Мы сумеем преодолеть наши противоречия?
Фоска сплела руки вокруг его шеи и легла на спину, укладывая его на себя. У нее были теплые, возбуждающие поцелуи. Он почувствовал, что в нем пробуждается желание.
– Может быть, нельзя? – прошептал он. – Это не повредит ребенку?
– Отнюдь нет, – успокоила его Фоска. – Им это нравится.
– Лгунишка. Хотите сказать, вам нравится. Он пытался уклониться, но она не отпускала его.
– Я счастлив, Фоска, – сказал он. – Как никогда в жизни.
– И я счастлива. Мы скоро уедем из Парижа?
– Прямо сейчас. Поездка может оказаться трудной. Нельзя откладывать.
Она соблазняюще извивалась под ним и целовала его в губы.
– А теперь замолчите, – прошептала она, расстегивая пуговицы на его брюках.
Раф задрал ее юбки до самой талии.
– Вы знаете, кто вы? Похотливая маленькая сучка. Не уверен, что вы подходящая мать для моего ребенка.
– Теперь об этом уже поздно беспокоиться.
Она сделала глубокий вдох, когда он вошел в нее. Он старался быть особенно нежным, но она лишь смеялась над ним и разжигала его. В конце концов она довела его до такого возбуждения, что он забыл о своей решимости быть осторожным и взял ее грубо, добиваясь удовлетворения их страстного желания.
А потом, гладя его темную голову, она сказала:
– Мы больше никогда не будем так счастливы, как сейчас.
– Фоска, трусиха, – пробормотал он, засыпая. – Не пытайтесь устанавливать пределы нашего счастья. У него нет пределов.
Когда стемнело и на улицах стало спокойней, они приняли ванну и вышли пообедать в расположенный рядом маленький ресторан. После обеда они прогулялись вдоль Сены.
Раф не мог скрыть своего интереса к событиям сегодняшнего дня, а Фоска снисходительно улыбалась, пока он разговаривал со своими друзьями.
– Простите меня, – сказал он, возвратившись к ней. – Мне нужно было узнать, что произошло. Как раз сейчас идет заседание Ассамблеи. Дворяне соглашаются на уступки.
– Я не имею ничего против, – сказала она, стискивая его руку. – До тех пор, конечно, пока революция – ваша вторая, а не первая любовь. Может быть, дойдем до собора?
Они пошли вдоль реки до собора Парижской богоматери, смутные белые очертания которого на маленьком островке напоминали большой корабль.
– Я люблю это место, – сказала Фоска. – Церковь… Вода… Напоминает Венецию. Как вы думаете, мы когда-нибудь вернемся туда?
– Не знаю, – сказал Раф искренне. – Я тоже скучаю по ней. По морю, по людям. Никогда не думал, что так может быть, но я скучаю даже по гетто.
– Теперь мы самые настоящие изгнанники, правда? – заметила Фоска, изумившись собственной мысли. – Странная штука – жизнь. Но зато мы вместе. Что бы ни случилось…
– Не пора ли вернуться, – сказал Раф. – Вечером оставаться на улице небезопасно. Они опьянены своими успехами и способны на непредсказуемые поступки.
Они пошли в обратном направлении домой. Говорили о будущем, о ребенке, о своей жизни в Англии. Теперь над ними не нависало молчание.
Воды Сены плескались о берег. Звук этот напомнил им обоим о домах, которые они покинули, и жертвах, которые принесли ради того, чтобы быть вместе.
Раф вдруг забеспокоился. Ему показалось, что он слышал позади звук шагов. Правда, когда он оглядывался, то никого не видел. Раф решил, что его подозрения – результат усталости. «Мы в полной безопасности», – подумал он.
Внезапно на них напали. Кто-то набросил на голову Фоски капюшон и привязал ее руки к бокам. Последнее, что она увидела, была рука, вонзающая блестящий кинжал в спину Рафа. Последнее, что она услышала, – собственный голос, пронзительно прокричавший его имя.
Весь долгий путь до Южного побережья Франции Фоску держали с завязанными глазами и кляпом во рту. Позже она подумала, что ей, должно быть, подсыпали снотворное в вино, ибо большую часть времени она проспала. Стражи сняли с нее повязку лишь после того, как ее поместили на борт судна и заперли в крошечной каюте. Она бросилась на закрытую дверь и колотила в нее до тех пор, пока не разбила в кровь кулаки. Фоска выкрикивала имя Рафа и умоляла своих похитителей сказать, жив ли он.
Путешествие было коротким – только до Западного побережья Италии. Потом они опять завязали ей глаза, дали какое-то зелье и дальше поехали в карете. Она потеряла счет времени и понимала только, что стояла ночь. У нее сохранились лишь обрывки воспоминаний, звук воды, ударяющей о борт судна, который она расслышала, когда ее понесли вниз по сходням, скрип постромков, раскачивание экипажа. Потом был еще один, правда, более короткий, переезд по морю.
Она проснулась в постели. В комнате стоял сумрак, и Фоска сперва никак не могла понять, где находится. Она попыталась присесть, но у нее началась жуткая рвота. Она заглянула под кровать и успела вовремя нащупать ночной горшок. Фоска была не в силах стоять. Она не могла даже присесть, поскольку ее тут же рвало и у нее кружилась голова. Измученная, она откинулась на кровати в ожидании, когда к ней вернутся силы.
В дальнем углу комнаты светила одна-единственная свеча. Постепенно глаза Фоски стали привыкать к темноте, и ее рассудок прояснился. До нее дошло, что она оказалась в своей прежней комнате во дворце Лоредана. Фоска ощупала кружева, которыми была отделана ее ночная рубашка. Эту рубашку она оставила в Венеции, уезжая.
– Эмилия! – тихо позвала она. – Эмилия, вы здесь?
Никто не ответил. Она с трудом приподнялась и слабо дернула за шнур звонка. Никто не появился.
Фоска не знала, который час. Небо за окном было темным и бархатистым. Она не имела никакого представления о том, какое число. У нее было лишь два ощущения – немота в руках и ногах и острая боль в голове в области глаз.
Рафаэлло… Фоску охватило чувство понесенной утраты. «Он мертв», – решила она. Убит агентами мужа, которые силой доставили ее обратно в Венецию. Счастью – такому быстротечному и полному – наступил конец. Здесь, в своей комнате, все минувшее представилось сном. Мысли об этом причиняли ей невыносимую боль. Она уснула.
Когда она на рассвете проснулась, то обнаружила, что в голове у нее прояснилось. Она поднялась на постели и проковыляла к маленькому окну, выходящему на огибающий дом канал. Фоска заметила нечто странное. Однако ей понадобилось не меньше двух минут, чтобы понять, что окно снаружи было забрано в решетку, которой раньше не было. Рама окна была прочно закреплена гвоздями.
Фоску охватила паника, и она перешла на другую сторону комнаты, которая выходила во двор. Ведущие на небольшой балкон длинные – от пола до потолка – двустворчатые французские окна были заперты на замки, а к их открывающимся фрамугам были также прикреплены решетки.
Она с тягостным чувством села на край кровати. Тюрьма. Красивая комната стала тюрьмой. Она встала и попыталась открыть небольшую дверь в гардеробную позади кровати. И та оказалась запертой на ключ. Фоска тянула и дергала за ручку, но открыть ее так и не сумела. У нее опять перехватило дыхание, и она попыталась подавить подымающийся в душе ужас.
«Это абсурдно, смешно. Дурной сон», – решила она. Надо снова лечь в постель. Еще немного поспать, а когда она проснется, убеждала себя Фоска, то обнаружит, что она вновь в Париже, в постели вместе с Рафом. Он будет лежать рядом – надежный и теплый. Он будет медленно и глубоко дышать, а она станет смотреть на него и, возможно, разбудит. Он немного приподнимется и заворчит, так как захочет еще поспать, а она рассмеется и поцелует его. Он обнимет ее и скажет, чтобы лежала спокойно. Она подчинится ему и задремлет, радуясь приятному ощущению тепла его тела и его близости.
Фоска подошла к двери, которая вела в коридор. Но и та, естественно, была заперта на ключ. Она яростно заколотила по ней, а потом приложила ухо и прислушалась. «Почему никто не явился? Где они все? – размышляла она. – Чего хочет Алессандро Лоредан? Свести меня с ума?» Сердце Фоски глухо стучало.
Она вернулась в постель и со всей силы дернула за шнур звонка. Было так тихо, что Фоска смогла услышать перезвон колокольчика, раздавшийся где-то в глубине дома. В таком положении она никогда еще не оказывалась. Обычно повсюду слышались беготня и суматоха слуг. Сейчас – полная тишина. Все спокойно. Раздается лишь ее прерывистое дыхание.
Она попыталась успокоиться и получше все обдумать. Был конец июля или начало августа. Значит, на лето все выехали на виллу Лоредана, расположенную на материке, рассуждала Фоска. Дом в городе закрыли, и в нем не осталось ни одной живой души, кроме нее.
«Лоредан привез меня сюда, чтобы уморить голодом и довести до смерти», – думала она.
Венеция опустела. Дворяне покинули ее, разъехались по деревням, чтобы переждать там период спада воды в каналах и распространяющуюся из них вонь. Они стремились укрыться от жары и скуки, охватывавшей город летом.
Вся жизнь переместилась на материк. Там бушевал вихрь приемов и обедов, маленьких театральных представлений. Кое-кто занимался охотой. Отдыхающие посещали друг друга, ездили верхом, лениво катались на лодках по реке. Под звездным небом устраивались концерты и танцевальные вечера. Банкеты были так многолюдны и обильны, что каждое блюдо подавалось в отдельной комнате. Привлеченные реками бесплатного вина и грудами щедро приготовленной еды, повсюду бродили орды людей – часть из них были друзьями, другие – незнакомцами, немногие – просто паразитами.
В Венеции остались только бедняки. В эти дни свои загородные виллы имели даже буржуа, вынужденные подражать более обеспеченным людям. По опустевшему городу рыскали, как крысы, обедневшие дворяне. Согласно разрешению Совета десяти, они носили маски, стараясь с их помощью скрыть стыд и позор нищеты. В городе осталась лишь беднота. И она – Фоска.
Она уселась на шезлонг напротив холодного камина. Что же теперь делать? Она чувствовала себя больной и очень слабой. Даже для того, чтобы взывать о помощи. Да и в любом случае ее никто не услышал бы. При закрытых окнах в комнате становилось все более душно. На губах и лбу Фоски появились капли пота. Она подумала, что опять приближается приступ тошноты. Она доковыляла до кровати и достала из-под нее ночной горшок, в который ее стошнило ночью. Он был пустым и чистым.
Значит, пока она спала, в комнате кто-то побывал. А следовательно, в доме она не одна. Кто-то следил за тем, в чем она нуждается.
В замке повернулся ключ, и дверь отворилась.
В комнату вошла крупная, грузная женщина. В руках у нее был поднос, прикрытый белоснежной салфеткой. Фоска почуяла запах свежесваренного кофе и булочек. Женщина поставила поднос на небольшой столик около кровати и повернулась, чтобы уйти.
– Подождите! Вернитесь! – громко сказала Фоска. – Пожалуйста, не уходите.
Она бросилась вслед за женщиной и схватила ее за руку. Женщина с удивлением смотрела на нее.
– Кто вы? – требовательно спросила Фоска. – Где Эмилия? Мой муж… мой муж здесь?
Женщина бессмысленно смотрела на нее, потом показала на свои уши и открытый рот и покачала головой. Фоска сообразила, в чем дело. Женщина была глухонемой.
Она вышла из комнаты, плотно прикрыла дверь и заперла ее на ключ. У Фоски возникло дикое желание расхохотаться. Ничего не скажешь: Алессандро Лоредан – гений коварства. Для обслуживания Фоски он разыскал глухонемую.
Ну что же, по крайней мере, он не собирался уморить Фоску голодом. Еда под салфеткой была свежей и издавала приятный аромат. Теплая булочка. Апельсин. Горшочек творога. Запах еды вызвал у Фоски рвоту. Она выпила немного кофе, и ее опять вырвало.
Через час женщина вернулась с кувшином горячей воды и несколькими полотенцами. Она унесла поднос с нетронутой пищей. Фоска вымылась в тазу у умывальника. Вода была для нее подходящей. Она хотела бы вымыть голову, но у нее не было сил сделать это. Даже легкое умывание утомило ее.
Она завершила процедуру, и больше ей делать было нечего. В комнате совсем не было книг – даже Библии, чтение которой могло бы помочь ей задуматься о своих грехах. Не было и принадлежностей для рукоделия. Фоска опять легла в постель и немного поспала.
Ее страж появился в полдень, сразу же после того, как закончился перезвон колоколов. На обед ей подали омлет, фрукты и вино. Фоска жестом дала понять, что она хотела бы вымыть голову, и глухонемая кивнула. Во второй половине дня она принесла еще воды и мыло. Она также принесла чистую ночную сорочку, чистые простыни и графин питьевой воды.
День тянулся медленно. После обеда Фоска почувствовала себя лучше, ее больше не тошнило. Она нервно ходила по комнате в ожидании Лоредана. Фоска не сомневалась, что он придет, дабы позлорадствовать по поводу ее страданий и насладиться ее унижением.
Поздно вечером глухонемая принесла ужин. Фоска, испытывавшая страстное желание услышать хоть чей-то голос, стала поперек двери и попыталась помешать служанке уйти.
– Послушайте и попытайтесь понять. Где Лоредан? Хозяин. Я должна немедленно увидеть его. Вы понимаете? Вы ему скажете?
Крупная женщина прищурилась и медленно направилась к Фоске, которая стояла не шелохнувшись, надеясь, что сможет вытащить ключ из кармана фартука служанки. Она бросилась к ней, но женщина схватила ее одной рукой за талию и легко устранила со своего пути. Фоска услышала поворот ключа.
Она стала дубасить в дверь кулаками.
– Будьте вы прокляты, Алессандро! Я знаю, что вы здесь! Придите и покажитесь, трус несчастный!
Ответом ей были молчание и ужас, окутавшие ее так же, как туманы, порой опускающиеся на Венецию осенью и в начале весны. Фоска глубоко вздохнула и сдержала навертывающиеся на глаза слезы. Он пытался сломить ее, унизить, заставить молить о прощении. Ну что же, ему это не удастся, ведь она – Долфин, дворянка. Ее роду сотни лет. Лоредану ее не согнуть, не уничтожить. Она не станет пресмыкаться перед ним.
– Я клянусь, Раф, – прошептала она в темноту, – я никогда не предам тебя. Никогда не отрекусь. Я не жалею о том, что случилось. И никогда не пожалею. Я спасусь от Лоредана, увезу нашего ребенка из Венеции, и мы сюда никогда не вернемся.
Следующий день был повторением первого. Третий тоже. Фоска чувствовала себя плохо и большую часть времени провела в постели. Простыни пропитались потом. Жара в комнате казалась нестерпимой. Когда женщина подала обед, Фоска жестом дала ей понять, что хочет открыть окно. Та ее поняла, но покачала головой.
– Будьте вы прокляты! – прокричала Фоска, вернувшись на свое место. – Мне нечем дышать! Я открою окно! Вы меня слышите?
Она взяла небольшой стул и швырнула его во французские окна, выходящие на внутреннюю сторону палаццо. Для ее привыкших к тишине ушей грохот прозвучал оглушающе. Почти немедленно дверь в коридор открылась. Вошла все та же служанка, но теперь в сопровождении крепкого мужчины в крестьянской одежде. Они быстро собрали осколки и осмотрели комнату и ее лично, чтобы убедиться, что фоска ничего не прячет на случай побега.
– Вы тоже глухой? – спросила Фоска мужчину. – Или просто грубиян? Почему вы не разговариваете со мной? Он вас поставил на страже у двери? Вы должны прислушиваться к любому моему движению? Тогда скажите ему, что я не собираюсь кончать жизнь самоубийством! Я не убийца – он убийца! Скажите ему, что мне понятно, почему у него не хватает смелости взглянуть мне в лицо! У него руки в крови!
Мужчина проигнорировал ее гневную тираду, если и расслышал ее. Он и женщина вышли из комнаты. Обжигающий ветер ворвался через разбитые окна. В комнате стало еще жарче. При закрытых окнах было прохладнее.
Фоска ухватилась за край решетки и стала трясти их. Но они были прочно вделаны в оконные проемы.
– Алессандро! – закричала она. Голос эхом отдавался от мрамора и стекла внутреннего двора. – Послушайте, Алессандро! Я знаю, что вы здесь. Я не жалею ни о чем. Я люблю его! Я буду всегда любить его, даже если он мертв. Вы – убийца. Я донесу на вас Совету десяти, инквизиторам, народу. Вы не сможете вечно держать меня под замком. Вам придется заставить меня замолчать, как вы заставили замолчать его. Придется убить и меня, Алессандро!
Она упала на кровать, обессилев от жары и отчаяния. Ненависть к Алессандро Лоредану превратила в камень ее сердце и душу. Но ненависть упрочила волю и усилила решимость. Несколько часов она лежала неподвижно и вспоминала свою жизнь: детство, школу, отца, брак. Ту ночь, когда она отказала Лоредану в его праве мужа. Холодный гнев на его лице.
«Как угодно, синьора. Полагаю, мы можем появляться вместе?»
«Как угодно!» До появления Рафа она жила как в аду. Любовь пробудила в ней жизнь и надежду. Она никогда не позволит умереть своей любви.
Она положила руку себе на живот. Он был еще плоским. Но ребенок там уже был. Их сын. Даниэль.
Темнота опустилась на притихший дом и опустевший город. За горизонтом прогремел гром, и прохладный бриз освежил вспотевшую кожу. Она радостно вдохнула морской воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Фоска сплела руки вокруг его шеи и легла на спину, укладывая его на себя. У нее были теплые, возбуждающие поцелуи. Он почувствовал, что в нем пробуждается желание.
– Может быть, нельзя? – прошептал он. – Это не повредит ребенку?
– Отнюдь нет, – успокоила его Фоска. – Им это нравится.
– Лгунишка. Хотите сказать, вам нравится. Он пытался уклониться, но она не отпускала его.
– Я счастлив, Фоска, – сказал он. – Как никогда в жизни.
– И я счастлива. Мы скоро уедем из Парижа?
– Прямо сейчас. Поездка может оказаться трудной. Нельзя откладывать.
Она соблазняюще извивалась под ним и целовала его в губы.
– А теперь замолчите, – прошептала она, расстегивая пуговицы на его брюках.
Раф задрал ее юбки до самой талии.
– Вы знаете, кто вы? Похотливая маленькая сучка. Не уверен, что вы подходящая мать для моего ребенка.
– Теперь об этом уже поздно беспокоиться.
Она сделала глубокий вдох, когда он вошел в нее. Он старался быть особенно нежным, но она лишь смеялась над ним и разжигала его. В конце концов она довела его до такого возбуждения, что он забыл о своей решимости быть осторожным и взял ее грубо, добиваясь удовлетворения их страстного желания.
А потом, гладя его темную голову, она сказала:
– Мы больше никогда не будем так счастливы, как сейчас.
– Фоска, трусиха, – пробормотал он, засыпая. – Не пытайтесь устанавливать пределы нашего счастья. У него нет пределов.
Когда стемнело и на улицах стало спокойней, они приняли ванну и вышли пообедать в расположенный рядом маленький ресторан. После обеда они прогулялись вдоль Сены.
Раф не мог скрыть своего интереса к событиям сегодняшнего дня, а Фоска снисходительно улыбалась, пока он разговаривал со своими друзьями.
– Простите меня, – сказал он, возвратившись к ней. – Мне нужно было узнать, что произошло. Как раз сейчас идет заседание Ассамблеи. Дворяне соглашаются на уступки.
– Я не имею ничего против, – сказала она, стискивая его руку. – До тех пор, конечно, пока революция – ваша вторая, а не первая любовь. Может быть, дойдем до собора?
Они пошли вдоль реки до собора Парижской богоматери, смутные белые очертания которого на маленьком островке напоминали большой корабль.
– Я люблю это место, – сказала Фоска. – Церковь… Вода… Напоминает Венецию. Как вы думаете, мы когда-нибудь вернемся туда?
– Не знаю, – сказал Раф искренне. – Я тоже скучаю по ней. По морю, по людям. Никогда не думал, что так может быть, но я скучаю даже по гетто.
– Теперь мы самые настоящие изгнанники, правда? – заметила Фоска, изумившись собственной мысли. – Странная штука – жизнь. Но зато мы вместе. Что бы ни случилось…
– Не пора ли вернуться, – сказал Раф. – Вечером оставаться на улице небезопасно. Они опьянены своими успехами и способны на непредсказуемые поступки.
Они пошли в обратном направлении домой. Говорили о будущем, о ребенке, о своей жизни в Англии. Теперь над ними не нависало молчание.
Воды Сены плескались о берег. Звук этот напомнил им обоим о домах, которые они покинули, и жертвах, которые принесли ради того, чтобы быть вместе.
Раф вдруг забеспокоился. Ему показалось, что он слышал позади звук шагов. Правда, когда он оглядывался, то никого не видел. Раф решил, что его подозрения – результат усталости. «Мы в полной безопасности», – подумал он.
Внезапно на них напали. Кто-то набросил на голову Фоски капюшон и привязал ее руки к бокам. Последнее, что она увидела, была рука, вонзающая блестящий кинжал в спину Рафа. Последнее, что она услышала, – собственный голос, пронзительно прокричавший его имя.
Весь долгий путь до Южного побережья Франции Фоску держали с завязанными глазами и кляпом во рту. Позже она подумала, что ей, должно быть, подсыпали снотворное в вино, ибо большую часть времени она проспала. Стражи сняли с нее повязку лишь после того, как ее поместили на борт судна и заперли в крошечной каюте. Она бросилась на закрытую дверь и колотила в нее до тех пор, пока не разбила в кровь кулаки. Фоска выкрикивала имя Рафа и умоляла своих похитителей сказать, жив ли он.
Путешествие было коротким – только до Западного побережья Италии. Потом они опять завязали ей глаза, дали какое-то зелье и дальше поехали в карете. Она потеряла счет времени и понимала только, что стояла ночь. У нее сохранились лишь обрывки воспоминаний, звук воды, ударяющей о борт судна, который она расслышала, когда ее понесли вниз по сходням, скрип постромков, раскачивание экипажа. Потом был еще один, правда, более короткий, переезд по морю.
Она проснулась в постели. В комнате стоял сумрак, и Фоска сперва никак не могла понять, где находится. Она попыталась присесть, но у нее началась жуткая рвота. Она заглянула под кровать и успела вовремя нащупать ночной горшок. Фоска была не в силах стоять. Она не могла даже присесть, поскольку ее тут же рвало и у нее кружилась голова. Измученная, она откинулась на кровати в ожидании, когда к ней вернутся силы.
В дальнем углу комнаты светила одна-единственная свеча. Постепенно глаза Фоски стали привыкать к темноте, и ее рассудок прояснился. До нее дошло, что она оказалась в своей прежней комнате во дворце Лоредана. Фоска ощупала кружева, которыми была отделана ее ночная рубашка. Эту рубашку она оставила в Венеции, уезжая.
– Эмилия! – тихо позвала она. – Эмилия, вы здесь?
Никто не ответил. Она с трудом приподнялась и слабо дернула за шнур звонка. Никто не появился.
Фоска не знала, который час. Небо за окном было темным и бархатистым. Она не имела никакого представления о том, какое число. У нее было лишь два ощущения – немота в руках и ногах и острая боль в голове в области глаз.
Рафаэлло… Фоску охватило чувство понесенной утраты. «Он мертв», – решила она. Убит агентами мужа, которые силой доставили ее обратно в Венецию. Счастью – такому быстротечному и полному – наступил конец. Здесь, в своей комнате, все минувшее представилось сном. Мысли об этом причиняли ей невыносимую боль. Она уснула.
Когда она на рассвете проснулась, то обнаружила, что в голове у нее прояснилось. Она поднялась на постели и проковыляла к маленькому окну, выходящему на огибающий дом канал. Фоска заметила нечто странное. Однако ей понадобилось не меньше двух минут, чтобы понять, что окно снаружи было забрано в решетку, которой раньше не было. Рама окна была прочно закреплена гвоздями.
Фоску охватила паника, и она перешла на другую сторону комнаты, которая выходила во двор. Ведущие на небольшой балкон длинные – от пола до потолка – двустворчатые французские окна были заперты на замки, а к их открывающимся фрамугам были также прикреплены решетки.
Она с тягостным чувством села на край кровати. Тюрьма. Красивая комната стала тюрьмой. Она встала и попыталась открыть небольшую дверь в гардеробную позади кровати. И та оказалась запертой на ключ. Фоска тянула и дергала за ручку, но открыть ее так и не сумела. У нее опять перехватило дыхание, и она попыталась подавить подымающийся в душе ужас.
«Это абсурдно, смешно. Дурной сон», – решила она. Надо снова лечь в постель. Еще немного поспать, а когда она проснется, убеждала себя Фоска, то обнаружит, что она вновь в Париже, в постели вместе с Рафом. Он будет лежать рядом – надежный и теплый. Он будет медленно и глубоко дышать, а она станет смотреть на него и, возможно, разбудит. Он немного приподнимется и заворчит, так как захочет еще поспать, а она рассмеется и поцелует его. Он обнимет ее и скажет, чтобы лежала спокойно. Она подчинится ему и задремлет, радуясь приятному ощущению тепла его тела и его близости.
Фоска подошла к двери, которая вела в коридор. Но и та, естественно, была заперта на ключ. Она яростно заколотила по ней, а потом приложила ухо и прислушалась. «Почему никто не явился? Где они все? – размышляла она. – Чего хочет Алессандро Лоредан? Свести меня с ума?» Сердце Фоски глухо стучало.
Она вернулась в постель и со всей силы дернула за шнур звонка. Было так тихо, что Фоска смогла услышать перезвон колокольчика, раздавшийся где-то в глубине дома. В таком положении она никогда еще не оказывалась. Обычно повсюду слышались беготня и суматоха слуг. Сейчас – полная тишина. Все спокойно. Раздается лишь ее прерывистое дыхание.
Она попыталась успокоиться и получше все обдумать. Был конец июля или начало августа. Значит, на лето все выехали на виллу Лоредана, расположенную на материке, рассуждала Фоска. Дом в городе закрыли, и в нем не осталось ни одной живой души, кроме нее.
«Лоредан привез меня сюда, чтобы уморить голодом и довести до смерти», – думала она.
Венеция опустела. Дворяне покинули ее, разъехались по деревням, чтобы переждать там период спада воды в каналах и распространяющуюся из них вонь. Они стремились укрыться от жары и скуки, охватывавшей город летом.
Вся жизнь переместилась на материк. Там бушевал вихрь приемов и обедов, маленьких театральных представлений. Кое-кто занимался охотой. Отдыхающие посещали друг друга, ездили верхом, лениво катались на лодках по реке. Под звездным небом устраивались концерты и танцевальные вечера. Банкеты были так многолюдны и обильны, что каждое блюдо подавалось в отдельной комнате. Привлеченные реками бесплатного вина и грудами щедро приготовленной еды, повсюду бродили орды людей – часть из них были друзьями, другие – незнакомцами, немногие – просто паразитами.
В Венеции остались только бедняки. В эти дни свои загородные виллы имели даже буржуа, вынужденные подражать более обеспеченным людям. По опустевшему городу рыскали, как крысы, обедневшие дворяне. Согласно разрешению Совета десяти, они носили маски, стараясь с их помощью скрыть стыд и позор нищеты. В городе осталась лишь беднота. И она – Фоска.
Она уселась на шезлонг напротив холодного камина. Что же теперь делать? Она чувствовала себя больной и очень слабой. Даже для того, чтобы взывать о помощи. Да и в любом случае ее никто не услышал бы. При закрытых окнах в комнате становилось все более душно. На губах и лбу Фоски появились капли пота. Она подумала, что опять приближается приступ тошноты. Она доковыляла до кровати и достала из-под нее ночной горшок, в который ее стошнило ночью. Он был пустым и чистым.
Значит, пока она спала, в комнате кто-то побывал. А следовательно, в доме она не одна. Кто-то следил за тем, в чем она нуждается.
В замке повернулся ключ, и дверь отворилась.
В комнату вошла крупная, грузная женщина. В руках у нее был поднос, прикрытый белоснежной салфеткой. Фоска почуяла запах свежесваренного кофе и булочек. Женщина поставила поднос на небольшой столик около кровати и повернулась, чтобы уйти.
– Подождите! Вернитесь! – громко сказала Фоска. – Пожалуйста, не уходите.
Она бросилась вслед за женщиной и схватила ее за руку. Женщина с удивлением смотрела на нее.
– Кто вы? – требовательно спросила Фоска. – Где Эмилия? Мой муж… мой муж здесь?
Женщина бессмысленно смотрела на нее, потом показала на свои уши и открытый рот и покачала головой. Фоска сообразила, в чем дело. Женщина была глухонемой.
Она вышла из комнаты, плотно прикрыла дверь и заперла ее на ключ. У Фоски возникло дикое желание расхохотаться. Ничего не скажешь: Алессандро Лоредан – гений коварства. Для обслуживания Фоски он разыскал глухонемую.
Ну что же, по крайней мере, он не собирался уморить Фоску голодом. Еда под салфеткой была свежей и издавала приятный аромат. Теплая булочка. Апельсин. Горшочек творога. Запах еды вызвал у Фоски рвоту. Она выпила немного кофе, и ее опять вырвало.
Через час женщина вернулась с кувшином горячей воды и несколькими полотенцами. Она унесла поднос с нетронутой пищей. Фоска вымылась в тазу у умывальника. Вода была для нее подходящей. Она хотела бы вымыть голову, но у нее не было сил сделать это. Даже легкое умывание утомило ее.
Она завершила процедуру, и больше ей делать было нечего. В комнате совсем не было книг – даже Библии, чтение которой могло бы помочь ей задуматься о своих грехах. Не было и принадлежностей для рукоделия. Фоска опять легла в постель и немного поспала.
Ее страж появился в полдень, сразу же после того, как закончился перезвон колоколов. На обед ей подали омлет, фрукты и вино. Фоска жестом дала понять, что она хотела бы вымыть голову, и глухонемая кивнула. Во второй половине дня она принесла еще воды и мыло. Она также принесла чистую ночную сорочку, чистые простыни и графин питьевой воды.
День тянулся медленно. После обеда Фоска почувствовала себя лучше, ее больше не тошнило. Она нервно ходила по комнате в ожидании Лоредана. Фоска не сомневалась, что он придет, дабы позлорадствовать по поводу ее страданий и насладиться ее унижением.
Поздно вечером глухонемая принесла ужин. Фоска, испытывавшая страстное желание услышать хоть чей-то голос, стала поперек двери и попыталась помешать служанке уйти.
– Послушайте и попытайтесь понять. Где Лоредан? Хозяин. Я должна немедленно увидеть его. Вы понимаете? Вы ему скажете?
Крупная женщина прищурилась и медленно направилась к Фоске, которая стояла не шелохнувшись, надеясь, что сможет вытащить ключ из кармана фартука служанки. Она бросилась к ней, но женщина схватила ее одной рукой за талию и легко устранила со своего пути. Фоска услышала поворот ключа.
Она стала дубасить в дверь кулаками.
– Будьте вы прокляты, Алессандро! Я знаю, что вы здесь! Придите и покажитесь, трус несчастный!
Ответом ей были молчание и ужас, окутавшие ее так же, как туманы, порой опускающиеся на Венецию осенью и в начале весны. Фоска глубоко вздохнула и сдержала навертывающиеся на глаза слезы. Он пытался сломить ее, унизить, заставить молить о прощении. Ну что же, ему это не удастся, ведь она – Долфин, дворянка. Ее роду сотни лет. Лоредану ее не согнуть, не уничтожить. Она не станет пресмыкаться перед ним.
– Я клянусь, Раф, – прошептала она в темноту, – я никогда не предам тебя. Никогда не отрекусь. Я не жалею о том, что случилось. И никогда не пожалею. Я спасусь от Лоредана, увезу нашего ребенка из Венеции, и мы сюда никогда не вернемся.
Следующий день был повторением первого. Третий тоже. Фоска чувствовала себя плохо и большую часть времени провела в постели. Простыни пропитались потом. Жара в комнате казалась нестерпимой. Когда женщина подала обед, Фоска жестом дала ей понять, что хочет открыть окно. Та ее поняла, но покачала головой.
– Будьте вы прокляты! – прокричала Фоска, вернувшись на свое место. – Мне нечем дышать! Я открою окно! Вы меня слышите?
Она взяла небольшой стул и швырнула его во французские окна, выходящие на внутреннюю сторону палаццо. Для ее привыкших к тишине ушей грохот прозвучал оглушающе. Почти немедленно дверь в коридор открылась. Вошла все та же служанка, но теперь в сопровождении крепкого мужчины в крестьянской одежде. Они быстро собрали осколки и осмотрели комнату и ее лично, чтобы убедиться, что фоска ничего не прячет на случай побега.
– Вы тоже глухой? – спросила Фоска мужчину. – Или просто грубиян? Почему вы не разговариваете со мной? Он вас поставил на страже у двери? Вы должны прислушиваться к любому моему движению? Тогда скажите ему, что я не собираюсь кончать жизнь самоубийством! Я не убийца – он убийца! Скажите ему, что мне понятно, почему у него не хватает смелости взглянуть мне в лицо! У него руки в крови!
Мужчина проигнорировал ее гневную тираду, если и расслышал ее. Он и женщина вышли из комнаты. Обжигающий ветер ворвался через разбитые окна. В комнате стало еще жарче. При закрытых окнах было прохладнее.
Фоска ухватилась за край решетки и стала трясти их. Но они были прочно вделаны в оконные проемы.
– Алессандро! – закричала она. Голос эхом отдавался от мрамора и стекла внутреннего двора. – Послушайте, Алессандро! Я знаю, что вы здесь. Я не жалею ни о чем. Я люблю его! Я буду всегда любить его, даже если он мертв. Вы – убийца. Я донесу на вас Совету десяти, инквизиторам, народу. Вы не сможете вечно держать меня под замком. Вам придется заставить меня замолчать, как вы заставили замолчать его. Придется убить и меня, Алессандро!
Она упала на кровать, обессилев от жары и отчаяния. Ненависть к Алессандро Лоредану превратила в камень ее сердце и душу. Но ненависть упрочила волю и усилила решимость. Несколько часов она лежала неподвижно и вспоминала свою жизнь: детство, школу, отца, брак. Ту ночь, когда она отказала Лоредану в его праве мужа. Холодный гнев на его лице.
«Как угодно, синьора. Полагаю, мы можем появляться вместе?»
«Как угодно!» До появления Рафа она жила как в аду. Любовь пробудила в ней жизнь и надежду. Она никогда не позволит умереть своей любви.
Она положила руку себе на живот. Он был еще плоским. Но ребенок там уже был. Их сын. Даниэль.
Темнота опустилась на притихший дом и опустевший город. За горизонтом прогремел гром, и прохладный бриз освежил вспотевшую кожу. Она радостно вдохнула морской воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48