Из-за Фоски? Решение этой проблемы вы должны предоставить ей самой и не пытаться предписывать условия счастья. Выбор за ней, а не за вами. Или, возможно, вы хотите смерти моего сына, потому что Лоредан аристократ? Но если я сказала правду – а это истинно так, – то и вы тоже Лоредан. По меньшей мере на целую половину.
– Нет, будьте вы прокляты! – заорал Раф.
– А я говорю, да! Это правда! И как же вы теперь поступите? Покончите жизнь самоубийством, поскольку сама возможность быть знатью вызывает у вас отвращение? Это же смешно и глупо. У вас есть будущее, прекрасное будущее. Вы нужны Венеции. Пощадите Алессандро, и Венеция возблагодарит вас. Убейте его, и венецианцы вам этого никогда не простят. И вы сами никогда не простите себе. Вы достаточно сообразительны, чтобы оправдать его побег, не вызвав подозрений. До сих пор никому не известно, что Алессандро находится здесь. Даруйте ему жизнь, Рафаэлло Лоредан.
– Не называйте меня этим именем!
– Но вы все-таки Рафаэлло Лоредан, – запальчиво сказала Розальба. – Вы – его сын, а мой внук! И я, мальчик, была бы благодарна вам, если бы вы говорили со мной вежливо. Пусть он уходит. Помогите ему спастись. Вы никогда об этом не пожалеете, обещаю вам. Но если вы убьете его, то будете расплачиваться за это всю жизнь.
– Пожалуйста, Раф, – сказала Фоска мягко, но настойчиво. – Дайте нам уйти. Ради меня. Ведь вы любите меня.
– Уйти? – повторил он с горечью. – Вы хотите уйти вместе с ним? Нет, Фоска, вы ему больше не нужны. А мне нужны. Оставайтесь со мной, и я разрешу ему выйти на свободу.
– Я знаю, что он думает обо мне, – сказала Фоска, не отодвинувшись от мужа. Глаза его были по-прежнему закрыты. Фоска не знала, слышит ли он ее или нет. Он потерял много крови и обессилел. – Но я хочу быть вместе с ним. Он и я теперь не принадлежим Венеции. А вы принадлежите ей. Теперь это ваш, а не наш город. Ваш мир. Разрешите нам уйти. Забудьте нас. Мы никогда сюда не вернемся. Я обещаю вам.
Комната погрузилась в тишину. Женщины пристально смотрели в лицо Рафу. Наконец он бросил шпагу на обеденный стол и сказал:
– Хорошо. Уходите оба. Но мальчик останется со мной. Мальчик вздрогнул. Фоска вскрикнула. Алессандро, теперь полностью пришедший в себя, с трудом попытался подняться. Фоска отошла от него и встала рядом с Рафом. Она взяла его за руки и заглянула ему в глаза. Жизнь вместе с надеждой возвращалась к ней. Это была уже другая женщина, не та далекая богиня, которая сидела напротив Рафа за ужином.
У него пересохло горло.
– Фоска, прошу…
– Неужели вы отнимете ребенка от матери? – спросила она низким голосом. – Нет, Раф. Я знаю вас слишком хорошо… вы не сможете пойти на это. Вы не жестокий человек. Но вы ущемлены. Я понимаю. Простите меня. Но не разрывайте мое сердце сразу же после того, как вернули его мне. Вы же знаете, мы хорошо воспитаем его, вы будете им гордиться. И я обещаю, настанет день, когда мы скажем ему правду. Позвольте нам уехать прямо сейчас. Этой ночью.
– Но у меня ничего не остается, – сказал Раф, качая головой. – Я не могу!
– Вы получите все это. – Фоска бросила взгляд на элегантную комнату. – Теперь это ваше по праву рождения. У вас будет Венеция и свобода, а также большая, важная работа.
– И у вас буду я, – сказала Розальба. – Я слишком стара, чтобы покинуть этот дом. Я двадцать лет не встаю с кровати в ожидании смерти. Я не собираюсь уезжать отсюда.
– Нет, мама, – хрипло сказал Алессандро. – Я запрещаю тебе.
– Успокойся, – раздраженно отмахнулась старуха. – В моем возрасте я завоевала право принимать собственные решения. Я не слабоумна. Ты согласен? Я знаю, что делаю. Паоло, дорогой, принеси кресло своему отцу. Побыстрее, пока папа не упал. Фоска, поднимитесь наверх и соберите плащи и шляпы. Потом идите в мою комнату.
Под подушкой лежит мешок дукатов. Это деньги, которые я выиграла в карты у Карло. Мне они не были нужны, но мне было забавно смотреть на них. Естественно, если на вашем пути кто-нибудь встретится – солдаты, слуги, – вы должны будете найти какое-то объяснение. Вы, надеюсь, еще не забыли, как придумывать очаровательную ложь? – спросила она Фоску.
– Нет, мама, – сказала та послушно. Она пожала руку Рафу и пошла к двери, предварительно выглянув в коридор. Там никого не было. Французские солдаты обыскали дом и, ничего не найдя, отправились прочесывать соседние дома.
– Ну а теперь вы, Рафаэлло, – сказала Розальба после ухода Фоски, – выпишите какие-нибудь пропуска с тем, чтобы мои дети смогли пересечь французскую линию фронта. Вот там на столе найдете перья и чернила.
Раф некоторое время колебался, а потом пошел выполнять указание. Вздыхая, Розальба постояла, а затем подошла к Алессандро, который сидел глубоко погрузившись в кресло. Лицо его было бледно как мел. Стоявший рядом с ним Паоло наблюдал за происходящим широко открытыми глазами. Старуха положила руку на плечо сына и заглянула ему в лицо.
– Мы не увидимся друг с другом, – сказала она. – Но это не страшно. За последние годы ты слишком часто виделся со мной. Мне давно надо бы умереть.
– Мама…
– Я не огорчена, что остаюсь здесь. Мне очень интересна новая эра, в которую мы, по-видимому, вступаем. Как ты знаешь, я не против новых идей. Не пойму только, как ты, дорогой, стал таким формалистом. Полагаю, что это по наследству от твоего отца. Лореданы всегда отличались чванливостью и консерватизмом. Тебе сейчас выпал шанс, который достается немногим: заново начать жизнь с женщиной, которая любит тебя. – Тут Розальба заметила, что Алессандро намеревается вступить с ней в спор, и предостерегла: – Не будь дураком, мой мальчик! Фоска – хорошая женщина. Она была верна тебе настолько, насколько ты заслуживал. Ты когда-нибудь поймешь, что у сердца долгая память. Она не может разлюбить другого, даже если этого захочет. Важно, чтобы ты завоевал ее сердце. Не будь идиотом. Забудь о своей гордости. Не допусти, чтобы счастье опять ускользнуло от тебя.
Розальба погладила его по голове. Он закрыл лицо руками. Розальба наклонилась и поцеловала его в лоб.
– Ну а теперь я возвращаюсь к себе в комнату. До свидания, мой сын.
Он схватил высохшую руку и прижал к губам. Она большим пальцем начертала крест у него на лбу, обняла, благословила Паоло и медленно направилась к двери.
– Я очень требовательная бабушка, Рафаэлло, – сказала она, обернувшись через плечо. – Один визит в день и без пропусков!
В этот момент вернулась Фоска. Через ее руку были переброшены плащи и треугольная шляпа.
– Обнимите меня, Фоска, – сказала старуха и раскрыла объятия. – Для одной ночи я наозоровала довольно много. Благословляю вас, дитя.
– Спасибо, – прошептала сквозь слезы Фоска. – Я буду вам вечно благодарна!
– Чепуха, – фыркнула старуха. – Не теряйте времени на разговоры. Выходите на улицу. Поскорей.
Фоска поклонилась, и донна Розальба покинула комнату. Вошел Раф с охранным свидетельством в руке.
– Возьмите мою гондолу, – сказал он. – Гвидо, видно, крутится где-то здесь… Он никогда далеко не отходит. Они вас не остановят, но если возникнут вопросы, покажите им это.
Она взяла документ.
– Паоло, ты знаешь Гвидо? – спросила она сына. Мальчик нетерпеливо кивнул. – Беги и скажи, чтобы он приготовил гондолу. Но о папе не говори никому. Ты понял?
– Да, мама. – Он с любопытством взглянул на Рафа, а потом на мать. – Я тоже поеду с вами?
– Да, милый. Оставайся с Гвидо, пока мы не придем. – Он уже пошел, но потом вспомнил о хороших манерах. – До свидания, синьор, – сказал он Рафу и выбежал из комнаты.
Глаза Рафа подозрительно блестели. Он резко отвернулся от Фоски и медленно подошел к окнам. Он стоял там, повернувшись к ним спиной, пока Фоска помогла Алессандро встать и набросила ему на плечи плащ, который прикрыл его почти до колен. Она накинула плащ себе на плечи и обняла Лоредана за талию.
– Я не нуждаюсь в помощи, – запротестовал он. Она промолчала, но руку не убрала. Он тяжело оперся на нее, и они медленно двинулись из комнаты.
– Минутку подождите, – резким голосом сказал Раф. Они остановились и взглянули на него. Он подошел к стоявшему у стены столу и выдвинул ящик. – На всякий случай возьмите их с собой. Они отличные и заряжены. – Он вынул из ящика пару дуэльных пистолетов и отдал их Фоске, которая в ужасе отпрянула. Но Алессандро кивнул, взял их и засунул за пояс. Раф не отрываясь смотрел на Фоску. – До свидания, Фоска. Да пребудет с вами Бог!
Ее глаза наполнились слезами.
– И с вами, Рафаэлло. Спасибо.
Она и Алессандро вышли в темный коридор. Раф закрыл за ними дверь. Он долго стоял неподвижно, а потом вышел на балкон, нависший над Большим каналом. Через несколько минут он увидел гондолу, выскользнувшую из узкого канала справа от дворца и завернувшую в главное русло. На ее носу развевался французский трехцветный флаг. Раф увидел в центре лодки две закутанные в плащи фигуры, но знал, что с ними есть и третье существо, поменьше. Он наблюдал за гондолой, пока та не повернула на юг в сторону канала Гвидекка и материка, а затем скрылась. Раф вернулся в комнату.
Он стоял над остатками празднества. Он взял бокал Фоски, мгновение смотрел на него, а затем со всей силы швырнул в темный угол комнаты. Ярость овладела им. Громко ругаясь, Раф сбросил стоявшие на столе предметы. Осколки хрусталя и фарфора с дребезгом разлетелись по мраморному полу. Он тяжело опустился в кресло и склонился вперед, положив голову на руки.
В такой позе его застала через полчаса ворвавшаяся в комнату Лиа. Она явилась прямо из театра и была в костюме Эвридики: короткой греческой тунике, оставлявшей одно плечо обнаженным, балетных лайковых туфельках и легком палантине.
– Вы все еще здесь! – воскликнула она. – Я слышала о побеге и пожаре, я заволновалась… искала вас повсюду! – Она подбежала к Рафу. – С вами все в порядке? Знаю, вы не хотите, чтобы я сюда приходила, но сегодня я должна была прийти! – Она озабоченно оглянулась вокруг и увидела лежащую на полу шпагу. Потом опустилась на колени рядом с Рафом и заметила на его рубашке пятно крови. – Он был здесь? Вы ранены! Боже мой, Раф!
Он медленно встал. Она тут же поняла, что его рана была незначительной и даже не кровоточила. Но его лицо было искажено усталостью и горем. Она так переволновалась и устала, что чуть не упала и схватилась за подлокотник кресла.
– О, все в порядке, – пробормотала она. – Слава Богу!
– Он ушел, – мрачно сказал он.
– Ушел? Что вы имеете в виду? Вы хотите сказать, сбежал?
– Я отпустил его. И ее тоже. Они оба ушли. Вместе с мальчиком.
– Вы разрешили ему… Раф, вы отпустили его? И Фоску?
Раф утомленно кивнул и закрыл глаза. Его охватили грустные размышления.
Лиа уставилась на него, все еще не веря, ощущая боль его печали, тяжесть его потери. Но внезапно ее душу охватил восторг и ликование, и она почувствовала, что не в состоянии скрыть их.
– Ушли! – воскликнула она, поднимаясь с колен. – Они ушли! Оба… ушли! – Она начала смеяться, откинув назад голову, размахивая руками. – Ушли! – словно безумная повторяла она. – Не могу поверить. Это поразительно, невозможно! Чудо! Я чувствую… будто солнце взошло ночью. Будто я восстала из мертвых. Ушли! О Боже, благодарю тебя, Боже! Бога евреев, Бога христиан и всех остальных… Благодарю!
Она и смеялась, и плакала, и танцевала в холодной, темной комнате. Мужчина, сидевший за порушенным столом, не смотрел на нее. Она становилась на носки и высоко прыгала, витала и вращалась в воздухе, подобно чайке, как ее и прозвали.
– Взгляните на меня. Посмотрите! – шептала она. – Я свободна, свободна! Мир прекрасен. Сегодня ночью мир прекрасен! Этот удивительный, прелестный старый мир. Нет, не старый. Он новый, он наш. Ваш мир, мой мир, наш! Больше нет знати… долой знать! – Она бросилась к Рафу и порывисто обняла его. – Посмотрите на этот дом, этот дворец! – весело кричала она. – Раф Леопарда, еврей-бунтовщик из гетто, сидит в самом центре дворца Лореданов. И я, Лиа Габбиана – ничтожество, мусор из помойных ям Неаполя и Венеции, никогда и никому не принадлежавшая в жизни, – я тоже здесь! Ха-ха! Два незаконнорожденных ублюдка, Раф, вот кто мы такие. Два ублюдка, а Венеция наша! Наша! Это и есть настоящая свобода. И счастье, и любовь.
Глубокая печаль овладела Рафом, он уронил голову на грудь. Лиа села на подлокотник его кресла и прижала его голову к своей груди. Его лицо покрылось потом и напоминало маску, олицетворяющую поражение.
Она стала нежно успокаивать его.
– Ну же, Раф, Рафаэлло, – тихо мурлыкала она. – Мой несчастный любимый. Грустно, конечно, грустно быть одному. Бедняжка!
Застонав, он крепко обхватил ее за талию и прижался к ней.
– О, Лиа, – всхлипывал он. – Лиа!
– Все в порядке, мой дорогой, – ласково шептала она. – Я знаю. Понимаю.
Она прижалась щекой к его макушке и посмотрела на огни, мерцающие на Большом канале. Они казались расплывшимися и смутными, подобно маленьким лунам, свет которых с трудом пробивается сквозь туман.
Гондола, рассекая темноту, мягко покачивалась на волнах. В небе мерцал полумесяц, отбрасывая отражение на покрытую зыбью поверхность воды.
Фоска вертелась на своем месте и оглядывалась назад. Венеция парила на волнах, тускло брезжила в лунном свете – как всегда гордая, красивая будто мираж. Фоска чувствовала, что этот последний взгляд на город запечатлеется навсегда в ее памяти и сердце.
Она обернулась к Алессандро, и в бледном свете луны он заметил блестки слез на ее щеках.
Гвидо вел гондолу вдоль широкого юго-западного фарватера, что позволяло значительно удалиться от маршрутов французских патрульных лодок. Алессандро знал, где он наймет карету, как только они высадятся на материк. Он хотел снять заброшенный дом в деревне, где они были бы в безопасности, пока он будет набираться сил.
Паоло мирно спал у него на коленях. Алессандро чувствовал на своем лице дыхание ребенка – сладкое и мягкое, как запах цветов. Его ребенок. И Фоски. Он остро чувствовал присутствие Фоски, которая одиноко сидела рядом с ним. Покинув дворец, они не обменялись ни единым словом. Он чувствовал, как Фоска боится язвительного молчания, которым он весьма успешно пользовался в прошлом.
Алессандро не знал, как ему пробиться через отделяющий их друг от друга почти осязаемый барьер, как положить конец долгой ссоре, подобно расселине лежащей между ними.
Он думал о том, что во дворце она выглядела еще красивее, чем в снах, которые мучили его в тюрьме. Тогда он бесился на нее, ругал последними словами ее и ее любовника. Обзывал их, желал, чтобы они очутились в аду. Но когда он, Фоска и Паоло сели в лодку, гнев и обида внезапно исчезли, как исчезает гной из вскрытого врачом нарыва. «Она любит меня. Она выбрала меня», – думал Алессандро.
Ощупью в темноте он нашел ее руку и сжал грязными пальцами. В ответ она приложила его руку к своей щеке. Он ощущал теплую влажность ее слез.
– Я люблю вас, Фоска, – мягко произнес он.
– Мне так жаль, Алессандро, – прошептала она. – Так жаль.
– Ах, Фоска, это мне следует сожалеть.
– Алессандро, я люблю вас, – сказала она. Барьер пал. Расселина сомкнулась. Оказалось, это так легко. Его мать была права: прости и живи. А он чуть опять не оказался в дураках.
Паоло вздохнул и пошевелился на его коленях. Нога Алессандро сильно болела, и он не смог сдержать стона.
– Дайте я его подержу, – предложила Фоска. Алессандро передал ей спящего мальчика и помог поудобнее устроить его на коленях. Он протянул ногу и осторожно растер ее.
– Больно? – озабоченно спросила она.
– Немножко, – признался Он. – Боюсь, госпожа, сегодня вам придется демонстрировать свое умение. Она улыбнулась.
– Это доставит мне удовольствие, синьор!
– Боже мой, а этот парень дрался умело!
– Вы были излишне безрассудны, – сказала Фоска. – Я удивилась.
– И напрасно. Если вспомните, с момента нашей встречи я совершил массу безрассудных поступков.
– Вы сожалеете о вашем последнем поступке? – с хитрецой спросила она.
Он снова взял ее за руку.
– Нет, Фоска, никогда не сожалел.
Лодку покачивало. Гвидо мурлыкал песню. Фоска прикрыла глаза. Все походило на восхитительный сон: летний вечер, поездка с возлюбленным на гондоле при легком ветре с Адриатики, гондольер, поющий любовную песню, Венеция, парящая над волнами, – волшебная и обольстительная.
– Мы никогда не вернемся сюда, – печально сказала она.
– Да.
– Это как сон или представление – захватывающее, шумное и такое реальное, что забываешь, будто это только иллюзия. А потом вдруг наступает конец.
– Я видел здесь незабываемый сон.
– Алессандро, – спросила Фоска после некоторого молчания, – а ваша мать сказала правду? Рафаэлло действительно ваш сын?
Он коротко рассмеялся.
– Насколько мне известно, нет. Слава Богу!
– Вы хотите сказать… ваша мать…
– Состряпала всю эту сказку, – кивнул он головой. – Не правда ли, она была блестяща?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Нет, будьте вы прокляты! – заорал Раф.
– А я говорю, да! Это правда! И как же вы теперь поступите? Покончите жизнь самоубийством, поскольку сама возможность быть знатью вызывает у вас отвращение? Это же смешно и глупо. У вас есть будущее, прекрасное будущее. Вы нужны Венеции. Пощадите Алессандро, и Венеция возблагодарит вас. Убейте его, и венецианцы вам этого никогда не простят. И вы сами никогда не простите себе. Вы достаточно сообразительны, чтобы оправдать его побег, не вызвав подозрений. До сих пор никому не известно, что Алессандро находится здесь. Даруйте ему жизнь, Рафаэлло Лоредан.
– Не называйте меня этим именем!
– Но вы все-таки Рафаэлло Лоредан, – запальчиво сказала Розальба. – Вы – его сын, а мой внук! И я, мальчик, была бы благодарна вам, если бы вы говорили со мной вежливо. Пусть он уходит. Помогите ему спастись. Вы никогда об этом не пожалеете, обещаю вам. Но если вы убьете его, то будете расплачиваться за это всю жизнь.
– Пожалуйста, Раф, – сказала Фоска мягко, но настойчиво. – Дайте нам уйти. Ради меня. Ведь вы любите меня.
– Уйти? – повторил он с горечью. – Вы хотите уйти вместе с ним? Нет, Фоска, вы ему больше не нужны. А мне нужны. Оставайтесь со мной, и я разрешу ему выйти на свободу.
– Я знаю, что он думает обо мне, – сказала Фоска, не отодвинувшись от мужа. Глаза его были по-прежнему закрыты. Фоска не знала, слышит ли он ее или нет. Он потерял много крови и обессилел. – Но я хочу быть вместе с ним. Он и я теперь не принадлежим Венеции. А вы принадлежите ей. Теперь это ваш, а не наш город. Ваш мир. Разрешите нам уйти. Забудьте нас. Мы никогда сюда не вернемся. Я обещаю вам.
Комната погрузилась в тишину. Женщины пристально смотрели в лицо Рафу. Наконец он бросил шпагу на обеденный стол и сказал:
– Хорошо. Уходите оба. Но мальчик останется со мной. Мальчик вздрогнул. Фоска вскрикнула. Алессандро, теперь полностью пришедший в себя, с трудом попытался подняться. Фоска отошла от него и встала рядом с Рафом. Она взяла его за руки и заглянула ему в глаза. Жизнь вместе с надеждой возвращалась к ней. Это была уже другая женщина, не та далекая богиня, которая сидела напротив Рафа за ужином.
У него пересохло горло.
– Фоска, прошу…
– Неужели вы отнимете ребенка от матери? – спросила она низким голосом. – Нет, Раф. Я знаю вас слишком хорошо… вы не сможете пойти на это. Вы не жестокий человек. Но вы ущемлены. Я понимаю. Простите меня. Но не разрывайте мое сердце сразу же после того, как вернули его мне. Вы же знаете, мы хорошо воспитаем его, вы будете им гордиться. И я обещаю, настанет день, когда мы скажем ему правду. Позвольте нам уехать прямо сейчас. Этой ночью.
– Но у меня ничего не остается, – сказал Раф, качая головой. – Я не могу!
– Вы получите все это. – Фоска бросила взгляд на элегантную комнату. – Теперь это ваше по праву рождения. У вас будет Венеция и свобода, а также большая, важная работа.
– И у вас буду я, – сказала Розальба. – Я слишком стара, чтобы покинуть этот дом. Я двадцать лет не встаю с кровати в ожидании смерти. Я не собираюсь уезжать отсюда.
– Нет, мама, – хрипло сказал Алессандро. – Я запрещаю тебе.
– Успокойся, – раздраженно отмахнулась старуха. – В моем возрасте я завоевала право принимать собственные решения. Я не слабоумна. Ты согласен? Я знаю, что делаю. Паоло, дорогой, принеси кресло своему отцу. Побыстрее, пока папа не упал. Фоска, поднимитесь наверх и соберите плащи и шляпы. Потом идите в мою комнату.
Под подушкой лежит мешок дукатов. Это деньги, которые я выиграла в карты у Карло. Мне они не были нужны, но мне было забавно смотреть на них. Естественно, если на вашем пути кто-нибудь встретится – солдаты, слуги, – вы должны будете найти какое-то объяснение. Вы, надеюсь, еще не забыли, как придумывать очаровательную ложь? – спросила она Фоску.
– Нет, мама, – сказала та послушно. Она пожала руку Рафу и пошла к двери, предварительно выглянув в коридор. Там никого не было. Французские солдаты обыскали дом и, ничего не найдя, отправились прочесывать соседние дома.
– Ну а теперь вы, Рафаэлло, – сказала Розальба после ухода Фоски, – выпишите какие-нибудь пропуска с тем, чтобы мои дети смогли пересечь французскую линию фронта. Вот там на столе найдете перья и чернила.
Раф некоторое время колебался, а потом пошел выполнять указание. Вздыхая, Розальба постояла, а затем подошла к Алессандро, который сидел глубоко погрузившись в кресло. Лицо его было бледно как мел. Стоявший рядом с ним Паоло наблюдал за происходящим широко открытыми глазами. Старуха положила руку на плечо сына и заглянула ему в лицо.
– Мы не увидимся друг с другом, – сказала она. – Но это не страшно. За последние годы ты слишком часто виделся со мной. Мне давно надо бы умереть.
– Мама…
– Я не огорчена, что остаюсь здесь. Мне очень интересна новая эра, в которую мы, по-видимому, вступаем. Как ты знаешь, я не против новых идей. Не пойму только, как ты, дорогой, стал таким формалистом. Полагаю, что это по наследству от твоего отца. Лореданы всегда отличались чванливостью и консерватизмом. Тебе сейчас выпал шанс, который достается немногим: заново начать жизнь с женщиной, которая любит тебя. – Тут Розальба заметила, что Алессандро намеревается вступить с ней в спор, и предостерегла: – Не будь дураком, мой мальчик! Фоска – хорошая женщина. Она была верна тебе настолько, насколько ты заслуживал. Ты когда-нибудь поймешь, что у сердца долгая память. Она не может разлюбить другого, даже если этого захочет. Важно, чтобы ты завоевал ее сердце. Не будь идиотом. Забудь о своей гордости. Не допусти, чтобы счастье опять ускользнуло от тебя.
Розальба погладила его по голове. Он закрыл лицо руками. Розальба наклонилась и поцеловала его в лоб.
– Ну а теперь я возвращаюсь к себе в комнату. До свидания, мой сын.
Он схватил высохшую руку и прижал к губам. Она большим пальцем начертала крест у него на лбу, обняла, благословила Паоло и медленно направилась к двери.
– Я очень требовательная бабушка, Рафаэлло, – сказала она, обернувшись через плечо. – Один визит в день и без пропусков!
В этот момент вернулась Фоска. Через ее руку были переброшены плащи и треугольная шляпа.
– Обнимите меня, Фоска, – сказала старуха и раскрыла объятия. – Для одной ночи я наозоровала довольно много. Благословляю вас, дитя.
– Спасибо, – прошептала сквозь слезы Фоска. – Я буду вам вечно благодарна!
– Чепуха, – фыркнула старуха. – Не теряйте времени на разговоры. Выходите на улицу. Поскорей.
Фоска поклонилась, и донна Розальба покинула комнату. Вошел Раф с охранным свидетельством в руке.
– Возьмите мою гондолу, – сказал он. – Гвидо, видно, крутится где-то здесь… Он никогда далеко не отходит. Они вас не остановят, но если возникнут вопросы, покажите им это.
Она взяла документ.
– Паоло, ты знаешь Гвидо? – спросила она сына. Мальчик нетерпеливо кивнул. – Беги и скажи, чтобы он приготовил гондолу. Но о папе не говори никому. Ты понял?
– Да, мама. – Он с любопытством взглянул на Рафа, а потом на мать. – Я тоже поеду с вами?
– Да, милый. Оставайся с Гвидо, пока мы не придем. – Он уже пошел, но потом вспомнил о хороших манерах. – До свидания, синьор, – сказал он Рафу и выбежал из комнаты.
Глаза Рафа подозрительно блестели. Он резко отвернулся от Фоски и медленно подошел к окнам. Он стоял там, повернувшись к ним спиной, пока Фоска помогла Алессандро встать и набросила ему на плечи плащ, который прикрыл его почти до колен. Она накинула плащ себе на плечи и обняла Лоредана за талию.
– Я не нуждаюсь в помощи, – запротестовал он. Она промолчала, но руку не убрала. Он тяжело оперся на нее, и они медленно двинулись из комнаты.
– Минутку подождите, – резким голосом сказал Раф. Они остановились и взглянули на него. Он подошел к стоявшему у стены столу и выдвинул ящик. – На всякий случай возьмите их с собой. Они отличные и заряжены. – Он вынул из ящика пару дуэльных пистолетов и отдал их Фоске, которая в ужасе отпрянула. Но Алессандро кивнул, взял их и засунул за пояс. Раф не отрываясь смотрел на Фоску. – До свидания, Фоска. Да пребудет с вами Бог!
Ее глаза наполнились слезами.
– И с вами, Рафаэлло. Спасибо.
Она и Алессандро вышли в темный коридор. Раф закрыл за ними дверь. Он долго стоял неподвижно, а потом вышел на балкон, нависший над Большим каналом. Через несколько минут он увидел гондолу, выскользнувшую из узкого канала справа от дворца и завернувшую в главное русло. На ее носу развевался французский трехцветный флаг. Раф увидел в центре лодки две закутанные в плащи фигуры, но знал, что с ними есть и третье существо, поменьше. Он наблюдал за гондолой, пока та не повернула на юг в сторону канала Гвидекка и материка, а затем скрылась. Раф вернулся в комнату.
Он стоял над остатками празднества. Он взял бокал Фоски, мгновение смотрел на него, а затем со всей силы швырнул в темный угол комнаты. Ярость овладела им. Громко ругаясь, Раф сбросил стоявшие на столе предметы. Осколки хрусталя и фарфора с дребезгом разлетелись по мраморному полу. Он тяжело опустился в кресло и склонился вперед, положив голову на руки.
В такой позе его застала через полчаса ворвавшаяся в комнату Лиа. Она явилась прямо из театра и была в костюме Эвридики: короткой греческой тунике, оставлявшей одно плечо обнаженным, балетных лайковых туфельках и легком палантине.
– Вы все еще здесь! – воскликнула она. – Я слышала о побеге и пожаре, я заволновалась… искала вас повсюду! – Она подбежала к Рафу. – С вами все в порядке? Знаю, вы не хотите, чтобы я сюда приходила, но сегодня я должна была прийти! – Она озабоченно оглянулась вокруг и увидела лежащую на полу шпагу. Потом опустилась на колени рядом с Рафом и заметила на его рубашке пятно крови. – Он был здесь? Вы ранены! Боже мой, Раф!
Он медленно встал. Она тут же поняла, что его рана была незначительной и даже не кровоточила. Но его лицо было искажено усталостью и горем. Она так переволновалась и устала, что чуть не упала и схватилась за подлокотник кресла.
– О, все в порядке, – пробормотала она. – Слава Богу!
– Он ушел, – мрачно сказал он.
– Ушел? Что вы имеете в виду? Вы хотите сказать, сбежал?
– Я отпустил его. И ее тоже. Они оба ушли. Вместе с мальчиком.
– Вы разрешили ему… Раф, вы отпустили его? И Фоску?
Раф утомленно кивнул и закрыл глаза. Его охватили грустные размышления.
Лиа уставилась на него, все еще не веря, ощущая боль его печали, тяжесть его потери. Но внезапно ее душу охватил восторг и ликование, и она почувствовала, что не в состоянии скрыть их.
– Ушли! – воскликнула она, поднимаясь с колен. – Они ушли! Оба… ушли! – Она начала смеяться, откинув назад голову, размахивая руками. – Ушли! – словно безумная повторяла она. – Не могу поверить. Это поразительно, невозможно! Чудо! Я чувствую… будто солнце взошло ночью. Будто я восстала из мертвых. Ушли! О Боже, благодарю тебя, Боже! Бога евреев, Бога христиан и всех остальных… Благодарю!
Она и смеялась, и плакала, и танцевала в холодной, темной комнате. Мужчина, сидевший за порушенным столом, не смотрел на нее. Она становилась на носки и высоко прыгала, витала и вращалась в воздухе, подобно чайке, как ее и прозвали.
– Взгляните на меня. Посмотрите! – шептала она. – Я свободна, свободна! Мир прекрасен. Сегодня ночью мир прекрасен! Этот удивительный, прелестный старый мир. Нет, не старый. Он новый, он наш. Ваш мир, мой мир, наш! Больше нет знати… долой знать! – Она бросилась к Рафу и порывисто обняла его. – Посмотрите на этот дом, этот дворец! – весело кричала она. – Раф Леопарда, еврей-бунтовщик из гетто, сидит в самом центре дворца Лореданов. И я, Лиа Габбиана – ничтожество, мусор из помойных ям Неаполя и Венеции, никогда и никому не принадлежавшая в жизни, – я тоже здесь! Ха-ха! Два незаконнорожденных ублюдка, Раф, вот кто мы такие. Два ублюдка, а Венеция наша! Наша! Это и есть настоящая свобода. И счастье, и любовь.
Глубокая печаль овладела Рафом, он уронил голову на грудь. Лиа села на подлокотник его кресла и прижала его голову к своей груди. Его лицо покрылось потом и напоминало маску, олицетворяющую поражение.
Она стала нежно успокаивать его.
– Ну же, Раф, Рафаэлло, – тихо мурлыкала она. – Мой несчастный любимый. Грустно, конечно, грустно быть одному. Бедняжка!
Застонав, он крепко обхватил ее за талию и прижался к ней.
– О, Лиа, – всхлипывал он. – Лиа!
– Все в порядке, мой дорогой, – ласково шептала она. – Я знаю. Понимаю.
Она прижалась щекой к его макушке и посмотрела на огни, мерцающие на Большом канале. Они казались расплывшимися и смутными, подобно маленьким лунам, свет которых с трудом пробивается сквозь туман.
Гондола, рассекая темноту, мягко покачивалась на волнах. В небе мерцал полумесяц, отбрасывая отражение на покрытую зыбью поверхность воды.
Фоска вертелась на своем месте и оглядывалась назад. Венеция парила на волнах, тускло брезжила в лунном свете – как всегда гордая, красивая будто мираж. Фоска чувствовала, что этот последний взгляд на город запечатлеется навсегда в ее памяти и сердце.
Она обернулась к Алессандро, и в бледном свете луны он заметил блестки слез на ее щеках.
Гвидо вел гондолу вдоль широкого юго-западного фарватера, что позволяло значительно удалиться от маршрутов французских патрульных лодок. Алессандро знал, где он наймет карету, как только они высадятся на материк. Он хотел снять заброшенный дом в деревне, где они были бы в безопасности, пока он будет набираться сил.
Паоло мирно спал у него на коленях. Алессандро чувствовал на своем лице дыхание ребенка – сладкое и мягкое, как запах цветов. Его ребенок. И Фоски. Он остро чувствовал присутствие Фоски, которая одиноко сидела рядом с ним. Покинув дворец, они не обменялись ни единым словом. Он чувствовал, как Фоска боится язвительного молчания, которым он весьма успешно пользовался в прошлом.
Алессандро не знал, как ему пробиться через отделяющий их друг от друга почти осязаемый барьер, как положить конец долгой ссоре, подобно расселине лежащей между ними.
Он думал о том, что во дворце она выглядела еще красивее, чем в снах, которые мучили его в тюрьме. Тогда он бесился на нее, ругал последними словами ее и ее любовника. Обзывал их, желал, чтобы они очутились в аду. Но когда он, Фоска и Паоло сели в лодку, гнев и обида внезапно исчезли, как исчезает гной из вскрытого врачом нарыва. «Она любит меня. Она выбрала меня», – думал Алессандро.
Ощупью в темноте он нашел ее руку и сжал грязными пальцами. В ответ она приложила его руку к своей щеке. Он ощущал теплую влажность ее слез.
– Я люблю вас, Фоска, – мягко произнес он.
– Мне так жаль, Алессандро, – прошептала она. – Так жаль.
– Ах, Фоска, это мне следует сожалеть.
– Алессандро, я люблю вас, – сказала она. Барьер пал. Расселина сомкнулась. Оказалось, это так легко. Его мать была права: прости и живи. А он чуть опять не оказался в дураках.
Паоло вздохнул и пошевелился на его коленях. Нога Алессандро сильно болела, и он не смог сдержать стона.
– Дайте я его подержу, – предложила Фоска. Алессандро передал ей спящего мальчика и помог поудобнее устроить его на коленях. Он протянул ногу и осторожно растер ее.
– Больно? – озабоченно спросила она.
– Немножко, – признался Он. – Боюсь, госпожа, сегодня вам придется демонстрировать свое умение. Она улыбнулась.
– Это доставит мне удовольствие, синьор!
– Боже мой, а этот парень дрался умело!
– Вы были излишне безрассудны, – сказала Фоска. – Я удивилась.
– И напрасно. Если вспомните, с момента нашей встречи я совершил массу безрассудных поступков.
– Вы сожалеете о вашем последнем поступке? – с хитрецой спросила она.
Он снова взял ее за руку.
– Нет, Фоска, никогда не сожалел.
Лодку покачивало. Гвидо мурлыкал песню. Фоска прикрыла глаза. Все походило на восхитительный сон: летний вечер, поездка с возлюбленным на гондоле при легком ветре с Адриатики, гондольер, поющий любовную песню, Венеция, парящая над волнами, – волшебная и обольстительная.
– Мы никогда не вернемся сюда, – печально сказала она.
– Да.
– Это как сон или представление – захватывающее, шумное и такое реальное, что забываешь, будто это только иллюзия. А потом вдруг наступает конец.
– Я видел здесь незабываемый сон.
– Алессандро, – спросила Фоска после некоторого молчания, – а ваша мать сказала правду? Рафаэлло действительно ваш сын?
Он коротко рассмеялся.
– Насколько мне известно, нет. Слава Богу!
– Вы хотите сказать… ваша мать…
– Состряпала всю эту сказку, – кивнул он головой. – Не правда ли, она была блестяща?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48