Рубашку он расстегнул до талии – на коже сверкали капли пота. Ему не мешало бы побриться.
– Вы постарели, – заметила она неловко.
– А вы – нет. Выглядите все так же. Так же красивы. Мне приятно снова видеть вас, Фоска.
Она, оглядываясь вокруг, ходила по комнате. Хотя смотреть здесь было почти не на что.
– Итак, именно отсюда вы ведете свою революционную работу? – полюбопытствовала она. – Как интересно!
– Это наскучивает как дерьмо, – проворчал Раф. Он кивнул головой в сторону своего стола. – Я пишу листовки. Обычную чепуху: «Прогоните ваших угнетателей! Поднимайтесь на восстание! Избавление приближается!»
– Раньше вы к этому не относились цинично, – сказала Фоска. – Вы верили в эти лозунги.
– Я и сейчас верю. Но с течением времени рассеялась наивность. Лозунги справедливы. Они побуждают народ принять их и жестоко действовать в соответствии с ними. Мне довелось видеть французов, орущих «Свобода! Равенство! Братство!» и сносящих головы с плеч своих братьев-дворян. Подобные сцены заставляют задуматься.
– И вы хотите, чтобы именно это случилось в Венеции? Хотите, чтобы и здесь покатились головы?
Раф уселся на край стола и скрестил руки на груди. Он смотрел жестко, и взгляд его был непроницаемым. Раф утратил свойственные ему в прошлом юношескую надежду и энтузиазм, на смену которым пришла обретенная опытом расчетливая холодность.
На мгновение Фоска вспомнила, каким был Алессандро, когда она впервые встретила его: безжалостным, нетерпеливым, нетерпимым, жестоким. Потребовались годы, чтобы он смягчился, осознал, что мирские успехи не приносят счастья. Мир использует своих даровитых сынов, высасывает из них силы, а потом забывает их.
– Это, Фоска, история, – сказал Раф. – Я не творю ее. Я лишь следую за ней, двигаюсь вместе с ней в своем направлении. Я был и остаюсь лояльным участником революции, сменил свое имя на Леопард, плачу полагающиеся налоги, присоединился к тем, кому, подобно Бонапарту, принадлежит истинная власть.
– Теперь для меня настало время, – после некоторых раздумий продолжил он, – выйти на авансцену и потребовать вознаграждение. Когда французы овладеют Венецией, я возглавлю Временное революционное правительство, стану здесь самым могущественным человеком. И это я, тот самый, сеющий смуту еврей из гетто. Теперь настал мой черед, Фоска. Именно этого я всегда хотел. Меня нисколько не смутит, если для этого понадобится отсечь несколько голов.
– Вы не всегда оценивали жизнь так дешево, – заметила Фоска.
– Я просто не знал, насколько она дешева. Отнять жизнь столь же легко, как и начать новую. – Раф заметил, что Фоска содрогнулась от его слов. – Я слышал, у меня есть сын. Как он там?
Фоска проглотила обиду.
– Он прекрасный мальчик. Прекрасный. С вашей стороны очень любезно, что вы наконец проявили к нему интерес. Кстати, откуда вы узнали о нем? От вашей танцующей шлюхи?
– Так вот что вас тревожит.
– Вы не могли дождаться, как бы уйти от меня, чтобы перелететь к ней. Так где же она? – вскинула голову Фоска. – Почему же вы не взяли ее сюда, она составила бы вам компанию в этом забытом Богом месте и помогла с вашей писаниной. Я слышала, она блестящий корреспондент.
– Прекратите! – сказал он резко. – У вас нет оснований ревновать к ней.
– Чтобы я ревновала к этой?.. Вы, конечно, шутите. Для того, чтобы ревновать к ней, я должна была бы прежде всего интересоваться вами, но этого уже нет. Вы меня совсем не интересуете. Я ненавижу вас!
Она несколько раз прошлась по комнате, прикрыв лицо руками. Он подошел к ней сзади и обнял.
– Вы всегда были негодной лгунишкой, Фоска, – сказал он, вздохнув.
– Вы уехали, – хрипло ответила она. – Можно было подумать, что вы исчезли с лица земли. Ни разу не написали, ни разу не черкнули ни слова. А ей вы писали. Разве не так?
– Нет, я ей не писал, – возразил Раф. – Через наших людей, скрывающихся здесь, она прислала мне несколько писем, поскольку считала, что я должен был знать о болезни моей тети. Я был ей благодарен за информацию, хотя помочь ничем не мог.
– Да, я уверена, что вы были благодарны. И уверена, что выразили ей за это глубокую благодарность, как только вернулись сюда. А почему бы и нет? Вам это ничего не стоило, а она – я уверена! – была счастлива.
Фоска попыталась вырваться из его объятий, но он крепко удерживал ее руки и повернул лицом к себе.
– Позвольте мне уйти, – вспылила Фоска. – Я уже сыта по горло вашей проституткой и вашей вонючей революцией! Меня тошнит от вас! Не хочу больше видеть вас! Отпустите меня!
У нее начиналась истерика, и она повысила голос. Он ладонью резко ударил ее. Но это не успокоило Фоску. Он ударил ее еще раз – на этот раз лишь слегка – и встряхнул. Фоска замолчала, а потом разразилась слезами. Пока она рыдала, Раф поддерживал ее.
– Это вы, вероятно, сочинили уже давно?
– Почему вы не написали? – задыхаясь, спросила она. – Хотя бы один раз? Хотя бы сообщить о том, что вы живы и любите меня?
– Я не знаю, Фоска. Я полагал, что не писать было легче. Уговорил себя, что вы меня забыли, что так будет лучше.
– Как же я могла забыть вас, если у меня ребенок, напоминающий о вас? Я думала о вас каждый день, каждый час.
– Я знаю и очень сожалею. Я тоже думал о вас. Когда все вокруг становилось невыносимо тяжело и жестоко, я закрывал глаза и вспоминал, как хорошо нам было здесь и в Париже. Вдвоем, и никого больше. Как прекрасны вы. Как я вас любил.
– Но мы тогда ссорились, как и теперь. Точно так же. Я такая ревнивая. – Фоска посмотрела ему в лицо. – Раф, вы должны сказать мне правду. Вы любите ее? Я должна это знать.
Он вздохнул.
– Что вы хотите, чтобы я сказал вам, Фоска? Что меня воротит от одного ее вида? Но это не так. Она очень много сделала для меня. Я не возлагаю на нее вину за то, что она совершила семь лет назад. Тогда она была еще ребенком. Сейчас она заботится о моей тете, выкупила мою мебель и вещи, которые я вынужден был продать…
– И все для того, чтобы вы бежали вместе со мной, – с горечью сказала Фоска.
– Я был бы рад сделать это. Но сейчас… я так благодарен ей.
– Она также спасла вашу жизнь. Помните? Устроила побег из тюрьмы инквизиции… вы были очень счастливы. Если бы вы ждали, пока спасу вас я, то были бы уже давно мертвы. Я была всего лишь развращенная и беспомощная дворянка. Не обладала ни отвагой, ни воображением!
Он крепко вцепился в ее руку повыше локтя.
– Вы когда-нибудь остановитесь? Говорю вам, Фоска, я люблю вас. – И потом вновь повторил очень размеренно: – Я люблю вас. Я никогда не любил ни одну женщину так, как люблю вас. Никогда. Ни Лиу. Ни какую-нибудь другую. Вас, Фоска. Только вас.
Новый поток слез оросил ее щеки.
– Я не могу остановиться. Не знаю, что со мной происходит. Я думаю о ней и о том, что она пыталась сделать с Алессандро, а потом я представляю вас обоих вместе…
– О чем вы говорите? При чем тут она и Лоредан?
– Я уверена, что вы слышали. А может, сами и задумали? Вы сказали ей, чтобы она соблазнила Лоредана, чтобы выманить у него последний цехин и утопить его в болоте бесчестья и разорения. Она шпионила по вашему заданию, пытаясь ослабить моральные устои дворянства.
– Для этого не требуется ни помощь Лии, ни кого-либо другого, – односложно заметил Раф. – Лоредан? Лиа и этот самодовольный, напыщенный бюрократ? Не верю.
– Целые недели об этом только и сплетничали, пока я не положила этому конец. Спросите кого угодно. Томассо, кого угодно.
– Почему же вы, Фоска, оставались с ним? – неожиданно спросил он. – Почему не развелись?
– Он не предоставил мне выбора. Он не разрешил бы мне уйти.
– Негодяй! – выпалил Раф. – Злобный, порочный тип…
– Вы ошибаетесь, – быстро возразила Фоска. – Он поступал так, потому что любил меня. Да и сейчас любит. Я знаю, что у моего мужа много пороков, но он не тот человек, за кого вы его принимаете. После того как мы поженились, мы оказались очень упрямыми и не питали друг к другу никаких симпатий. Мы болезненно досаждали друг другу. Но теперь… я стала понимать его лучше.
– Ну и… – выдыхая, Раф присвистнул. – Какое блаженство! В самом деле, настоящее блаженство! Вы и он пришли к взаимопониманию. Так вас следует понимать?
– Да, именно так.
– Он надувает вас, Фоска. Он пытался использовать все, что мог, – силу, неволю. Сейчас старается сыграть на вашей симпатии.
Фоска отстранилась от Рафа.
– Я и не рассчитывала, что вы меня поймете.
– Иными словами, хотите сказать, что я не обладаю рафинированным чувством понимания дворянства? – глумливо усмехнулся он. – В этом вы, Фоска, правы. Когда я люблю женщину, я не отношусь к ней как к куче отбросов.
– О нет. Вы просто полностью забываете о ней и ложитесь в постель с первой попавшейся вам на пути проституткой.
– Прекрасно, – холодно сказал он. – Итак, я грубый, тупой, невежественный. Я хамоватый, с варварскими замашками, похотливый и нецивилизованный. Но, если помните, когда мы впервые встретились, именно эти качества вас особенно привлекали. А я сейчас не стыжусь того, какой я есть. Но вы… вы такая мягкотелая, что поддаетесь на первую ложь, которую высасывает из пальца этот придурок Лоредан!
Раф откинул назад голову и разразился громким хохотом.
– Могу себе представить, как Лоредан подползает к вам на коленях, болтая какие-то красивые метафоры о том, что вы похожи и на солнце, и на луну – в зависимости, естественно, от времени суток. Целует вашу руку, ощупывает вашу грудь, льстит вам и ласкает вас точно так, как это делают кастраты, которых вы всегда обожали!
– Они были моими друзьями! – рявкнула Фоска. – Они знали, как заставить женщину почувствовать, что она вызывает желание!
– Свора слабовольных и простодушных фатов! – фыркнул Раф. – От них несло духами как от женщин, они были похожи на десятилетних мальчиков. А какие трусы! Скрывали все под масками. Не только это. – Он схватил ее черную овальную маску и швырнул в угол. – Манеры… Обычаи… Все это лживое, бессмысленное и продажное.
– Конечно, простые крестьяне, как вы, умеют отстаивать свою честь, – едко сказала она. – Если кто-нибудь вас раздражает, вы просто рубите ему голову! Даже королю и королеве Франции! Полагаю, вы находились где-то рядом, когда они волокли Марию Антуанетту на гильотину? Могу держать пари, это было прекрасное зрелище. Оно наверняка придало вам чувство гордости: еще бы, вы были частью той революции, которая влекла их на убой!
Революция – в отличие от менуэта – отнюдь не упражнение, прививающее хорошие манеры, – сказал он. – Это борьба, схватка. Это война. Но не между нациями, а между классами.
– Да-да. Об этом я все знаю, – презрительно сказала Фоска. – Война между угнетателями и угнетенными. Я считаю, что со стороны вашего восхитительного генерала Бонапарта так любезно взять в свои руки счастье остальной Европы и освободить все народы Италии от угнетения – даже те, которые не хотят, чтобы их освобождали. В данный момент он должен считать себя счастливым – ведь ему удалось найти предателя-венецианца, который проложит ему путь сюда, в Венецию!
Раф покраснел от охватившего его гнева и сжал кулаки.
– Я не предатель, черт вас возьми, – сказал он сквозь зубы. – Никто не любит эту страну больше меня. Никто! Я прибыл сюда, Фоска, чтобы помочь. А не для того, чтобы причинить боль.
– Тогда немедленно уезжайте из Венеции. Прекратите вашу грязную работу. Пусть кто-нибудь другой занимается ею. Возвращайтесь сюда, когда все будет закончено. Но не помогайте уничтожать город и народ, который любите.
– Никаких разрушений не будет. То есть больших, чем это необходимо. Послушайте, Фоска, – он взял ее лицо в ладони, – почему вы ко мне так относитесь? Вы всегда знали, чего я хочу. Когда-то верили в меня. Любили меня. Думаю, и сейчас любите. Что случилось с вами? Неужели Лоредану удалось убедить вас в том, что мы – свора животных и что революция – грязное, неблагородное дело, которым не будет заниматься ни один уважающий себя дворянин? В этом он прав. У господ не хватает мужества исправить несправедливости, ибо они знают, что корень всех зол – в них. Что в таком случае они могут сделать? Устранить самих себя? Они должны быть устранены, Фоска. И это происходит сейчас по всей Европе. Высшие классы уходят в небытие.
– Но я тоже дворянка, или вы забыли об этом? – холодно спросила она. – Я тоже уйду в небытие?
Он раздраженно выдохнул и обнял ее.
– Да, уйдете в мои объятия. Клянусь вам, когда все завершится, мы никогда не расстанемся. Я буду любить вас и буду предан вам как пес. Может быть, даже научусь делать любезные комплименты. – Он усмехнулся. – Вам это понравится? Раф Леопарди в роли чичизбео.
Фоска чувствовала, что и в его объятиях остается окостеневшей и неподатливой. Когда он попытался поцеловать ее, она отвернула лицо в сторону.
– Не надо, прошу вас. Я не хочу.
– Нет, хотите. Захотели, как только вошли в эту комнату. Вам просто хотелось сперва выяснить некоторые детали. Например, сказать мне, что вы обо мне думаете.
– Я еще не закончила, – сказала она неуверенно.
– Нет, закончили, – сказал Раф, так крепко обнимая ее, что она с трудом дышала, а его поцелуи довели ее до изнеможения. Она слегка вздохнула и прогнулась под ним. – Так уже лучше, – произнес он. – Поживей, женщина. Я ждал целых семь лет и больше ждать не намерен.
Он отнес ее на кровать. Отбросив в сторону юбки, развязал свои штаны и без проволочек погрузился в нее. Она почувствовала, вспомнила сладостное тепло прошлых знакомых восторгов. Наслаждение захватило ее, и когда он яростно сжал ее сильными руками и излил в нее семя своей жизни, она вскрикнула и вцепилась в него зубами, ногами, пальцами…
Прошло какое-то время, он нежно поцеловал ее и откатился в сторону.
– Правда же, хорошо? – прошептал он удовлетворенно. – Совсем как в прежние дни. – Он нашел ее руку и слегка пожал ее.
– Нам не нужно разговаривать, – сказала истомленная Фоска.
– Это придумал не я, – проворчал Раф. – Фоска, расскажите мне о мальчике. Какой он?
– Он удивительный, – с теплом в голосе сказала она. – Красивый… Такой красивый!.. Сообразительный и забавный!.. Впрочем, сейчас я напоминаю гордящуюся ребенком мать. Но я действительно горда. Он отличный маленький мужчина, наш Паоло.
Наступила гнетущая тишина.
– Паоло? А я думал, мы остановились на Даниэле?
– Да. Но Алессандро выбрал имя Паоло.
Раф поднялся на локте и сердито посмотрел на нее.
– Выбор Алессандро! – сердитым эхом повторил он. – Какое к черту отношение имеет Алессандро к имени нашего сына?
– Он хотел сына, – объяснила она. – Наследника. И он усыновил моего. Нашего. Раф, Алессандро очень хороший отец. Он по-настоящему любит мальчика. Он проводит с ним массу времени, учит его…
– Учит, как быть таким же снобом, как и он сам, – рыкнул Раф. – Черт его побери. Усыновил моего сына!
Вы имеете в виду, что он всем говорит, что отечески заботится о ребенке. И вы… вы разрешаете ему это! Фоска резко села.
– Да, разрешаю. У меня не было выбора. Либо я должна была придерживаться этой лжи, либо никогда бы не увидела сына. Но я хочу вам сказать следующее. Я рада, что он поступил так. По крайней мере у мальчика есть имя!
– Он мог бы иметь мое имя! – сердито сказал Раф.
– О да, ваше имя! Тогда бы он, я полагаю, имел бы и ваше состояние, и пользовался бы вашей защитой и заботой!
– Вы хорошо знаете, что я не мог дать ему ни первого, ни второго, ни третьего. Мне повезло, что я хотя бы выбрался из Венеции живым. И тем не менее он мой сын! Не Лоредана!
– Любой мужчина может сделать женщине ребенка, – с трудом произнесла Фоска. – Для этого не нужно особого таланта.
– Насколько я помню, вы всегда особенно высоко ценили такие таланты, – насмешливо заметил Раф. – Да и сейчас не против.
– Ну и что из того. Я этого не стыжусь. Я просто говорю, что вас здесь не было, а Алессандро был. Он взял мальчика, обеспечил его и полюбил.
– Я хочу увидеть ребенка, – спокойно сказал Раф. Ее первым побуждением было отказать Рафу. Но как она могла? Она любила его. И в конечном счете он был отец Паоло.
– Я не думаю…
– Он мой сын. Не Лоредана! Мой! – сказал Раф настойчиво.
Фоска вздохнула, зная, каким упрямым он мог быть.
– Я хочу его увидеть, – повторил Раф.
Она перекинула ноги через край кровати и повернулась к нему спиной.
– Сейчас Лоредана нет в Венеции, – сообщила она. – Я позволю вам увидеть Паоло. Но при одном условии. Вы не должны будете упоминать при нем, кто вы такой. Это лишь смутит и расстроит его.
– Он имеет право знать!
– Боже мой, Раф, ведь ему всего шесть лет! – воскликнула она. – Он любит Алессандро. Способны вы это уразуметь? Я не разрешу вам встретиться с ним и сказать, что вы его отец. Вы не пестовали его как отец, а Алессандро делал именно это. Я позволю вам увидеть Паоло, не могу отказать вам в вашей просьбе, но я должна думать и о ребенке. Обещайте мне, Раф. – Она повернулась к нему и погладила пальцем его щеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Вы постарели, – заметила она неловко.
– А вы – нет. Выглядите все так же. Так же красивы. Мне приятно снова видеть вас, Фоска.
Она, оглядываясь вокруг, ходила по комнате. Хотя смотреть здесь было почти не на что.
– Итак, именно отсюда вы ведете свою революционную работу? – полюбопытствовала она. – Как интересно!
– Это наскучивает как дерьмо, – проворчал Раф. Он кивнул головой в сторону своего стола. – Я пишу листовки. Обычную чепуху: «Прогоните ваших угнетателей! Поднимайтесь на восстание! Избавление приближается!»
– Раньше вы к этому не относились цинично, – сказала Фоска. – Вы верили в эти лозунги.
– Я и сейчас верю. Но с течением времени рассеялась наивность. Лозунги справедливы. Они побуждают народ принять их и жестоко действовать в соответствии с ними. Мне довелось видеть французов, орущих «Свобода! Равенство! Братство!» и сносящих головы с плеч своих братьев-дворян. Подобные сцены заставляют задуматься.
– И вы хотите, чтобы именно это случилось в Венеции? Хотите, чтобы и здесь покатились головы?
Раф уселся на край стола и скрестил руки на груди. Он смотрел жестко, и взгляд его был непроницаемым. Раф утратил свойственные ему в прошлом юношескую надежду и энтузиазм, на смену которым пришла обретенная опытом расчетливая холодность.
На мгновение Фоска вспомнила, каким был Алессандро, когда она впервые встретила его: безжалостным, нетерпеливым, нетерпимым, жестоким. Потребовались годы, чтобы он смягчился, осознал, что мирские успехи не приносят счастья. Мир использует своих даровитых сынов, высасывает из них силы, а потом забывает их.
– Это, Фоска, история, – сказал Раф. – Я не творю ее. Я лишь следую за ней, двигаюсь вместе с ней в своем направлении. Я был и остаюсь лояльным участником революции, сменил свое имя на Леопард, плачу полагающиеся налоги, присоединился к тем, кому, подобно Бонапарту, принадлежит истинная власть.
– Теперь для меня настало время, – после некоторых раздумий продолжил он, – выйти на авансцену и потребовать вознаграждение. Когда французы овладеют Венецией, я возглавлю Временное революционное правительство, стану здесь самым могущественным человеком. И это я, тот самый, сеющий смуту еврей из гетто. Теперь настал мой черед, Фоска. Именно этого я всегда хотел. Меня нисколько не смутит, если для этого понадобится отсечь несколько голов.
– Вы не всегда оценивали жизнь так дешево, – заметила Фоска.
– Я просто не знал, насколько она дешева. Отнять жизнь столь же легко, как и начать новую. – Раф заметил, что Фоска содрогнулась от его слов. – Я слышал, у меня есть сын. Как он там?
Фоска проглотила обиду.
– Он прекрасный мальчик. Прекрасный. С вашей стороны очень любезно, что вы наконец проявили к нему интерес. Кстати, откуда вы узнали о нем? От вашей танцующей шлюхи?
– Так вот что вас тревожит.
– Вы не могли дождаться, как бы уйти от меня, чтобы перелететь к ней. Так где же она? – вскинула голову Фоска. – Почему же вы не взяли ее сюда, она составила бы вам компанию в этом забытом Богом месте и помогла с вашей писаниной. Я слышала, она блестящий корреспондент.
– Прекратите! – сказал он резко. – У вас нет оснований ревновать к ней.
– Чтобы я ревновала к этой?.. Вы, конечно, шутите. Для того, чтобы ревновать к ней, я должна была бы прежде всего интересоваться вами, но этого уже нет. Вы меня совсем не интересуете. Я ненавижу вас!
Она несколько раз прошлась по комнате, прикрыв лицо руками. Он подошел к ней сзади и обнял.
– Вы всегда были негодной лгунишкой, Фоска, – сказал он, вздохнув.
– Вы уехали, – хрипло ответила она. – Можно было подумать, что вы исчезли с лица земли. Ни разу не написали, ни разу не черкнули ни слова. А ей вы писали. Разве не так?
– Нет, я ей не писал, – возразил Раф. – Через наших людей, скрывающихся здесь, она прислала мне несколько писем, поскольку считала, что я должен был знать о болезни моей тети. Я был ей благодарен за информацию, хотя помочь ничем не мог.
– Да, я уверена, что вы были благодарны. И уверена, что выразили ей за это глубокую благодарность, как только вернулись сюда. А почему бы и нет? Вам это ничего не стоило, а она – я уверена! – была счастлива.
Фоска попыталась вырваться из его объятий, но он крепко удерживал ее руки и повернул лицом к себе.
– Позвольте мне уйти, – вспылила Фоска. – Я уже сыта по горло вашей проституткой и вашей вонючей революцией! Меня тошнит от вас! Не хочу больше видеть вас! Отпустите меня!
У нее начиналась истерика, и она повысила голос. Он ладонью резко ударил ее. Но это не успокоило Фоску. Он ударил ее еще раз – на этот раз лишь слегка – и встряхнул. Фоска замолчала, а потом разразилась слезами. Пока она рыдала, Раф поддерживал ее.
– Это вы, вероятно, сочинили уже давно?
– Почему вы не написали? – задыхаясь, спросила она. – Хотя бы один раз? Хотя бы сообщить о том, что вы живы и любите меня?
– Я не знаю, Фоска. Я полагал, что не писать было легче. Уговорил себя, что вы меня забыли, что так будет лучше.
– Как же я могла забыть вас, если у меня ребенок, напоминающий о вас? Я думала о вас каждый день, каждый час.
– Я знаю и очень сожалею. Я тоже думал о вас. Когда все вокруг становилось невыносимо тяжело и жестоко, я закрывал глаза и вспоминал, как хорошо нам было здесь и в Париже. Вдвоем, и никого больше. Как прекрасны вы. Как я вас любил.
– Но мы тогда ссорились, как и теперь. Точно так же. Я такая ревнивая. – Фоска посмотрела ему в лицо. – Раф, вы должны сказать мне правду. Вы любите ее? Я должна это знать.
Он вздохнул.
– Что вы хотите, чтобы я сказал вам, Фоска? Что меня воротит от одного ее вида? Но это не так. Она очень много сделала для меня. Я не возлагаю на нее вину за то, что она совершила семь лет назад. Тогда она была еще ребенком. Сейчас она заботится о моей тете, выкупила мою мебель и вещи, которые я вынужден был продать…
– И все для того, чтобы вы бежали вместе со мной, – с горечью сказала Фоска.
– Я был бы рад сделать это. Но сейчас… я так благодарен ей.
– Она также спасла вашу жизнь. Помните? Устроила побег из тюрьмы инквизиции… вы были очень счастливы. Если бы вы ждали, пока спасу вас я, то были бы уже давно мертвы. Я была всего лишь развращенная и беспомощная дворянка. Не обладала ни отвагой, ни воображением!
Он крепко вцепился в ее руку повыше локтя.
– Вы когда-нибудь остановитесь? Говорю вам, Фоска, я люблю вас. – И потом вновь повторил очень размеренно: – Я люблю вас. Я никогда не любил ни одну женщину так, как люблю вас. Никогда. Ни Лиу. Ни какую-нибудь другую. Вас, Фоска. Только вас.
Новый поток слез оросил ее щеки.
– Я не могу остановиться. Не знаю, что со мной происходит. Я думаю о ней и о том, что она пыталась сделать с Алессандро, а потом я представляю вас обоих вместе…
– О чем вы говорите? При чем тут она и Лоредан?
– Я уверена, что вы слышали. А может, сами и задумали? Вы сказали ей, чтобы она соблазнила Лоредана, чтобы выманить у него последний цехин и утопить его в болоте бесчестья и разорения. Она шпионила по вашему заданию, пытаясь ослабить моральные устои дворянства.
– Для этого не требуется ни помощь Лии, ни кого-либо другого, – односложно заметил Раф. – Лоредан? Лиа и этот самодовольный, напыщенный бюрократ? Не верю.
– Целые недели об этом только и сплетничали, пока я не положила этому конец. Спросите кого угодно. Томассо, кого угодно.
– Почему же вы, Фоска, оставались с ним? – неожиданно спросил он. – Почему не развелись?
– Он не предоставил мне выбора. Он не разрешил бы мне уйти.
– Негодяй! – выпалил Раф. – Злобный, порочный тип…
– Вы ошибаетесь, – быстро возразила Фоска. – Он поступал так, потому что любил меня. Да и сейчас любит. Я знаю, что у моего мужа много пороков, но он не тот человек, за кого вы его принимаете. После того как мы поженились, мы оказались очень упрямыми и не питали друг к другу никаких симпатий. Мы болезненно досаждали друг другу. Но теперь… я стала понимать его лучше.
– Ну и… – выдыхая, Раф присвистнул. – Какое блаженство! В самом деле, настоящее блаженство! Вы и он пришли к взаимопониманию. Так вас следует понимать?
– Да, именно так.
– Он надувает вас, Фоска. Он пытался использовать все, что мог, – силу, неволю. Сейчас старается сыграть на вашей симпатии.
Фоска отстранилась от Рафа.
– Я и не рассчитывала, что вы меня поймете.
– Иными словами, хотите сказать, что я не обладаю рафинированным чувством понимания дворянства? – глумливо усмехнулся он. – В этом вы, Фоска, правы. Когда я люблю женщину, я не отношусь к ней как к куче отбросов.
– О нет. Вы просто полностью забываете о ней и ложитесь в постель с первой попавшейся вам на пути проституткой.
– Прекрасно, – холодно сказал он. – Итак, я грубый, тупой, невежественный. Я хамоватый, с варварскими замашками, похотливый и нецивилизованный. Но, если помните, когда мы впервые встретились, именно эти качества вас особенно привлекали. А я сейчас не стыжусь того, какой я есть. Но вы… вы такая мягкотелая, что поддаетесь на первую ложь, которую высасывает из пальца этот придурок Лоредан!
Раф откинул назад голову и разразился громким хохотом.
– Могу себе представить, как Лоредан подползает к вам на коленях, болтая какие-то красивые метафоры о том, что вы похожи и на солнце, и на луну – в зависимости, естественно, от времени суток. Целует вашу руку, ощупывает вашу грудь, льстит вам и ласкает вас точно так, как это делают кастраты, которых вы всегда обожали!
– Они были моими друзьями! – рявкнула Фоска. – Они знали, как заставить женщину почувствовать, что она вызывает желание!
– Свора слабовольных и простодушных фатов! – фыркнул Раф. – От них несло духами как от женщин, они были похожи на десятилетних мальчиков. А какие трусы! Скрывали все под масками. Не только это. – Он схватил ее черную овальную маску и швырнул в угол. – Манеры… Обычаи… Все это лживое, бессмысленное и продажное.
– Конечно, простые крестьяне, как вы, умеют отстаивать свою честь, – едко сказала она. – Если кто-нибудь вас раздражает, вы просто рубите ему голову! Даже королю и королеве Франции! Полагаю, вы находились где-то рядом, когда они волокли Марию Антуанетту на гильотину? Могу держать пари, это было прекрасное зрелище. Оно наверняка придало вам чувство гордости: еще бы, вы были частью той революции, которая влекла их на убой!
Революция – в отличие от менуэта – отнюдь не упражнение, прививающее хорошие манеры, – сказал он. – Это борьба, схватка. Это война. Но не между нациями, а между классами.
– Да-да. Об этом я все знаю, – презрительно сказала Фоска. – Война между угнетателями и угнетенными. Я считаю, что со стороны вашего восхитительного генерала Бонапарта так любезно взять в свои руки счастье остальной Европы и освободить все народы Италии от угнетения – даже те, которые не хотят, чтобы их освобождали. В данный момент он должен считать себя счастливым – ведь ему удалось найти предателя-венецианца, который проложит ему путь сюда, в Венецию!
Раф покраснел от охватившего его гнева и сжал кулаки.
– Я не предатель, черт вас возьми, – сказал он сквозь зубы. – Никто не любит эту страну больше меня. Никто! Я прибыл сюда, Фоска, чтобы помочь. А не для того, чтобы причинить боль.
– Тогда немедленно уезжайте из Венеции. Прекратите вашу грязную работу. Пусть кто-нибудь другой занимается ею. Возвращайтесь сюда, когда все будет закончено. Но не помогайте уничтожать город и народ, который любите.
– Никаких разрушений не будет. То есть больших, чем это необходимо. Послушайте, Фоска, – он взял ее лицо в ладони, – почему вы ко мне так относитесь? Вы всегда знали, чего я хочу. Когда-то верили в меня. Любили меня. Думаю, и сейчас любите. Что случилось с вами? Неужели Лоредану удалось убедить вас в том, что мы – свора животных и что революция – грязное, неблагородное дело, которым не будет заниматься ни один уважающий себя дворянин? В этом он прав. У господ не хватает мужества исправить несправедливости, ибо они знают, что корень всех зол – в них. Что в таком случае они могут сделать? Устранить самих себя? Они должны быть устранены, Фоска. И это происходит сейчас по всей Европе. Высшие классы уходят в небытие.
– Но я тоже дворянка, или вы забыли об этом? – холодно спросила она. – Я тоже уйду в небытие?
Он раздраженно выдохнул и обнял ее.
– Да, уйдете в мои объятия. Клянусь вам, когда все завершится, мы никогда не расстанемся. Я буду любить вас и буду предан вам как пес. Может быть, даже научусь делать любезные комплименты. – Он усмехнулся. – Вам это понравится? Раф Леопарди в роли чичизбео.
Фоска чувствовала, что и в его объятиях остается окостеневшей и неподатливой. Когда он попытался поцеловать ее, она отвернула лицо в сторону.
– Не надо, прошу вас. Я не хочу.
– Нет, хотите. Захотели, как только вошли в эту комнату. Вам просто хотелось сперва выяснить некоторые детали. Например, сказать мне, что вы обо мне думаете.
– Я еще не закончила, – сказала она неуверенно.
– Нет, закончили, – сказал Раф, так крепко обнимая ее, что она с трудом дышала, а его поцелуи довели ее до изнеможения. Она слегка вздохнула и прогнулась под ним. – Так уже лучше, – произнес он. – Поживей, женщина. Я ждал целых семь лет и больше ждать не намерен.
Он отнес ее на кровать. Отбросив в сторону юбки, развязал свои штаны и без проволочек погрузился в нее. Она почувствовала, вспомнила сладостное тепло прошлых знакомых восторгов. Наслаждение захватило ее, и когда он яростно сжал ее сильными руками и излил в нее семя своей жизни, она вскрикнула и вцепилась в него зубами, ногами, пальцами…
Прошло какое-то время, он нежно поцеловал ее и откатился в сторону.
– Правда же, хорошо? – прошептал он удовлетворенно. – Совсем как в прежние дни. – Он нашел ее руку и слегка пожал ее.
– Нам не нужно разговаривать, – сказала истомленная Фоска.
– Это придумал не я, – проворчал Раф. – Фоска, расскажите мне о мальчике. Какой он?
– Он удивительный, – с теплом в голосе сказала она. – Красивый… Такой красивый!.. Сообразительный и забавный!.. Впрочем, сейчас я напоминаю гордящуюся ребенком мать. Но я действительно горда. Он отличный маленький мужчина, наш Паоло.
Наступила гнетущая тишина.
– Паоло? А я думал, мы остановились на Даниэле?
– Да. Но Алессандро выбрал имя Паоло.
Раф поднялся на локте и сердито посмотрел на нее.
– Выбор Алессандро! – сердитым эхом повторил он. – Какое к черту отношение имеет Алессандро к имени нашего сына?
– Он хотел сына, – объяснила она. – Наследника. И он усыновил моего. Нашего. Раф, Алессандро очень хороший отец. Он по-настоящему любит мальчика. Он проводит с ним массу времени, учит его…
– Учит, как быть таким же снобом, как и он сам, – рыкнул Раф. – Черт его побери. Усыновил моего сына!
Вы имеете в виду, что он всем говорит, что отечески заботится о ребенке. И вы… вы разрешаете ему это! Фоска резко села.
– Да, разрешаю. У меня не было выбора. Либо я должна была придерживаться этой лжи, либо никогда бы не увидела сына. Но я хочу вам сказать следующее. Я рада, что он поступил так. По крайней мере у мальчика есть имя!
– Он мог бы иметь мое имя! – сердито сказал Раф.
– О да, ваше имя! Тогда бы он, я полагаю, имел бы и ваше состояние, и пользовался бы вашей защитой и заботой!
– Вы хорошо знаете, что я не мог дать ему ни первого, ни второго, ни третьего. Мне повезло, что я хотя бы выбрался из Венеции живым. И тем не менее он мой сын! Не Лоредана!
– Любой мужчина может сделать женщине ребенка, – с трудом произнесла Фоска. – Для этого не нужно особого таланта.
– Насколько я помню, вы всегда особенно высоко ценили такие таланты, – насмешливо заметил Раф. – Да и сейчас не против.
– Ну и что из того. Я этого не стыжусь. Я просто говорю, что вас здесь не было, а Алессандро был. Он взял мальчика, обеспечил его и полюбил.
– Я хочу увидеть ребенка, – спокойно сказал Раф. Ее первым побуждением было отказать Рафу. Но как она могла? Она любила его. И в конечном счете он был отец Паоло.
– Я не думаю…
– Он мой сын. Не Лоредана! Мой! – сказал Раф настойчиво.
Фоска вздохнула, зная, каким упрямым он мог быть.
– Я хочу его увидеть, – повторил Раф.
Она перекинула ноги через край кровати и повернулась к нему спиной.
– Сейчас Лоредана нет в Венеции, – сообщила она. – Я позволю вам увидеть Паоло. Но при одном условии. Вы не должны будете упоминать при нем, кто вы такой. Это лишь смутит и расстроит его.
– Он имеет право знать!
– Боже мой, Раф, ведь ему всего шесть лет! – воскликнула она. – Он любит Алессандро. Способны вы это уразуметь? Я не разрешу вам встретиться с ним и сказать, что вы его отец. Вы не пестовали его как отец, а Алессандро делал именно это. Я позволю вам увидеть Паоло, не могу отказать вам в вашей просьбе, но я должна думать и о ребенке. Обещайте мне, Раф. – Она повернулась к нему и погладила пальцем его щеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48