- Нет, из-за революции, - нетерпеливо пояснила я. - Большая часть владений Лесконфлеров была конфискована, но отец дяди Тео сумел спрятать фамильные сокровища до лучших времен. Тео говорил, что Наполеон пришел к власти, ступая по костям лучших и благороднейших семейств Франции. Он, по мнению дядюшки, намеренно создал хаос в стране, так как понимал: тот, кто восстановит спокойствие, будет считаться великим правителем.
- Твой дядя весьма разумный человек, - согласился Гарт.
- Совершенно верно. Но все же скажи: кто ты? Ведь я не смогу выдать тебя сейчас, посреди океана. Почему ты не расскажешь мне правду?
Гарт безразлично пожал плечами.
- Потому что это не касается ни тебя, ни кого другого.
Я топала ногами, кричала, умоляла, но все тщетно, больше мне ничего не удалось добиться. Он оказался крепким орешком.
Наш корабль стоял у берегов Африки примерно два месяца. Наконец капитан счел, что у него достаточно невольников. Обещанные султаном несколько сотен рабов прибыли за пару дней до отплытия и были переправлены в и так уже переполненный трюм.
Гарт запретил мне и близко подходить к люку, ведущему в трюм, но как-то раз стоны снизу чуть не свели меня с ума, и я решилась посмотреть своими глазами на то, что там происходит. Обычно люк охранялся, но на этот раз поблизости никого не было. Я не без труда отодвинула тяжелую крышку и спустила вниз короткую лестницу.
В нос мне ударила жуткая вонь, послышались звон цепей, мольбы и стоны. Глаза мои понемногу привыкли к темноте, и я разглядела Преисподнюю, в которой оказалась. Я медленно шла в узком проходе между нагромождениями человеческих тел справа и слева от меня. Невольники теснились на нарах, словно уродцы в каком-то чудовищном магазине, не в силах не то что встать - даже повернуться. Там, где едва хватало места для одного, помещались пять человек. Женщин и мужчин держали отдельно, и, поскольку женщины меньше мужчин, их «умяли» на нарах еще плотнее. Один раз в день несчастных небольшими группами выводили на палубу подышать воздухом и поесть. Рабов кормили насильно, словно гусей, приговоренных к закланию. Эти короткие прогулки были единственным просветом в их страшной жизни, оставшиеся двадцать три с половиной часа в сутки они должны были лежать в вонючем трюме, задыхаясь и медленно умирая.
Я медленно шла по этому коридору смерти, чувствуя, как ком поднимается в горле. Только сейчас я заметила, что иду по вонючей грязи, которая была не чем иным, как человеческими экскрементами. Нога моя наступила на что-то, похожее на балку или брус. Нагнувшись, я нащупала человеческую ногу, окоченевшую и холодную. Слабо заплакал младенец.
Капитан сказал, что взял на борт четыреста чернокожих. Четыреста человек в помещении размером с библиотеку дяди Тео. Еще он сказал, что и две сотни принесут достаточно выгоды. Это чудовище запланировало гибель половины от голода, тесноты и болезней. Каждый день матросы сбрасывали в море новые трупы.
Стон, звучавший громче других, достиг моих ушей. Не сразу я узнала свой голос. Я поняла, что если не уйду из этого ада немедленно, то сойду с ума. Я повернула назад и, шлепая по вонючей трясине, бросилась к выходу, повторяя молитвы, те самые молитвы, что не произносила с тех пор, как была ребенком. И вдруг я услышала, как захлопнулась крышка люка. Я оказалась в полной темноте. Нащупав лестницу, я полезла наверх, но корабль качало, я потеряла равновесие и полетела вниз, на груды тел. Ко мне потянулись руки, несчастные хватали меня за одежду, за лицо, молили о спасении, о воздухе, о свете, о свободе. Я отчаянно закричала, стараясь нащупать лестницу. Наконец я добралась до люка и принялась стучать, сбивая костяшки пальцев о грубое дно крышки.
Наконец мне открыли, и грубые руки вытащили меня наверх.
- Как вам понравилось в трюме, мадам? - ехидно поинтересовался капитан Фоулер. - Я уже решил было посадить вас на цепь с остальными, раз они вам так нравятся. Несносная баба, повсюду сующая нос! - И он грубо отшвырнул меня.
Я упала, но знакомые сильные руки помогли мне подняться.
- Пойдем, Элиза. Нам пора в каюту.
Я взглянула Гарту в лицо.
- Ужасно, ужасно, - бормотала я как безумная. - Хуже, чем с животными, Гарт. Они живут как свиньи в клетке, только хуже, много хуже. Кошмар.
- Ради Бога, Мак-Клелланд, если я еще раз увижу эту стерву поблизости, я выпорю вас обоих. Чтобы я ее не видел, понял? В следующий раз я брошу ее в трюм и буду держать там до самой Ямайки.
- Пойдем, Элиза. - И Гарт потащил меня за собой. В каюте он раздел меня донага и вымыл с головы до ног горячей водой с грубым мылом. Я стояла, поеживаясь, посреди комнаты, пока он скреб мою кожу и намыливал голову, изгоняя тлетворный запах разложения с волос и тела.
- Ну почему ты не можешь противостоять ему? - повторяла я сквозь слезы. - Почему ты всегда на его стороне? Тебе надо спуститься в трюм, Гарт, и посмотреть самому, что сделал этот негодяй Фоулер. То, что он сотворил, позорит человеческий род! Я представить не могла, что человек может так обходиться с себе подобными!
- Попридержи язык, Элиза, - оборвал меня Гарт. - Во имя всего святого, ты можешь помолчать?
Мгновение я смотрела на него молча, а потом разразилась потоком слез. Гарт достал мою ночную рубашку и помог просунуть руки в рукава.
- Если ты сейчас же не успокоишься, я вынужден буду тебя ударить.
- Ты… ты не посмеешь!
- Твое упрямство может стоить жизни нам обоим.
- Врешь, - бросила я ему в лицо. - Мы пассажиры, оплатившие проезд, разве не так? Он… Он ничего с нами не сделает. Не посмеет.
Гарт покачал головой.
- Ты так… молода, - произнес он устало. - Разве сегодняшний случай ничему тебя не научил? Неужели ты не понимаешь, что человек, торгующий людьми, как вещами, способен на все? Неужели ты всерьез думаешь, что те несколько несчастных монет, которые он получил, остановят его, если он вздумает избавиться от нас? Подумай, Элиза. Рассуждай как женщина, а не как наивное дитя. Наш капитан занят опасным промыслом, и сам он человек опасный.
- Ты тоже опасный человек. И все-таки я выжила.
- Выжила, - вздохнув, согласился Гарт. - Так почему бы тебе не взглянуть на то, что происходит, как на очередное испытание твоей воли и мужества? Ты должна пережить и это путешествие, и капитана Фоулера. Держись подальше от трюма и от капитана. Это упрямый и невежественный человек. Он действительно верит, что женщина на корабле приносит несчастье, и в определенном смысле он прав. Ты представляешь, что делает с сотней мужчин на борту присутствие единственной женщины? Ты не знаешь, о чем они думают, глядя на вас? Не понимаешь, что бы они с тобой сделали, будь у них хоть один шанс? Вспомни ту несчастную девочку в Даоми, Элиза. Она умерла, потому что матросы целых шесть недель кряду изводились от желания, глядя на красивую женщину и не имея возможности коснуться ее.
- Ты обвиняешь меня в ее смерти?
- Я только еще раз хочу предупредить тебя, Элиза: держи себя в узде. Я не шучу и не дразню тебя. Держись подальше от капитана и не впутывайся в его отношения с рабами.
- Ты боишься его? Ты просто трус, как я и подозревала!
Гарт сжал губы.
- Я не трус, Элиза, но я и не безрассудный дурак. В отличие от тебя. Мой тебе совет: взрослей побыстрее. Отбрось нелепые представления о человеческой порядочности и принимай действительность такой, как есть.
- Когда мне понадобится твой совет, я у тебя попрошу, - ядовито заметила я.
- Как тебе угодно. Только больше не приходи ко мне плакать от разочарований и обид. Тебе не стоило смотреть на то, что происходит в трюме. Об этом ты должна была догадаться сама, да и вычищать трюм ты не собираешься. Я не святой и не подвижник, да и ты не из их числа. Забудь о том, что видела. Забудь рабов. Все забудь.
- Никогда! - запальчиво ответила я. - Я никогда не забуду их и никогда не прощу тебе жестокосердие. Я не святая и не подвижница, но я - человек, и сердце мое истекает кровью при виде человеческих страданий. Я не могу поверить, что ты ничего не чувствуешь: ни злости, ни гнева, ни скорби. Что ты за человек, Гарт Мак-Клелланд?
Гарт собрал в кучу мою одежду, бросил ее в таз и пошел к двери.
- Куда ты с этим собрался?
- Выброшу это барахло за борт.
- Нет! У меня так мало вещей и одни-единственные туфли. Прошу тебя, не делай этого. Я сама все вычищу, Гарт.
Гарт поставил таз с вещами на пол.
- Как пожелает моя госпожа. Может быть, домашние дела отвлекут тебя от приносящей одни проблемы благотворительности.
С этим он вышел.
Я упала на койку и закрыла руками лицо. Ужас захлестнул меня; я словно предчувствовала: худшее ждет впереди. И я оказалась права.
Следующие несколько дней прошли без происшествий. Но стоны из трюма не прекращались ни днем, ни ночью. Я вставала под этот жалобный вой и засыпала с ним. В конце концов мне стало казаться, что стонет и плачет сам корабль, изливая свое неизбывное горе серым волнам и хмурому небу.
Я подозревала, что и на Гарта давит мрачная атмосфера на судне. Его обычная улыбочка куда-то пропала, а вместо нее появилась скорбная складка между бровями. Долгие часы он проводил где-то на корабле, как я предполагала, не в обществе капитана Фоулера, и часто совсем не приходил ночевать. Когда я пыталась вызвать его на разговор, он отвечал двумя-тремя короткими фразами. Было ясно: он не хочет со мной связываться. Гарт держался холоднее и отстраненнее со мной, чем обычно, и я стала тосковать по тем временам, когда он злился и ругал меня. Я не могла вынести его равнодушия, и даже упреки казались мне слаще, чем полное безразличие.
Команда была на грани бунта. Капитана Фоулера ненавидели все и несли службу спустя рукава. Рабы слабели с катастрофической быстротой, и судовой врач забил тревогу, настояв на том, чтобы капитан разрешил продлить пребывание рабов на палубе. Фоулер согласился, и доктор выдвинул следующее требование: ежедневно чистить трюм морской водой. Моряки больше всего ненавидели эту работу.
В трюме началась эпидемия, и самые слабые рабы, старики и дети, умерли. Вскоре болезнь настигла и команду. Большинство заболевших матросов поправились, но юнга и еще несколько человек погибли, а человек двадцать ослабели настолько, что не могли стоять на вахте.
Капитан был в ярости, граничащей с безумием. С каждым погибшим рабом уплывали его деньги. Смерть и болезнь членов команды вынуждали здоровых работать напряженнее, а за это матросы требовали дополнительной платы. Фоулер пристально следил за командой и симулянтов публично сек остальным в назидание. Порка приносила свои плоды: дисциплина на борту «Красавицы Чарлстона» осталась железной.
В середине декабря, через пару недель после отплытия с Уидаха, мы попали в жестокий шторм. Громадная волна слизала с палубы одну из драгоценных бочек с пресной водой; грозой подожгло фок-мачту, и она наполовину сгорела. Последнее обстоятельство значительно снизило нашу скорость. Капитан Фоулер был зол на весь белый свет. В довершение всех неприятностей сломался насос, и вода стала заливать трюм. Пока чинили насос и вычерпывали воду, несколько десятков рабов, прикованных к нарам на дне трюма, захлебнулись.
Удача нам изменила. Череда несчастий держала всех в нервном напряжении. Капитан словно осатанел. Каждый день кого-нибудь пороли. Однажды я видела, как он выбросил за борт худенького чернокожего мальчика только за то, что тот путался у него под ногами. Сердце мое кровоточило, но я заставила себя спуститься в каюту. Гарт был прав: сейчас этот человек не остановится ни перед чем, и я не рискнула протестовать.
Однажды после полудня, не в силах более выносить заточение, я вышла на палубу. Капитан Фоулер наказывал плетью черного великана. Несчастный стоял, прикованный за руки к грот-мачте. Я тихонько встала сзади молчаливой группы матросов, наблюдавших за экзекуцией.
- Вот дает, - прошептал один другому, - ему уже всыпали двадцать горячих, а он не издал ни звука и все еще на ногах.
- Он потерял много крови, - ответил другой, - но у этих черных дубленая кожа. Они не так чувствуют боль.
Я поднялась на цыпочки и вытянула шею. Каждый удар отдавался во мне болью, словно хлестали не его, а меня. Мужчины вокруг беззвучно шевелили губами, отсчитывая удары: двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь…
Устав, капитан передал плеть боцману.
- Проучи-ка этого сукина сына, ему, видать, понравилось, - приказал он, отходя к зрителям. - Сильнее!
Чернокожий гигант не издал ни звука. Тридцать. Тридцать один. Тридцать два. Матросы стали шепотом делать ставки - под какой из плетей негр упадет.
- Окатите его водой! - бросил капитан.
Кто-то плеснул негру в лицо воды, несчастный застонал.
- Продолжай, - махнул рукой подручному Фоулер. - Я хочу услышать, как этот ублюдок орет.
Экзекуция продолжалась. Ногти мои впились в ладони, но я молчала. Гарт был прав. Довольно глупостей. Гораздо больше мужества требуется, чтобы смотреть на все это и - ничего не предпринимать. Такова жизнь, таковы ее реалии, и они - омерзительны.
Еще дважды раб терял сознание, и дважды его приводили в чувство. После шестидесяти плетей капитан приказал остановиться. Спина чернокожего представляла собой кровавое месиво, кровь текла по обнаженным ягодицам и длинным ногам.
- Черт возьми, - пробурчал капитан, схватив негра за волосы, - ублюдок еще в сознании. Давайте, ребята, приберитесь здесь немного. Пару ведер морской воды, чтобы смыть грязь.
Я вздрогнула и закрыла глаза, зажав рукой рот, чтобы не закричать. Я слышала, как загремели ведра, слышала, как их опускали в море и как опрокидывали на спину несчастного, как он тихо застонал, когда едкая соль попала на кровавую рану.
- В трюм его, - коротко приказал капитан. - Не будет больше пытаться выпрыгнуть за борт. Если он и окажется в море, так только потому, что я сам его туда кину. Все видели? - рявкнул Фоулер. Только сейчас я заметила группу перепуганных насмерть невольников, наблюдавших пытку из дальнего угла палубы. - Он все еще в сознании?
- Нет, кэп.
- Видит Бог, некоторых из этих животных нелегко бывает убить. Велите доку присмотреть за ним. Я не знаю, стоит ли его сохранять, может, лучше - сразу за борт, чтобы у других не возникало подобных мыслей.
Мне казалось, что смерть в волнах лучше той судьбы, что ожидала несчастных. Капитан и матросы разбрелись, поскольку других развлечений не предвиделось, а я подошла к израненному рабу, лежавшему в луже собственной крови. Это было страшное, почти непристойное зрелище, словно он был не человеком из плоти и крови, а порождением чьей-то извращенной фантазии. Но теперь я знала, что даже самой буйной и жестокой фантазии порой не угнаться за обычной жизнью.
Доктор Хауторн опустился рядом со мной на колени.
- Он мертв? - устало спросил врач.
Доктор Хауторн, человек добрый и бесхарактерный, большую часть суток бывал пьян, но он был единственным мужчиной на корабле, которого я не боялась.
- Я… я не знаю. Я не знаю, что мне делать.
- Дьявол, - пробормотал врач, прикладывая ухо к груди чернокожего гиганта. - Мы можем хоть сейчас выкинуть его за борт. Парень потерял уйму крови. Смотрите, вы испачкали платье.
- Это не страшно. Так он жив или умер?
- Пока не умер. Но это вопрос ближайших часов.
- А мы не можем его спасти? Прошу вас, доктор, давайте попробуем.
Врач грустно посмотрел на меня:
- Для чего его спасать? Вы думаете, жизнь рабов на плантациях лучше, чем на этом треклятом корабле?
- Не знаю, - покачала я головой. - Но ведь он будет жив, не так ли?
Врач со вздохом развел руками:
- Простите, мадам, но мне некуда его поместить. Если мы оставим его здесь, он умрет через пару часов. Если перенесем в трюм, не доживет и до утра.
- Мы отнесем его ко мне в каюту, - предложила я. - Я позабочусь о несчастном.
- Но ваш муж…
- Не волнуйтесь, его я беру на себя.
- Но капитан рассвирепеет, вы же знаете.
- Мы ему ничего не скажем. Если несчастный умрет, что же… а если выживет, может быть, я сама смогу его купить. И тогда капитан только выиграет на этом деле.
Мы, как смогли, промыли и перевязали ужасные раны. Я разыскала Гарта. Мне пришлось приложить все силы, чтобы уговорить его помочь нам. Наконец втроем мы затащили беднягу в нашу каюту. Доктор отказался класть его на койку.
- Ему хорошо будет и на полу. Все равно к лучшему он не привык. Главное - укрыть его от дождя и солнца. Скорее всего ночью у него будет жар.
Гарт молча смотрел, как мы с доктором устраиваем больного. Когда Хауторн ушел, Гарт сухо сказал:
- Ты, конечно, не ждешь, что тебе это сойдет с рук.
- Но они собирались выбросить его за борт, Гарт. Я не могла спокойно смотреть на это, просто не могла. Мне так хотелось сделать хоть что-нибудь.
- Капитан…
- Капитана я уговорю. Когда мы доберемся до места, я одолжу у тебя немного денег и смогу выкупить Джозефа…
- Кого?
- Джозефа. Я назвала его Джозефом, в честь Джозефа Бонапарта, ты знаешь, о ком я говорю. Он всегда был очень добр ко мне, и я думаю, что этот Джозеф немного похож на того, ты не находишь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54