Как-то в феврале, примерно через неделю после Марди Грас, семейство Арсени устраивало костюмированный «пиратский бал» в нашу честь. Вначале мы с Жаном решили было появиться так, как одеваются настоящие пираты: прийти босыми, простоволосыми, оборванными и грязными. Целый час мы веселились, представляя, как вытянутся лица у местных снобов, однако в конце концов решили одеться прилично. Жан надел белые атласные бриджи до колен и темно-зеленую фрачную пару, а я - платье из тускло-зеленого шелка с высокой талией и пышными рукавами. Белые камелии, украшавшие платье, должны были несколько сгладить впечатление от скандально глубокого декольте. Надев бархатные полумаски, мы взглянули на себя в зеркало: на нас смотрела пара загадочная и таинственная.
Как раз перед выездом приехал Пьер со срочным известием: речь шла об испанском судне, следовавшем в Бразилию. Жан довольно быстро покончил с этим делом, но на бал мы опоздали.
- О, мои дорогие, - ворковала мадам Арсени, - как мило с вашей стороны, что вы все же пришли. Мы все так счастливы, - добавила хозяйка с умильно-слащавой улыбкой. - Андре, посмотри, Элиза наконец приехала! Вы не возражаете, господин Лафит, если мой сын ангажирует Элизу на первый танец? Она сразила его наповал: бедный мальчик совсем потерял голову.
Я послала Жану воздушный поцелуй и закружилась в танце. Раз, два, поклон, поворот. Андре был робок и молчалив.
Руки его на моей талии дрожали от напряжения. Всего однажды мне удалось добиться от него фразы, состоящей более чем из двух слов. Когда он осмелился сказать, что я сегодня прекрасно выгляжу, пары, танцевавшие рядом с нами, удивленно обернулись. Его мамаша и прочие родственники, зорко наблюдавшие за поведением дитяти, расшумелись так, словно Андре был годовалым младенцем, произнесшим свои первые слова. Неудивительно, что после этого бедняга замолчал и за вечер так больше и не произнес ни словечка, хотя старался все время держаться подле меня и улыбался мне с обворожительной искренностью влюбленной юности.
Не успел закончиться один танец, как стайка молодых людей окружила меня, требуя наперебой чести повести меня в вальсе. Мне было немного смешно, немного лестно их несколько назойливое внимание, и в конце концов я решила предоставить право выбора случаю.
- Итак, джентльмены, - сказала я, закрывая глаза руками, - я ничего не вижу. Встаньте в круг, на кого я укажу - тот и будет счастливцем.
Заиграла музыка. Я медленно закружилась на месте, и уже готова была указать пальчиком, как чьи-то сильные руки подхватили меня и понесли на середину зала.
- Месье, куда вы несетесь сломя голову! - возмутилась я. - Вы, насколько я помню, даже не были в числе претендентов!
Серые глаза холодно блеснули из-под черной маски домино. Он был хорошо сложен и высок, гораздо выше большинства мужчин в зале, и густые волосы его сверкали, как золото…
Кровь отхлынула от моего лица. Не мог же он быть… Колени мои подогнулись, ноги стали ватными, и, если бы не сильная рука, державшая меня по-хозяйски крепко, я упала бы в обморок. Незнакомец уверенно вел меня, я танцевала, как заводная кукла, и хотела одного - убежать, скрыться где-нибудь от холодно-насмешливого взгляда этих глаз, но вместо этого я непринужденно спросила, с кем имею честь танцевать. Ответа не последовало.
Мы продолжали кружиться. Я больше не заговаривала со своим кавалером, и он тоже не делал никаких попыток поддержать разговор. Воспоминания о другом вечере, о другом бале, о другом вальсе нахлынули на меня. Кем был этот мужчина, если не самим дьяволом, пришедшим по мою душу? Мне казалось, что мы кружимся медленнее, чем того требует музыка, словно оба мы уже давно не здесь, среди нарядной толпы, а в призрачном мире грустных, горьких и страшных воспоминаний.
Вальс закончился. Незнакомец поклонился и в поклоне выхватил одну из камелий с моей груди. Я задохнулась от такой наглости, в растерянности глядя туда, где только что был цветок, но, когда я подняла глаза, черное домино уже исчезло. Мне стало нехорошо, и я покинула бальную залу. Найдя тихий уголок, я упала в кресло и глубоко, со всхлипом вздохнула. Нет, это был не он, не может быть, чтобы это был он. Он умер, умер. Боже мой, как терзают меня эти призраки прошлого!
- Элиза, что с вами, вы больны?
Мадам Арсени склонилась надо мной, по-матерински заботливо щупая лоб.
- Вы бледны, как приведение, бедное дитя. Может быть, немного вина?
Вино придало мне силы, и я пришла в себя.
- Кто был тот высокий мужчина в черном плаще и маске? У него светлые волосы и благородная осанка.
Мадам Арсени нахмурилась.
- Ну, не знаю… У Андре светлые волосы. Неужели ему удалось вас надуть? Ой, я пойду расскажу ему, то-то он обрадуется!
Я слабо улыбнулась в ответ.
- Право, как я сглупила… Да, скажите ему… скажите ему, что я нахожу его очень красивым и загадочным.
- Непременно, - заверила меня хозяйка, дружески коснувшись моей руки. - Он от вас просто в восторге, просто в восторге. Ну, мне пора к гостям. Отдыхайте, детка. Я попрошу, чтобы вам принесли сюда кофе. Нет, я должна рассказать Андре.
Мадам выпорхнула, и я закрыла лицо руками. Не могла же я грезить наяву! Нет, это все игра воображения. Я устала, и только.
Я не увидела его и позже, когда, набравшись храбрости, спустилась в залу. Его не было среди гостей и в полночь, когда сняли маски. Что это было? Я уговаривала себя, что вальс с призраком - всего лишь плод моего воображения. По дороге домой я так и не решилась на разговор с Жаном. Тот поглядывал на меня с любопытством, но вопросов не задавал. Позже, в постели, я прижала его к себе, осыпая поцелуями лицо.
- Полюби меня, Жан, - попросила я, и он любил меня нежно и ласково. В ту ночь мы не обмолвились ни словом.
Несколькими днями позже до нас дошли слухи о том, что испанское судно захватили пираты. Испанские власти пожаловались правительству США, представленному в городе губернатором Уильямом Клайборном, и тот подписал приказ об аресте Жана. По городу расклеили объявления, в которых назначалось вознаграждение в пятьсот долларов тому, кто доставит Жана Лафита губернатору.
Жан по достоинству оценил юмор властей, в особенности в той части, которая касалась суммы вознаграждения, и принес мне объявление в качестве сувенира. Затем он сел за стол и составил собственное объявление, в котором предлагалось пять тысяч долларов тому, кто доставит губернатора Клайборна к нему, Лафиту, на Гранд-Терру. Объявления были расклеены по всему городу. Славные жители Нового Орлеана питали куда больше симпатий к веселому пирату, чем к холодному и заносчивому губернатору-янки, и шутка Жана всем очень понравилась.
Мы с Жаном продолжали появляться на публике, и никто и не пытался арестовать его.
Вначале я, честно говоря, очень боялась.
- Не волнуйся, - уверял меня Жан. - Никто не посмеет и пальцем ко мне прикоснуться. Им слишком дорог их кофе, и дешевые рабы, и корица, не говоря уж о шелковых чулках, которые я продаю им по девять долларов за пару вместо двадцати. Поверь мне, жители этого города заинтересованы в том, чтобы я был на свободе. Кстати, ты не забыла: мы сегодня едем на званый ужин и в оперу.
- Давай лучше останемся дома.
- Нет, - ответил Жан, обнимая меня. - Ты хочешь, чтобы они подумали, будто Жан Лафит боится высунуть нос из дома? - Рука его скользнула вниз, он нежно потрепал меня по мягкому месту. Голос его перешел в многозначительный шепот: - Но, может быть, нам стоит пойти на компромисс и пропустить ужин?
Позже, перед тем как поехать в оперу, Жан подарил мне жемчужное ожерелье.
- Я тебе нравлюсь, Жан? - спросила я, касаясь ровных рядов жемчужин, обрамлявших шею.
- Ты лучше всех, - ответил он, задержав мою руку в своей. - Ты самая лучшая, знай. Как-то ты сказала, что рядом со мной ты чувствуешь себя счастливой. Так вот, я с тобой очень, очень счастлив. Я никогда не забуду тебя, Элиза, ты веришь мне?
Я была озадачена.
- Ну конечно, я верю тебе. - Я коснулась его щеки. - Может, нам и оперу тоже пропустить: две нити жемчужин - лучше, чем одна.
Он улыбнулся, но во взгляде его я не увидела радости. Тогда я очень серьезно сказала ему:
- Я тоже тебя не забуду, Жан. Но не надо грустить, мой дорогой.
- Все это не может продолжаться вечно, Элиза.
- Почему нет? Кто может нас остановить? Уильям Клайборн, или президент Медисон, или сам Наполеон не могут встать между нами. Никто не может.
Смутное ожидание беды пронзило меня. Нет, никому не под силу разрушить то, что обрели мы с Жаном. Я молча поклялась себе сохранить нашу любовь.
- Сейчас не время для прощания, правда, Жан?
- Конечно, нет. Всего лишь недоброе предчувствие.
- Все будет хорошо, Жан, - сказала я, целуя его в лоб. - А теперь поехали в оперу!
Первый акт «Женитьбы Фигаро» уже начался, и мы тихо проскользнули в нашу ложу, чтобы не мешать остальным. На этот театральный сезон Жан не без умысла зарезервировал ложу рядом с губернаторской, и сейчас они оба, губернатор и пират, с удовольствием делали вид, что не замечают друг друга. Я же, далекая от подобных игр, наслаждалась гениальным произведением Моцарта.
Настал первый антракт, и только тогда я заметила, что соседнюю ложу занимает вовсе не губернатор Уильям Клайборн.
Многих месяцев словно и не бывало, я вновь сидела на поляне в лесу вблизи замка Лесконфлеров, безуспешно стараясь укрыть себя от смеющихся серых глаз. Кровь застучала в моих висках, и странный хрип вырвался из горла. Он медленно повернул голову, ненадолго задержал на мне взгляд - те же холодные глаза, но на этот раз без тени улыбки, - безразлично кивнул, затем отвернулся и заговорил с соседкой - высокой стройной блондинкой. Она повернула голову, внимательно посмотрела на меня и Жана. Жан вежливо поклонился ей, но она, не удостоив его ответом, высокомерно отвернулась.
- Еще одна парочка снобов, - заметил Жан. - У этой ложи, должно быть, судьба принимать подобных зрителей.
Я была в смятении. Перед началом второго акта блондинка сказала что-то насчет баратарской девки. Ее спутник рассмеялся - Гарт Мак-Клелланд смеялся! Меня одновременно обдало жаром и холодом. В глазах стало темно, зазвенело в ушах. Я смутно воспринимала происходящее на сцене: начала арию Графиня, но я не слышала ее. Взгляд Гарта превратил меня в камень.
- Элиза, что случилось? - Тревожный голос Жана пробился сквозь шум в ушах. - Давай уедем.
- Нет, - надтреснутым голосом ответила я. - Что подумают?
- Какое нам дело? Пусть думают, что я везу тебя домой, в постель. Впрочем, я это и собираюсь сделать.
Жан и не думал понижать голос, и его последнее замечание, конечно, стало достоянием соседних лож. Мне хотелось умереть от стыда.
Дорогой я пришла в себя, но едва мы оказались одни в доме, я обняла Жана с жадностью, поразившей нас обоих.
- Возьми меня, Жан, прямо здесь, сейчас.
Ни слова не говоря, он повалил меня на пол и взял грубо, почти силой, без тени нежности, но именно этого мне и хотелось. Вначале я боролась с ним, но когда он вошел в меня, я прижала его к себе изо всех сил. Я хотела близости, такой тесной близости, чтобы даже смерть не смогла оторвать нас друг от друга.
В момент, когда он был на вершине экстаза, я вонзила ногти ему в ягодицы так, что он закричал от боли. Вихрь невиданной силы подхватил меня, дрожь пронзила до самых глубин тела, прожгла насквозь, словно дерево молния. Мы лежали опустошенные и немые. Тела наши блестели от пота.
- Жан, не прогоняй меня, - взмолилась я, - пожалуйста, не отсылай меня прочь.
- Не глупи, Элиза, я никогда не прогоню тебя. Если только ты сама захочешь уйти.
- Жан, поедем домой, на Гранд-Терру. Прямо сейчас.
Я знала, что смогу чувствовать себя в безопасности, только находясь вдали от Нового Орлеана, вдали от Гарта.
- Только не сегодня, - ответил Жан.
Он подхватил меня на руки и отнес в постель. Он целовал мне грудь, и шею, и плечи, оставляя следы зубов. Я вскрикивала от боли и наслаждения. Потом он вновь ворвался в меня с безумной яростью, которой я никогда не замечала у него прежде.
Глава 9
ДУЭЛЬ
На следующее утро, упаковывая вещи, мы с Жаном едва смотрели друг на друга и почти не разговаривали. Я ломала голову над тем, догадался ли Жан о Гарте, но ничего не говорила ему.
Вскоре мы благополучно вернулись на Гранд-Терру и погрузились в накопившиеся бумажные дела, пришедшие за время нашего отсутствия в запустение. Ни Жан, ни я не вспоминали об охватившем нас той памятной ночью безумии, но оба понимали, что в наших отношениях произошли изменения. Нежность и теплота ушли, а на смену пришли неутолимый голод и почти животная страсть. Но страсть не могла развеять сгущавшиеся над нами тучи.
Однажды после полудня мы работали с Жаном в библиотеке. Отодвинув в сторону бумаги, он вдруг сказал:
- Я хочу разобраться со всем этим, чтобы не взваливать на тебя слишком много, когда я уеду.
- Уедешь? - переспросила я, отрывая взгляд от колонки с цифрами. - Куда ты собрался, Жан?
- Сам не знаю, - ответил он, неопределенно взмахнув рукой. - Куда-нибудь в море. Мне осточертело сидеть за книгами, Элиза. Я не бумажный червь, я - пират! С тех пор как мы вернулись сюда, меня не покидает чувство, что что-то должно случиться. Но что - не знаю. Не нравится мне это, Элиза. Я - словно в ловушке. Мне не хватает воздуха, жизнь кажется мне скучной и пресной. Я должен уехать.
- В этом есть моя вина, Жан? - тихо сказала я. - Что-то изменилось. Ты это чувствуешь тоже. Скажи, Жан, что происходит? Что я делаю не так?
Он сел рядом и накрыл мою руку своей.
- Все так, дорогая. Ты все так же прекрасна. В моей жизни не хватает опасности, только и всего.
- Возьми меня с собой, Жан, - попросила я, прямо глядя ему в глаза.
- Нет, Элиза, это очень…
- Прошу тебя.
Жан подошел к камину, устремив взгляд на любимого им Рембрандта.
- У меня то же предчувствие, Жан. Та же скука, нервозность. Может быть, если мы будем вместе, мы сможем вернуть…
- Что вернуть, Элиза? - спросил он, не поворачивая головы. В вопросе звучала нескрываемая горечь.
- Как ни назови - то, что мы потеряли, - ответила я твердо. - Ты стал мне чужим, Жан. Ты так отстраненно-вежлив, что мне хочется закричать! Пожалуйста, не отставляй меня в сторону. Позволь мне быть с тобой!
Жан опустил голову. Мы молчали несколько минут, пока Жан не сказал:
- Конечно, я возьму тебя с собой, моя дорогая.
- Жан!
Я подбежала к нему, и он прижал меня к себе.
- Мы зададим им жару, заставим их трепетать от страха, Элиза, - заговорил Жан, и в голосе его послышались нотки прежней уверенности и силы, потом он откинул голову и рассмеялся, как мальчишка. - Ах, я чувствую, как жизнь возвращается ко мне. Мы должны уехать немедленно! Здорово будет снова понюхать пороху. Бог видит, как мне этого не хватало! Я не способен быть… клерком!
Жан переоснастил фрегат и дал ему новое имя - «Элиза». Три месяца «Элиза» бороздила воды Карибского моря, не давая покоя английским и испанским торговым судам. Во мне ничего не осталось от прежней элегантной дамочки, блиставшей в салонах Нового Орлеана, теперь я была пираткой, разбойницей - безжалостной, опасной, свободной. Иногда я переодевалась к ужину в платье, отдавая, не без насмешки, дань светским обычаям, но в основном я одевалась, как все: в свободную рубаху и мужские бриджи. Жан научил меня моряцкому делу, правда, в навигации я так до конца и не разобралась. Он любил смотреть, как ловко я держу штурвал или взбираюсь на реи.
Во время боя я была рядом с моим другом и любовником. Любовь к опасности, жажда приключений - все, о чем я мечтала, упражняясь со шпагой и пистолетами, воплотилось в жизнь, и теперь отрава, о которой предупреждал меня Доминик, будоражила мою кровь. Воспоминания о первом боевом опыте, отвращение к насилию ушли сами собой; мы с Жаном брали от жизни все, захлебываясь наслаждением как одержимые, словно знали, что наши дни сочтены.
Однажды, во время ожесточенного боя (мы напали на корабль с грузом корицы и индиго), меня ранило. Пуля не задела кость, лишь слегка оцарапала предплечье, но на Жана это происшествие подействовало очень сильно. Казалось, что пуля, оставившая меня почти невредимой, попала ему в душу. Что-то сломалось в нем. Он запретил мне появляться на палубе во время схватки.
- Безумие, чистой воды безумие, - твердил он сердито. - Как я вообще мог взять тебя с собой? Посмотри на себя: это мужское платье, растрепанные волосы, а ко всему еще и эта рана! Не твое это дело, Элиза. Я запрещаю тебе нос высовывать из каюты, когда корабль на горизонте.
- Жан, я здесь потому, что хочу этого. Ты все равно не смог бы остановить меня. Я - пират, Жан, и неплохой, получше многих. Столько шума из ничего! Видишь, я вполне могу двигать рукой. - Я пошевелила рукой, чуть поморщившись. - А на наши занятия любовью это вообще не повлияет, обещаю тебе.
- Да поможет мне Бог, сейчас ты заговорила еще и как шлюха! - возмутился Жан. - Что случилось с девушкой, которая так любила вальсировать в красивом муслиновом платье и атласных туфельках?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54