– Мальчик будет одним из Лореданов, моим единственным сыном, будет иметь все привилегии моего происхождения. Надеюсь, вы понимаете, как это важно для его дальнейшей жизни? А вы… вы не станете никоим образом вмешиваться в его воспитание и образование. – Тон его несколько смягчился. – Я не чудовище. Я не хочу оторвать вас от ребенка. Вы сможете видеться с ним каждый день, столько времени, сколько захотите. Но если вы попытаетесь восстановить его против меня, или рассказать ему правду о его происхождении, или повлиять тем или иным путем на образ его мышления, я запрещу вам видеться с ним.
Фоска застонала и упала лицом в постель. Ее слабое тело содрогалось в конвульсиях. Гримаса печали исказила худощавое лицо Алессандро. Он знал, что победил, но ощущения победы в этой неравной и несправедливой схватке не было.
– И вы действительно намерены поступить со мной именно так? – спросила она, не поднимая глаз. – Хотите отобрать у меня моего ребенка и запереть меня в сумасшедший дом, чтобы я не могла больше доставлять вам неприятности? – Она перевернулась на спину и откинула волосы. – Вам было мало избить меня как собаку, унизить и осквернить. Мало! Вы собираетесь заставить меня расплачиваться за свой поступок всю жизнь, угрожаете мне. Я должна была понять, что вы избрали именно такую пытку. Угрозы, которые будут мечом висеть над моей головой!
– Все не так ужасно, как вы описываете, – устало сказал Алессандро. – Вы по-прежнему будете выступать в качестве моей жены.
– До тех пор, пока буду вести себя с достоинством и сдержанностью, – добавила она тусклым тоном.
– Совершенно верно. Я не стану контролировать ваши поступки, или препятствовать вам выходить из дома, или ограничивать свободу ваших передвижений. Вы получите солидную сумму на расходы – более щедрую, чем до сих пор. Вы сможете выбирать себе друзей и спутников, заниматься тем, что вас интересует. Но вы не должны давать ни малейшего повода для скандала.
– Ага, значит, вы разрешаете мне иметь любовников! Какой вы в самом деле необыкновенный мужчина, Алессандро! «Ни малейшего повода для скандала»!.. И я должна быть готова принимать и ваши ухаживания?
Алессандро словно оцепенел.
– Нет. Я никогда больше не стану навязывать вам себя силой. Я… – Он глубоко вздохнул и запинаясь сказал: – я хочу, чтобы вы знали… Я всерьез и глубоко сожалею о том, что случилось той ночью. Вы не можете осудить меня за это сильнее, чем я осудил себя сам. Я поступил жестоко, непростительно… Обещаю вам, Фоска, я никогда вновь не заставлю вас подчиниться своему желанию таким способом. Никаким способом вообще. Я не стану вмешиваться в вашу жизнь, если только вы сами не принудите меня к этому. Вы можете жить так, как вы жили до того, как все произошло. Но только помните о моих предупреждениях. Вы должны быть благодарны мне. Я более чем великодушен.
Фоска подняла голову и взглянула на него. «Какая невероятная уверенность в своей правоте! Какое высокомерие!» – подумала она.
– Великодушен! – резко повторила Фоска шепотом. – Великодушен.
Она душераздирающе рассмеялась. Смех становился все громче. Он перерос в истерическое крещендо, а потом перешел в пронзительный крик. Алессандро быстро удалился – до того, как она начала рыдать.
Они пришли к соглашению. Друзьям Фоски наконец было разрешено посещать ее. Они рассказали ей о пережитых трудностях и опасениях и расспрашивали о подробностях ее болезни. Она упрямо повторяла одно и то же – она более года болела и короткое время даже страдала потерей памяти. А правда ли, спрашивали они Фоску, что в то время она ездила в Париж? Нет, конечно, нет. Она не покидала Венецию. Начало болезни совпало по времени с побегом этого предателя-еврея. И больше ничего. Это и стало, подтверждала она, тем странным хитросплетением судьбы, которое дало повод для вызвавшей столько неприятностей сплетни.
Вся Венеция знала, что это было ложью. Но с типичной для венецианцев благожелательностью и вежливостью никто в ее присутствии не упоминал об этой истории, и в конце концов новые заботы вытеснили старый скандал. Времена были неспокойные, венецианцы с тревогой наблюдали за событиями во Франции, народ которой восстал и убил короля и королеву. То был скандал почище любого другого, и каждый аристократ будто ощущал скольжение ножа гильотины на своей собственной шее.
Фоске рассказали подробности побега Рафа. Темноволосая девушка соблазнила и напоила отравой стражу тюрьмы и освободила его. Солдаты и полицейские прочесали всю окружающую местность и следили за кораблями, на которых, как сообщалось, он уплыл. И все безрезультатно. Его видели в Риме, в Женеве, в Лондоне. Но о той девушке никто ничего не ведал. Стражи знали только, что ее звали Розина. Никто не имел представления, откуда она появилась и куда пропала. Казалось, она пришла ниоткуда и исчезла в никуда.
Фоска сразу поняла, о ком шла речь. Лиа, девушка, жившая в доме Рафа, предавшая их обоих Пьетро Сальвино, ибо она не хотела, чтобы Раф достался ей, Фоске. Лучше всего та девушка могла искупить свою вину, уведя Рафа из-под топора палача. Фоска мысленно представляла их вдвоем, и ее охватывал болезненный приступ ревности.
Она ежедневно встречалась с Паоло. Кормилицы мальчика приносили его в ее комнату, и она навещала его в детской. Ей не разрешали оставаться с ним наедине, кто-то обязательно был рядом – шпионы, готовые тут же сообщить Лоредану о любом ее бунтарском высказывании, которое могло бы совратить ребенка и настроить против «отца».
Во дворце или на загородной вилле она и Алессандро, проходя по коридорам или во дворе мимо друг друга, не обменивались ни единым словом, ни единым взглядом. Всякий раз, когда она попадалась на его пути, всякий раз, когда он проходил мимо нее, ее будто не существовало. Фоска ощущала, сколь сильно Алессандро не любит ее и осуждает. В ответ в ней самой закипала ненависть. Она испытывала побуждение вцепиться в его лицо ногтями, оскорбить, ударить, вывести его из себя. Но она этого не делала, не могла. Ведь он запретил бы ей встречаться с сыном, и тогда у нее не осталось бы ничего от Рафаэлло.
К ее разочарованию, маленький Паоло больше походил на Лоредана, чем на Леопарди: рассуждал логично и невозмутимо, был лишен эмоций и выносил проявления любви к себе со стороны матери лишь потому, что чувствовал, что ей приятно держать его на руках и нянчиться с ним. Ему нравилось играть одному или с Алессандро. Он рано научился читать, играть на пианино, говорить немного по-французски и на латыни. Он спокойно наблюдал за всем, и его глаза всегда выражали больше, чем говорил язык. О нем можно было сказать: маленький дипломат и консерватор. Ему не нравилось, когда в его жизнь вносили перемены или нарушали ее ход. Он, конечно, не был бунтарем, как его настоящий отец.
Фоска осуждала Алессандро за то, что тот отчуждает Паоло, формирует характер ребенка по своему образу и подобию, однако признавала наличие между Паоло и Алессандро естественного влечения друг к другу. Наиболее болезненно задевало Фоску то, что они исключили ее из круга своих привязанностей, и искренняя любовь Паоло к человеку, которого он считал своим отцом.
Она чувствовала, что в ней ничего не осталось от ее большой любви, ничего, кроме поблекших и истрепанных временем воспоминаний. Она проиграла. Раф, она была уверена, где-то по уши завяз в революции и наслаждается этим. Алессандро Лоредан – муж-рогоносец – получил сына. И только она, Фоска, потеряла все.
Римский посол вышел ей навстречу с распростертыми объятиями.
– Моя дорогая, я так рад! Я боялся, что в такую отвратительную погоду вы не рискнете выйти на улицу!
«Я бы решилась отправиться даже в ад, лишь бы уйти из дома», – подумала она, но улыбнулась и сказала:
– А что, в Риме не бывает дождей?
– Никогда, – ответил он решительно. – Они запрещены церковью! А теперь входите, садитесь у камина и согревайтесь. Разрешите мне снять с вас плащ. Как вы сегодня красивы! Вы единственная женщина, которая выглядит красивей воспоминаний о ней. Сегодня я вам могу предложить отличное бордо, из старых запасов, еще до якобинского террора. Прекрасный пример того, на что было способно роялистское общество.
– Мне пока не хочется, – сказала она, начиная расстегивать пуговицы на плотно облегающих рукавах. – А почему бы нам не начать?
– Конечно, моя дорогая, – сказал посол, пожимая плечами. – Как пожелаете.
Он обнял ее за талию, и они поднялись наверх в его спальню.
В отличие от мужчин, которые встречались на ее пути, посол был опытным и щедрым любовником. Когда все закончилось, он приподнялся и посмотрел на нее сверху вниз.
Посол принадлежал к тому типу мужчин, которые с возрастом становятся красивей. Седые волосы придавали импозантность его ординарному лицу, а бесконечный вихрь наслаждений, в который вовлекла его Венеция, свел на нет полноту, которую он приобрел за годы службы в Риме. – Вы, Фоска, странная женщина.
– В каком смысле?
– Я имею в виду ваше отношение к любви. Оно больше характерно для мужчин, чем для женщин. Вы знаете, чего хотите, а это лишает ее романтики.
– Вам не нравится? – спросила она, слегка улыбнувшись.
– Отнюдь нет, дорогая моя! Наоборот. Мне становится веселей и свободней, когда я не занимаюсь всей этой формальной волокитой. Хотя признаюсь, я очень быстро забываю о себе, когда оказываюсь с вами… И не устаю превозносить вашу красоту и обольщать вас.
– Ничего не имею против. Особенно если вы искренни.
– Я говорю искренне, – заверил он. – Для вас любовь – снадобье. Не так ли? Средство, способствующее забвению?
– Совсем нет. Для того чтобы забыть о своих невзгодах, у меня есть другие средства – вино, религия. И то и другое вгоняет меня в сон – неплохой способ забыть. А любовь… Любовь нужна, чтобы помнить о том, что я потеряла.
…Рафа. Ночи, которые они провели друг у друга в объятиях. Его улыбку. Его сердечность. Порой, когда она закрывала глаза и ощущала берущего ее мужчину, она почти верила, что она опять с Рафом.
* * *
Фоска была потрясена до глубины души, когда через несколько месяцев, минувших после рождения сына, она осознала, что ее тянет к мужчине острее, чем раньше. Время, проведенное ею с Рафом, настроило ее тело на любовь, и хотя разумом она отвергала эту мысль и считала ее предательством, тело горело страстным желанием. Сомнения попискивали как мышь. Желание рычало как лев.
Ее первым любовником стал чичизбео Антонио Валир. Выбор был вполне естествен. Разве он не был всегда нежным и внимательным в выражении любви? А она не разрешала ему переходить даже порог своего будуара.
– Антонио, – заявила она однажды вечером. – Я хочу, чтобы вы занялись со мной любовью.
– Моя любимейшая богиня, разве я не люблю вас в любой час дня и ночи всеми фибрами своей души?
– Нет, я говорю о настоящей любви. В постели. Вы готовы?
Он был смущен и расстроен прямолинейностью ее просьбы, но сделал вид, что она польстила ему, и изобразил восторг. Он поклялся, что с первой встречи с ней мечтал о таком завершении их отношений, но ему не хватало храбрости, наконец, дерзости, чтобы самому предложить это.
Они были совсем одни. Она сказала ему, чтобы он запер дверь на ключ, а сама опустила полог кровати. Они разделись, стоя спинами друг к другу. Антонио трепетал как лист. Да и Фоска чувствовала себя не лучше. Они сели на край кровати, нервничая как подростки, и немного поласкали друг друга.
Антонио был в ужасе, что провалился при первой попытке. Фоска лишь недавно пережила огромное сердечное потрясение и была слишком занята своими собственными переживаниями, чтобы в общении с ним проявлять терпение. Они легли рядом друг с другом, отдаваясь бесстрастным обоюдным ласкам, и между ними ничего не произошло. Наконец Фоска, разочарованная и рассерженная, вскочила и заявила, что она страстно желает кофе. Антонио был готов вот-вот расплакаться от чувства освобождения или позора.
Их дружба, как правильно предсказала Розальба Лоредан, дала трещину. Правда, Антонио продолжал навещать Фоску, сопровождая ее в прогулках по городу, ежедневно проводил с ней много времени, но что-то в их отношениях изменилось, возникла отчужденность. Находясь вместе, они больше не испытывали прежнего чувства легкости и раскрепощенности.
Двумя неделями позже, в день Вознесения – один из самых веселых праздников года, – Фоска предприняла еще одну попытку. Населению было разрешено появляться в масках. Из доков был доставлен искусно изготовленный золотой корабль «Бучинторо». На нем дож и сопровождавшие его лица проплыли мимо острова Лидо в Адриатику, где бросили в море золотое кольцо и провозгласили ее невестой Венеции. Состоялась праздничная регата и парад разукрашенных гондол и других лодок. В городе провели бои быков, конкурсы и всяческие увеселения. Словом, был отпразднован однодневный карнавал.
Фоска в праздничный день прогуливалась в лодке в сопровождении Антонию и Джакомо. Когда они вернулись домой, она сказала Эмилии, что очень устала, что у нее сильная головная боль и она хотела бы пораньше лечь спать. Когда берег опустел, Фоска надела маску и ускользнула из дома.
Она быстро прошла до Риалто – единственного моста через Большой канал. Фоска вознамерилась дойти до Ридотто или площади Сан-Марко, чтобы никто – даже гондольер – не видел ее.
В нескольких кварталах от Риалто она встретила матроса. Он бродил вдоль стены и угрюмо рассматривал протекавшую в канале воду. У него была тяжелая челюсть и грубое лицо. Улица была плохо освещена, и Фоска решила, что он похож на Рафа. Конечно, это было не так, но она хотела, чтобы он был именно Рафом, и думала, что если у них одна и та же профессия, то он обладает равной склонностью к любви.
Она смело подошла к нему и вежливо спросила, как дойти до Риалто. Он тупо смотрел на нее какое-то время и сказал, что не понял ее. Он был неаполитанцем.
– Итак, для гида вы не подходите, – сказала она, завлекающе улыбаясь. – Но тогда что вы умеете? Может быть, танцевать?
Он, может быть, и не понял слов, но правильно прочитал желание в ее глазах. У него была приятная улыбка, и она не возразила, когда он обнял ее за талию и потащил подальше в тень.
Она позволила ему поцеловать себя под маской. Он не привык иметь дело с масками, нетерпеливо фыркнул, сорвал ее, немного поцарапав лицо Фоски, и выбросил маску в канал.
– Перестаньте, – с трудом выдохнула она. – Как вы смеете…
Он не обратил внимания на ее протесты и потащил дальше в темь. Она сама приплыла в его руки, что оказалось для него даром небес, и он не собирался отпускать такую добычу. Он только что истратил в таверне последний цехин и не знал, как удовлетворить голод своих чресл.
Фоска тщетно сопротивлялась, поняв, какая опасность нависла над ней. Она закричала, но он стукнул ее кулаком по голове. На какое-то мгновение она перестала видеть, но слышала его дыхание, отдававшееся в ее ушах гулом пылающего горна.
Он опрокинул ее на спину в вонючую, пропахшую рыбой лужу и сорвал белье. Он грубо вошел в нее и двигался взад и вперед, а она лежала под ним, сомкнув веки. «Что я за дура, – думала она, – идиотка».
Он сделал свое дело и силой поставил ее на нога. Он хотел, чтобы она купила ему вина. У нее кружилась голова, и ее тошнило. Когда он расслабился, она вырвалась и побежала. Он легко поймал ее, полагая, что она затеяла какую-то игру. Фоска резко подняла колено и ударила его в пах. Он завыл от боли и выпустил ее. Тогда она изо всех сил толкнула его спиной в канал, подобрала юбки и побежала во дворец. Ей удалось, никем не замеченной, пробраться в свою комнату. Эмилия, однако, слышала, как она пришла, и увидела, что Фоска истерически рыдает. Эмилия раздела ее, помогла принять ванну, но ни слова не сказала.
Следующие три недели Фоска оставалась в своей комнате и не покидала дом. Она себя ненавидела и всячески поносила, ругала всеми известными ей дурными словами, но не могла загасить бушевавшее в душе пламя.
Вскоре после этого Алессандро попросил, чтобы она появилась на приеме во Дворце дожей, и там она познакомилась с молодым сенатором. Он стал тут же флиртовать с ней – весьма забавно. Фоска видела, что Алессандро наблюдает за ними, но знала, что никаких погрешностей в ее поведении он не заметил. Она и сенатор покинули бал одновременно и в ту же ночь стали любовниками. Он был добрым и внимательным и вернул Фоске чувство самоуважения. В Венеции по крайней мере один мужчина считал ее красивой и желанной.
Эта связь продолжалась все лето. Он часто посещал их загородную виллу. Но накануне возвращения Лоредана в Венецию они расстались.
– Я не понимаю вас, Фоска, – сказал он печально. – Я очень люблю вас. Я сделал все, чтобы заставить вас полюбить меня. Однако вы меня не любите.
– Я не могу любить вас, – нежно сказала она. – Не могу полюбить никого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48