– Есть множество людей, рассуждающих так же. Они скорее умрут стоя, чем будут жить на коленях.
– Но ведь это безумие! – задыхаясь, сказала она. – Вы не сумеете защитить город, который не хочет обороняться. От целой армии! О, Алессандро, это невозможно!
– Я сделаю все, что в моих силах, только бы не дать этим головорезам без борьбы захватить Республику, – сказал он спокойно, взяв ее за руки.
– Но вы погибнете, – прошептала она в ужасе. – Погибнете!
Он крепко сжал ей руки.
– Послушайте меня, Фоска. Я не полный идиот. Я постараюсь сохранить свою никудышную жизнь, но не буду убегать от опасности, не буду прятаться. Что бы ни решил сенат, я не капитулирую. Мужчина должен поступать так, как он считает правильным, – заявил Лоредан. – Пусть даже он грубейшим образом, предельно ошибается, как это со мной случалось много раз. Я полагаю, что страна, размягченная наслаждениями, ослабевает, и история подтверждает это. Последние двадцать лет я старался доказать, что нам нужно крепить свою оборону. Если я сейчас убегу, то это будет означать, что годы, отданные мною правительству, не имели никакого смысла. Я не хочу прослыть благородным. Я не благородный. Я не храбр и не особенно стремлюсь стать мучеником. Но я не заслуживал бы имени Лоредан, если бы до последнего вздоха не стал защищать свою родину.
Фоска склонила голову ему на руки.
– Простите, Фоска, что я огорчил вас. Вы были правы, попросив меня не лгать вам. Я почувствовал себя лучше, высказав правду. А теперь идите спать. Уже поздно.
Ее щеки зарделись, а глаза засверкали.
– А что будет с Паоло? – спросила она. – С вашей матерью? С людьми в этом доме, которых обеспечиваете вы?
– Осмелюсь сказать, что все они преодолеют трагедию. Паоло еще ребенок. Он все забудет. А моя мать стара… – Он изучающе взглянул на Фоску. – А вы, Фоска? Вам будет недоставать меня?
– Нам всем будет недоставать вас.
– Конечно, – сказал он нежно, притрагиваясь к ее щеке. – Я не так уж долго был вашим мужем. Да и любовником не был долго. Вы еще молоды и красивы… Очень скоро кого-нибудь встретите и полюбите. Она отступила в сторону.
– Вы сказали, что любите меня. Но ведь это ложь.
– Я не лгу, Фоска. Я действительно люблю вас.
– Нет, не любите. Если бы любили, то не думали бы о том, чтобы покинуть меня! Вы страшно торопитесь уехать и оказаться убитым. Разве не так? Еще одна великолепная демонстрация силы венецианского духа! Какое проявление несносной гордости! Вы думаете, мир оценит ваш поступок… или хотя бы заметит его?
– Нет, – сказал он спокойно, подавляя приступ гнева. – Но я буду знать об этом. И мой сын будет знать.
– Да, тот самый сын, который, как вы считаете, так легко вас забудет. Вы ведь обманываете Паоло. Он сейчас нуждается в вас, а с возрастом станет нуждаться еще больше. Вы способны много дать ему – помочь, научить, направить, но вас это не заботит. Вас волнует только ваша слава. Что за бессмыслица?! Вы не имеете права оценивать свою значимость для других людей. Предполагать, например, что ваша мать не будет страдать, поскольку она стара. Она обожает вас, но вас это не волнует. А я? Вы упорно пытаетесь выдать меня замуж еще до того, как ушли из дома. Продолжаете убеждать себя, что я не люблю вас. Правда же в том, – пытаясь разобраться в двигающих им мотивах, сказала Фоска, – что любовь для вас слишком большая обуза. Вам она причиняет и всегда причиняла одни неудобства, и именно поэтому вас привлекает роль любовника, а не мужа. Вы не хотите жену, Алессандро. И никогда не хотели. Вам нужна была еще одна любовница – очень удобно, что она живет в вашем доме, не предъявляет чрезмерных претензии, готова всегда, как только вы захотите, заниматься с вами любовью, а если не хотите, не показываться вам на глаза. Мне сдается, игра в «даму в маске» нравилась вам даже больше, чем мне. Я полагала, – с прежним напором продолжала Фоска, – что вы переменились. Но вы остались таким же высокомерным, убежденным, что знаете все о других. На здоровье – пусть французская армия изрешетит вас пулями, только прошу, не пытайтесь рассказать, что буду чувствовать при этом я.
Фоска внезапно оборвала свой монолог. У нее перехватило дыхание. Алессандро медленно поднялся.
– Что с вами, Фоска? Она, моргая, смотрела на него.
– Я… я не знаю, – произнесла она дрожа. Фоска прикрыла лицо руками. – Не знаю, что со мной!
Он отвел ее руки вниз и указательным пальцем поднял подбородок.
– Вы начинаете меня любить, – изумленно произнес Алессандро.
Она откинула голову назад.
– Нет! Я ненавижу вас! Ненавижу так, как ненавидела всегда! Даже больше!
– Пожалуй. Иначе не накинулись бы на меня, не позволяя сказать ни слова.
– Дайте мне уйти! – Она вырвалась из его рук. Ее щеки пылали, а глаза наполнились слезами. – Я ненавижу вас, Алессандро Лоредан! Я…
Фоска зажала руками рот и выбежала из комнаты. Дверь с грохотом захлопнулась за ней. Целых две минуты Лоредан стоял неподвижно как каменный столб. Потом стряхнул с себя оцепенение и попытался продолжить паковать и сортировать вещи. Но все валилось из его дрожащих рук. Он споткнулся о край ковра. Он не мог собираться, не мог думать.
«Черт с ней!» В приступе гнева он ударил ногой кресло, вылетел из комнаты и распахнул дверь в ее спальню. У своей кровати она оставила зажженную свечу. Ее одежда была разбросана по ковру. В комнате стояла тишина, и было слышно лишь потрескивание затухающего огня в камине.
Алессандро закрыл дверь и запер ее на ключ. Потом сорвал с себя одежду и бросил ее ворохом рядом с ее. Он приблизился к кровати Фоски и остановился над ней. Она натянула до подбородка покрывало и отвернулась. Алессандро почувствовал, что она не спит. Он схватил покрывало и отбросил его прочь. Она лежала нагая.
Фоска повернулась, волосы медно-красным водопадом разметались по подушке. Она лениво потянулась, улыбнулась Лоредану.
– Долго же вы сюда добирались.
– Ну и сука же вы, – на одном выдохе произнес он и бросился на нее. Она тихо смеялась, пока смех не перешел в слабые стоны наслаждения.
Когда все закончилось, она заговорила:
– Я рада, что храбрость не является вашим убеждением. Я уже подумала, что вы собираетесь ждать сто лет.
– Если вам так не терпелось, могли бы сами прийти ко мне, – сердито сказал он. – Не надо вынуждать меня идти на компромисс со своими принципами.
– Да, я поступила именно так. Забавно! – Она поцеловала его.
– Очень хорошо, что вас не было рядом в тот момент, когда сатана соблазнял Христа, – заметил Алессандро.
– Ну вот, опять считаете себя лучше Бога, – вздохнула она. – О, дорогой. Я действительно не хотела влюбляться в вас. Это была лишь игра, летнее безумие.
– А я хотел, чтобы именно так и случилось, – сказал он с усмешкой. – Берите пример с меня. Я шел к этому двенадцать лет.
– Но вы приготовились пожертвовать мной ради Республики, и я собираюсь влюбиться в кого-нибудь другого. Я уже выбрала.
– Забудьте о нем. Я собираюсь жить долго и иметь кучу детей.
– А как же ваши планы? Венецианская честь?
– Я отобью наступление французов, захвачу в плен Бонапарта, потоплю их корабли и уничтожу их армии. Я легко это сделаю, потому что вы любите меня.
– Так, значит, то был обман? – подозрительно спросила она. – Вы все задумали, чтобы вынудить меня признаться в своих чувствах?
– Нет, Фоска, – серьезно сказал он. – Я не надеялся, что вас это заденет. Признаюсь, я устал. Устал от ожидания любви, которая не приходила. Честно говоря, устал от воздержания. Я не собирался вести жизнь священника.
– Вы всерьез, Алессандро? Отказались от всех своих любовниц ради меня?
– От всех. Начиная с той ночи, когда вы пришли ко мне в «казино». Я поступил так, чтобы доказать вам – и себе, что я действительно способен уважать свою жену. Это было нелегко. Сегодня я ощущаю себя старым, несостоявшимся и нетерпеливым. И я решил попробовать блеск славы.
– Но я разубедила вас! – воскликнула она счастливо.
– Нет. Я сказал вам, Фоска, что я все-таки должен совершить то, что задумал. И сделать это ради себя самого, ради Венеции, а также ради вас.
– Нет, только не ради меня!
– Да, – твердо сказал он. – Клянусь, что я буду осторожен. Давайте больше не спорить. Прошу вас. – Он прижался к ней. – Я так люблю вас.
– А я… Пока не могу сказать этого.
– Все в порядке. И не говорите пока. Вы показали мне свои чувства, и это именно то, что мне нужно сейчас.
Он ушел от нее на рассвете, и когда выскальзывал из ее постели, то расслышал шепот:
– Возвращайтесь ко мне, Алессандро.
– Вернусь. Клянусь вам в этом.
Алессандро собрался с силами. Корсиканец гневался, и гнев его переходил в ярость. Лоредан не знал, было ли это демонстрацией искреннего возмущения Бонапарта или разыгрываемой им сценой, которая позволила бы ему, возвратившись в Венецию, сделать в сенате впечатляющий доклад.
– Я больше не потерплю дожа! – кричал Наполеон, с грохотом ударяя кулаком по стоявшему перед ним столу. – Никакого сената! Никакого Совета десяти! Никакого Моста вздохов! Как вы осмелились доставить мне подобное послание?! Я оскорблен! Оскорблена Франция! Я обещаю вам, вы заплатите за это оскорбление! Возвращайтесь и скажите вашему страдающему старческим слабоумием дожу, что я отвергаю его просьбу о… компенсации! – брезгливо произнес он последнее слово. – Вы осмелились просить о компенсации? Это я требую компенсацию за оскорбление. А теперь, пока я не застрелил вас, венецианец, убирайтесь долой с моих глаз!
Алессандро и до этого подозревал, что Наполеон истолкует послание сената как провокацию войны. Он предупреждал сенаторов, но они были исполнены решимости в последний раз прибегнуть к демонстрации дипломатической силы, напоминая потерявшего зубы пса, который ночью рычит на грабителя, надеясь отпугнуть его и не гнаться за ним на своих искалеченных старостью ногах.
Несколькими днями позже, 28 марта, эмиссар Наполеона явился в главный зал Большого совета. Это был Рафаэлло Леопарди. Его шпоры позвякивали, а шпага мерно раскачивалась у бедра. Он прошел через молчаливую толпу сенаторов и членов Совета, направляясь к подиуму, на котором его ждали с приветствием дож и члены Совета десяти. Когда Раф приблизился, они поднялись со своих мест – за исключением одного комиссара, который упрямо продолжал сидеть и наблюдал за церемонией холодными черными глазами.
Раф на мгновение замер. Он и Алессандро Лоредан глядели друг на друга, а потом Раф нагло уселся на свободный стул, обычно занимаемый папским послом – нунцием. Он не снял шляпу и решительно положил ладонь на рукоятку шпаги.
– Генерал Бонапарт поручил сообщить вам о его глубоком сожалении по поводу вашего намерения вступить в войну с Францией, – обратился Раф к молчаливой толпе. – Он просит меня напомнить, что война – дорогостоящее дело. Вы потеряете людей, безусловно, потеряете деньги и в конечном счете будете вынуждены покориться посланцу свободы – французской армии. Вы можете уберечь себя от агонии столкновения на поле боя, распустив ваше правительство и передав власть представителям народа. У вас есть одна неделя для удовлетворения наших требований. После этого город подвергнется бомбардировке с моря.
Он подождал несколько мгновений, дабы до собравшихся дошел смысл сказанного, затем поднялся и направился к выходу из зала.
Алессандро вскочил с места и закричал вслед ему:
– Предатель! Мы не склонимся перед просьбами, доставленными в Венецию предателем. Так и скажите вашему генералу!
Раф круто повернулся.
– Вы уже мертвец, Лоредан! – прорычал он. – Вы все мертвецы! – Он вышел из зала, и палата взорвалась.
Многие сенаторы узнали в посланце еврея-радикала, оскорбившего несколько лет назад это суровое собрание. Некоторые громко требовали его ареста, другие призывали начать войну. Несколько сенаторов умоляли рассмотреть вопрос о капитуляции. Барнаботти стали выкрикивать французский девиз «Свобода, равенство, братство!». Злые обвинения обрушились на Алессандро Лоредана за то, что он оскорбил личного посланца Бонапарта. Алессандро вышел, чтобы защитить себя.
– Согласитесь ли вы с тем, – спросил он, – чтобы самая гордая Республика в мире пала ниц перед корсиканским выскочкой? Согласитесь ли вы отречься от своего прошлого, своего правительства, своих идеалов? У нас есть неделя, чтобы ответить на этот тошнотворный ультиматум. Я говорю, мы ответим на него пушками!
Его горячо приветствовали, и собрание закрылось. Старому дожу, который чуть не плакал от страха и усталости, пришлось помочь добраться до его комнаты и уложить в постель. Сенат согласился провести чрезвычайное заседание, на котором и решить судьбу города. Симпатизирующие якобинцам горожане рекомендовали сдать Венецию французским освободителям.
Вечером кафе и улицы наводнили тысячи листовок, информирующих горожан Венеции, что война с Францией – дело решенное и что если Синьория не примет французские условия и не согласится обеспечить свободу всем людям, то лишится своих отцов, братьев, сыновей. Вспыхивали драки между французскими сторонниками и патриотами. Группы рабочих-крепышей с Арсенала, стойких приверженцев Республики, заполнили улицы. Позже эти рабочие встретились с Алессандро Лореданом и комендантом форта Сан-Анджело на острове Лидо. Они договорились выступить на баррикады, возведенные на форте в случае нападения с моря.
Все время Алессандро думал о Рафе Леопарди. Стоило ли ему, Лоредану, тогда спасать жизнь Рафа? Да, да, Алессандро в результате отвоевал Фоску. Но, освободив этого человека, он поставил под угрозу Венецию и свое собственное счастье.
Его мучил вопрос, знала ли Фоска, что Леопарди вернулся. Виделась ли она с ним? Занималась ли с ним любовью?
Алессандро подозревал, что именно Раф был автором распространяемых в Венеции листовок. Возможно ли, что он тайком приезжал в Венецию и покинул ее до того, как выступил на заседании Совета в качестве эмиссара Бонапарта?
Алессандро много работал, подготавливая город к битве, уговаривая сенаторов голосовать, когда настанет время для принятия решения, в пользу войны, обещал арсенальцам свою поддержку и деньги. Он убедил сенат реквизировать у религиозных организаций все ненужные для исполнения обрядов золотые и серебряные предметы и использовать их для финансирования военных приготовлений. Он с интересом узнал, что первыми, кто ответил на этот призыв, оказались евреи – как считалось, наиболее угнетенная часть населения.
Он мало бывал дома – лишь для того, чтобы принять ванну и сменить одежду. Он спрашивал о Фоске, но она отсутствовала.
Наконец однажды днем он встретился с ней. Она и Паоло играли в маленькой гостиной рядом с библиотекой в триктрак. Алессандро тепло поприветствовал обоих и провел несколько минут, наблюдая за их игрой, прислушиваясь к щебетанию Паоло. Потом он попросил мальчика отнести письмо своему камердинеру.
– Вы знали, что Леопарди в Венеции? – спросил он Фоску, как только они остались одни.
Она вздрогнула и побледнела. Она знала, что не способна убедительно лгать, и сказала:
– Да, знала.
– Вы виделись с ним?
– Да, Алессандро. Я была вынуждена… – Она выглядела несчастной.
Он вздрогнул.
– Значит, изъявление заботы обо мне и любви ко мне в ту ночь – не больше чем спектакль?
– Неправда! – Она подошла к нему и взяла его за руки. – Клянусь, Алессандро, я беспокоюсь о вас. Очень беспокоюсь!
Он отстранил ее.
– Что для вас любовь, Фоска? – потребовал он ответа. – Наслаждение, растворение в другом человеке во время любовных утех, щекотание чувств, а также радость, доставляемая телу? – Он покачал головой. – У вас нет чести, Фоска. Никакого представления о том, что такое честь. Этот… предатель! – Алессандро не скрывал раздражения. – Я предчувствовал, что он вернется. Я знал! Но тогда я желал больше вас, чем его смерти. Вы остались той же. Готовы продать душу в обмен за новое возбуждение, новое наслаждение. Какое вам дело до вашей страны, вашего имени, вашего сына? Вы предали всех нас ради этого человека!
Она побледнела как мел.
– Вы не правы, Алессандро. Я никого не предала. Я не видела его с той ночи, когда мы…
– Избавьте меня от ваших извинений и объяснений. Вы видели его. Вы разделили с ним постель. Ведь так? Так! – отвечая себе сам, взревел он. Она чуть кивнула. – Клянусь вам, Фоска, я лучше сожгу город до основания, но не позволю, чтобы он попал в руки людей, подобных вам и этому ублюдку!
Лоредан покинул ее. Часом позже он выехал из дома. Она пыталась перехватить его, переубедить. Но он прошел мимо, не сказав ни слова, не взглянув.
Глава 16
ЭХО ВОЙНЫ
Прошло несколько дней, и Венеция услышала первые отзвуки войны. В гавань дерзко вошел французский фрегат «Освободитель Италии». Не заручившись приказом сената, но в полном соответствии с запрещением иностранным военным судам заходить в венецианские порты, Алессандро Лоредан велел коменданту форта Сан-Андреа обстрелять нарушителя границы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Но ведь это безумие! – задыхаясь, сказала она. – Вы не сумеете защитить город, который не хочет обороняться. От целой армии! О, Алессандро, это невозможно!
– Я сделаю все, что в моих силах, только бы не дать этим головорезам без борьбы захватить Республику, – сказал он спокойно, взяв ее за руки.
– Но вы погибнете, – прошептала она в ужасе. – Погибнете!
Он крепко сжал ей руки.
– Послушайте меня, Фоска. Я не полный идиот. Я постараюсь сохранить свою никудышную жизнь, но не буду убегать от опасности, не буду прятаться. Что бы ни решил сенат, я не капитулирую. Мужчина должен поступать так, как он считает правильным, – заявил Лоредан. – Пусть даже он грубейшим образом, предельно ошибается, как это со мной случалось много раз. Я полагаю, что страна, размягченная наслаждениями, ослабевает, и история подтверждает это. Последние двадцать лет я старался доказать, что нам нужно крепить свою оборону. Если я сейчас убегу, то это будет означать, что годы, отданные мною правительству, не имели никакого смысла. Я не хочу прослыть благородным. Я не благородный. Я не храбр и не особенно стремлюсь стать мучеником. Но я не заслуживал бы имени Лоредан, если бы до последнего вздоха не стал защищать свою родину.
Фоска склонила голову ему на руки.
– Простите, Фоска, что я огорчил вас. Вы были правы, попросив меня не лгать вам. Я почувствовал себя лучше, высказав правду. А теперь идите спать. Уже поздно.
Ее щеки зарделись, а глаза засверкали.
– А что будет с Паоло? – спросила она. – С вашей матерью? С людьми в этом доме, которых обеспечиваете вы?
– Осмелюсь сказать, что все они преодолеют трагедию. Паоло еще ребенок. Он все забудет. А моя мать стара… – Он изучающе взглянул на Фоску. – А вы, Фоска? Вам будет недоставать меня?
– Нам всем будет недоставать вас.
– Конечно, – сказал он нежно, притрагиваясь к ее щеке. – Я не так уж долго был вашим мужем. Да и любовником не был долго. Вы еще молоды и красивы… Очень скоро кого-нибудь встретите и полюбите. Она отступила в сторону.
– Вы сказали, что любите меня. Но ведь это ложь.
– Я не лгу, Фоска. Я действительно люблю вас.
– Нет, не любите. Если бы любили, то не думали бы о том, чтобы покинуть меня! Вы страшно торопитесь уехать и оказаться убитым. Разве не так? Еще одна великолепная демонстрация силы венецианского духа! Какое проявление несносной гордости! Вы думаете, мир оценит ваш поступок… или хотя бы заметит его?
– Нет, – сказал он спокойно, подавляя приступ гнева. – Но я буду знать об этом. И мой сын будет знать.
– Да, тот самый сын, который, как вы считаете, так легко вас забудет. Вы ведь обманываете Паоло. Он сейчас нуждается в вас, а с возрастом станет нуждаться еще больше. Вы способны много дать ему – помочь, научить, направить, но вас это не заботит. Вас волнует только ваша слава. Что за бессмыслица?! Вы не имеете права оценивать свою значимость для других людей. Предполагать, например, что ваша мать не будет страдать, поскольку она стара. Она обожает вас, но вас это не волнует. А я? Вы упорно пытаетесь выдать меня замуж еще до того, как ушли из дома. Продолжаете убеждать себя, что я не люблю вас. Правда же в том, – пытаясь разобраться в двигающих им мотивах, сказала Фоска, – что любовь для вас слишком большая обуза. Вам она причиняет и всегда причиняла одни неудобства, и именно поэтому вас привлекает роль любовника, а не мужа. Вы не хотите жену, Алессандро. И никогда не хотели. Вам нужна была еще одна любовница – очень удобно, что она живет в вашем доме, не предъявляет чрезмерных претензии, готова всегда, как только вы захотите, заниматься с вами любовью, а если не хотите, не показываться вам на глаза. Мне сдается, игра в «даму в маске» нравилась вам даже больше, чем мне. Я полагала, – с прежним напором продолжала Фоска, – что вы переменились. Но вы остались таким же высокомерным, убежденным, что знаете все о других. На здоровье – пусть французская армия изрешетит вас пулями, только прошу, не пытайтесь рассказать, что буду чувствовать при этом я.
Фоска внезапно оборвала свой монолог. У нее перехватило дыхание. Алессандро медленно поднялся.
– Что с вами, Фоска? Она, моргая, смотрела на него.
– Я… я не знаю, – произнесла она дрожа. Фоска прикрыла лицо руками. – Не знаю, что со мной!
Он отвел ее руки вниз и указательным пальцем поднял подбородок.
– Вы начинаете меня любить, – изумленно произнес Алессандро.
Она откинула голову назад.
– Нет! Я ненавижу вас! Ненавижу так, как ненавидела всегда! Даже больше!
– Пожалуй. Иначе не накинулись бы на меня, не позволяя сказать ни слова.
– Дайте мне уйти! – Она вырвалась из его рук. Ее щеки пылали, а глаза наполнились слезами. – Я ненавижу вас, Алессандро Лоредан! Я…
Фоска зажала руками рот и выбежала из комнаты. Дверь с грохотом захлопнулась за ней. Целых две минуты Лоредан стоял неподвижно как каменный столб. Потом стряхнул с себя оцепенение и попытался продолжить паковать и сортировать вещи. Но все валилось из его дрожащих рук. Он споткнулся о край ковра. Он не мог собираться, не мог думать.
«Черт с ней!» В приступе гнева он ударил ногой кресло, вылетел из комнаты и распахнул дверь в ее спальню. У своей кровати она оставила зажженную свечу. Ее одежда была разбросана по ковру. В комнате стояла тишина, и было слышно лишь потрескивание затухающего огня в камине.
Алессандро закрыл дверь и запер ее на ключ. Потом сорвал с себя одежду и бросил ее ворохом рядом с ее. Он приблизился к кровати Фоски и остановился над ней. Она натянула до подбородка покрывало и отвернулась. Алессандро почувствовал, что она не спит. Он схватил покрывало и отбросил его прочь. Она лежала нагая.
Фоска повернулась, волосы медно-красным водопадом разметались по подушке. Она лениво потянулась, улыбнулась Лоредану.
– Долго же вы сюда добирались.
– Ну и сука же вы, – на одном выдохе произнес он и бросился на нее. Она тихо смеялась, пока смех не перешел в слабые стоны наслаждения.
Когда все закончилось, она заговорила:
– Я рада, что храбрость не является вашим убеждением. Я уже подумала, что вы собираетесь ждать сто лет.
– Если вам так не терпелось, могли бы сами прийти ко мне, – сердито сказал он. – Не надо вынуждать меня идти на компромисс со своими принципами.
– Да, я поступила именно так. Забавно! – Она поцеловала его.
– Очень хорошо, что вас не было рядом в тот момент, когда сатана соблазнял Христа, – заметил Алессандро.
– Ну вот, опять считаете себя лучше Бога, – вздохнула она. – О, дорогой. Я действительно не хотела влюбляться в вас. Это была лишь игра, летнее безумие.
– А я хотел, чтобы именно так и случилось, – сказал он с усмешкой. – Берите пример с меня. Я шел к этому двенадцать лет.
– Но вы приготовились пожертвовать мной ради Республики, и я собираюсь влюбиться в кого-нибудь другого. Я уже выбрала.
– Забудьте о нем. Я собираюсь жить долго и иметь кучу детей.
– А как же ваши планы? Венецианская честь?
– Я отобью наступление французов, захвачу в плен Бонапарта, потоплю их корабли и уничтожу их армии. Я легко это сделаю, потому что вы любите меня.
– Так, значит, то был обман? – подозрительно спросила она. – Вы все задумали, чтобы вынудить меня признаться в своих чувствах?
– Нет, Фоска, – серьезно сказал он. – Я не надеялся, что вас это заденет. Признаюсь, я устал. Устал от ожидания любви, которая не приходила. Честно говоря, устал от воздержания. Я не собирался вести жизнь священника.
– Вы всерьез, Алессандро? Отказались от всех своих любовниц ради меня?
– От всех. Начиная с той ночи, когда вы пришли ко мне в «казино». Я поступил так, чтобы доказать вам – и себе, что я действительно способен уважать свою жену. Это было нелегко. Сегодня я ощущаю себя старым, несостоявшимся и нетерпеливым. И я решил попробовать блеск славы.
– Но я разубедила вас! – воскликнула она счастливо.
– Нет. Я сказал вам, Фоска, что я все-таки должен совершить то, что задумал. И сделать это ради себя самого, ради Венеции, а также ради вас.
– Нет, только не ради меня!
– Да, – твердо сказал он. – Клянусь, что я буду осторожен. Давайте больше не спорить. Прошу вас. – Он прижался к ней. – Я так люблю вас.
– А я… Пока не могу сказать этого.
– Все в порядке. И не говорите пока. Вы показали мне свои чувства, и это именно то, что мне нужно сейчас.
Он ушел от нее на рассвете, и когда выскальзывал из ее постели, то расслышал шепот:
– Возвращайтесь ко мне, Алессандро.
– Вернусь. Клянусь вам в этом.
Алессандро собрался с силами. Корсиканец гневался, и гнев его переходил в ярость. Лоредан не знал, было ли это демонстрацией искреннего возмущения Бонапарта или разыгрываемой им сценой, которая позволила бы ему, возвратившись в Венецию, сделать в сенате впечатляющий доклад.
– Я больше не потерплю дожа! – кричал Наполеон, с грохотом ударяя кулаком по стоявшему перед ним столу. – Никакого сената! Никакого Совета десяти! Никакого Моста вздохов! Как вы осмелились доставить мне подобное послание?! Я оскорблен! Оскорблена Франция! Я обещаю вам, вы заплатите за это оскорбление! Возвращайтесь и скажите вашему страдающему старческим слабоумием дожу, что я отвергаю его просьбу о… компенсации! – брезгливо произнес он последнее слово. – Вы осмелились просить о компенсации? Это я требую компенсацию за оскорбление. А теперь, пока я не застрелил вас, венецианец, убирайтесь долой с моих глаз!
Алессандро и до этого подозревал, что Наполеон истолкует послание сената как провокацию войны. Он предупреждал сенаторов, но они были исполнены решимости в последний раз прибегнуть к демонстрации дипломатической силы, напоминая потерявшего зубы пса, который ночью рычит на грабителя, надеясь отпугнуть его и не гнаться за ним на своих искалеченных старостью ногах.
Несколькими днями позже, 28 марта, эмиссар Наполеона явился в главный зал Большого совета. Это был Рафаэлло Леопарди. Его шпоры позвякивали, а шпага мерно раскачивалась у бедра. Он прошел через молчаливую толпу сенаторов и членов Совета, направляясь к подиуму, на котором его ждали с приветствием дож и члены Совета десяти. Когда Раф приблизился, они поднялись со своих мест – за исключением одного комиссара, который упрямо продолжал сидеть и наблюдал за церемонией холодными черными глазами.
Раф на мгновение замер. Он и Алессандро Лоредан глядели друг на друга, а потом Раф нагло уселся на свободный стул, обычно занимаемый папским послом – нунцием. Он не снял шляпу и решительно положил ладонь на рукоятку шпаги.
– Генерал Бонапарт поручил сообщить вам о его глубоком сожалении по поводу вашего намерения вступить в войну с Францией, – обратился Раф к молчаливой толпе. – Он просит меня напомнить, что война – дорогостоящее дело. Вы потеряете людей, безусловно, потеряете деньги и в конечном счете будете вынуждены покориться посланцу свободы – французской армии. Вы можете уберечь себя от агонии столкновения на поле боя, распустив ваше правительство и передав власть представителям народа. У вас есть одна неделя для удовлетворения наших требований. После этого город подвергнется бомбардировке с моря.
Он подождал несколько мгновений, дабы до собравшихся дошел смысл сказанного, затем поднялся и направился к выходу из зала.
Алессандро вскочил с места и закричал вслед ему:
– Предатель! Мы не склонимся перед просьбами, доставленными в Венецию предателем. Так и скажите вашему генералу!
Раф круто повернулся.
– Вы уже мертвец, Лоредан! – прорычал он. – Вы все мертвецы! – Он вышел из зала, и палата взорвалась.
Многие сенаторы узнали в посланце еврея-радикала, оскорбившего несколько лет назад это суровое собрание. Некоторые громко требовали его ареста, другие призывали начать войну. Несколько сенаторов умоляли рассмотреть вопрос о капитуляции. Барнаботти стали выкрикивать французский девиз «Свобода, равенство, братство!». Злые обвинения обрушились на Алессандро Лоредана за то, что он оскорбил личного посланца Бонапарта. Алессандро вышел, чтобы защитить себя.
– Согласитесь ли вы с тем, – спросил он, – чтобы самая гордая Республика в мире пала ниц перед корсиканским выскочкой? Согласитесь ли вы отречься от своего прошлого, своего правительства, своих идеалов? У нас есть неделя, чтобы ответить на этот тошнотворный ультиматум. Я говорю, мы ответим на него пушками!
Его горячо приветствовали, и собрание закрылось. Старому дожу, который чуть не плакал от страха и усталости, пришлось помочь добраться до его комнаты и уложить в постель. Сенат согласился провести чрезвычайное заседание, на котором и решить судьбу города. Симпатизирующие якобинцам горожане рекомендовали сдать Венецию французским освободителям.
Вечером кафе и улицы наводнили тысячи листовок, информирующих горожан Венеции, что война с Францией – дело решенное и что если Синьория не примет французские условия и не согласится обеспечить свободу всем людям, то лишится своих отцов, братьев, сыновей. Вспыхивали драки между французскими сторонниками и патриотами. Группы рабочих-крепышей с Арсенала, стойких приверженцев Республики, заполнили улицы. Позже эти рабочие встретились с Алессандро Лореданом и комендантом форта Сан-Анджело на острове Лидо. Они договорились выступить на баррикады, возведенные на форте в случае нападения с моря.
Все время Алессандро думал о Рафе Леопарди. Стоило ли ему, Лоредану, тогда спасать жизнь Рафа? Да, да, Алессандро в результате отвоевал Фоску. Но, освободив этого человека, он поставил под угрозу Венецию и свое собственное счастье.
Его мучил вопрос, знала ли Фоска, что Леопарди вернулся. Виделась ли она с ним? Занималась ли с ним любовью?
Алессандро подозревал, что именно Раф был автором распространяемых в Венеции листовок. Возможно ли, что он тайком приезжал в Венецию и покинул ее до того, как выступил на заседании Совета в качестве эмиссара Бонапарта?
Алессандро много работал, подготавливая город к битве, уговаривая сенаторов голосовать, когда настанет время для принятия решения, в пользу войны, обещал арсенальцам свою поддержку и деньги. Он убедил сенат реквизировать у религиозных организаций все ненужные для исполнения обрядов золотые и серебряные предметы и использовать их для финансирования военных приготовлений. Он с интересом узнал, что первыми, кто ответил на этот призыв, оказались евреи – как считалось, наиболее угнетенная часть населения.
Он мало бывал дома – лишь для того, чтобы принять ванну и сменить одежду. Он спрашивал о Фоске, но она отсутствовала.
Наконец однажды днем он встретился с ней. Она и Паоло играли в маленькой гостиной рядом с библиотекой в триктрак. Алессандро тепло поприветствовал обоих и провел несколько минут, наблюдая за их игрой, прислушиваясь к щебетанию Паоло. Потом он попросил мальчика отнести письмо своему камердинеру.
– Вы знали, что Леопарди в Венеции? – спросил он Фоску, как только они остались одни.
Она вздрогнула и побледнела. Она знала, что не способна убедительно лгать, и сказала:
– Да, знала.
– Вы виделись с ним?
– Да, Алессандро. Я была вынуждена… – Она выглядела несчастной.
Он вздрогнул.
– Значит, изъявление заботы обо мне и любви ко мне в ту ночь – не больше чем спектакль?
– Неправда! – Она подошла к нему и взяла его за руки. – Клянусь, Алессандро, я беспокоюсь о вас. Очень беспокоюсь!
Он отстранил ее.
– Что для вас любовь, Фоска? – потребовал он ответа. – Наслаждение, растворение в другом человеке во время любовных утех, щекотание чувств, а также радость, доставляемая телу? – Он покачал головой. – У вас нет чести, Фоска. Никакого представления о том, что такое честь. Этот… предатель! – Алессандро не скрывал раздражения. – Я предчувствовал, что он вернется. Я знал! Но тогда я желал больше вас, чем его смерти. Вы остались той же. Готовы продать душу в обмен за новое возбуждение, новое наслаждение. Какое вам дело до вашей страны, вашего имени, вашего сына? Вы предали всех нас ради этого человека!
Она побледнела как мел.
– Вы не правы, Алессандро. Я никого не предала. Я не видела его с той ночи, когда мы…
– Избавьте меня от ваших извинений и объяснений. Вы видели его. Вы разделили с ним постель. Ведь так? Так! – отвечая себе сам, взревел он. Она чуть кивнула. – Клянусь вам, Фоска, я лучше сожгу город до основания, но не позволю, чтобы он попал в руки людей, подобных вам и этому ублюдку!
Лоредан покинул ее. Часом позже он выехал из дома. Она пыталась перехватить его, переубедить. Но он прошел мимо, не сказав ни слова, не взглянув.
Глава 16
ЭХО ВОЙНЫ
Прошло несколько дней, и Венеция услышала первые отзвуки войны. В гавань дерзко вошел французский фрегат «Освободитель Италии». Не заручившись приказом сената, но в полном соответствии с запрещением иностранным военным судам заходить в венецианские порты, Алессандро Лоредан велел коменданту форта Сан-Андреа обстрелять нарушителя границы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48