелкнул н
а них наручники. Другой же на вполне понятном английском уведомил меня, ч
то если я хоть пальцем пошевельну, то горько пожалею о том, что родился, и п
отом еще не раз буду жалеть об этом. На это я отвечал, что он мне живо напоми
нает тролля, родившегося в результате пяти поколений гомосексуального
инцеста, и что имеется известный лейпцигский комментарий на Младшую Эдд
у, содержащий описание этого феномена. К этому я добавил, что, хотя и комме
нтарий, и Эдда были написаны задолго до разделения Германии на восточную
и западную, следы этой прискорбной дегенерации троллей наблюдаются в их
потомках по обе стороны границы по ею пору.
Трудно сказать, чем могла бы окончиться эта этно-генетическая дискуссия
(вокруг собиралась толпа любопытных), если бы не неожиданно появившийся
коренастый пожилой джентльмен в блейзере и с атташе-кейсом подмышкой. Е
два взглянув на двух моих бульдогов, он бросил мне, что вынужден меня заде
ржать для более тщательной проверки моих документов и... идентификации м
оей личности. Моей? Уж не думают ли они, что меня Ц два? Или Ц ни одного? С со
дроганием вспомнив о зловещем предостережении Квинта позапрошлой ночь
ю и решив, что уж лучше бы меня, пусть бесплатно, укусила Эберова овчарка, я
грустно побрел за полицейским франтом в другой конец зала для прилетающ
их.
Сорок битых минут я сидел на высоком вертящемся табурете, пока они меня с
личали с бесчисленными фотографиями, арабских террористов, должно быть.
Ни единого вопроса или даже звука с их стороны. Вдруг я заметил, что пожило
й франт открывает мой паспорт и аккуратно выкладывает на стол заложенны
е в нем билет и бумажку с телефоном и адресом Эбера. Выражение его лица изм
енилось настолько резко, что можно было бы подумать, что он обнаружил фот
ографию своей последней любовницы с нежной надписью мне. «Вы, э-э, вы... давн
о знакомы с господином Хюбертом, господин доктор?» Ц «К сожалению, у меня
нет возможности обсуждать с вами хронологию моих знакомств, господин ин
спектор». Франт исчез через маленькую дверь в глубине комнаты и, вернувш
ись через две минуты, протянул мне мой паспорт: «Господин Хюберт будет жд
ать вас на станции ровно без четверти семь. Извините, пожалуйста, за причи
ненное беспокойство. Всего доброго, господин доктор». Ц «Нет, твердо ска
зал я, Ц нет и нет, мой дорогой инспектор. Даже если мне повезет с автобусо
м, я уже никак не успеваю на этот проклятый поезд, и при всем моем нежелани
и причинить вам беспокойство я вынужден категорически настоять на том, ч
тобы ваши люди сейчас же отвезли меня на вокзал. Иначе мне придется отмен
ить наш ужин с Эбером».
Моим зловещим предчувствиям не суждено было сбыться, так же как и мечтам
быть покусанным овчаркой. В огромном подвале, превращенном в охотничий м
узей Эльсхейма и освещенном гигантским восьмисвечником, я сидел, вытяну
в ноги под несколько напоминающим гроб дубовым столом (ужин через двадца
ть минут здесь же), с трудом удерживая в обеих ладонях тяжеленный гранены
й фужер с местным брандвейном. Я его спросил напрямик (как меня инструкти
ровал Джон в своем письме): «Зачем вы оказались в Каминье зимой 1940-го?» Ц «А
зачем вы оказались здесь, у меня в Эльсхейме, сейчас, осенью 1989го?» Ц «Чтоб
ы узнать, что произошло в Каминье зимой 1940-го». Ц «Этим вы сами и ответили н
а ваш вопрос Ц я тоже хотел узнать, что произошло, произойдет, или может п
роизойти в Каминье зимой 1940-го». Ц «Но не думаете ли вы, господин Эбер, что
я к вам приехал, чтобы самому отвечать на свои же вопросы?»
Эбер легко поднялся из-за стола, долил себе брандвейна, зажег сигарету от
свечки и сказал: «Стоит поехать в Мозамбик, на Мадагаскар, куда угодно Ц а
не только в Эльсхейм, Ц чтобы мочь ответить на свои собственные вопросы
. Но не хочу быть грубым с новым гостем (»Что вы, помилуйте, мне Ц одно удово
льствие!»). Нет доли незавиднее, чем быть орудием чужой судьбы, но если нич
его другого не остается, то приходится довольствоваться и этим, хотя чащ
е всего мы служим таким орудием и не знаем об этом. Надеюсь, господин профе
ссор, что вы приехали ко мне в качестве орудия вашей собственной или ничь
ей судьбы, но не моей, во всяком случае. Ибо мне пора уже собираться Ц холо
дная дорога, одинокий путь».
Он отпил из фужера и, жестом предложив мне сделать то же, стоя, начал.

Рассказ Эбера
В начале зимы 1940-го я узнал, что некто по имени Михаил Иванович, по непрости
тельной небрежности замешкавшись в Саарбрюкене, оказался под непосред
ственной угрозой ареста и неминуемого расстрела. Этого человека я знал п
о краткому его и своему пребыванию в Бергене, в 1931-м г., где он успешно скупал
задешево (была депрессия) грузовые пароходы, чтобы через три года еще бол
ее успешно перепродать их втридорога своим заморским клиентам. Мне было
тогда двадцать лет, и я проводил в Норвегии свои первые студенческие кан
икулы. Узнав, что я изучаю романские языки, он меня попросил перевести нес
колько деловых писем с испанского и португальского и щедро заплатил за э
ту для меня крайне легкую работу. Мы быстро подружились, насколько это по
зволяла разница в возрасте, жизненном опыте и образовании, Ц кажется, чт
о испанский и португальский были единственными западноевропейскими яз
ыками, на которых он не говорил и не читал. Недели через три после нашего з
накомства количество писем для перевода увеличилось настолько, что он п
оселил меня в своем отеле и буквально завалил работой, добавив к этому ещ
е и исправление и переписывание его собственных немецких писем.
Однажды, примерно за неделю до моего возвращения в Лейпциг, он постучалс
я ко мне в номер около трех ночи. Не снимая плаща и шляпы, присел на край пос
тели и необычно для него взволнованно и даже несколько невнятно стал объ
яснять про какое-то неотложное дело, требующее его срочного отъезда в То
рнио. Бросив на ночной столик пачку писем, он попросил меня ответить на ни
х самому в его отсутствие. «Помилуйте, Ц взмолился я, Ц но я же не в курсе
дела! Я могу перевести только то, что вы сами напишете». На что Михаил Иван
ович еще более взволнованно стал меня уговаривать, что, дескать, ну давай
те сделаем эксперимент, ответьте хоть на то, что сами поймете. Попытайтес
ь сделать это интуитивно Ц ошибка и неуспех попытки будут на его совест
и и ответственности.
Не дожидаясь ответа и уже направляясь к двери, он вдруг резко обернулся и
совсем другим тоном бросил, чтоб я не забыл сделать копии моих ответов и в
месте с письмами оставил их на его письменном столе. Он их прочтет первым
делом, когда вернется.
На следующий день я проработал до ночи, не вставая из-за стола, и еще через
день отправил все с первой почтой. На четвертый день он появился к завтра
ку, присел за мой столик, спросил кофе и сказал, что моей работой он очень, о
чень доволен. Что в четырех из шести ответов я проявил просто незаурядну
ю деловую интуицию, совершенно не зная сущности дела (речь шла о портовом
простое и о задержке с уплатой денег за ремонт судов), а в двух очень удачн
о выкрутился, опять же проявив способность к интуитивному схватыванию с
овершенно мне неизвестной ситуации. Затем он положил рядом с моим прибор
ом конверт с деньгами (фантастическая сумма, которой мне хватило на два г
ода) и спросил, что я обо всем этом думаю. Когда я, смутившись, стал бормотат
ь о моей благодарности ему и о том, что я вряд ли когда-нибудь рискну пойти
на подобного рода авантюры, он весьма типичным для него изящным жестом м
еня оборвал, выпил залпом свой кофе и сказал, что, пожалуй, на настоящий ра
зговор времени нет, но что со мной ничего не произошло. Решительно ничего.
Просто молодому человеку представилась возможность заработать немног
о денег, как, впрочем, и ему тоже. Такие ситуации Ц не для вникания. Они суще
ствуют только на поверхности. Глубину они могут обрести лишь при пережив
ании их «мною».
«Сущность дела, Ц продолжал Михаил Иванович, вот что всегда останавлив
ает мысль начавшего мыслить человека. Сущности дела Ц нет. Есть дело. Ест
ь твоя неповторимая ситуация, из которой надо выйти по возможности живым
и предпочтительно с честью Ц чтобы перейти к следующей. И так дойти до св
оей смерти, которая тоже Ц ситуация и, думаю, не последняя. Не так ли, der Alte? Вы
обнаружили исключительную способность стать ситуацией, до того полнос
тью вам неизвестной, чему немало способствовало именно ее не-знание. Зна
ние сущности дела сразу же ставит вас в положение одного из участников с
итуации, предубежденного и пристрастного. Интуиция делает вас всей ситу
ацией со всеми ее участниками, сторонами и обстоятельствами».
Он говорил долго и все время курил и пил кофе. Говорил о страшных вещах, ко
торые были и будут снова, об ужасе, лжи и отчаянии, которых не надо бежать, н
о которыми не надо становиться. «Для человека с вашей природной способно
стью интуитивного проникновения, Ц заключил он, Ц главное Ц это прави
льно выбрать ситуацию, то есть выбрать свою, а не чужую, не другого или дру
гих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21